скачать книгу бесплатно
Алексей Борисович был собой недоволен. Он отнес статью, позвонил Марине, что выезжает и после этого покинул редакцию.
……
У Марины были припухшие губы и заплаканные красные глаза. Узенький поясок перехватывал на талии короткий махровый халат. "Извини, что я так, по-домашнему", – сказала она.
"Ничего себе, по-домашнему", – подумал Болтушко. "Неужели она хочет убедить меня, что всегда ходит по квартире в таком виде? Домашний халат совсем не такой. Домашний халат – это что-то длинное и бесформенное. А здесь – какой-то пеньюар или как там его… У меня трусы и то длиннее. В общем, не то. Не вдовий наряд, одним словом."
Он придал лицу суровый вид и прошел в комнату. Окинул безразличным взглядом стены, уселся поглубже в кресло и принялся рассматривать книги, стоявшие на полках зеркального шкафа – надо же было отвести глаза куда-нибудь подальше, прочь от голых Марининых ног.
А она словно и не замечала этой неловкости. Или делала вид, что не замечает.
Она была расстроена и напугана. Алексей Борисович прокашлялся и спросил:
– Ну, что у тебя произошло? Кто тебе угрожает?
– Не знаю, Алеша, – ответила Марина и подалась всем телом к нему. "Ого! Да она еще и без лифчика!" – отметил Болтушко. Ему стало совсем не по себе.
– Вот что я нашла на автоответчике, – она подвинула аппарат поближе к Болтушко и нажала кнопку: "Коля, я очень волнуюсь. Что случилось? Я перезвоню через час", – послышалось сквозь треск.
– Это я звонила в субботу утром, – пояснила Марина. – Потом было сообщение из милиции о том, что Коля погиб. После этого я снова позвонила, но никого не было дома. А спустя еще какое-то время, – она сделала погромче, – вот послушай.
Болтушко наклонился ухом к динамику телефона. Раздался сигнал, а потом, словно через подушку, тихо-тихо: "Дома никого нет. Я же говорил, что жена на даче."
Болтушко узнал голос Николая. Как это? Ведь он уже был к тому времени мертв? И почему он говорит в сторону? А затем: "Звони еще раз, падла!" – сказал хриплый мужской голос. И все прекратилось.
– Что это такое? – обратился Болтушко к Марине. – Кто это говорит?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Я так закрутилась, так была поражена смертью Коли, что не прослушала сразу всю кассету до конца. Только недавно обнаружила. И не знаю, что теперь делать. Но если бы только это! Мне сегодня позвонили. Мужской голос, хриплый такой, бандитский. Очень похож на этот, – Марина кивнула на телефон. – Который сказал: "Звони еще раз." Требует три тысячи долларов. Говорит, что Коля ему должен. А если я не отдам, угрожает расправиться со мной и с дочерью. Алеша, что мне делать? – и Марина опять заплакала.
Болтушко сидел, ошеломленный. Сказанное Мариной с трудом укладывалось у него в голове. Все было непонятно: как это Николай погиб, а потом позвонил домой, почему, если уж позвонил, он не оставил никакого сообщения на автоответчике и говорил в сторону, и кто это угрожает Марине? Почему требует деньги?
– Ты знаешь, – выдавил он, – по-моему, тебе надо обратиться в милицию.
Марина вытерла тыльной стороной ладони слезы, откинула назад волосы и вдруг громко рассмеялась. Болтушко с опаской посмотрел на нее.
– В милицию? – сквозь смех спросила Марина. – И что я им скажу?
– Ну, покажешь эту кассету. Пусть послушают, – сказал Болтушко.
– Ну и что? Они скажут, что я просто перемотала пленку на свободное место и забыла об этом, а потом перемотала еще раз, и вышла такая накладка. И вообще – голос неразборчивый, экспертизу, что ли, устраивать? Теперь ведь эту запись с голосом Николая не сравнишь. Сравнивать-то не с кем.
– Ну, хорошо. Скажи тогда, что тебе угрожают.
– Кому сказать, Алеша?
– Ну, обратись в РУОП. Они такие дела быстро раскрывают. Сейчас с вымогателями строго. А в РУОПе ребята суровые.
– Я боюсь, Алеша. Во-первых, у меня нет доказательств. Во-вторых, я опасаюсь за Настю. Звонок-то был междугородний. Наверное, они звонят откуда-то из Гагарина. А если с ней действительно что-нибудь случится? Я же никогда себе этого не прощу. Я боюсь, Алеша. Алеша, ты такой сильный, умный, – Марина вдруг упала перед ним на колени и обхватила их руками. Халатик распахнулся, и ее голые груди заколыхались: но не обреченно – вверх-вниз, а бодро, в разные стороны – одна вправо, другая влево. Они блестели на солнце и тихонько звенели, ударяясь друг об друга. Марина не делала ни малейшей попытки прикрыться. На Алексея Борисовича напал столбняк. В буквальном смысле этого слова – даже воздух в трахее застыл неподвижно. "Третий номер, не меньше. А то и четвертый", – пронеслось в голове. – Алеша, помоги мне! – голосила Марина, хватая его за руки и прижимая их к своей груди. Болтушко попытался отстраниться и покрепче сжал ноги, чтобы не было видно предательски вздувшегося гульфика – еще несколько минут назад он был плоским, а сейчас напоминал лыжный трамплин на Ленинских горах.
– Кха… Кха… Кханечно, я помогу тебе, – дребезжащим голосом ответил Болтушко. – Давай вместе пойдем в милицию, – еще раз предложил он. Погладил дрожащей рукой Марину по голове. "Какая у нее на левой груди родинка. С копеечную монету, не меньше. И на самой ареоле, вокруг соска, волосы какие-то. Обломные волосики. Но в целом ничего… Интересно выкусывать их зубами – по одному."
– Не надо в милицию. Лучше отдать им эти деньги. Я боюсь, – продолжала Марина, и ее руки, совершавшие стремительные круговые движения, замедлились и стали постепенно сужать круги, приближаясь к эпицентру.
Болтушко окаменел. Он явственно слышал, как крупные капли густого пота со скрипом пробираются у него между лопаток. Болтушко хотел что-то сказать, но не смог – единственной мыслью, крутившейся в голове, было давнее воспоминание из школьного учебника по анатомии: "… с помощью зрительных рецепторов человек воспринимает до 95 % поступающей в мозг информации…". А зрительные рецепторы Алексея Борисовича воспринимали в этот момент кружевные трусики Марины. Эта замечательная часть женского туалета была устроена таким образом, что могла помешать только органам осязания и никаким другим.
– Давай все-таки обратимся в милицию, – прохрипел он и положил ей руки на плечи. Затем как бы случайно его руки сдвинулись вниз, еще больше открывая и без того неплохой обзор. "Отличная передняя подвеска! Такая энергоемкая! А багажник – просто супер!" – лезли в голову крамольные мысли. Такое, слава Богу, случается нечасто – только отпетым автомобилистам может придти в голову сравнивать женщину с машиной.
– Не надо, Алеша, я прошу тебя! Не надо! – вскрикивала Марина, воюя с его ремнем из дешевого кожзаменителя. Ремень противно щелкал гладким лакированным телом со следами глубоких трещин на местах перегибов и глухо звякал пряжкой. Болтушко втянул живот, чтобы облегчить ей задачу. В животе заурчало. "Я же еще не обедал сегодня", – не к месту вспомнил Алексей Борисович. – Не надо в милицию! Только не в милицию! – просила Марина.
– А куда же? Куда?! – задыхаясь, спросил он.
– Сюда!! – воскликнула Марина и, стянув с Болтушко штаны, повалила его на себя. – Иди ко мне!
* * *
Через двадцать минут все было кончено – в буквальном смысле. Болтушко, тяжело дыша, собирал раскиданные по полу доспехи. Марина сидела на краю дивана и смотрела на него сверху вниз. Было в этом нечто унизительное: она мгновенно запахнула халат и теперь наблюдала за Алексеем Борисовичем свысока, будто бы даже с некоторым удивлением и презрением. А он лазил на четвереньках возле ее голых, слегка полноватых ног и собирал рассыпавшиеся из карманов брюк ключи и мелочь. Ремень нашелся под телевизором, а бумажник с документами завалился за обивку кресла.
Наконец, вернув все вещи на свои места, Болтушко сел в кресло, но так, чтобы не видеть стоявшую за стеклянными дверцами шкафа фотографию Николая в траурной рамке. Не решаясь поднять глаза на Марину, он пробурчал под нос:
– Чем же я могу тебе помочь? В милицию ты обращаться не хочешь, а у меня там какие – никакие, но все-таки связи. А что я еще могу сделать?
– Алеша, – ласково, но очень твердо сказала Марина, – ты же мужчина. Ты большой, сильный, умный. Я хочу, чтобы ты отвез им деньги. Я – женщина, существо слабое. Они меня будут шантажировать еще и еще, пока все не высосут. А ты можешь решительно сказать: мол, хватит. Берите деньги и чтобы я вас больше не видел. Понимаешь?
У Болтушко похолодело все внутри:
– Нет… Как это? Почему они должны меня послушать? Они точно так же будут продолжать тебя шантажировать. Нет, давай лучше в милицию. В милиции разберутся. Им же за это деньги платят.
Марина закатила глаза. Скорее всего, это должно было означать: "Ну и дурак! Зачем я только с ним связалась!". Но вместо этого она спокойно произнесла:
– Алеша, ты где вырос?
– Ну, как это где? Я родился Сокольниках в, а потом мы переехали на Таганку…
– Короче, в Москве? – перебила Марина.
– Ну, конечно. Сокольники – это же Москва.
– А я родилась в Гагарине. Тогда, когда его только назвали Гагариным. Он еще городом не был. Ты знаешь, что такое жить в маленьком городе?
– Ну… – неуверенно протянул Болтушко.
– Вот тебе и ну. Там все друг друга знают. Все, понимаешь? И милиция там прекрасно знает всех бандитов и хулиганов. И если бы они захотели, то давно бы уже всех посадили. Но не хотят. Объяснить тебе, почему? Неужели до тебя до сих пор не дошло, что Николая убили? Убили и все спокойно. А милиция никого искать даже и не собирается. Подумаешь, москвич разбился на машине! Мало ли их таких! А этот звонок? Неужели ты ничего не понял? – Марина говорила, постепенно повышая голос, и в конце своей речи почти перешла на крик.
Болтушко сидел, вжимая голову в плечи:
– Может быть, конечно, ты права… Действительно, все как бы похоже на то… Но все-таки… Я не понимаю, как можно было это сделать.
– Алеша, – назидательно сказала Марина, – за деньги можно все. А в Гагарине и сто долларов – уже большие деньги. Понимаешь?
Болтушко кивнул.
– Они мне назначили встречу на завтра, – продолжала Марина, – в двенадцать часов на дороге Москва – Гагарин. Там есть поворот на деревню Вороново – это примерно не доезжая до города километров пятнадцать, и сразу за поворотом дорога входит в небольшой лесочек. А прямо на опушке – стоянка для грузовиков. На стоянке – небольшая шашлычная, летнее кафе и все такое. Они сказали, что в двенадцать там будет стоять белая "копейка" – так они сказали. Что это такое – "копейка"?
– "Копейка"? – переспросил Болтушко. – "Жигули" первой модели.
– Ну вот. "Жигули" первой модели. Нужно подойти к машине и отдать деньги.
– А если там будет не одна белая "копейка" или они приедут на другой машине?
Марина укоризненно посмотрела на Болтушко:
– На какой другой? Дай Бог, чтобы эта ездила, какая там другая? Я же тебе объясняю, Гагарин – это не Москва.
– А они там со мной… ничего не сделают? Еще возьмут, не дай Бог, в заложники?
Марина поморщилась:
– Я сказала, что с деньгами не поеду, приедет один московский бандит. Так что они тебя еще бояться будут.
Болтушко на мгновение потерял дар речи:
– Как? Я – бандит? Я что, похож на бандита?
– Успокойся, – остановила его Марина, – сейчас все похожи на бандитов. Если не будешь заикаться и дрожать от страха, тоже сойдешь. Поменьше говори и делай суровое лицо. И все будет в порядке.
– Но я же приеду на "шестерке". Не на шикарном БМВ, а на старенькой, убитой "шестерке".
– Ну и что? Они-то вообще на "копейке", – резонно возразила Марина. – Так что ты круче.
Болтушко недоверчиво усмехнулся:
– Не думаю, что они мне поверят.
– Да тебе и не надо их ни в чем убеждать. Отдал деньги – и домой. Ладно? А уж я тебя, – ее голос опять стал вкрадчивым и нежным, – отблагодарю. Будешь доволен, обещаю, – последние слова она прямо-таки промурлыкала.
Алексей Борисович густо покраснел и опустил глаза.
– Ладно. Я согласен. Давай деньги.
Марина протянула руку: в целлофане была туго завернута пачка долларов. Странно, отметил про себя Болтушко, я и не успел понять, откуда она их взяла. Приготовила заранее?
– Хорошо, – буркнул Болтушко, – сделаю все так, как ты хочешь.
– Спасибо, милый, – Марина поцеловала его прямо в губы и тут же потянулась рукой к ширинке.
Болтушко дернулся, как испуганный конь, и больно ударился плечом об шкаф.
– Я тебе завтра позвоню, – быстро сказал он, закрывая за собой дверь.
"Ну, блин, попал!" – думал Алексей Борисович, прыгая сразу через две ступеньки.
* * *
РЕМИЗОВ.
Когда-то в детстве Андрей Владимирович занимался самбо. Не очень долго – год или около того, но привычка к регулярным физическим упражнениям осталась. По утрам он бегал, отжимался, подтягивался, качал мышцы брюшного пресса, и два раза в неделю обязательно ходил в бассейн. В общем, вел здоровый образ жизни.
Спиртного почти не употреблял – не находил в этом никакого удовольствия; если же и случалось ему выпивать, то только в хорошей компании и совсем немного.
Изредка он позволял себе выкурить сигаретку – как правило, с ментолом. Говорил, что это стимулирует умственную деятельность.
В редакции Ремизов общался практически со всеми, но близких отношений ни с кем не поддерживал. В первое время знакомства он казался открытым, искренним человеком, но скоро это обманчивое впечатление проходило. Собеседник чувствовал себя как гость, которого не пускают дальше прихожей: тот, настоящий Ремизов и не думал открываться.
Одевался он стильно и аккуратно: чаще в строгие костюмы темных оттенков. Был всегда выбрит и неизменно распространял в радиусе одного метра запах дорогого одеколона.
У него была машина – неновая, но очень ухоженная и в любое время года чистая "восьмерка": в погоне за материалами приходилось накручивать много километров.
На поясе он носил пейджер, а в кармане – мобильный телефон. Пейджер был куплен на собственные деньги, а телефон оплачивала редакция.
Конечно, большую часть времени Ремизов проводил не в редакции, а "в поле": собирал богатый урожай чужих гадостей и глупостей.
* * *
Этот день начинался как обычно: Ремизов ненадолго заехал на работу, предупредил заместителя главного, что материал будет готов на следующей неделе, скорее всего, в среду и, поздоровавшись со всеми коллегами – лично с каждым, нельзя же портить отношения с сослуживцами! – спешно покинул здание редакции.
Он сел в машину, отъехал пару кварталов, остановился рядом с телефонной будкой и стал читать сообщения, пришедшие на пейджер. Просмотрел все, но того, что хотел найти, не было.
"Вот стерва!" – раздражаясь, подумал Ремизов. "Могла бы и скинуть что-нибудь. Знает ведь, как я этого жду."
Ремизов вышел из машины, нащупал в кармане жетон и направился к таксофону. Он мог бы воспользоваться своим мобильным, но не позволяли принципы: нельзя смешивать работу и личную жизнь.
Андрей Владимирович по памяти набрал номер и стал ждать ответа, поглядывая по сторонам. За последние несколько лет у него выработалась такая привычка: всегда смотреть по сторонам, стараясь заметить как можно больше. Наконец на том конце провода кто-то снял трубку:
– Телевидение! – ответил женский голос, абсолютно гнусавый и лишенный какой бы то ни было интонации.
– Добрый день! – со сладкими модуляциями пропел Ремизов. – Будьте любезны, позовите, пожалуйста, Макарову Надежду Викторовну.
– Ее нет, она в городе, делает репортаж, – отрезала строгая бабка (может, и не бабка вовсе, а так – женщина в возрасте, но Ремизов окрестил ее бабкой, как и всех прочих женщин, которые не сразу уступали его обаянию).
– Спасибо! – бросил торопливо в пустоту Андрей Владимирович, чувствуя, что не успевает – там уже положили трубку.
Он выпятил нижнюю губу и покачал головой, словно желая сказать:
"Вот тебе и раз! Делает репортаж!", в задумчивости пересек тротуар и сел в машину.
Все-таки он очень любил Надьку, скучал по ней, и эти нечастые звонки на работу были единственной возможностью хоть как-то поговорить. Звонить домой Надя не разрешала – опасалась ревнивого мужа, ведь Алексей Борисович всегда – по мере сил – был начеку.
