В чем грехи наши

скачать книгу бесплатно

– Да-а, мы такого и предположить не могли. Неужели она понесла ребёнка от этого дурачка? Или тут что-то не так… Надо бы матери сказать.

– Да, наверное, надо. И лучше вернуть её к мужу, пока не поздно.

– А вот и мама, легка на помине, – обрадовался Саид.

– Что случилось? – грубо сразу с порога вопросила Ханум. – У вас такие лица, будто блоху проглотили.

– Хуже, мама, хуже… Моя сестра, твоя дочь, понесла от этого дурачка, а мы до сих пор так и не смогли уговорить её вернуться к мужу.

– А что её уговаривать – волоките её к нему силой, а там уже пусть сами отвечают за неё, – строго сказала мать, невзлюбившая дитя своё с рождения. – Иначе кто нам поверит, что она не на стороне нагуляла ребёнка. Мне такого позора ещё не хватало на старости лет. – Даже не каждая мачеха так обращалась бы со своей падчерицей, как она с дочерью родной, которую родила и сама вырастила. Невзлюбила она её – и всё. А за что – может, она и сама не смогла бы ответить. Может быть, за её покорность и доброту, за любовь, что исходила от неё, за то, что покойный муж её, отец её детей, девочку любил больше всех, даже больше сыновей, которых она обожала, ни в чём не отказывая им, потакая во всём, подкармливая тем самым их эгоизм. Ханум не могла спорить с мужем и поэтому всю свою злобу перенесла на дочь, любимицу мужа, возненавидев её с самого детства. Конечно, была и другая причина её злобы к родной дочери. Если беременность на сыновей проходила у неё легко и безболезненно, то с беременностью на Марьям всё было иначе. (Кстати, имя дочери дал отец.) Тяжёлыми были и роды. Марьям не спешила на свет и пребывала в утробе матери уже десятый месяц, когда у Ханум начались схватки. Воды вышли, а у Ханум уже не оставалось сил помогать ребёнку появиться на свет. Даже врачи растерялись и не знали, что делать. Кого спасать: мать или ребёнка? «Пожалуйста, сделайте что-нибудь… Спасите мне их…» – умоляли глаза Юсупа. Оставался единственный выход – кесарево сечение. Каждая минута была дорога. И врач-акушер Айшат Курбановна не теряя времени взялась за операцию. И эта её решимость спасла две жизни – матери и ребёнка. Так и появилась на свет Марьям, весом более четырёх килограммов. Ребёнок рос крепким и здоровым, несмотря на то, что мать лишилась молока и более года пребывала в тяжёлой послеродовой депрессии. На дочь она не то что не хотела – не могла смотреть. Кормили девочку коровьим молоком. И пока мать болела, за скотиной приходилось ухаживать Юсупу с Ахмедом, а Саиду поручили смотреть за Марьям. Вот он и невзлюбил сестру свою с малых лет. Надо же, думал он, наказание какое, другие мальчики играют в футбол, гоняя мяч во дворе с утра до вечера, а он… И мама из-за неё заболела… Если б не она… Придушить бы её… Мыслью «придушить» страдала и мать. А может, и придушили бы, если б только не страх перед отцом. Юсуп души не чаял в малышке, сам её купал, пеленал и даже кормил с бутылочки, когда находил время. Бывало, даже пел колыбельную. Ребёнком радовался первой улыбке дочери и первым её шагам. Ей был годик, когда стала разговаривать, а ходить начала ещё раньше. К шести годам Марьям знала весь алфавит и читала. Всё свободное время Юсуп посвящал дочери, играл с ней, читал ей сказки; может, это и породило в ней тот необычный, в сравнении с сыновьями, интерес к книгам. Но совсем другим было отношение к ней матери. Мать болезненно возненавидела дитя своё, считая её причиной всех своих бед, которые пришлось претерпеть с первых дней, как она зачала её: токсикоз, стресс, варикоз, шрам на животе и глубокая депрессия, от которой временами становилось не по себе даже и теперь. Если при муже она сдерживалась, то в его отсутствие Ханум давала волю своим эмоциям, всячески выплёскивая их на дочь, ругая и гоняя её с угла в угол и даже не задумываясь над смыслом изрекаемых в гневе слов. Какими только словами ни обзывала она её в отсутствие мужа. И однажды дочь, не выдержав, пожаловалась отцу.

– Папа, ты не уходи, пожалуйста, не оставляй меня одну с мамой и с братьями – страшно мне, когда тебя нет. Все меня ругают и пинают, пугают чертями. – Ей тогда было всего семь лет.

– Что такое, радость моя, кто пугает тебя?

– Мама… братья… все…

– Что они говорят тебе?

– То и говорят, что, если я буду плохо себя вести, Аллах покарает меня и отдаст на съеденье чертям…

– Даже так?..

– Да, папа.

– А ты, доченька, веди себя хорошо и слушайся их.

– Я стараюсь вести себя хорошо, но им это всё плохо.

– Марьям, красавица моя, ты младшая и ты должна делать, что они скажут, слушаться их.

– Я их слушаюсь, папа, но они всё равно ругают. Это помой, там подмети, здесь убери… Сами ничего не делают и ещё меня лентяйкой обзывают…

– Понимаешь, дочка, мужчины у нас не моют посуду и не подметают – так сложилось, вот потому они и командуют. Ничего, ты по мере сил помогай маме. Я же знаю, ты девочка не ленивая.

– Я и говорю им: вот уроки сделаю, потом и уберусь. А они ругают… – заплакала она, – и даже бьют…

– Что ты говоришь, радость души моей, неужели это правда – они подняли на тебя руку?..

– Да… – разрыдалась Марьям, прижимаясь к отцу.

– И ты не наговариваешь на них?..

– Нет… Правда это, правда!..

– Успокойся… успокойся, родная, я верю тебе… – с любовью посмотрел Юсуп, вытирая слёзы на лице дочурки. – А мама что?

– И мама ругает… – вновь разревелась она. – Почему… почему они не любят меня?.. Не сестра ли я им?.. Не дочка ли я маме?.. За что они так со мной?.. – с содроганием в голосе сказала Марьям, словно взрослая.

– Ну что ты, моя красавица, мы все очень, очень любим тебя, поверь мне. Просто братья твои старше тебя и хотят, чтобы ты подчинялась им. Они же мальчики – будущие мужчины, джигиты, потому и мама учит тебя подчиняться мужчине. Так у нас принято, понимаешь…

– Не любят… не любят… Они хотят моей смерти…

– Не говори так, дочь моя, – рассмеялся Юсуп, ласково прижимая к груди любимого ребёнка. – А может, они просто ревнуют из-за моей любви к тебе. Ничего, я поговорю с ними, и всё уладится.

– Не уходи… – прижалась она к нему, – не уезжай…

– Марьям, ты же у меня умница, выросла уже и должна понять, что я не могу не ехать. Иначе кто будет нас кормить, одевать, обувать? Я понимаю, ты не хочешь, чтобы я уезжал, – да и я не хочу этого, но – надо. Пойми меня… Хорошо? Будь умницей, как всегда, – улыбнулся он. – Ничего, я скоро приеду и строго-настрого поругаю их, хорошо… – и ушёл, нежно коснувшись губами её щеки. Юсуп оставался на заработках почти полгода. А когда его не было дома, Марьям чувствовала себя птичкой, запертой в мрачную клетку.

– Как ты, радость моя?.. – Как только вернулся домой, Юсуп в первую очередь прижал к груди дочь, лаская и даря ей подарки. Жена с сыновьями, переминаясь с ноги на ногу, молча наблюдали за ними, ревнуя, завидуя и умножая обиду. – Ну, кто на этот раз обидел тебя? – целовал он её, строго, но с любовью изучая родные лица жены и сыновей.

– Папа… как долго тебя не было… – прижималась к нему Марьям, забыв от счастья и радости все свои обиды. «Да что там какие-то обиды, когда папа рядом…»

Но однажды вечером, вернувшись домой с чьей-то свадьбы, слегка выпив, он ещё с порога услышал, как ругали и кричали на Марьям. Он замер и стал прислушиваться. И более всего его поразили слова жены, её голос, который терзал, словно когти орла. Больше всего усердствовали мать и Саид.

– Попробуй только отцу пожаловаться, в хлеву ночевать будешь, как он уедет… – пугал сестру Саид. – Что ты постоянно заставляешь себя ругать?!

– Мне два предложения осталось дочитать… – виновато потупила взор Марьям и судорожно вздохнула.

– Нам твоя учёба не нужна – не женское это дело, – ругала мать. – Желание брата для тебя закон. Сказали – сделала, и немедля, без всяких «сейчас». А посуду кто мыть будет?

– Я же в хлеву убиралась, мама…

– Ты опять с матерью пререкаешься?! – огрызнулся Саид и замахнулся. – Как дам сейчас, чтобы мозги вправить…

– И вы хороши!.. – накинулась мать на сыновей. – Что за мужчины вырастут из вас, если родную сестру не можете держать в страхе, чтобы от одного голоса вашего дрожала… Сказали – выбейте мозги, но заставьте сделать. Девочек надо держать в строгости, а не баловать их, как ваш отец. А то что из неё вырастет, если будет делать что вздумается?.. Шалава – вот кто!.. Сейчас учиться она хочет, потом захочет поступать, а там и гулять потянет… И загуляет – опозорит всех нас… Вы этого хотите? Чтобы сестра проституткой выросла?..

– Мама, не надо!.. – заплакала Марьям. – Я же ничего плохого не сделала, попросила только…

– Молчи, сучка!.. – Ханум дала ей пощёчину, заставив разрыдаться.

Юсуп, не в силах больше сдерживать себя, в гневе ворвался в дом.

– Ханум!.. – в первый раз по имени обратился он к жене. – Ты… ты что, с ума сошла!.. – И тут он резко схватился за грудь, скорчившись от боли, и, разом ослабев, всем телом осел на руки подхвативших его сыновей. Ханум побледнела и не смогла сдвинуться с места. Марьям в слезах бросилась к отцу: «Папа… родной… любимый… жан, папа, что с тобой?..» Оказалось, у Юсупа случился инфаркт, и не первый уже. А ещё через три года новый обширный инфаркт стоил ему жизни. После смерти отца Марьям не пустили в школу – это было решение матери. Ханум считала, что девочкам учёба необходима так же, как телеге пятое колесо. «Я научу свою дочь, как жить, гораздо лучше, чем все эти учителя, – говорила мать, решив поставить точку в учебной практике дочери. – Писать-читать умеет – достаточно, хватит с неё…». – Не пустила дочь в школу и на следующий год. Но затем пришли какие-то люди и долго говорили с матерью. После чего Марьям, к огромной радости своей, снова возобновила занятия в школе, жадно поглощая знания и став лучшей ученицей в классе. Она рассуждала не по годам, мечтая о светлом будущем, а ночами ей снился свободный счастливый мир, где все любили и уважали друг друга. Но чем больше взрослела, тем яснее понимала, что так бывает только в сказках и что ей никуда не деться от судьбы, которая уже предрешена волей небес и могуществом Аллаха. Родные обходились с ней хуже, чем вовсе чужие ей люди, но тем не менее она не могла не любить их. А как же иначе? Это же дети так любимого ею отца, братья её, и мать её – родная… И поэтому как могла старалась угождать им. Ухаживала за скотиной, стирала, готовила, но после отца ни от кого из них так и не услышала доброго слова. Всё, что она делала, принималось как должное, словно она была их рабыней, а не родным и близким человеком. А более удивительным было то, что ей при этом удавалось ещё хорошо учиться и быть в школе одной из лучших. Но, к сожалению и к её огорчению, о поступлении в какой-либо университет она и мечтать не могла, хотя… Всё же однажды, не выдержав терзаний души, мечтая о свободе и счастье, она решилась на разговор с матерью:

– Мама, я хочу подать документы на юридический факультет, пожалуйста, отпусти меня. Всю жизнь буду тебе благодарна…

– Отпустить… тебя?..

– Да, мама, пожалуйста, я умоляю тебя… – в слезах посмотрела она на мать.

– В город?.. Одну?..

– А что тут такого, мама?.. – послушно умоляла она.

– А то, что в городе кяхба-хана[1 - Кяхба-хана – дом терпимости], куда ни глянь… И все там гулящие…

– Ну зачем ты так, мама? Люди везде одинаковы – есть и хорошие, есть и плохие. Вот у Ахмеда жена, например, в городе родилась, выросла, а человек – прекрасный.

– Скажешь тоже. Не успела мужа похоронить – и год не прошёл, подцепила себе молодого горца. – Ханум до сих пор не могла простить сыну, хотя в лицо ему ничего и не могла сказать, что тот женился на вдове, да ещё другой нации. Хотя жена Ахмеда Айшат была доброй, умной и очень порядочной женщиной. – А дочь Касумбека Заира в сауну устроилась, лишь бы в свой аул не вернуться. И говорят, что там она мужчин всяких за деньги обслуживает.

– Зачем ты так, мама?..

– Как?..

– Из-за одной больной овечки всю отару не режут…

– Хватит умничать!.. Я сказала нет – и точка!

А через год её выдали замуж, уж слишком было бы глупо не отдавать её – Хасбулат щедро отблагодарил их.

– Вот и не осталось у меня другого выхода, как пойти на хитрость и сбежать, – продолжала рассказ о своей жизни Марьям. – Я согласилась вернуться к мужу, а сама тайком от всех уехала в райцентр, а оттуда – в столицу. Я понимала, что они найдут меня и в городе, поэтому решила бежать в Москву, надеясь, что в Москве мне обязательно помогут. Я была уверена, что в Москве меня поймут и помогут… – в сомнении вздохнула она. – Но денег хватило только до вашего города, куда и взяла билет в надежде на то, что мир не без добрых людей и мне непременно помогут. Я рассказала кондуктору всё как есть и попросила его о помощи. Но, к сожалению, он оказался негодяем. Стал домогаться меня, обещая в своём купе доставить до Москвы да ещё помочь с деньгами, при условии, что соглашусь разделить с ним ложе. Я дала ему пощечину, и он меня высадил согласно билету. Так я и оказалась в вашем городе одна со своим горем, не зная, что делать и к кому обратиться. Я с надеждой смотрела на проходящих мимо людей, ожидая сочувствия и помощи. Я не знала, куда мне пойти. Я умирала с голоду и, словно собака бродячая, жадно набрасывалась на объедки со стола. Больше всего я боялась попасть в руки полицейских, понимая, что так оно и произойдёт. Всё так и случилось. Они забрали паспорт и стали меня допрашивать: как я здесь оказалась? что тут я делаю? почему одна? – вопросов было много. Я честно рассказала им всё как есть и попросила их помочь. В ответ они только усмехнулись, и я поняла, что мой рассказ никого из них не тронул. И я разрыдалась: «Почему… почему вы мне не верите?!»

– Ну-ну-ну… тут ты, милочка, слезами своими никого не разжалобишь. Много тут шляется народу всякого, мы не обязаны им верить, более того, не имеем права…

– Я же вам всё рассказала…

– Значит, говоришь, не террористка?..

– Ладно… – посмотрел на неё один из них, хлопая её паспортом об ладонь. – Придётся проехать с нами в участок, проверим, что ты за птичка… И если всё в порядке, отпустим.

– Пожалуйста, не надо, прошу вас, – затрепетала Марьям. – Отпустите меня, я же ничего не сделала, пожалуйста…

– Если ты чистая, бояться тебе нечего.

– Вы… – обратилась она к третьему лицу, который стоял в стороне и молча наблюдал за происходящим, – вы же командир их, да? Пожалуйста, скажите им, чтобы отпустили меня, ну пожалуйста…

– Да ладно, ребята, оставьте её в покое. Видно же, что она никакая не террористка.

– Да… да… – радостно заулыбалась Марьям, – честное слово, я и врать-то не умею.

– Видимо, Федя, ты прав, так оно и есть, – улыбнулся тот, в чьих руках был паспорт. – Но раз мы её остановили, то её могут задержать и другие полицейские…

– Точно! Как же я не подумал о том – это мысль! – задумчиво почесал подбородок Федя. – Ну-ну, развивай мысль дальше…

– И вот чтобы избежать такого развития событий и в дальнейшем, дабы помочь нашей очаровательной… – посмотрел тот в паспорт, – Марьям, мы сейчас, жертвуя своим временем, поедем в участок и напишем там для неё справку, что она непричастна к террористам и нет никаких оснований в дальнейшем её задерживать. Мы всё-таки живём в свободной стране, – заулыбался он.

– Гена, ты гений… – улыбнулся Федя.

– Я… я не совсем поняла… Это… – Упорно не хотелось ей садиться к ним в машину.

– Это крайне необходимо – для твоего же блага… – уважительно подтолкнули её.

– Дадим тебе справку с печатью, чтобы в следующий раз никто к тебе не приставал. А может, и начальника уговорим хоть небольшую сумму денег выделить: человек – человеку…

– Поняла теперь?

– Что?.. А… Да-да… – закивала она головой. – А что, есть такая справка?

– Вот даёт деревня!.. – заулыбались они её наивности.

– Да такая справка значит больше твоего паспорта… – закивал головой Гена.

– Да?.. – И подумала: «Может, и вправду хотят помочь…»

– Ну да… – рассмеялись полицейские. – Ты ещё нам спасибо скажешь.

– Ладно, ребята, поехали, – улыбнулся Гена, предложив Марьям следовать с ними. – Девушке надо помочь…

– Да, конечно, обязательно поможем, – подмигнул ей Федя.

– Если негде переночевать, то можешь остановиться у нас, – снова с улыбкой обратился к ней Гена. – С женой познакомлю, – рассмешил он своих друзей.

В машине Марьям расслабилась и, утомлённая своими переживаниями, тут же уснула. Проснулась от прикосновений чужих рук и какое-то время не могла сообразить и понять, где находится и что происходит. Машинально, обеими руками сжав кофту на груди, пружинкой вжалась вглубь машины. Уже сгустились сумерки, и было почти темно. Машина стояла на обочине, возле опушки леса. Надвигалась беспросветно хмурая ночь.

– Ну что, южная красавица – глазки голубые, может, сама разденешься? – усмехнулся ей в лицо Гена, от него несло перегаром. Это они к концу смены сообразили на троих, – хоть одежду свою сбережёшь… – снова рассмешил он друзей.

– Нет… не надо… – заметалась Марьям, но деваться ей было некуда. – Ребята… вы… что вы задумали?..

– Хотим малость поразвлечься с тобой…

– Я… я не хочу… я не могу… я… – дрожала всем телом Марьям, ища сочувствия хоть с чьей-то стороны.

– Что ты девочку из себя корчишь… – задергал правым глазом третий, неизвестный по имени. – Быстро разделась, пока одежда на тебе целая…

– Не надо… прошу вас… пожалуйста… – заплакала она.

– Что ты ревёшь, сучка!.. – оскалился тот и дал ей пощечину. – Никто убивать тебя не собирается…

– Проверим, какая ты на деле, – и отпустим… – улыбнулся Гена. – У тебя прекрасные глаза, как чистое небо, а ты их увлажняешь и туманишь. Зачем?..

– И не заставляй нас применять силу…

– И не ори!.. Никто тебя не услышит…

– Я… я… я… – затянула Марьям, всхлипывая, и стала машинально расстёгивать блузку.

– Умница! Так бы давно… – усмехнулся Гена, проведя ладонью по щеке Марьям. – Я же говорю, всегда можно договориться.