скачать книгу бесплатно
Лето придёт во сне. Оазис
Елизавета Сагирова
Недалёкое будущее… На Земле отгремела третья мировая война. Россия, оставшись в числе победителей, вновь нареклась Русью и с целью не допустить прежних ошибок, опустила железный занавес между собой и остальным миром. У власти встала православная церковь, которая вернула своему народу духовные скрепы и традиционные ценности. Больше нет алкоголизма и наркомании, безработицы и преступности, блуда и безнравственности. Но, как известно, за благополучие одних всегда платят другие. Это не повествование о великой борьбе и обязательной победе, это рассказ маленьких людей попавших в жернова Истории…
Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Оазис
Лето придёт во сне. Оазис
Елизавета Сагирова
Лето придёт во сне. Оазис
Елизавета Сагирова
© Елизавета Сагирова, 2020
Дон-Жуан
На заре морозной
Под шестой березой
За углом у церкви
Ждите, Дон-Жуан!
Но, увы, клянусь вам
Женихом и жизнью,
Что в моей отчизне
Негде целовать!
Нет у нас фонтанов,
И замерз колодец,
А у богородиц —
Строгие глаза.
И чтобы не слышать
Пустяков – красоткам,
Есть у нас презвонкий
Колокольный звон.
Так вот и жила бы,
Да боюсь – состарюсь,
Да и вам, красавец,
Край мой не к лицу.
Ах, в дохе медвежьей
И узнать вас трудно,
Если бы не губы
Ваши, Дон-Жуан!
Марина Цветаева
Пролог
Я парю в янтарном медовом мареве. Моё сознание стремится раствориться в нём, как уже растворилось тело, и я хочу этого, но что-то мешает. Может быть, отголоски недавней боли там, где раньше было моё лицо. А может, голоса, навязчиво лезущие в уши, мешающие оторваться от реальности, уплыть вдаль по молочной реке в кисельных берегах.
– Зачем тебе это нужно? – Первый голос мне не нравится, мужской, грубый, со скандальными нотками, он царапает остатки моего сознания, как кора деревьев недавно обдирала ладони. – Куда ты смотрела, это же деньги на ветер!
– Не истери. – Второй голос приятнее, он женский и звонкий, как колокольчик. Пожалуй, ухватившись за него, я бы могла помочь себе уплыть быстрее, но и в нём есть нечто настораживающее, к чему не хочется прикасаться. – Я знаю, что делаю.
– Что знаешь?! Сколько ты денег отдала вот за это?! Да мы больше на лечение потратим! И вряд ли вылечим, ты видела её лицо?! Она уже никогда не будет красивой!
– Не истери, говорю! Ватсон сказал, что лазерная шлифовка всё исправит.
– Ничего она не исправит, это же рваные, а не резаные раны! Да и не только лицо, она вся – в лоскуты! Ещё не факт, что выживет.
– Выживет, раны неопасные. Сейчас кровь перельём, и очухается.
Кровь… Теперь к воспоминанию о боли добавилось воспоминание о страхе. Медовое марево поменяло цвет, стало багровым, сгустилось, уже не несло меня, а сжимало со всех сторон.
– Очухается, а потом ещё сколько её лечить?
– Сколько надо, столько и будем лечить! – Колокольчиковый голос тоже изменился, в нём зазвучала сталь. – С каких пор ты оспариваешь мои решения?
– Не оспариваю! Поздно уже оспаривать – она здесь! Просто не понимаю, в первый раз вижу, чтобы ты так глупо тратила деньги.
Колокольчик снова зазвенел, почти весело:
– У меня чуйка на прибыль, Карл, помнишь? И она подсказала, что эта потрёпанная куколка нам ещё очень пригодится.
– Это уже не куколка. – Мужской голос, наоборот, стал ещё более мрачным. – И ею не станет, хоть зашлифуйся. Вот со второй ты не ошиблась, хоть и придётся ждать, пока подрастёт. Сколько им обеим?
– Двенадцать. И ждать необязательно, не мне тебе рассказывать.
– Ну со второй-то, возможно, а вот эта ободранная, ещё неизвестно, когда вообще на ноги встанет.
– Не нагнетай. Раны хоть и глубокие, но кости целы, сухожилия не порваны. Девчонки – как кошки живучие, по себе знаю.
– А эти твои… поставщики… совсем оборзели – такие деньги драть за явный брак?
Багровое марево стало тяжёлым, давило со всех сторон, норовило залиться в нос и рот, вернуло мне боль, ноющую – в руках и ногах, резкую и дёргающую – в лице. Оказывается, тело никуда не делось, оно оставалось со мной и теперь напоминало о себе, плакало, жаловалось. Только чем я могла ему помочь?
– Кажется, пошевелилась. Надо сказать Ватсону, чтобы дозу увеличил.
– Ему виднее, что нужно делать. – Колокольчиковый голос отдалился, звучал глухо. – Пойдём, не будем мешать.
Раздались удаляющиеся шаги, что-то стукнуло, и наступила тишина. Я надеялась, что уж теперь-то ничто не помешает мне уплыть по молочным рекам, оторваться от плачущего тела, дать отдохнуть и ему, и себе. Но из багрового марева внезапно сунулась ко мне оскаленная чёрная морда с горящими глазами и длинными белыми клыками в клочьях пены. Сунулась, рявкнула и бросилась в лицо. А вместе с ней бросились воспоминания, принялись рвать душу, как недавно звериные клыки рвали тело.
Я попыталась закричать, закрыться руками, но густое марево не давало пошевелиться и не выпускало крики, заталкивало их обратно в рот, душило!
Неожиданно сквозь него протянулась прохладная рука, легла на лоб, и голос, не похожий на те, что звучали до этого, сказал:
– Тихо, тихо… ох и сильная ты, девка! Ведь в чём душа держится, места живого нет, а наркоз не берёт. Ничего, сейчас добавим…
Комар укусил в руку. Это был хороший комар, потому что от его укуса стало легче, багровое марево отступило, смягчилось, снова налилось янтарным светом. Я всхлипнула от облегчения, тело перестало плакать и отправилось, наконец, по своим делам. А я – по своим, по молочным рекам, меж кисельных берегов…
Глава 1
Поезд
Звёзды падали совсем недолго. Гораздо дольше горела церковь. Каждый раз, оглядываясь назад, мы видели оранжевое зарево, сияющее на полнеба. Правда, оглядываться много нам не пришлось. После краткого отдыха на вершине холма, подъём на который дался с таким трудом, мы снова бежали по дороге, сколько могли бежать. Потом перешли на быстрый шаг, а вскоре впереди засветились фары машины, и пришлось торопливо шмыгнуть в лес, после чего возвращаться на дорогу уже не было смысла. Мы шли по лесу наугад, пока ночь не начала сереть, а силы не покинули нас окончательно. Тогда опустились на землю, прислонившись к могучей сосне и прижавшись друг к другу.
Усталость, как моральная, так и физическая, была так велика, что даже разговаривать не хотелось. Не хотелось ничего обсуждать или строить дальнейшие планы, тишина казалась благословением. Я попыталась сообразить, как далеко нам удалось уйти от приюта, но в голове сплошные леса, дороги и ночные тени замкнулись в заколдованный круг. Клевавшая носом Яринка всё тяжелее наваливалась на меня, и становилось ясно, что в ближайшие часы двигаться дальше не получится.
Мы расстелили на земле одно пальто, укрылись вторым и положили под головы наши сумки, которые благодаря упиханным в них Яринкиным нарядам оказались мягкими и тугими, как подушки. Так и уснули, согреваясь друг о друга, вздрагивая от всего недавно пережитого…
…Растревожил меня солнечный луч, упавший на лицо. Я пыталась отворачиваться от него, прятаться под одеяло, но одеяло стало странно неудобным и никак не натягивалось на голову. Вдобавок к этому неожиданно кто-то сильно дёрнул его на себя. Я приоткрыла глаза и сразу проснулась – резко, рывком. Не было никакого одеяла, было пальто, которое я чуть не стянула с Яринки и в которое она вцепилась, не просыпаясь.
Какое-то время продолжала лежать, разглядывая окружающий нас утренний лес и восстанавливая в памяти вчерашние события. Солнце ещё не успело подняться высоко, из чего я сделала вывод, что проспали мы недолго. Было довольно свежо и очень влажно от выпавшей росы, сильно пахло хвоей. Пели птицы, и, кроме их щебета, сколько я не прислушивалась, ничего не услышала.
Странно это было – проснуться не на верхнем ярусе нашей с Яринкой кровати, не в тёплой постели под укрытием стен и крыши, а вот так – на земле, в одежде и обуви. Словно я всё ещё спала и видела сон, который был бы даже приятным, если бы не ноющие мышцы, искусанное комарами лицо и замёрзшие ноги.
– Вторник, – зачем-то сказала я вслух и ужаснулась, поняв, что при самом удачном раскладе просыпаться нам вот так, голодными и холодными, ещё три утра подряд. Если, конечно, нас не поймают раньше.
Последняя мысль заставила меня сесть. Неважно, который сейчас час, но наша пропажа в приюте уже обнаружена, а значит, и погоня в пути.
– Ярина. – Я потрясла подругу за плечо, а когда она, застонав, попыталась оттолкнуть мою руку, затрясла сильнее. – Ярин, надо идти!
Яринка долго моргала, оглядывалась с потерянным видом и безудержно зевала. А первое, о чем спросила, было:
– А воды нет?
Вода. Вчера мы переживали из-за того, что придётся четыре дня голодать, но ни разу не подумали о воде. И вот сейчас, после сумасшедшей ночи, изматывающего бега, и короткого, но очень крепкого сна, есть не хотелось совершенно, зато очень хотелось пить. Я остро осознала это после Яринкиных слов.
Мы побродили между деревьев, пытаясь слизывать росу с травы и листьев, но это лишь раздразнило жажду.
– Пойдём, – наконец решила я. – Пойдём вперёд и, может быть, наткнёмся на какой-нибудь ручей.
Яринка мрачно кивнула. Мы обе помнили, что, судя по карте местности, которую изучили вчера, поблизости не было водоёмов. Но вот ручьи… ручьи, возможно, были.
Накинув пальто и подобрав сумки, мы побрели через лес. К счастью, таёжные навыки я не растеряла и, ориентируясь по солнцу, придерживалась курса, уводящего нас всё дальше от приюта. Но очень скоро деревья впереди расступились, и мы увидели бетонный забор с возвышающимися за ним строениями и трубами, от которых шёл низкий и ровный гул.
– Что это? – спросила я Яринку хриплым шёпотом – от жажды рот и горло словно кто-то выстлал наждачной бумагой.
– Какой-то завод, наверно, – так же хрипло ответила Яринка. – Нечего нам тут делать.
С этим я согласилась, и мы пытались обогнуть возникшее на пути препятствие, пока не вышли на дорогу. Дорога оказалась не такой широкой, как та, по которой мы двигались ночью, но прямой как стрела. Она упиралась в высокие ворота, возле которых (это мы увидели даже из леса) прохаживались мужчины в пятнистой камуфляжной форме. И их вид заставил нас повернуть назад, как красные флажки заставляют загнанных волков поворачивать навстречу пулям. Не то чтобы мужчины в форме напомнили мне Белёсого, но интуиция ясно подсказала – через дорогу нам не надо.
Мы снова двинулись вдоль бесконечного забора, но уже в другом направлении. Время перевалило за полдень, жара заставила нас снять пальто и нести их в руках, затрудняя и без того не слишком быстрое передвижение. А пить хотелось всё сильнее.
Забор в итоге не кончился, но повернул вправо, дав нам возможность встать на прежний курс. И мы шли, пока низкое гудение не стихло позади, а высокие полосатые трубы не скрылись за верхушками сосен. Только тогда устроили привал. Честное слово, если бы у нас было чем перекусить, а главное, что попить, привал показался бы намного лучше, почти как праздничный пикник в честь обретённой свободы. А так мы просто посидели на краю солнечной поляны, слушая птиц и давая отдых гудящим ногам. Но даже отдохнуть толком не получилось, жажда погнала нас дальше, на поиски воды. И образ прозрачного звонкого ручья уже давно уступил место мечтам хоть о какой-нибудь луже. Сейчас мы бы и росу стали собирать в ладони по капелькам, чем пренебрегли утром. Но роса давно высохла.
Чувствовала ли я все эти часы радость от долгожданной свободы? Да, чувствовала, но она пряталась за усталостью, за жаждой и за страхом быть пойманными. Пока мы не справились даже с половиной поставленных задач. Нужно было как-то протянуть ещё четыре дня, а в ночь на пятый вернуться туда, откуда всё началось, – почти к самому приюту, к нашему лесу, на перекрёсток дорог, где будет ожидать обещанная нам машина. И вот когда я сяду в эту машину, когда переложу заботу о себе и подруге на плечи людей Дэна, других, тогда и порадуюсь от души.
Яринка тоже не выглядела счастливой. Да, она с интересом озиралась вокруг, шагала легко и не жаловалась, но с её лба не исчезала тревожная складочка, а пальцы нервно подрагивали.
Ближе к вечеру мы снова натолкнулись на забор, на этот раз деревянный, покосившийся, с недостающими в нём досками. Из-за него виднелись такие же деревянные крыши и верхушки лиственных деревьев.
– А это что? – снова спросила я у Яринки, не узнавая своего голоса – он растрескался от сухости, как трескается земля, долго не видевшая дождя.
На этот раз она ответила не сразу, щурилась, прикрывая рукой глаза от солнца, жевала губы.
– Кажется, сады.
– Какие ещё сады? – не поняла я.
– Ну, вроде вашей деревни, – попробовала объяснить подруга. – Только люди здесь не живут, а приезжают летом, растят овощи, зелень, отдыхают.
– А здесь охрана есть?
– Сторожа должны быть.
Словно подтверждая эти слова, за забором залаяла собака, причём таким низким и густым голосом, которого я раньше не слышала. Наши маслятовские лайки были звонкоголосые, как бубенчики, а этот лай больше походил на порыкивание медведя.
Яринка изменилась в лице и попятилась.
– Ты чего?
– Я это… – Подруга нервно оглянулась вокруг. – Собак боюсь. Меня кусали.
Я слегка пожала плечами. Меня тоже кусали пару раз, ещё меня царапали, лягали, бодали и клевали – когда тесно общаешься с живностью, конфликтов не избежать. Но как можно бояться домашних животных, я всё равно не понимала.
