banner banner banner
Дуккха
Дуккха
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Дуккха

скачать книгу бесплатно


– Послушай, – начал я. – Я не умею красиво говорить. За все сказанное нужно платить. Мне нечем. Да и слова вряд ли помогут… Твое несчастье, что я не могу убить тебя… Ты свободен. Иди и не бойся…

– Я не боюсь! – перебил он.

– Да… Не боишься… Если есть куда, ты можешь идти. Я не стану удерживать.

Он посмотрел по сторонам, опустил голову и стал ковырять пальцем землю, прежде чем ответил:

– Некуда.

После недолгого затишья я продолжил:

– Знай, пока ты дышишь, Кандуу не успокоится. Станет искать из страха за свою жизнь. А когда найдет…

– Что будет с тобой?

– То же самое.

– Помоги мне. Помоги убить его. Отомстить за отца. И я клянусь…

– Стой! Не клянись, не надо. Не обрекай себя на то, чего сделать не сможешь.

– Я смогу!

– Забудь! Не губи себя. Оставь Богу. Иногда он вершит справедливость… Послушай, в жизни есть много вещей, ради которых стоит отказаться от мести. Даже священной. И ты с лихвой насладишься ими, если отпустишь прошлое.

– Я не могу. И…

– Тогда иди! – вскочив, крикнул я. – Иди! Иди и умри! А я не хочу на это смотреть. Я отказываюсь! Отказываюсь, слышишь?! Больше не хочу видеть кровь. Больше не хочу думать об этом. Не могу больше. Не могу.

Со всей силы швырнул пистолет ввысь и ринулся к машине. Но, сделав несколько шагов, остановился. Простоял с минуту, а затем, не оборачиваясь, сказал:

– Я могу спрятать тебя.

Услышав шаги, повернулся. В двух метрах, с моим пистолетом в руках он целился мне в живот. Я медленно подошел, уткнувшись в ствол. Опустился перед ним на колени. Схватил и осторожно приподнял его руку, наводя пистолет себе в лоб. Затем сказал:

– Не хочу мучиться.

Он задержал дыхание, сжал губы и, вытянув руку, закрыл глаза. А когда выдохнул, рука его повисла, будто сломанная, и не в силах удержать, он выронил пистолет. Заплакав, сказал: «Прости». А я подумал: «Ты не должен… не можешь просить прощения у врага».

– Спрячь меня, прошу, – выдавил он, отирая глаза.

– Это правильное решение, – произнес я, положив руку ему на плечо.

Он совладал с чувствами не сразу. Когда успокоился, я сказал:

– Теперь сделаем так, чтобы тебя забыли. Навсегда.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Тащи камни. Похороним тебя.

Мы соорудили рядом с могилой отца еще одну – маленькую. Прочитали молитвы, и я оставил мальчика наедине. Прощаясь, он долго стоял, склонив голову. А потом задрожал и, припав телом, обхватил камни руками, словно пытался обнять отца напоследок. Поцеловав большой камень у изголовья могилы, поднялся и, не оборачиваясь, покинул кладбище.

Уже в пути я спросил его:

– Как тебя зовут?

– Буду?… Буду?, сын Будана из могучего рода Будур!

– Я Йэрю, сын Йюру из великого рода Йэру.

Глава IV Плоть

Я точно знал, куда мы поедем после – на север. Но прежде нужно было убедить Кандуу, что мальчик мертв и ему не о чем волноваться. Усыпить бдительность, чтобы не оглядываться самим.

Взять Буду? с собой я не мог, как и приютить у себя. Дома было опасно – соседи. Даже зная, что ему грозит смерть, если кто прослышит, все равно бы разболтали. Думая, куда бы спрятать Буду?, вспомнил о саманном домике деда у подножья горы Мондур.

Дед работал чабаном. Большую часть времени года проводил в горах и спускался в село, только чтобы перезимовать. Тяготы своей профессии переносил с трудом. Часто болел из–за сильных ветров на пастбищах. И, желая сберечь здоровье, решил построить дом. Два года возводил. Один. А когда управился, его уволили. Новый работник, молодой чабан, счел пастбища негодными и нашел другие места, на которых и по сей день пасется скот. Дед же до последнего так и не смог привыкнуть к жизни в селе и каждый год с нетерпением ждал окончания зимы, чтобы вернуться в дом у подножья горы.

Верхом путь из села занимал сутки. Раз в месяц мы с отцом навещали деда. А в один из дней нашли мертвым. Тело, порванное дробью, и записка: «Таджибай». Мы похоронили его в пятнадцати метрах от дома. Я остался охранять пожитки, а отец, одержимый местью, отправился искать убийцу. Через два дня вернулся. Мы заперли дверь, прибили окна гвоздями и больше не приезжали в эти места.

Близился полдень, когда я прочитал молитву над могилой деда и вошел в дом. Там, по середине комнаты стоял Буду? и смотрел на высохшее, побледневшее пятно от крови на серой простыне.

– Это было давно.

Он обернулся. И спросил:

– Отца?

– Деда.

Нахмурив брови, едва заметно покачал головой. Снова уставился на постель и задумался.

– Не волнуйся, мы здесь не останемся.

– Уедем?

– Когда вернусь.

– Куда?

– Далеко отсюда… Увидишь, там лучше.

Буду? недоверчиво взглянул на меня и, отвернувшись, уставился в окно.

– Мне надо ехать. Никуда не выходи. Сиди тихо.

Он кивнул.

Я вышел из дома. Сел в машину и отправился к Кандуу. По дороге мысленно проговаривал предстоящий диалог и обдумывал слова, стараясь выбрать наиболее подходящие, чтобы убедить его. Проехав четверть пути, вспомнил про ухо, которое Кандуу потребовал в качестве доказательства смерти мальчика. Остановившись у обочины, уткнулся лбом в рулевое колесо и думал, что делать с его прихотью. Слишком хорошо зная Кандуу, я понимал: без уха он не поверит в смерть Буду?. Не придумав ничего толкового, развернулся и поехал обратно. Лишь приблизившись к дому, кровь подступила, заставляя сердце учащенно биться, и я понял, что у меня нет слов, умеющих уговорить десятилетнего мальчика отдать свое ухо.

Переминаясь, я долго топтал траву, вглядывался в голубое небо, синее море, тер лоб, глаза, хватался за голову в надежде, что нужное решение осенит. Но свет не пролился. Сокрушаясь в измышлениях, задался вопросом: «Даже если согласится, смогу ли я отрезать?». В голове стали, ежеминутно меняясь, возникать картины предстоящего, мерещиться жестокие сцены насилия над мальчиком. Мысли путались, пока все не перемешалось и не усложнилось окончательно.

Не пришлось бы мучиться беспорядочными думами, бесполезно тратить время и силы на поиск ответов, если бы я знал о его мужестве, которое, подобно айсбергу, большей частью было сокрыто от глаз. Но я не знал. И ждал, что он обернется тасманским дьяволом, будет драться до последнего издыхания с целью сохранить ухо. Полагал услышать едкие речи, преисполненные проклятиями в адрес всех, кто причастен. Готовился к жгучим монологам, в которых станет декламировать: «Ни один из сыновей могучего рода Будур никогда не позволял никому ничего отрезать. И я не дам!». А излив слова, заплачет, упадет на колени, взмолится и попросит не разделывать его, не забирать уха. Начнет уговаривать и уповать на важность, необходимость органа. В красках опишет и клятвенно заверит, что не сможет без него жить. А когда увидит нож, будет вопить, убегать и отчаянно сопротивляться, не давая отнять ухо.

Все обдумав, с трудом убедил себя в неизбежности отсечения органа и заключил: «Иного выхода нет!». С горечью осознал: гуманных способов принудительного отсечения человеческой, детской плоти не существует. И боялся, что потребуется применить силу. Разумеется, я не допускал мыслей о драке на кулаках с десятилетним мальчиком, но произойти могло всякое. Все–таки ухо! Особенно страшился в борьбе – не сомневался, что она завяжется – нечаянно полоснуть ребенка по горлу, лишить глаза или, того хуже, убить. Поэтому на случай наступления крайности придумал было, как себя повести.

В детстве мы с ребятами, играясь, обхватывали руками шею и душили друг друга до кратковременной потери сознания. Я хорошо помнил технику приема и решил усыпить, если придется действовать против его воли. Уже обездвиженного беспрепятственно лишить уха, а после снова привести в чувства. Но, вспомнив об обстоятельствах, прекративших наши игры, отказался от идеи. Произошел несчастный случай. Один из нас заснул навсегда. Ему было восемь.

Трагические воспоминания породили тревогу, и я почти сошел с ума в попытках превозмочь себя. Оттого обратился к Богу, взмолился с просьбой, чтобы он не позволил худшему случиться, и, скрепя сердце, вошел в дом.

Буду?, поджав ноги к груди, лежал с открытыми глазами в комнате деда и застывшим взглядом смотрел, казалось, сквозь стены. Деревянный пол предательски заскрипел. Увидев меня, он поднялся.

– Мне нужно… – не смог сказать, глядя на него, поэтому прошел к окну, – твое ухо.

– Ухо?!

– Да. Иначе он не поверит, что ты мертв.

– Ах да! Помню. Он говорил… Ну, надо, так надо, – спокойно бросил он, будто отдает волосок с груди. Беспечно подошел ко мне, посмотрел в глаза, молча повернул голову и вытянул левое ухо.

Из представлений о возможном поведении мальчика этот исход был непредвиденным, неожиданным. Я растерялся от удивления. Стоял в ступоре, не зная, как приступить к воплощению замысла.

Не припоминаю, как достал нож, но помню, что несколькими пальцами левой руки взялся за ухо, оттянул и резким движением отсек плоть. Он вскрикнул и подпрыгнул от боли. Схватившись за рану, стал метаться по комнате, пока не присел на корточки в углу. Кровь стекала по рукам и капала на пол. Я побежал в машину за аптечкой, которую никогда прежде не открывал, сетуя на себя за то, что не подумал и не приготовил все заранее. Возблагодарил Бога за измятую приплюснутую упаковку бинта. Я знал, что упаковка из двухслойной пленки обеспечивает стерильность бинта, даже если утопить ее в грязи. Стряхнул пыль, осторожно открыл и вернулся в дом с бинтом.

Он сидел, опершись спиной о стену, руки висели и при малейшем движении оставляли на полу иероглифы на языке крови. Глаза его в слезах бегали в надежде найти обезболивающее. Рот открылся, помогая легким вобрать больше воздуха. Левая часть белой рубашки от плеча до груди окрасилась в багровый от набежавшей крови. Опустившись на колени, я стал перебинтовывать. Получалось плохо. Пришлось обмотать голову, закрыв повязкой левый глаз, иначе бинт соскальзывал, оголяя рану и причиняя новую боль. Губы его тряслись. Он хотел что–то сказать, но дотерпел, пока я закончу.

Перевязав рану, положил мальчика на кровать. Тот, стараясь не шевелить головой, попросил воды. Я принес полный стакан и наказал ему лечь на правый бок. Он смочил рот, с усилием повернулся и задрожал всем телом. «Расслабься!.. Расслабься и… и постарайся заснуть» – неуместно подсказал я.

Буду? лежал с закрытыми глазами, но не спал, когда я оставил его и отправился в путь. Подъезжая к дому Кандуу, спросил себя: «Если в роду Будур все такие, как этот мальчик, то почему я никогда прежде не слышал о них?».

В правом кармане пиджака лежала скомканная газета «Жаркын келечек3», в которую было завернуто ухо.

Глава V Лис

Я бросил к ногам Кандуу «Светлое будущее», пропитанное кровью.

– Что это? – спросил он.

– Мы в расчёте!..

– Ты погоди бросаться с порога. Ей Богу, как чужой! Враг ты мне что ли?! Садись, хлебом угостись, чаю отпей.

– Не могу. Спешу!

– Куда?

– Уезжаю.

– Понимаю… Из–за Риссана?

– Кого?

– Риссан сын Лиссана.

– Как сын?! – оторопел я.

– Да вот так. Неужели не знал?

– У него не было детей.

– Был. Уже тогда был. Он с мамой гостил у бабушки. На севере. После известия о гибели мужа, жена осталась в родном селе. Мальчик вырос там. Сейчас ему пятнадцать. Или четырнадцать. Не помню точно…

Я ощутил неприятное, неведомое прежде чувство. Вскормившая, никогда не покидавшее нутро злость на судьбу за тяготы, которыми она щедро сдобрила мое существование, вдруг испарилась. Я будто стал подельником. Соучастником в ее самых жестоких насмешках над человеком. Заодно с ней сотворил и привнес горе в жизни людей. Издеваясь, она заставила причинить им те же страдания, которыми некогда высекла душу мою.

– Может, теперь ты поймешь меня, – он развернул газету, схватил ухо двумя пальцами, приподнял к лампочке в потолке. Покрутил на свету и добавил, – а второе?

– Второе, сам иди и отрежь!

– Ладно, не злись… Это было необходимо, чтобы положить конец вражде.

– Врешь! Ты коварно воспользовался клятвой и заставил меня убить ребенка из страха за свою жизнь. В этом нет чести!

– Времена чести прошли! – он стукнул кулаком по столу. – Оглянись вокруг!

– Но мы–то остались.

– Остались. Да вот только остались ни с чем! А те, у кого ее нет, давно купаются в золоте. Не знают, куда его девать…

– Честь дороже любых богатств. Она от отца. А те предатели. Мне пора. Скажи…

– Погоди, останься на чай.

– Не могу.

– Неужто и вправду уезжаешь?

Я кивнул.

– Далеко?

– Далеко.

– На долго?

– Навсегда.

– Ты не сказал куда?