Сполохъ и майданъ (Отрывокъ изъ романа времени Пугачевщины)

скачать книгу бесплатно

Сполохъ и майданъ (Отрывокъ изъ романа времени Пугачевщины)
Евгений Андреевич Салиас-де-Турнемир

Отрывок из исторического романа Е.А. Салиаса «Пугачевцы» в оригинальной орфографии.

Евгенiй Салiосъ

Сполохъ и майданъ (Отрывокъ изъ романа времени Пугачевщины)

…XV

Ночью лунной ?дутъ два казака на коняхъ. Уже давно они въ пути, давно вы?хали изъ Каинова-Гая и безъ конца степь необозримая, и все въ ней молчитъ, притаилось. Межь небомъ и землей тишь чудесная, да птицы; ни зв?ря, ни челов?ка, ни единаго вопля, иль вздоха… Синяя степь да лунное небо, да два казака на коняхъ.

– Богу-Господу молиться тутъ важно! вымолвилъ старый б?лобородый Макаръ. Я съизмала въ храмахъ не охотникъ молиться, гд? народу много. То-ли д?ло въ степи-матушк?… А ты, молодецъ, какъ посудишь? Молодой всадникъ тряхнулъ головой.

– Старина! Т?ло твое захир?ло, въ гробъ просится, ну, у тебя въ голов? и молитвы. Молодому казаку въ степи этой подстать проскакаться иль п?сню лихую затянуть про кралю свою… звонкимъ голосомъ сказалъ молодой русый.

– Кралю?!..

– Такъ молвятъ, старина, въ Литв?… Краля, алъ казачка, зазноба д?вица, что плачетъ по теб? воспоминаючи.

– А былъ ты въ Литв? долгонько знать?

– Еще десять м?сяцевъ накинь – годъ будетъ!

– Ты… чаю… самъ-отъ ляхъ… хоть и казацкая одежа на теб?. Молодой шевельнулся, – но только перебралъ повода въ другую руку.

– Изъ Литвы – такъ и ляхъ! Эхъ, старинушка!

– А коли н?тъ, такъ скажись, откуда родомъ?

– Изъ матери родимой!

– Не сказывай, Господь съ тобой. Ну, а путь твой каковъ, молодецъ? Не взыщи – званья теб? не в?даю.

– Званье мое – проходимецъ, а путь мой, старинушка, окольнiй; отъ батюшки-л?са къ матушк?-степи съ поклономъ.

– Слыхали мы такъ-то…

– Назвался языкомъ, ну и кажи дорогу на Узени, а куда мн? съ конемъ путь лежитъ, да нелегкая несетъ, того, старина, в?дать теб? можетъ не подъ-силу. Будь теб? годовъ помен?е, открылся бы я во всемъ, а въ старыхъ потребы н?тъ… Одно любо мн?, что в?ры ты старой.

Макаръ тоже шелохнулся и зорко глянулъ.

– А по чемъ судишь, прохожiй челов?къ?

– Отрицаешься что-ли?..

– Гр?ха сего на душу не приму… Да почто мн? и таиться… степи наши ни разумомъ, ни окомъ не см?ришь… а т?снители и гонители степи не жалуютъ.

Замолчали всадники и про?хали такъ немало; только копыта коней стучали по земл?, да зв?здочки моргали съ неба…

– Подлинно-ли бывалъ ты въ столиц?, старина, какъ сказывалъ на роздых??

– По наряду, службу несъ… Ходилъ противъ нехристей, бывалъ и въ столиц?.

– И видалъ, сказываешь, государя покойнаго, Петра ?едорыча?…

– Царство небесное ему батюшк?, самолично отв?тствовалъ ему… Когда изволилъ окликнуть: "Съ какой стороны, молодецъ?" "Съ Узеней, ваше величество!" крикнулъ я таково-здорово!

– А много-ль на Узеняхъ кто видалъ государя?..

– Сказываю опять теб?: одинъ я… Посему и почетъ мн? на дому великъ, что одинъ я бывалъ въ столиц?.

И снова смолкли всадники… И вплоть до зари не молвили слова.

Тихо подвигались кони по степи и въ дремот?, одол?вающей очи, тихо покачивались на с?длахъ ?здоки утомленные.

Сползъ тихонько съ неба на землю золотой м?сяцъ и закрасн?вшись ушелъ въ землю за окраиной степи… Зард?лась заря алая, ясная.

В?терокъ пронесся св?жiй и шевельнулъ стариковой бородой с?дой, свиснулъ надъ ухомъ молодца, встряхнувъ полой его кафтана и стихъ, и умчался далече… Знать къ морю Каспiю, персидскiя суда по волнамъ гонять!..

Скоро вспыхнула вся степь раздольная, словно пожаромъ краснымъ охватило ее… Глянулъ на конц? земли царевичъ всесв?тный и пошелъ подыматься, тихо и плавно, въ высокое небо, раскидывая лучи безчисленные по доламъ, р?камъ и дубровамъ; зарумянилась степь, горитъ, сiяетъ… Но все молчитъ недвижимо и безжизненно… Загор?лись алымъ огнемъ кони и всадники. Снялъ старикъ съ б?лой головы шапку и заправивъ за ухо кудри с?дые, перекрестился три раза.

– Новый денекъ Господь увид?ть сподобилъ. Что не ломишь шапки, молодецъ, прохожiй челов?къ, аль на твой обычай не гоже оно?!

Русый незнакомецъ только прищурился отъ луча яркаго, что прыгнулъ ему въ лицо изъ за края земли, и ощупавъ пистоли за кушакомъ, вздохнулъ тяжело.

– Басурманятся люди нын?… Господи-Батюшка! тихо прошепталъ Макаръ. А може онъ и татаринъ.

Солнце красное было уже высоко, когда незнакомецъ опять заговорилъ.

– Ну что же, старина, далеко-ль Яксай? Обнадеживалъ ты къ полудню будемъ.

– Ран?е будешь… Всего верстъ два десятка. Прим?чай, молодецъ. Вонъ на неб? облачко, караваемъ выглядитъ… Ну, бери отъ него внизъ, да вл?во… къ степи. Вишь св?тленько малость?

– Вижу.

– То Яксайская станица и хата Чики Зарубина. У него дружище его и кумъ, Чумаковымъ звать, разбойничаетъ въ округ? сей. Я чаю, вид?лъ въ Га?, у батьки.

– Съ чего же св?тъ такой?…

– А новая изба то, л?сина вся св?жая, въ Троицу годовалая будетъ. Все строенье новешенько… Диво дивное какъ сему казаку алтынами дождитъ… Кумъ Чумаковъ, должно ворованымъ почтуетъ. Гр?ховный народъ.

– В?рно-ли сказываешь, что то Чикинъ умётъ?

– Эва! Я родился въ Якса?, такъ кому-жъ знать!

Незнакомецъ словно вздохъ подавилъ въ себ?, прiостановилъ было коня, натягивая поводья, и опять пустилъ, но чрезъ полчаса опять остановилъ и тяжело вздохнулъ:

– Насталъ часъ твой, старикъ, подумалъ онъ. Ломитъ молнiя дубъ – по листочкамъ б?житъ!!..

XVI

Среди синей, дремлющей степи, межь двухъ р?чекъ, раскинулась большая Яксайская станица. Хаты и задворки, все переплелось съ зеленью садовъ и огородовъ. Яблони, груши, вишенье везд? топырятъ свои в?тки, везд? проползла зм?емъ хм?ль лохматая и по хатамъ, и по деревамъ, и по сучьямъ, вплоть до маковокъ, и по плетнямъ и на дорогу выползла, подъ колеса л?зетъ…

Солнце жаркое стоитъ середь чистаго неба. Въ уголк? этомъ и сентябрь маемъ выгляд?ть хочетъ. Но все же невеселый видъ у станицы. Дерева желтизной уже покрыты, плодовыя деревья не гнутся отъ приплода; оголили уже ихъ и обокрали хозяева, да переломали и сучья… Прiуныли садики… Одна хм?лъ воюетъ со вс?ми и хочетъ, знать, все ухватить въ лапы и перевязать, какъ каторжныхъ, хату съ крылечкомъ, а его съ яблоней, а дерево съ заборомъ. Ей вс? равны, знаетъ лазаетъ да путаетъ.

Хоть и тепло гр?етъ солнце, а скоро помирать степи синей. Скоро, гд? теперь жаворонокъ заливается, дрозды и скворцы дробью перелетаютъ, гд? колокольчики степные молчаливо киваютъ головками, скоро заглохнетъ все подъ глыбами сн?говыми и пойдетъ гулять по степи великанъ грозный – буранъ, заметая сн?гомъ и зарывая сердито все на пути, безъ разбора.

Станица тоже прiуныла – мертво въ ней. Спятъ, чтоль, казаки, иль ушли куда? Одни спятъ въ полдень, другiе сидятъ по хатамъ сумрачные, потому что нечему радоваться. Недалече отъ нихъ б?ды сыплются – дойдутъ можетъ и до нихъ ненарокомъ. Яицкъ – рукой подать, а тамъ нын? при новыхъ порядкахъ – правый-то и виноватъ!..

На улиц? овцы кучатся у плетней, поросята рысцей снуютъ и тыкаютъ мордами то заборъ, то кучу, то другъ дружку; бродятъ куры и п?тухи важно расхаживаютъ и воюютъ. Кой-гд? лошадь спутанная подпрыгиваетъ и подбриваетъ травку, что посв?ж?е да по слаще. Кой-гд? корова лежитъ, жуетъ-пережовываетъ и глядитъ предъ собой не сморгнувъ, будто думу думаетъ.

Близъ хатъ, на крылечкахъ, а то и середь улицы казачата сидятъ, лежатъ, борются, скачутъ, кричатъ, кто въ кафтан?, кто въ рубашк?, кто въ порткахъ однихъ, а иной такъ совс?мъ на легк?, въ чемъ мать родила.

Изр?дка выглянетъ кто изъ взрослыхъ, больше старухи, иль переб?житъ черезъ улицу казачка и сп?шитъ назадъ въ хату съ яблоками въ подол?; разроняетъ съ десятокъ на б?гу… Ну ихъ, этого добра везд? много теперь; ихъ и казачата подбираютъ больше ради пот?хи.

Не везд? же одни ребятишки, вонъ направо у кладбища, гд? рощица, за плетнемъ, гд? и густо, и тихо, и темно – б?л?ется что то, то выглянетъ, то пропадетъ…

Недалеко отъ храма проб?жалъ къ кладбищу молодой казакъ, оглянулся и перемахнулъ ограду, увязъ было въ хм?лю да выдрался и пропалъ между зеленью и б?лыхъ могильныхъ крестовъ. Разговоръ тихiй слышится оттуда, потомъ еще что то чудн?е! чего – чудное? Просто цалуются!!

Казакъ этотъ Максимъ Шигаевъ, по прозвищу Марусенокъ – первый красавецъ и озорникъ на станиц?.

Сказываютъ, что онъ сынъ Чумакова, сказываютъ тоже, что онъ прiемышъ Чики Зарубина. Оба казака души не чаютъ въ Марусенк?. Можетъ оттого, что покойницу, его мать, Марусю, выкраденную изъ Украины, оба любили кр?пко…

Въ новой хат? Зарубина, въ образномъ углу св?тлой горницы сидитъ красивый русый малый. Онъ прi?халъ уже дня съ три въ станицу и остановился у Чики, но на улицу ни разу не выходилъ и помимо хозяевъ ни съ к?мъ не видался.

Давно сидитъ онъ одинъ въ горниц?. Казаки ушли, а бабамъ не дозволено входить къ нему. Русая голова его склонилась, синiе большiе глаза задумчиво смотрятъ на связки табачныхъ листьевъ, которые разв?шаны сушиться по ст?н?, но ничего не видятъ глаза… ни ст?ны, ни связокъ, ни горницы. Словно жизнь отлет?ла отъ нихъ и унеслась туда же гд? носится мысль его. А гд?? Далеко отъ станицы Яксайской и степей Яицкихъ.

Незнакомецъ видитъ хоромы, какихъ и не грезилось казакамъ. Садъ стол?тнiй, большой и густой… Народъ бродитъ тамъ, но не по казацки од?тый и не по русски. Вотъ морщинистое лицо старушки – тетки его, угрюмое, суровое, сильное волей жел?зной. Не жал?етъ она прiемыша, а ждетъ в?сти – и не доброй, а громкой!! Вотъ другое красивое лицо, черноокое. Оно плачетъ предъ разлукой, оно жал?етъ жениха. Сид?ть бы дома, тихо и мирно, не играя своей жизнью…

На крыльц? застучали каблуки, заскрип?ли ступени и здоровый казакъ, невысокiй, но плечистый, вошелъ въ горницу. Это былъ Чика Зарубинъ.

– Ну? нетерп?ливо вымолвилъ незнакомецъ.

– Скоро, государь!.. Въ сей часъ донцы на?хали, купецъ Ивановъ съ Твороговымъ и Лысовымъ. Да вотъ забота, – Чумаковъ съ ними прилет?лъ. Онъ уже давно въ б?гахъ. Узнаютъ – б?да, скрутятъ и прямо въ Яицкiй острогъ, да въ Сибирь. Покуда ты донцамъ откройся, государь. Они нашей руки, войсковой.

– Стало сегодня, сейчасъ? боязливо вымолвилъ прi?зжiй.

– Сейчасъ! Марусенокъ, крестникъ, за ними поб?жалъ да что-то зам?шкался. У него, дурня, завсегда д?ло съ безд?льемъ объ руку идетъ.

Незнакомецъ всталъ и нер?шительно, медленно подошелъ къ окну, отошелъ снова, взялся за голову. Лицо его изм?нилось и потускн?ло… Долго молчали оба. – Казакъ хозяинъ почтительно сталъ у дверей.

Что думалъ молодой красавецъ? Онъ молился про себя… Дерзкое, трудное д?ло начиналъ онъ. Великiй гр?хъ бралъ на сов?сть… А кто скажетъ: онъ ли отдастъ отв?тъ Богу за посл?дствiя его нын?шняго, перваго, главнаго шага; иль отв?тъ дадутъ нев?домые лихiе люди, что привыкли играть огнемъ, что жжетъ не ихъ самихъ, а ихъ жертвы?.. Не отступить ли пока время! Зач?мъ? Какъ знать, чт? судилъ ему Богъ!.. Бывали прим?ры на Руси! Правда, въ иное время, полтораста л?тъ назадъ…

На крыльцо вб?жалъ Шигаевъ, оправился, и степенно вошелъ въ горницу.

– Ты опять съ Грунькой! шепнулъ Чика. Долаз?ешь до б?ды! Чего головой мотаешь? Кладбище то отсель видать… говорю – долаз?ешь!

– Слыхали! нетерп?ливо отозвался Марусенокъ и прибавилъ громче: Макара привезли; убили въ степи… Сейчасъ сюда будутъ казаки, государь.

– Кто убилъ то? Нев?домо? спросилъ Чика.

– Пуля то знаетъ, да не сказываетъ! усм?хнулся Марусенокъ.

– Жаль д?да Макара! обратился Чика къ незнакомцу. Онъ въ Питер? бывалый и твое величество, я чаю, видывалъ.

Незнакомецъ ничего не отв?тилъ, слегка изм?нился въ лиц? и отвернулся къ окну.

– "Помереть и теб? окаянно, середь степи"… пришли ему невольно на память слова убитаго имъ старика.

Казаки отошли въ уголъ и зашептались.

– Меня не послушаетъ, ты упроси. Пусть хоть на улицу не выходитъ, говорилъ Чика. То б?гунъ былъ, а то вдругъ нон? прил?зъ.

– Увидитъ старшина Матв?й, въ тотъ часъ колодку над?нетъ и въ Яицкъ свезетъ! отв?чалъ Марусенокъ грустно.

Снова застучали на крыльц? и въ горницу вошелъ казакъ среднихъ л?тъ, широкоплечiй и сутуловатый, съ черной р?дкой бородой клинушкомъ и съ пятномъ на лбу. Это былъ тотъ же купецъ Ивановъ, од?тый теперь по казацки – и на видъ совс?мъ другой челов?къ. Войдя, онъ опустился на кол?на, поклонился русому до земли и снова ставъ на ноги, проницательно, востро глянулъ карими глазами въ лицо незнакомца.

Сразу не полюбилось незнакомцу это лицо и ястребиный взглядъ. Они погляд?ли другъ дружк? въ глаза… Словно м?рились, выходя на поединокъ. Усм?шка какъ будто скользнула по лицу казака и мгновенно скрылась. Прив?тствiе-ли, радость-ли простаковъ сказалася въ усм?шк? той? Н?тъ! мысль прыткая, но затаенная головы хитрой невольно отразилась на лиц?. Смутился слегка незнакомецъ отъ усм?шки этой и отвелъ глаза въ сторону.

– Не Зарубину чета – челов?къ этотъ! Скверный глазъ у него, подумалъ онъ. Дов?риться ли ему?

– Ты донецъ. Какъ звать тебя?

– Съ Дону, государь. Купцомъ зови, Ивановымъ. А во святомъ крещеньи – Емельянъ.

– Пов?далъ теб? Зарубинъ о милости Господней и великой чести, что нын? пос?тила войско яицкое?

Казакъ не отв?чалъ, но снова опустился на кол?ни… снова поклонился до земли, но все не потухали и сверкали малые карiе глаза его. Вошли еще трое донцовъ – Лысовъ, Твороговъ и Овчинниковъ.

ХVII

Вечер?ло. Солнце зашло давно, а полъ-неба все еще гор?ло словно пожаръ. На станиц? слышались п?сни, а отъ качелей несся р?звый хохотъ и проносился по слобод?. По задворкамъ тихо крался казакъ, оглядываясь по сторонамъ, – все тотъ же Марусенокъ. Шигаеву всего 20 л?тъ, и въ станиц? Яксайской онъ первый красавецъ и умница, первый мотыга и пьяница; къ тому же Марусенокъ, бывало на майдан?, хоть малол?токъ, голосъ подавать – первый былъ, д?ло разсудить, расправу казацкую учинить, краснобайствовать не хуже Чумакова, супротивниковъ и несогласниковъ припереть и осм?ять – онъ же первый. Товарищей подпоить, перепить и набуянить; по оврагамъ да по рощицамъ съ казачками возиться, а ночью красться ради нихъ – онъ тоже первый. И теперь не даромъ Марусенокъ б?житъ на выгонъ; ждетъ его близъ р?чки, подъ вязомъ, Груня, родственница стараго и почитаемаго казака Матв?я, что должность старшины правитъ на станиц?, и первая красавица изъ вс?хъ казачекъ станичныхъ.