скачать книгу бесплатно
– Не отдадим свободу!
– Побьем князя и его отряд разгоним!
– Долой Ероху, царя-Антихриста!
– Бей московитов, немцев, латинян и бояр с дворянами!
Подняв руку, Булавин остановил выкрики:
– Добро, браты. Тогда прямо сейчас готовиться надо, писать воззвания братьям нашим, не забывшим про волю, собирать припасы, распределить обязанности и решить, кто нам друг, а кто враг, подлежащий беспощадному истреблению…
– Для начала разведку требуется создать, без этого погибнем как Степан Тимофеевич Разин сотоварищи, – напомнил полковник Лоскут.
– Правильно, – поддержал его Кондрат. – Про это уже говорили, и было решено, что ты, господин полковник, этим вопросом и займешься. Кроме того, за тобой должность войскового писаря.
Лоскут встряхнул седыми кудрями и ответил:
– Принимаю должность.
– Кто будет начальником всего нашего дела? – спросил отец, хотя ответ лежал на поверхности.
– Ты и будешь… – откликнулось сразу несколько голосов.
– Любо! – подхватили остальные. – Ты начал, тебе и тянуть все кумпанство на себе.
Бахмутский атаман приосанился и чуть поклонился.
– Постараюсь оправдать доверие, браты, и не посрамить славы казачьей. Давайте решим, чего мы хотим получить в результате нашей войны против царя Московского.
Слово взял Игнат Некрасов:
– Отделиться от Московии надо и создать то, что в странах Европейских называется Республика. Будем по заветам прадедовским жить, по своему уму и совести. Не надо над нами господ и бояр. Бог создал человека вольным и даровал ему свободу. Только Он над нами и перед ним единым на небесах в час Страшного Суда ответ держать станем, да перед братами нашими на земле. Если отстоим свободу, будем договариваться с Москвой, чтобы оказывать помощь друг другу. Мы России нужны, так же, как и она нам. А потерпим неудачу, значит, или бежать придется, или шею под ярмо подставлять.
Присутствующие поддержали Игната, и хозяин дома предложил определиться с тем, кто из царских прихвостней и прикормленной старшины должен погибнуть в самом начале восстания и в дальнейшем. Он же первым и начал перечислять, а полковник Лоскут ловко и быстро записывать:
– Максимов Лукьян – войсковой атаман. Юрий Долгорукий – князь. Все офицеры кто с карательным отрядом придет. Начальные люди царские из Азова и Таганрога. Воевода Козловский – князь Волконский. Азовский губернатор – Толстой. Командир Слободского Изюмского полка – бригадир Шидловский. Воевода Борисоглебский – Палеологов. Дмитровский воевода – Титов и все, кто против воли казацкой пойдут.
Каждое имя, названное атаманом, было одобрено, так как именно эти люди непосредственно отвечали за все притеснения чинимые казакам и беглым людям из России.
– Сидора Пешкова требуется добавить, – выкрикнул Банников. – Совсем озверел этот дворянин тамбовский, людишкам подневольным на лесозаготовках за каждую провинность ноздри рвет, словно кандальникам каким. Не по-христиански это и не по-человечески.
– Добавим дворянина в список, – сказал атаман. – Кого еще предложите, браты?
Поднялся Василий Поздеев, богатый казак из Черкасска:
– Из старшины нашей донской предлагаю внести в список: Ефрема Петрова, Абросима Савельева, Никиту Саломата, Василия Иванова, Матвеева Ивана и Алексеева Феоктиста. Эти все за царскую власть будут до последнего стоять, прикормлены Москвой. И еще, есть вопрос атаман. Почему ты Зерщикова Илью Григорьевича, прошлого атамана войскового, в список не внес? Знаем, что вы с ним приятели и солеварни у вас общие имеются, но мы его здесь не видим…
Вопрос был щекотливым. Кондрат нахмурился и, немного подумав, ответил:
– Рано еще Илью Григорьевича беспокоить. В сомнениях он пока, на чью сторону встать. Однако в свой час Зерщиков с нами будет, уверен в этом.
– А если все же против пойдет? – не унимался Поздеев.
– Лично его убью и не посмотрю, что он мне друг стародавний. Есть еще предложения?
– Царя Петрушку Романова почто забыли? – отозвался Семен Драный.
– Эк, ты, хватанул, – оторвавшись от бумаги, сказал Лоскут. – Это не воевода, какой, чтобы его казацким судом к смерти приговаривать.
– Пиши в список царя, полковник, – поддержал Старо-Айдарского атамана Кондрат. – Если за дело всерьез взялись, нашему основному ворогу там самое место.
Следующим голос подал Андрей Мечетин:
– Федора Черноморца, сотника Изюмского. Помним, как он четыре года назад казаков наших примучивал. Пусть не думают, что забыли.
Изюмского сотника тоже внесли в список, и лидер восставших, блеснув в свете свечных огней серьгой, перешел к следующей теме:
– Кто и куда с письмами поедет, союзников в помощь звать?
– Я в армии Шереметева служил, порядки армейские знаю и могу к Максиму Кумшацкому поехать, – первым отозвался Некрасов. – Возьму самых резвых лошадей и казаков десяток. Подорожная липовая имеется, поэтому к войскам быстро домчусь.
Вторым посланцем вызвался быть Поздеев:
– Через четыре дня на Кубань обоз поведу. Твоему брату, Кондрат, и прочим казакам, весть могу передать.
Отец согласился, кивнул и для себя определил поездку в Запорожскую Сечь. К беглым крестьянам, во все концы России, решили послать лихих людей и казаков из отряда Лоскута, которым необходимо выделить деньги для вербовки прознатчиков, как среди царских солдат и посадского люда, так и среди лесных татей да торговцев.
Просидев за разговорами и планами на будущее до самой полуночи, казаки стали покидать Круг. Ради такого случая ворота городка были открыты, и на них стоял двойной караул.
Наконец, гости разошлись и в доме остались только батя и полковник Лоскут. Галина убирала со стола, а я спустился с полатей. Выпил кружку кваса и решил лечь спать, но куда там… Начиналось самое интересное, написание писем, и под это дело даже мне пришлось потрудиться.
– Ты грамотный? – спросил меня Лоскут.
– Да, – ответил я.
– Пишешь хорошо?
– Средне, дед Иван.
– Ладно. Садись за стол, будешь подметные и прелестные письма переписывать. Сейчас их напишем, и по городкам разошлем. Пусть себе лежат спокойно, а когда придет время они все на свет и появятся. Понял?
– Да.
Я устроился за столом, и до утра началась морока с чистописанием.
«Господи Исусе Христе, Сын Божий, помилуй нас. Аминь. От бахмутского атамана Кондратия Афанасьевича Булавина, ко всему Войску Донскому.
Всем старшинам и казакам надо ныне, за дом свой родной, за Святую Богородицу, за истинную христианскую веру и за все Великое Войско Донское, встать. Ведомо нам, что идут на землю нашу царевы войска, с повелением ловить беглых людей, рвать ноздри и отправлять на каторги царские, да на верфи, да иные работы. Идут они, умышляя зло на все казачество, жечь и казнить напрасно, вводить нас в эллинскую веру богопротивную и от истинной отвращать, а так же лишать нас родной земли. А вы ведаете, как наши деды и отцы на сем Поле жили и как оное, тогда держалось крепко. Ныне же супостаты, воеводы царевы, наше Поле все перевели и ни во что не вменили, и так, чтобы нам его вовсе не потерять, должны мы защитить себя единодушно. И в том бы вы все дали твердое слово и клятву перед иконами святыми. Станем же вместе сын за отца, брат за брата и друг за друга, а если понадобится, то и умрем за одно.
А еще скажу вам казаки молодцы, что вскоре придет нам помощь с Запорожской Сечи, от братьев наших с Кубани и Терека, а так же от закубанских орд Ачюевского владетеля паши Хасана и Кубанского владетеля мурзы Сартлана. Так пусть же будет готова вольница наша, оружно и вся без остатка двинуться по приказу моему в поход. Если же кто явится ослушником и противником, тот предан будет смертной казни».
К утру от гусиного пера и писанины руки были в мозолях и чернилах. Хотелось спать и, помывшись, я собрался прилечь в комнате на лавку и хотя бы пару часов подремать. Однако неугомонный атаман, собирающий походные тороки, увидев, что полковник Лоскут покинул дом, окликнул меня:
– Никифор.
– Да?
– Я на Сечь уезжаю. Здесь остаются Лоскут и его казаки. Будешь помогать полковнику, и учиться военному делу. Видел, как его хлопцы драться умеют?
Что да, то да. Верные бойцы полковника Лоскута воинами были прирожденными, и где он таких набрал, лично я не понимал. Вроде бы и свои, казаки, повадки нашенские. А в то же самое время никто их не знает и никто им не родня. Непонятные люди, но бойцы лютые, быстрые и стремительные, в рукопашной схватке сильны, саблями машут превосходно и стреляют отлично. Профессионалы.
– Видел, батя.
– Вот то-то же. До моего возвращения будешь с ними. Полковника слушаться как меня, но и не зевать. Лоскут сам себе на уме, и если что-то подозрительное заметишь, казакам нашим шепни. Мало ли что…
– Уяснил.
– Тогда, прощай, сын. Коль все сладится, через месяц-другой свидимся…
Атаман взвалил на плечо тороки, и отправился на двор, где его ждали верные казаки и заседланные лошади. Ему дорога на Сечь, а я остаюсь на хозяйстве.
6
Запорожская Сечь. Хутор Гордеевский. 09.07.1707.
Что есть Запорожская Сечь? Ответ на этот вопрос очень прост, и в то же самое время сложен, ибо всегда имеется минимум две точки зрения.
Если смотреть издалека, например, глазами человека из Центральной России, Сечь это нечто незыблемое, раскинувшаяся на берегах Днепра крепость. Разбойное гнездо воров для одних, и недостижимая мечта о свободе для других. Однако Запорожская Сечь это не просто скопище вольных людей, которые ходят под хмельком по своему военному лагерю и сабельками играются, а когда у них заканчиваются средства к существованию грабят соседей. Это республика, государство свободных граждан, которые не держались за определенную территорию, а их «столица» могла переехать с одного места на другое всего за пару месяцев. Была Хортицкая Сечь, которую часто называют Первой. Ее время ушло, и Сечь стала Томаковской, затем Базавлукской и Никитинской, а к 1707-му году она находилась невдалеке от реки Чертомлицы и, соответственно, именовалась Чертомлыкской.
Итак, Сечь это республика и, как любое государство, она имела свою верховную власть, выборного кошевого атамана, а помимо него прослойку управленцев: судей, есаулов, писарей и куренных атаманов. А раз есть власть, то и законы существовали, которых было очень даже немало. И как составная часть всей этой системы имелись школы, церкви и присутственные учреждения. В далекой Франции первые республиканцы только задумывались о том, что же есть власть народа и свобода, а здесь это уже клонилось к закату.
Чем жила Сечь? Конечно же, в первую очередь это добыча с военных походов, жалованье и откупные деньги от правителей сопредельных государств, налог за переправу через Днепр, внешняя и внутренняя торговля, и винная продажа в шинках. Кроме того, сечевикам платили дань купцы, проезжающие по их землям, а так же имелся оставшийся еще со времен Золотой Орды «дымовой» налог на жилище. Не грабительские десятины от всего дохода, которые феодал и церковь установят, а фиксированная плата за одну печь. Однако и это не все, ведь Сечь это не только воины, но и строители, корабелы, оружейники, кожевенники, бочары, сапожники, коневоды, кузнецы, добытчики селитры, чумаки, производители пороха, ткачи, пастухи, земледельцы, рыбаки и многие другие.
Получается, что для местного населения Сечь это государство. А для царей, императоров, королей, герцогов, графов и прочих баронов, не желавших видеть рядом со своими границами вольную республику, она, как и Тихий Дон, всегда была источником опасности и примером для внутригосударственных бунтарей. А коль так, то и мнение о вольнице у правящей верхушки всегда было соответствующим. Сечь есть пристанище воров, разбойников, смутьянов, предателей, пьяниц, душегубцев и беглых холопов.
С той поры, когда в Бахмуте прошел первый Круг казаков, которые собирались защищать свои права и свободы, минуло семь дней, и Кондрат Булавин оказался на Запорожье. На саму Сечь он не поехал. Прежде чем там появиться, требовалось основательно подготовиться и провести пару встреч. Поэтому, переправившись на правый берег Днепра, он прямиком направился на хутор Гордеевский, где с молодой женой проживал его старый товарищ Константин Гордеевич Головко, по всей земле малороссийской более известный как Костя Гордеенко.
Хутор старого боевого товарища находился невдалеке от Чертомлыкской Сечи, всего десяток верст вдоль Чертомлицы, и вот оно, уютное казацкое поселение. Сады на берегу реки, белые мазаные хатки и лошади, которые привольно пасутся в степи. Костя жил в самом центре хутора – все-таки он хозяин. Булавин оставил своих казаков за околицей, а сам проехал дальше, остановив верного Буяна возле окружавшего опрятную просторную хату плетня, и огляделся.
Богато зажил дружок. Миновала и забылась голодная юность, когда все думы лишь о добыче и пропитании. В те времена Гордеенко ввязывался в любую авантюру и, собрав сотни сиромашных казаков, шел в лихие походы. Был он удачлив и много добра добыл. Но самое главное – не разбазарил долю в добыче, а вложился деньгами в хозяйство. Затем, некоторое время побыл кошевым атаманом, заслужил уважение сечевиков, а сейчас на недолгий срок отошел от дел, и живет тихой спокойной жизнью. Не один десяток батраков в его хуторе. Атаман разводит лошадей для сечевиков, да и скотины у него немало, и от этого Гордеенко получает прибыль, а так же уважение от всего общества.
Кондрат увидел выходящего из хаты Костю и, спрыгнув с коня, пошел ему навстречу. Друзья встретились и крепко обнялись. Костя, широкоплечий здоровяк с корявым шрамом через все лицо от кривого османского ятагана, буйный в гневе и веселый с друзьями, крепко, до хруста, сжал плечи бахмутского атамана. Видимо, старый боевой товарищ хотел показать донцу, что не обабился, не заплыл жиром и по-прежнему воин.
– Силен, чертяка, – прохрипел Кондрат, с усилием, разводя руки запорожца. – Сколько лет после Азова прошло, а ты все такой же.
– А чего нам меняться, Кондрат… – Костя всплеснул руками и поворотился по двору. – Только вот хозяйством обзавелся, да оженился. Сам видишь, что теперь я что-то в жизни имею. Проходи в хату, ты как раз к обеду. А позже Лукьян Хохол появиться должен, и тогда уже о делах поговорим. Ты ведь, наверняка, не просто так в гости приехал?
– Верно, не погостить я к тебе за сотни верст мчался, – сказал Булавин, и атаманы прошли в хату.
В просторной горнице на покрытом вышитой украинской скатертью столе стояли всякие вкусности, которые по достоинству сможет оценить любой, кто хоть раз был приглашен за стол справного казака. Кондрат увидел вареники, жареную рыбу, сметану, пучки свежей зелени, а на середине запотевшую бутыль с горилкой и почувствовал, как в его животе требовательно заворчал дикий зверек по имени «голод».
Через полчаса, насытившись и выпив с Костей за встречу по кубку горилки, донской атаман отвалился от щедрого стола. Пришло время для серьезного разговора и Костя с Кондратом вышли в сад. В это же время появился Лукьян Хохол с десятком рядовых сечевиков из своего куреня. Хохол, поприветствовал прибывшего с Дона старого товарища, а затем атаманы расположились в тени раскидистой высокой груши, улепом покрытой пока еще зелеными неспелыми плодами, и завели разговор.
– Говорят, на Дону нынче неспокойно? – спросил Костя.
– Да, есть такое, – подтвердил Кондрат и рассказал друзьям о своих планах по разгрому карателей и желании поднять Дон и его союзников на борьбу с царем Петром Романовым.
Атаманы помолчали, не сговариваясь, дабы потянуть время и подумать, забили душистым табаком трубки и закурили.
– Что предлагаешь, Кондрат? – наконец, прерывая молчание, спросил Лукьян.
– Помощь ваша требуется. Ждем, что Сечь всеми своими силами поднимется. Нет мочи терпеть спесивых московских бояр, которые казаков захолопить хотят. После нас и ваш черед придет – это вы понимать должны. На левом берегу Днепра царские войска стоят, а крепость Каменный Затон переправу через реку держит и лишает сечевиков доходов. Для вас сие как ножом по сердцу, и это только начало. Думаем, что Костю, – Булавин кивнул на Гордиенко, – надо кошевым атаманом избрать. Говорят, Тимофей Финенко слишком робок, на чужое мнение постоянно оглядывается. И если его о помощи просить, ничего у нас с вами не сладится.
Гордеенко повел мощными плечами и сказал:
– Коль меня в кошевые выберут, помощь вашему делу будет. Обещаю.
– Сколько сил у запорожцев есть, чтобы нам в подкрепление прийти?
– Много войск выделить не сможем. Мазепа – прихвостень царев, под боком. В любой момент в спину ударить может. И московские полки в Киеве стоят, а помимо этого, как ты правильно заметил, Каменный Затон на левом берегу Днепра. В общем, тысяч десять сабель на Дон послать можно – это точно, а большего не жди, друг ты мой Кондрат.
– Погодите, браты, – отозвался Лукьян. – Раз такое дело заворачивается, есть предложение как гетмана Мазепу к нам привлечь.
– Говори, Лукьян, – заинтересовался Костя.
– Вы слышали про генерального судью Кочубея Василия Леонтьевича?
– Да, – сказал Булавин.
– Знаем, конечно, дружок Мазепы, опять-таки личность сама по себе богатая и влиятельная, такого на кривой козе не объедешь, – добавил Костя.
Лукьян, словно заправский заговорщик, напустил на лицо серьезную таинственную мину и пододвинулся ближе к друзьям:
– Конец их дружбе. У Кочубея мой побратим Петр Семерня служит. Так он говорит, что старый хрыч Мазепа закрутил любовь с дочкой судьи – Матреной, а она его крестница, между прочим. Гетман даже свататься приезжал, от ворот поворот получил и в ярости к себе умчался. Однако переписку с Матреной ведет, и встречи тайные полюбовные имеет.
– Вот же, греховодник старый… – удивленно сказал Кондрат.
– Дальше продолжай, – поторопил Костя.
– Все сношения их и шашни через Семерню идут, а он полюбовников, бывает, подслушивает. Мазепа говорит, что под руку Речи Посполитой отдаться готов, со Станиславом Лещинским через иезуитов переписку ведет и с королем шведским. Русский царь Карла у Смоленска караулит, и если швед на Украину повернет, выбор у Мазепы невелик, или разорение всего края, или договор с бывшим врагом. А раз так, то гетман уговаривает Матрену с ним бежать, и обещает ее польской дворянкой сделать. Ну а Кочубей, тем временем на него в Москву доносы пишет, подозревает что-то. Только вряд ли ему там поверят. Царь Петро гетмана дюже любит, а в наших делах мало что понимает.
– Надо узнать точно, когда у гетмана с Матреной следующая встреча. Подловим голубков и поговорим с Мазепой по душам. Если он, в самом деле, готов против царя пойти, можно убыстрить события. За ним тридцать тысяч реестровых сабель, сила немалая, – сказал Булавин.
– Сделаем, – пообещал Лукьян. – Мы с Семерней постоянно письмами обмениваемся.
Костя Гордеенко задумался и, что-то решив, высказался:
– Может получиться. Многие Москвой недовольны и вольности хотят. Из гетманских казаков лично Мазепе преданных только половина, а то и меньше. Остальные на Сечь смотрят или на своих полковников. Если гетман сам царю изменит, треть с ним пойдет, не больше, а если с нами заодно, почти все полки присоединятся.
