скачать книгу бесплатно
Миниатюры. О важном
Дамир Миннихазиевич Садыков
Миниатюры на злободневные темы, которые, надеюсь, не только не оставят читателя равнодушным, но и помогут ему разобраться в каких-то вопросах.
Миниатюры
О важном
Дамир Миннихазиевич Садыков
© Дамир Миннихазиевич Садыков, 2022
ISBN 978-5-0050-7843-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Миниатюры
Притча о сукином сыне
Сукин сын проснулся, поёжился от утренней прохлады и открыл глаза. Потянулся. Посмотрел на свои… Вместо рук, сукин сын увидел собачьи лапы. Ему стало страшно, и он закри… жалобно заскулил. Он увидел свет. Он пополз к нему. Он вылез наружу.
Солнечный свет ударил ему в глаза. Сукин сын почувствовал, как отрывается от земли, и услышал голос…
А ведь всего, каких-то три месяца назад, он был человеком. А всего, каких-то сорок лет назад, сукин сын был зачат не за три рубля и не на чердаке.
Cлучилось это, как рассказывал с самодовольным смехом ему его отец, на лесоповале. На пеньке. По-пьяни. После совместного распития бутылки водки с выпускницей лесотехникума.
И, само собой, не в первую супружескую ночь. Потому что не бывает первой супружеской ночи на пеньке и по-пьяни. Со слов же матери, в результате изнасилования.
Сукин сын был зачат, как и все сукины сыны и дочери, по-пьяни, вне закона. Без любви.
На обвинения матери в изнасиловании, в загубленных молодости и жизни, у отца, в своё оправдание, был один, что называется, железный, аргумент – Сука не захочет, кобель не вскочит.
Следом за изнасилованием, последовала, обнаруженная через пару месяцев, несвоевременная и, само собой, нежелательная, беременность. И скоропостижная свадебка, каких случается много, под названием «Пока не видно живота». В узком, семейном, кругу.
Вынужденная супружеская жизнь родителей сукиного сына, замешанная на удовлетворении похоти, на изнасиловании, с первых же дней не заладилась.
Скандалы и пьянки шли бесконечной чередой, как морские волны.
Появление на свет зачатого вне брака, незаконнорождённого и нежеланного, сукиного сына, не было и не могло быть радостью для его родителей. Не было и не могло быть беспроблемным. У сукиного сына обнаружился фимоз или, в просторечии, «не залупа». Из-за затруднённого мочеиспускания, во избежание воспаления и заражения крови, сукиному сыну пришлось удалить крайнюю плоть посредством обрезания.
Как это произошло, сукин сын не помнил. Не помнил он и ту жуткую боль, пронзившую всю его невинную сущность. Не помнил он и те, страх и ужас, что он испытал в то мгновение, когда скальпель хирурга откромсал от него частичку его, ещё никем и ничем неосквернённой, плоти.
Плохое забывается, но не уходит. Страх не ушёл. Он проник в подсознание сукиного сына. Ведь в осквернённые тела вселяются злые духи. Бесы. Бес страха вселился в обрезанное тело сукиного сына, навсегда лишив его покоя. Сукин сын стал беспокойным. И в личной жизни, и для всего, окружающего его, мира.
Сукин сын страдал недержанием мочи. Он отставал от своих сверстников умственно и физически.
По причине отсутствия любви, родительскую лямку родители сукиного сына тянули, что называется, «постольку-поскольку».
Вконец измученной, матери сукиного сына, иногда хотелось утопить своего, болезненного, плаксивого, нелюбимого, ребёнка в бочке для сбора дождевой воды.
Увы, c родительницей сукиному сыну не повезло. Он никогда не понимал тех, что с придыханием произносят: «Ма-а-ма, ма-а-мочка, маму-у-ля!»
Говорят, время лечит. Сукин сын подрастал. Играл с ровесниками. Учился. Всё, казалось бы, было хорошо, если не считать ощущения постоянного дискомфорта, исходящего от рубца, оставшегося после обрезания. Дискомфорта, всегда возникающего на месте шрама, рубца или иного повреждения плоти.
Всё, казалось бы, было хорошо, пока сукин сын не обнаружил, что он не такой, как другие мальчишки, окружавшие его.
Однажды, заигравшимся пацанам, захотелось по малой нужде. И, когда они отливали, сукин сын случайно бросил взгляд на их причиндалы. Он был шокирован. Ему никогда не говорили, что он обрезан.
Родители никогда не говорили ему, почему он обрезан.
Мать объяснила, что так принято, что так чище, что таких, обрезанных, сейчас много. Но не смогла объяснить, почему чище, если чистоплотность предполагает регулярное омовение тела, почему не вырываются ногти с корнями из-за грязи под ними, волосы из-за перхоти, зубы из-за застревающей и гниющей между ними пищи, почему загрязнённые руки не отрубаются, а моются водой с мылом.
Она не смогла сказать ему о том, что он юродивый выродок и его писюн затруднительно было подмыть из-за фимоза.
Для подрастающего сукиного сына, наблюдавшего за всеми прелестями вынужденного супружества родителей, это была прекрасная школа разврата.
Скандалы, пьянки, драки, избиения, взаимные, ложь и измены, родителей, развратили сукиного сына и расшатали его и без того, дегенеративную, психику.
Будучи вовлечён в блудные взаимоотношения родителей, требовавших от него, то ничего не говорить папе или, напротив, ничего не говорить маме, он научился лгать и находить во лжи свою выгоду.
Денег в доме почти никогда не было и жил сукин сын всегда впроголодь. Он мечтал наесться мяса, которое иногда, по редким праздникам, перепадало ему. Он, как собака, обожал мясо. Он любил погрызть куриные косточки, свиные мослы, бараньи лопатки.
Через какое-то время семья сукиного сына всё-таки распалась. Отца посадили за очередное избиение матери.
Мать недолго страдала от одиночества. Её отношения с разными кандидатами в мужья не давали сукиному сыну заскучать.
Сукин сын стал безотцовщиной. Впрочем, он и был безотцовщиной. Потому что его, сукиного сына, отец ничему не учил и внимания ему почти не уделял. Разве что, когда по-пьяни, а он почти всегда был пьян, поучал: «Пусть дураки пашут». И наставлял: «Не высовывайся». И ещё, когда интересовался дневником. Порка ремнём, да по-пьяни, вот и всё воспитание. То же и мать, что наставляла: «Экономь, береги копеечку, богатым станешь, и все будут тебе завидовать».
Сукин сын одновременно, ещё подростком, научился лгать, воровать, пить, курить и материться. Рано пробудившийся, благодаря наблюдениям за развратом родителей, интерес к девочкам, недолго оставался неудовлетворённым. Рубец, оставшийся после обрезания крайней плоти, постоянным зудом привлекал к себе внимание сукиного сына, беспокоил его. Ведь беда одна не ходит. Ему часто хотелось почесать свои причиндалы. Почёсывание вызывало эрекцию и возбуждение. Короче говоря, следом за онанизмом, которому его обучили старшие пацаны, такие же, сукины сыны, началась и половая жизнь.
Сначала, яблоко от яблони не далеко падает, с совокупления со своей, двоюродной, сестрой и изнасилования пьяной, ничего не соображавшей, бабы в подъезде. Какой-то мужик, из жильцов, зашедший в подъезд, едва не поймал его на месте преступления. Ещё долго, после этого случая, сукиного сына преследовал его крик: «Ах, ты, суки-и-ин сы-ы-н!» Этот крик, эти слова, преследовали сукиного сына всю его, никчемную, жизнь.
Затем, с доступными тёлками со двора. Тёлки желали вина, шоколада, сигарет. А самым простым и доступным способом раздобыть денег, для сукиного сына было воровство.
Сукин сын Оксфордов не кончал, поэтому воровал по мелочи. Воровал везде, где только мог, и у матери, и у продавщицы квасом, и в магазинах самообслуживания. И, как всякий совковый олигарх, пусть не состоявшийся, тырил мелочь в школьной раздевалке.
Он видел, что у людей бывает разный достаток. Он видел, как люди одеваются. Он завидовал. И он тоже хотел жить богато, сытно есть и хорошо одеваться. Хотел, чтобы и ему завидовали. Сукин сын мечтал иметь дорогую, тёплую, шубу или кожпальто. Этим его представления о хорошей жизни и ограничивались.
После очередной кражи его поймали и осудили. Кража была мелкая. Мать сукиного сына сунула адвокату и срок ему дали небольшой.
И снова сукиному сыну было голодно и холодно. Когда он мёрз, он завидовал даже собакам, у которых были тёплые шкуры. Снова ему хотелось баб, вина, мяса и тёплую дублёнку. Он был уже не мальчик, но мечтал всегда только об этом.
Хотя сукин сын повзрослел, учиться и работать он не хотел. Сидел на шее матери и пьянствовал на её же деньги.
Однажды, очередная «гражданская жена» сукиного сына, то бишь, сексуальная партнёрша на букву «б», забеременела. Это случалось с сексуальными сожительницами сукиного сына, но всё как-то обходилось, где абортами, где расставанием. Однако сукин сын оставил после себя небольшой могильник с абортированными спецотходами и многочисленное, дегенеративное, потомство себе подобных, будущих обитателей детдомов и интернатов для дефективных детей.
Узнав о беременности очередной сексуальной сожительницы и надеясь, что супружеская жизнь остепенит сукиного сына, мать уговорила его жениться. Из этой её затеи ничего хорошего не вышло. Семейная жизнь сукиного сына была, как две капли воды, похожа на жизнь его родителей. Всё те же пьянки, измены, скандалы, драки, развод и, оставшийся без отца, очередной, внебрачный и болезненный, с отклонениями в физиологии и психике, дегенеративный, ребёнок. Такой же, как и его отец, фимозник. Такой же сукин сын.
Сукин сын обвинял своих родителей в своих уродствах, не зная, что не родители виновны в том, что он не был размазан по простыне и в том, что он родился дегенератом. В этом сукин сын был виноват сам. Это был его собственный выбор. Там. В лучшем мире. Просто для него выбор был ограничен его родителями по принципу «Подобное к подобному».
Сукин сын, как и все сукины сыны, признавал только силу. В компании таких же, сукиных сынов, он поджимал хвост перед теми, кто сильнее и унижал тех, кто слабее его. В этих, почти животных взаимоотношениях, он стал хитрым, как зверёк. Женщин он воспринимал исключительно, как источник удовольствия. Обрезанный, он, как и все обрезанные, во время совокуплений, подолгу не мог испытать оргазма. Сукин сын не отличался чистоплотностью, поэтому, лишённая крайней плоти, головка полового органа, от тесного контакта с, загрязнённым потом, жиром, испражнениями и мочой, нижним бельём, засохла и загрубела, утратив естественную чувствительность. Сексуальные партнёрши сукиного сына, бывшая супруга, в том числе, будучи не в состоянии вынести такой, притупленный и долгоиграющий, секс, сбегали от сукиного сына.
Спасительные для сексуально озабоченных обрезанцев с Ближнего Востока, гаремное сожительство и сексуальные рабыни, ему не светили, поэтому сукин сын был вынужден искать секса на стороне. Поэтому, в том числе, семейная жизнь сукиного сына так и не сложилась. У него были только временные, сексуальные, партнёрши.
Когда мать сукиного сына отправилась в лучший мир, ему осталось кое-какое наследство. Продав всё, что можно было продать, он, на вырученные деньги, купил себе дублёнку, накупил мясного, курева, вина и, с очередной сексуальной партнёршей, предался разврату. Ему казалось, что сбылась его мечта.
Сукин сын недолго протянул после смерти матери. После очередного конфликта с правосудием, отсидки и освобождения, сукин сын оказался на «сто первом километре». Разврат, пьянство, курение, наркотики, окончательно подорвали его и без того, слабое, здоровье. Повылазили всякие болячки. Доктор, к которому обратился сукин сын, настоятельно рекомендовал ему, хотя бы, бросить курить. Но сукин сын пропустил это предостережение мимо ушей. Он плохо кончил. Ему ампутировали ноги, что называется, по самые помидоры. Не обе сразу. Сначала одну по частям, начиная с ампутации внезапно опухшего и посиневшего из-за спазма микроскопического кровеносного сосуда в мизинце и, начавшейся, по этой причине, гангрены. Затем, также по частям, и вторую.
Сукин сын за какой-то месяц стал инвалидом. С ним случилась беда под названием «ноги курильщика».
С попаданием на больничную койку, у сукиного сына появилось время на раздумья. Его мучил риторический вопрос – За что?
Медсёстры из жалости приносили ему, кто поесть, кто попить, кто газеты, журналы и книжки. Среди книг была и «Благая Весть». Сукин сын прочитал её и что-то в нём переменилось. Он плакал, истерил, кричал: «Почему я не знал Иисуса Христа ра-а-ньше? Я бы не греши-и-ил! Я бы жил по-другому!»
Сукин сын твёрдо решил после больницы отправиться в храм и покреститься. Но его мечте не суждено было сбыться.
Однажды, его измученное сердце не выдержало. Обрезанный обрубок сукиного сына похоронили за счёт казны. На похоронах сукиного сына, кроме двух кладбищенских могильщиков, никого не было.
Прошёл год.
Мальчишки во дворе, где прежде жил сукин сын, оживлённо обсуждали новость о том, что их любимая дворняга Жулька ощенилась. Они с любопытством разглядывали щенят и уже давали им клички, когда к ним подошёл, проходивший мимо, дядька.
Взяв сукиного сына в руки, он спросил мальчишек: «Пацаны, как вы думаете, кем был этот щенок в прошлой жизни? Почему он родился сукиным сыном?»
Не дожидаясь ответа, сказал: «Он был безбожником и жил, как человеку жить не должно. Он из кожи лез вон, чтобы в шкуру влезть. Вот и получил то, что хотел. И вы, если не хотите превратиться в собаку или в ещё какого зверя, живите, как положено жить человеку, по заповедям Божьим».
Притча о гадёныше
Жил-был гадёныш. Один. До того, как он остался один, у него была семья. Потому что так хотела его мать.
До женитьбы он жил с матерью. Без отца. Мать его и воспитывала, как могла, как представляла себе. По наитию. До самой своей смерти. Кто был его отец и куда он подевался, гадёныш не знал. Соседка по коммуналке радостно сообщила ему, что это был случайный знакомый матери, а сам гадёныш, стало быть, выродок. Гадёныш, будучи безотцовщиной, жил, однако, в достатке. Его отчим был крупным чиновником и материально свою бывшую, то ли сожительницу, то ли супругу, поддерживал. Гадёныш даже закончил университет.
Вскоре, по окончании университета, гадёныш, по настоянию матери, и женился. Семейной жизнью он не дорожил и жил в супружестве, потому что так принято, потому что так хотела его мать. Увы, семья, недолго просуществовав, приказала долго жить.
Подгузники. Подгузники. Подгузники.
Гадёныш думал, что в них нуждаются только грудные дети.
Впервые он задумался о сексе лет в четырнадцать. Его ровесники дружили с девочками, а он их сторонился. Ну, не клеились у него взаимоотношения с девочками. Повзрослев, где-то на последнем курсе университета, он даже вывел для себя теорию о том, что женщины, это зло, что семья, это пережиток прошлого, что человек имеет право на свободу, не имея понятия о том, что же такое свобода.
Он подвергал критике все основы бытия. Он кричал, с пеной у рта: «Какой Бог? Какой закон? А почему нет? Имею право! Хочу-у-у-у! Али-луй-ягве-е-е!»
Гадёныш даже какое-то время считал себя наци-аналом, к которым относят себя и разные тин-ейджеры, фаны, скины, ультрасы, ради-калы, анархисты и прочие, из неблагополучных либо неполных семей с криминальными традициями, и искал соответствующего общения.
Гадёныш нашёл их, себе подобных, близких по духу и мировоззрению, вернее, их отсутствию. На стадионе.
А где же ещё? Чердаки и подвалы уже в прошлом.
Он приходил на стадион, в сектор этих, как оказалось, многочисленных, озлобленных на весь мир, голодных, одетых в капюшончики, фашиствующих, нищебродов с детскими рюкзачками. Капюшончики для идентификации в толпе и для того, чтобы скрывать, когда гадишь, свои физиономии, а рюкзачки для пивасика и бутеров, которыми их кто-то прикармливал, а также, баллончиков с краской и колюще-режущих предметов.
Вместо учёбы, двоешники и наш наци-анал с ними, под видом футбольных болельщиков, орали кем-то придуманные злобные «кричалки», попивали пивасик и чувствовали себя частью всемогущей толпы, чувствовали себя хероями.
Стадион самое удобное, лучше не придумаешь, место, где собирались и продолжают собираться, тренироваться и безнаказанно отрабатывать технологии по нарушению общественного порядка и захвату власти, многотысячные, голодные, сатанинские, сборища бездельников, где простым болельщикам уже нет места.
Их голодная толпа была хорошо организована и была поделена, кем поделена и организована, юный наци-анал не знал, на тройки, десятки и сотни, как армейские подразделения. То есть, не толпа уже, а организованное, легковооружённое, бандформирование, готовое к устрашению рядовых граждан. С командирами и дисциплиной. С участием в избиениях и убийствах, пока что беззащитных одиноких прохожих и гастеров. С осквернениями могил. С поджогами, погромами и фото-видеоотчётами перед неизвестным, но, как видно, богатеньким хозяином, о проделанных мерзостях. Отчётами о том, что все члены банды помазаны, как того требует «Ветхий Завет-Тора», кровью избитых или убитых безоружных людей. Попробуй, не выполни приказ, убьют или покалечат, или сдадут прикормленной полиции. Как говорится, вход бесплатный с пивасиком и чипсами, а выход… А выход возможен только по уважительной причине, при предъявлении справки от проктолога «К анальному сексу не годен». Не годен от того, что выпадает прямая кишка и член ЛГБТЗоосексофило-сообщества уже не в состоянии участвовать в групповых однополых оргиях и в, хорошо организованных и проплаченных, массовых, беспорядках и погромах на улицах и стадионах.
Но у нашего наци-анала, отвергавшего какую-либо власть над собой, такая, всемирная, ибо стадионы, как метастазы раковой англо-саксонской опухоли, расползлись по всему миру, власть над ним, не только не вызывала протеста, но даже вполне устраивала. Ведь с такой властью над собой, в такой толпе, он мог безнаказанно гадить, и получать за это удовольствие самые, что ни на есть настоящие доллары, а то и фунты стерлингов.
Сидел в нём бес противоречия, бес ре-эволюции. Бунт на корабле. Бессмысленный и беспощадный. А, как известно, если бунт на корабле жёстко и своевременно не подавляется, корабль гибнет.
Однажды, на свою беду, гадёныш встретил себе подобных, с нетрадиционной сексуальной ориентацией, то бишь, со смещёнными, как правило, в область заднепроходного отверстия, эрогенными зонами. В одном из многочисленных ночных клубов. Потому что в шахте или на стройке их, открытых гомо, не встретишь. В полумраке ночного, провонявшего дезодорантами, клуба их было много. Эти были, хотя и разные, хотя и обеспеченные, но такие же озлобленные, что и организованные нищеброды со стадиона. Здесь были, помимо гомосексофилов, трансвеститы, онанисты-фетишисты, геронтофилы, копрофилы, зоосексофилы и зоосексофилки, лесбосексофилки, проститутки с проститутами и прочий, подобный, дегенеративный, опьянённый и обнаркошенный, сброд или по-ихнему, ЛГБТЗоосекс-сообщество.
Из-за многочисленности, этим бездельникам стало тесно в ночных клубах. Им захотелось наружу, на публику, на улицы, на проспекты, на площади, на стадионы, на демон-страции своих гениталий. Даже, не любимый ими, солнечный свет, не пугал их.
Гадёныш недолго оставался одиночкой. У него появились сексуальные партнёры.
Нетрадиционный, противоестественный, да чего уж там, ре-эволюционный, заднепроходный, секс не мог быть продолжительным и беспроблемным для гадёныша, пассивного гомо.
Естественная функция сфинктера очень скоро была нарушена. Каловые массы перестали удерживаться в кишечнике гадёныша. И, если прежде гадёныш гадил, где придётся, окружающим, то теперь он гадил под себя.
Подгузники.
Теперь гадёныш точно знал, что их придумал тот, кто был не понаслышке знаком с проблемами, возникающими у любителей нетрадиционных сексуальных отношений.
Гадёныша оставил его очередной сексуальный партнёр, из активных гомо, из многочисленных оффисных манагеров одного из многочисленных, то ли фондов, то ли агентств, с нерусским названием типа «Консалтинг компани» из разряда «Рога и копыта» с неизвестным, даже для прокуратуры, источником финансирования, с неизвестным заморским хозяином, для которых тот же «Газпромторг» голубой, как халявный газ. Гадёныш стал брошенкой. Гадёныш волком выл от вынужденного одиночества. Гадёныш подурнел.
Тоска охватила гадёныша. И невыносимая боль в заднем проходе. Прямая кишка вываливалась всякий раз, когда гадёныш пукал. Жидкий стул замучил гадёныша. Гадёнышу уже было не до бунта. Какая там ещё европейская борьба за однополые, межвидовые и многочленные, браки? Какая там ещё юве-анальная юстиция с презервативами для детей? Какая там ещё ре-эволюция? Какое там ещё свержение действующей власти? Ему бы кишку вправить.
Гадёнышу пришлось обратиться за помощью к проктологу.
Возле кабинета проктолога гадёныш встретил многих своих знакомых по ночному клубу и обоссаному стадиону, таких же бывших бунтарей с влажными от пота и холодными ладонями, таких же, гадящих под себя, любителей ре-эволюционного, анального, секса.
Проктолог не помог. Потому что ничем помочь не мог. И «зелень» оказалась бессильна. Но, проникновенно глянув в глаза гадёнышу, дал бесплатный и, что характерно для мошенников в белых халатах, добрый совет: «Подгузники, голубчик, подгузники и подгузники. И дезодоранты». Как в Лондоне или в Нью-Йорке.
Так, незаметно для окружающих, гадёныш стал тихим и спокойным, слегка попахивающим дезодорантом, инвалидом. Тихим таким паразитом, каких много сидит на шее трудящихся налогоплательщиков с нормальной половой ориентацией.
Подгузники. Белый больничный потолок. Одинокая старость в доме престарелых, пусть даже в компании таких же, покинутых всеми, гадящих под себя, дряхлых, картаво-шепелявых, ре-эволюционеров. И ангельское смирение. И иконка «Спасителя» на тумбочке у койко-места.
Если бы он знал
Отец ушёл из семьи сразу после рождения полузебры, заподозрив жену в измене.
А что он ещё мог подумать?
Да, они с будущей женой сожительствовали до свадьбы. Да, её беременность оказалась неожиданностью для молодых. Да, где-то, по-пьянке, не предохранились. Да, решили связать себя узами Гименея.
Но они с женой светловолосые, их родители светлые, а ребёнок родился полузеброй. Мало того, что с внешностью арапчонка, так ещё и с букетом физических и психических отклонений в развитии.
