скачать книгу бесплатно
Сиротенко сидел, опустив голову, и слушал, не перебивая.
– А случай помните совсем недавний, в соседней области? Ситуация очень похожая. Приехали тоже американцы, посмотрели девочку, которую еще заранее выбрали, и во время визита вдруг мальчишку себе приглядели и решили его тоже усыновить! Всем объявили, и мальчишке, конечно! Стали тут готовить документы на обоих. Улетели будущие родители, а когда прибыли они во второй раз – за девочкой, мальчишку брать отказались. Сами отказались. Почему? Ничего объяснить толком не могли. Обстоятельства, мол, изменились, да дорого… Их уговаривали, совестили, да силой-то не заставишь! И улетели с одной девочкой, без него… А мальчишка, мальчишка-то поверил, что у него есть отец с матерью! Что ему доводы всякие! Из окна выпрыгнул, не перенёс обмана… Кого винить, что не уследили? Да разве за душой уследить можно?! И что получается теперь? Пашку не отдавать? Как ему в глаза смотреть? Как жить с ним рядом и чем потом лечить его уже однажды искалеченную душу? А с прилетевшими как быть? А что объяснить агентству? Да, боже мой! Кто с нами вообще после этого захочет иметь дело?!
– Верно всё, Ирина Васильевна! Верно, – Сиротенко теперь смотрел ей прямо в глаза, он даже подвинулся к столу и упёрся в него грудью. – Должок у меня есть один, тоже ручеёк такой, только невидимый, хрупкий, а на нём всё держится. Вся жизнь моя… И другого, кто за мной… И дальше… В посёлке у нас, где я в детском доме рос, врач был – один на всю округу, на выселках. Отбыл своё, чудом жив остался, вышел на волю, а вернуться не захотел обратно. Почему – не знаю. Мы ж ещё мальчишки были, совсем сопляки, и война, жрать нечего. А и обворовывали нас ещё. Всё, как положено. Тащили кто что мог, – Сиротенко замолчал и сглотнул. – У нас большинство-то были дети врагов народа, у кого отец, у кого мать, у кого – оба. А он спасал нас, в больницу клал… Да, и больница-то – одно название, а всё же. Диагноз: дистрофия, и всё тут. По очереди клал и подкармливал там. Если б не он – е-ге! Почему он это делал – тоже не знаю. И никто не знал, и не знает. Рисковал, конечно, могли припаять ему, что он будущих врагов народа выхаживает. Да, видно, то спасло, что других-то вокруг не было! Мы ему, конечно, «спасибо» и обратно в детдом. С сожалением, правду сказать… Да что ему «спасибо»! Он за спасибо, что ли?! Или из высоких гуманных чувств, вообще?! Я думаю теперь – тогда и вовсе не думал – думаю много лет уж: он долг отдавал кому-то. Вот и всё. Что спас его кто-то в жизни или близких его, а он отрабатывал… Ты не суди, что я грубо так. Слов-то высоких столько понаслушался за жизнь свою, что у меня они из всех дырок прут, а всё никак не кончатся…
Волоскова сидела, сложив по-бабьи руки на коленях, не стеснялась, что плачет, и не вытирала слёз.
– Я тебе почему сказать могу? Ты сама при детдоме всю жизнь, считай. Я ещё мать твою помню, только сам тогда не имел прямого отношения к этому делу. А теперь в демократию двинулись, и чувствую, что я ещё за свой должок не расплатился, да и за ребят мне наших тоже придётся. Он-то всех спасал, да жизнь после, видно, пропустила мимо дела его, не знала этого… Тут мой однокашник есть, давно не виделись, вспоминали мы с ним всех, да мало кого в живых зачислили. А большой был детский дом, много тогда сидело. Да России людишек никогда не жалко! Вот и полез я в эту комиссию… Мне бы о душе уж думать, а я всё пашу, пашу. «За себя и за того парня» – это верно поэт написал.
– А доктор-то ваш что же? – подтыкая ноздри скомканным платком, спросила Волоскова.
– Доктор? – Сиротенко замолчал и только жевал губами. – Доктора больше нет, – вздохнул он. – Давно уже. Да… Он свой век не дожил. Мне-то он тогда казался старым, а ему, выходит, по моему разумению, чуть за тридцать перевалило в те годы. Седой был весь, и на лбу грядки – огород сажай. Ну, это другая история. Их много, историй, жизнь длинная всё же. Вот теперь ещё одна история. И что делать – не знаю…
Волоскова вздохнула. Ей уже не казались убедительными её доводы, и вообще хотелось спрятаться куда-нибудь и ни о чём не думать.
– И понимаешь, – перебил её мысли Сиротенко и безнадежно махнул рукой, – чёрт его знает, может, сам виноват: прошло бы тихо – и всё…
Ирина Васильевна снова встрепенулась и подалась ему навстречу:
– Иван Михалыч! Дорогой! Ну начните с другого, со следующего. Ну могут же опоздать бумаги на неделю? Пусть Паша летит с Богом, если свой билет лотерейный вытянул, – она замолчала, чувствуя, что говорит в пустоту.
– Был бы я помоложе, – Сиротенко посмотрел ей в глаза, – всех бы троих взял. Лечил бы, выхаживал. На них много труда надо. Мамаша им такого в организм напустила! Да не хочется их второй раз сиротить, не имею я права… Может, им подфартит ещё… – оба они замолчали надолго.
– А ведь я, – она опустила глаза, – давно хотела Пашку себе взять. Как увидела, сразу… И тоже испугалась, как вы.
– Я не испугался, – спокойно возразил Сиротенко. – Я просто посчитал. Я считать умею. Знаешь, сколько мне лет выйдет, особо если те, детдомовские, числить год за два?! Сказать страшно… Да и правда, что там-то, за океаном, ему лучше будет. Крикунов бы этих, что орут: «Россия детьми торгует!» – пустить бы посмотреть на счастливое детство!
– Ну, – снова встрепенулась Волоскова, – так зачем рубить сук, на котором все сами сидим?!
– Рубить не надо, согласен. Да вот, как сберечь, не знаю…
Ночь лежит над огромным пространством земли. Трудно окинуть даже мысленным взглядом, как она велика, но вовсе невозможно представить, сколько боли и радости, ликования и мучений скрывает её темнота. Самое большое счастье приходит к человеку, когда никто не видит, и уходит он в мир иной под ночным покровом. Озарения великих открытий ярко вспыхивают в темноте, и огромные силы разрушений начинают действовать в чернильной ночи. Сколько людей проклинают и благословляют её, сколько сердец восхищаются ею, и сколько бегут от неё прочь!
Для каждого живущего у неё своё лицо, своя душа и свой цвет. Поэтому столько раз она воспета художниками и столько раз повергнута ими. Человеческий разум нашел возможность избежать её: стоит лишь сесть в самолёт и лететь всё время на запад вместе с солнцем, так чтобы ночная тень была всё время чуть позади.
Том и Дороти летели в обратном направлении над белоснежными тысячами облаков навстречу розовому надвигающемуся пространству…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
