скачать книгу бесплатно
– Гвен, ты хоть видела, что это за форум? «Сказки не на ночь». Я пару раз почитывала там байки о клоунах-убийцах, восставших из могилы и отрастивших рога. Если б этот Кромешник-Дюнетэни правда объявился в Харлере и похищал детей, о таком трубили бы во всех новостях, и на уроках духоведения не преминули бы рассказать, что в учебники пора вносить изменения. Я скорее поверю, что Повелитель Кошмаров сверхурочно выехал в наш бренный мир, чем в какого-то сетевого монстра.
– И то верно. – Свернув экран графона, разочарованная Гвен кинула его на кровать. – Ладно, идём. Я тебя провожу.
Из комнаты выходили в молчании, перед уходом всё же заглянув на кухню. Сбегать, не попрощавшись с родителями Гвен, было бы совсем уж невежливо. Мне стоило немалых усилий убедить тётю Лэйн, что маме срочно нужна моя помощь в одном деле, так что одну чашку её восхитительного мятного чая с персиковым пирогом я всё-таки выпью, но потом – сразу домой; дядя Ахайр пробовал поддержать любимую супругу и задержать меня на ужин, но не слишком рьяно: первый день рабочей недели явно выдался для отца Гвен не самым простым, и даже любимый пирог он жевал с усталым видом.
– Спасибо за угощение, – расправившись с десертом, сказала я на прощание, тоскливо думая, что в следующий раз приду в этот дом и посижу на этой кухне не скоро. – За ваши кулинарные способности, тётя Лэйн, многие шеф-повара душу бы фоморам продали.
– Льстите вы мне безбожно, мисс Форбиден, но я не против, – улыбнулась мама Гвен. – Ждём тебя завтра. Ахайр заказал мне клубничный торт, думаю, ты от него тоже не откажешься.
Я только кивнула, прежде чем отвернуться: слишком совестно было глядеть в их длинные добродушные лица.
– Завтра же как обычно? – открывая передо мной входную дверь, спросила Гвен.
– Да. В полдень у моего дома.
Каждая новая ложь давалась всё тяжелее.
– Тогда до завтра.
Меня сердечно обняли за плечи – вынудив сглотнуть ком в горле, прежде чем обнять подругу в ответ. Тут же, разорвав объятие, шагнуть вперёд, на крыльцо: так торопливо, точно меня могли удержать.
Шагая по дорожке мимо кустов садового жасмина – прочь от домика с камышовой кровлей, словно сошедшего со страниц старинных легенд, прочь от тепла и уюта, на пару часов заставивших забыть и о неведомой опасности, и о безликой тьме, и о том, что ждёт меня завтра, – я ни разу не обернулась. Ни до того, как услышала стук захлопнутой двери, ни после. Как никогда остро понимая, насколько дорога мне и наша дружба с Гвен, и эти сериальные вечера, и трапезы с её родителями, такими гостеприимными к замкнутой человеческой девчонке.
Надеюсь, когда всё это безумие закончится и я вернусь в Мойлейц, я смогу объяснить Гвен своё исчезновение. Надеюсь, она не обидится на меня настолько, чтобы больше мы никогда не собрались за обеденным столом в её доме.
…если я вернусь…
Я вдохнула жаркий золотистый воздух, подкрашенный солнцем, клонившимся к верхушкам невысоких яблонь в садах, – и, оглядевшись по сторонам, перебежала дорогу, спеша к дому.
Когда я толкнула калитку, Эш сидел на веранде, уткнувшись в свой графон. Наверное, читал что-то: типичное агрегатное состояние моего брата.
– Ты собрался? – спросила я, взбегая по деревянным ступенькам. – Как мама?
– Утрамбовал чемодан ещё ночью. – Эш не отрывал взгляда от экрана. Выразительности в его голосе было так мало, что в иных мраморных глыбах отыщется больше, особенно в тех, что побывали в руках умелого скульптора. – Мама весь день притворяется спящей. Даже не ела.
– Эш, если мама не выходит из комнаты, это ещё не значит, что она притворяется. Она плохо себя чувствует и вполне может на самом деле целый день…
– Я время от времени проверяю её странички в соцсетях. Она была онлайн – даже не раз. И точно спит не целый день.
Я растерянно уставилась на корявые яблони за спиной брата: старые деревья росли на участке, уже когда мы его купили.
– Но зачем…
– Хотел бы я знать. Осмелюсь предположить, что она по каким-то причинам не желает со мной разговаривать.
Я нахмурилась. Взялась за ручку входной двери – но, вспомнив кое-что, обернулась.
– Эш, тебе сегодня ночью кошмары не снились?
Брат резко вскинул голову:
– Чёрный человек без лица?
Мы смотрели друг на друга – и склизкий ком, жабой поселившийся в груди, вновь дал о себе знать.
– Он и Гвен снился. – Я сжала дверную ручку до боли в ногтях. Даже если это действительно проделки Повелителя Дикой Охоты, после случая на дороге считать происходящее простым совпадением я уже не могла. – Что за фоморщина?..
– Не знаю. – Эш вновь опустил взгляд на экран. – Но предполагать, что она не связана с нашим неожиданным бегством, глупо.
Какое-то время я смотрела, как он читает – или пытается читать, чтобы не ввязываться в разговор, который всё равно не мог дать никому из нас ни успокоения, ни желанных ответов. Потом, рывком провернув ручку, вошла в дом.
На то, чтобы скинуть кеды и дойти до маминой комнаты, ушло не больше минуты.
– Я знаю, что ты не спишь, – толкнув дверь, с порога требовательно произнесла я.
Солнечный луч, пробиравшийся в комнату сквозь щель между закрытыми шторами, рассекал полумрак узкой золотой полосой. Мама лежала в кровати, отвернувшись к стене. Рамки с нашими детскими фото поблёскивали на комоде, чистый письменный стол ждал, когда за ним начнут работать; в стеллаже покоились на полках контейнеры с костями, картами и поделочными камнями, готовые к моменту, когда их хозяйка начнёт разгребать маленькую очередь из скопившихся заказов.
Если в моей спальне царил бардак – отражение того, чем стремительно оборачивалась моя жизнь, – здесь всё оставалось в идеальном, заведённом, привычном порядке, зрелище которого сейчас казалось невыносимым.
– Я понятия не имею, что происходит, – приблизившись к кровати, продолжила я, – но ты должна…
Мама повернулась так, словно ждала этого момента весь день.
Когда я увидела её красные, опухшие, безнадёжно заплаканные глаза, все невысказанные слова замерли у меня в горле.
– Ты вернулась. – Мама села. Вцепившись в мои руки, вынудила сесть на край кровати; обняла крепко, будто цеплялась за собственную жизнь. – Лайза, я так боялась… так боялась, что ты…
Судорожный вздох, прервавший фразу на середине, не мог быть не чем иным, кроме как всхлипом.
…мне вдруг вспомнилось, как полгода назад у меня воспалилось ухо. Оно разболелось посреди ночи, когда звонить лекарям было уже поздно, а без опасности для жизни ни один не согласился бы принять экстренный вызов. В ухе стреляло так, что я не могла заснуть. Обезболивающее не спешило помогать. Обычно я стоически переношу недомогания, но тут, в конце концов, расплакалась; тогда мама обняла меня – так же, как сейчас – и легонько укачивала, пока я плакала у неё на плече, словно мне снова семь и я реву, рассадив коленку.
Мама всегда защищала меня. Поддерживала. Утешала, когда я плакала. Это я была слабой, а она – тем, кто может оберегать.
Теперь мы поменялись местами, и это выбивало последние опоры из-под моих ног.
– Мам, что… что происходит? Скажи мне, я… просто… чёрный человек…
– Ты видела его? – Она резко отстранилась; на щеках блестят мокрые дорожки, но между припухших век – ни следа слёз. Будто и не было их. – Человека без лица?
…нет, всё-таки сильная здесь совсем не я.
– Сегодня ночью. Во сне. А потом наяву… кажется. И Эш тоже, и Гвен…
– Гвен? – Серые глаза напротив моих расширились, явив полопавшиеся сосуды во всей красе. – Она-то тут при чём?
– А при чём тут мы? – я почти кричала. – Мам, этот монстр… я чуть под мобиль из-за него не попала! Он охотится за нами? Что он такое?
– Мобиль, значит. – Я ожидала в ответ чего угодно, но только не странного, пугающего удовлетворения, проявившегося в её лице. – Понятно. А спас тебя сид?
Ошеломление сбило даже тот рваный пьяный ритм, которым обернулись моё сердцебиение и дыхание после всего, прозвучавшего прежде.
– Откуда ты…
– Я хотела бы сказать тебе, Лайз. – Мама вытерла щёки тыльной стороной ладони. – Всё рассказать, с начала и до конца. И рассказала бы, если б только могла… но это знание опасно. Оно убивает того, кто его носит. – Меня взяли за плечи, глядя мне в глаза так пристально и мягко, словно надеялись этим взглядом вложить мне в голову то, что невозможно было передать словами. – Вы не должны знать того, что знаю я. Не должны знать ничего об этой твари. Иначе с вами случится то же, что сейчас происходит со мной. Понимаешь?
– Так твоё недомогание… из-за этого?
Когда мама кивнула, я накрыла её руки своими. Зажмурилась – всё ещё недоверчиво.
…любая магия основана на преобразовании энергии. Но чтобы что-то преобразовать, вначале нужно это увидеть – и понять. И то, что я пыталась сделать сейчас, очень походило на работу с картами или с костью: нужно просто забыть о том, что находится в твоей руке или сидит рядом с тобой на кровати, увидеть не камень и не человеческое тело, а сгусток энергии, плещущейся в нём. На уроках работы с энергией живых организмов я редко получала что-либо выше восьмёрки, ибо просканировать такую сложную вещь, как живой источник силы (пускай пока мы упражнялись только с мышами), у меня каждый раз выходило с трудом; но сейчас я обязана была убедиться.
Наверное, с минуту я лишь хмурилась да досадливо стискивала зубы. Затем руку согрело живое тепло чужой энергии, и перед закрытыми веками вспыхнула долгожданная картинка: золотистые очертания маминого тела.
Любая болезнь видится острым, лихорадочным сиянием – особенно в области того органа, что поражён ею сильнее всего. Любое проклятие похоже на паутину, облепившую человека снаружи: плотная сеть враждебной смертоносной энергии. Но мама… она просто угасала. Блеклое, тускнеющее золото того, кто на ровном месте потерял большую часть своих жизненных сил; уже потерял – и продолжает терять. И не было болезни, которую можно вылечить, или проклятия, которое можно ликвидировать или просто вытянуть прочь.
Что же…
– Вы должны уехать на рассвете. В Фарге вы будете в безопасности, обещаю. – Мамин голос был тихим и деликатным до непривычности. – Собери свой чемодан, Лайз, и мы поужинаем. Все вместе. Поговорим о чём угодно, кроме вашего отъезда, – в долгих проводах лишь больше слёз. Хорошо?
Картинка, сияющая золотом в черноте, пропала одновременно с тем, как мои руки безвольно опустились. Не плакать, только не плакать… Ты должна быть сильной, Лайза. Такой же сильной, как она.
Мама должна знать, что ты тоже можешь быть тем, кто оберегает: и Эша, и саму себя.
– Хорошо.
Отстраняясь, я не стала спрашивать, действительно ли мне почудилось невысказанное «в последний раз». Слишком боялась услышать ответ. И, покинув комнату, лишь на пару минут прислонилась спиной к прохладному дубу закрытой двери, кусая костяшку большого пальца, будто это могло умерить жжение в глазах и предательскую дрожь, которой отзывались на моё отчаяние судорожно сжатые губы.
Как ни странно, действительно умерило.
…тогда, конечно, я ещё не в полной мере поняла то, что отчётливо осознала много позже. Вернее, в тот момент я категорически отказалась это признавать, цепляясь за такую глупую, такую детскую надежду на то, что всё каким-то волшебным образом будет хорошо. Но в действительности именно в ту минуту я впервые осознала: никакого маминого звонка на графон, который на полдороге в Фарге велит нам разворачиваться и ехать домой, не будет.
Как и каких-либо её звонков – когда-либо впредь.
* * *
К моменту, как я закрыла крышку чемодана и застегнула её на кодовый замок, за окном густели летние сумерки. Да, порядком я провозилась… Сами вещи собрались быстро. Куда больше времени потребовалось, чтобы приступить к сборам, предварительно загнав дурные мысли, упорно лезшие в голову, в самый пыльный чулан собственного сознания.
Когда я вышла в коридор, под белёным потолком и деревянными арками носился запах чего-то вкусного, пряного, с оттенком розмарина, поманившего меня на кухню.
Мама всегда готовила так, что мне казалось, будто она танцует. Вот и сейчас: шаг до шкафчика со специями, привстать на цыпочки, опуститься, вернуться назад. Изящно приподнять руки, крутя мельничку с приправами. Поклон – вернуть противень с мясом в духовку. Выпрямиться. И всё под тихую, едва различимую песню, которую она мурлыкала себе под нос.
Песня, которой в детстве, где не было ни загадочных угроз, ни чёрных тварей, меня усыпляли не раз.
– Нет, не зови, не зови за собой…
Странно. Кровь сидов текла во мне, но изысканность каждого, самого обыденного движения, присущая обитателям Эмайна, скорее досталась маме. Впрочем, неудивительно: в роду Форбиден когда-то уже затесались сиды, и наш легендарный прадед, жизнь которого теперь служила основой для сериалов, щеголял серебристой шевелюрой дин ши.
Понимаю, почему отец увлёкся подобной красотой.
– Закончила? – Заметив меня, мама осеклась; она причесалась и оделась, сменив ночную рубашку на вельветовые штаны и лёгкую кофту, и сейчас выглядела лишь немного бледной. Это ободряло. – Отнеси чемодан в мобиль, – распорядилась она, помешивая что-то, кипевшее в кастрюльке на плите. – Эш со своим уже разобрался. Заодно укроп нарви для картошки… если не трудно.
Я послушно побрела обратно в комнату. Подхватила чемодан за выдвижную ручку, и колёсики бодро застучали по полу, пересчитывая стыки между досками винтажного паркета; сняв ключи от мобиля с крючка рядом со входом, покатила собранные вещи в гараж. Щелчок выключателя – и свет заблестел на металлических стеллажах, заставленных коробками со всякой всячиной, и глянцевом капоте нашего скромного семейного хетчбэка «Peugeot», которого мы ласково прозвали «Французиком»: кузов весёленького джинсового цвета, пять мест, просторный багажник и солнечная батарея во всю крышу. Провод зарядника торчал в гнезде над передним колесом, мигавшим зелёным световым индикатором. Наверняка Эш позаботился… Умница. Хоть мы и поедем при свете дня, когда достаточно солнечной батареи, о зарядке лучше подумать заранее.
Прикосновением к дверной ручке я отключила сигнализацию, нежно тренькнувшую в ответ. Подвезя чемодан к багажнику, уложила его рядом с Эшевым; хлопнув крышкой, отряхнула руки и переключила рычажок подле ворот. Жестяная створка медленно поползла вверх: в дом возвращаться было лень, и я решила выйти в сад через гараж.
Ещё до того, как ворота открылись полностью, я пригнулась и, проскользнув под ними, оказалась на улице.
Сиреневые сумерки ласкали кожу бархатом тёплого ветра. Небо казалось вышитым россыпью белого бисера, до того ярко мерцали звёзды на глубокой густой синеве. Пахло остывающим асфальтом и душистым табаком; я вдохнула, успокаиваясь, впитывая ароматы летнего вечера – самого обычного… хотя нет, чуточку красивее и прозрачнее обычного. По тропинке, освещённой низкими фонариками на солнечных батарейках, зарядившихся за день, направилась к грядкам с зеленью.
Приблизившись к раскидистой яблоне с недозрелыми плодами, я с удивлением различила у калитки в наш сад три подозрительно знакомые фигуры. Огни уличных фонарей странным образом высветлили шевелюры Гвен и её матери, зато тёмные кудри дяди Ахайра казались ещё темнее.
– Гвен? Тётя Лэйн? – озадаченная, сквозь заросли крыжовника я выбралась на дорожку, ведущую от веранды к калитке. – Что вы…
Они не двинулись с места, и это – тогда я ещё не поняла почему – заставило меня осечься. Все трое стояли, не шевелясь, глядя на освещённые окна нашего дома, и меня как будто не замечали.
Поколебавшись, я приблизилась к калитке, щурясь, всматриваясь в их лица.
Сама не знаю, почему страх пришёл безнадёжно поздно.
…сначала я почувствовала. Тот же омерзительный холод на коже, тот же липкий ужас, сковывающий по рукам и ногам.
Потом – увидела.
Глаза. Ни белков, ни радужек: сплошная чернота. Будто меж ресниц у них колебался тёмный туман.
Я знала эту черноту. И попятилась в тот же миг, как Гвен – вернее, то, что управляло ею, – сунула узкую ладонь в щель между досками калитки: та запиралась на щеколду, и, к сожалению, моя подруга прекрасно знала, как открыть её снаружи.
Рывком отвернувшись, я побежала, чтобы преодолеть расстояние до веранды и все пять её ступеней в несколько бешеных прыжков.
– Мама! – заорала я, оказавшись под родной крышей, судорожно запирая изнутри замки на входной двери. Ещё бы руки так предательски не дрожали!.. – Там… там… Гвен…
Аппетитный уютный запах домашней стряпни теперь казался почти насмешкой.
Мама вышла в коридор одновременно с тем, как я повернула последнюю задвижку. Одновременно с тем, как дверь сотряс удар, от которого по толстому дереву пробежала трещина.
Маской спокойной сосредоточенности, застывшей на её лице, моя мать впервые за жизнь напомнила мне Эша.
– Бери брата. Бегите в гараж. – В левой руке она держала боевую колоду карт: похоже, не только ждала нападения, но и успела неплохо к нему подготовиться. – Уезжайте. Я их задержу.
– Мы никуда без тебя не поедем, – отрезал Эш, выбежавший из спальни на мой крик.
– Поедете. – Мама оттащила меня от двери, чтобы одним решительным движением задвинуть себе за спину. – Мне всё равно не жить.
Я не успела вдуматься в смысл этих слов: второй удар по двери вывернул её вместе с косяком.
Гвен шла первой. На бесстрастном лице – ни страшной гримасы, ни искажённых злобой черт; закрой она глаза, в которых плескалась тьма, и я не признала бы, что передо мной – не моя подруга. Её родители наступали следом, медленно, но неотвратимо. Копыта цокали по паркету, отзывавшемуся болезненным скрипом, с жуткой синхронностью, в ровном ритме секундной стрелки.
– Ридер кхорн, – выплюнула мама.
