Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии

скачать книгу бесплатно

Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии
Сабина Фрюштюк

«Современное востоковедение» = «Contemporary Eastern Studies»
После Второй мировой войны конституция Японии запретила стране вести войну или создавать армию. Однако с началом холодной войны в 1950-х годах Японию призвали создать Силы самообороны, чтобы укрепить оборону Запада против волны азиатского коммунизма. Хотя их роль должна ограничиваться защитой государства, японские вооруженные силы оснащены передовыми технологиями вооружения и имеют третий по величине военный бюджет в мире. Как первый ученый, которому разрешили участвовать в базовой подготовке SDF, Сабина Фрюштюк предлагает взглянуть на эту необычную армию.

Сабина Фрюштюк

Тревожные воины. Гендер, память и поп-культура в японской армии

Благодарности

За последние девять лет исследования, предпринятые для создания этой книги, привели меня из офиса военного атташе Японии в Вене в подобные кабинеты в Токио, а оттуда на военные базы по всей Японии. Я глубоко в долгу перед теми представителями Сил самообороны, которые в течение долгого времени терпели мое присутствие, несмотря на то что результат моих исследований оставался для многих из них неясным и, возможно, подозрительным. Если за эти годы мне удалось выстроить внутри Сил самообороны сеть коммуникаций, это произошло благодаря небольшому кругу подполковников и полковников, которые поддерживали меня и проявляли творческий подход к делу, помогая мне устанавливать контакты с другими офицерами их ранга в разных регионах Японии. Полагаю, многие из них испытывали удивление, полагали все это забавным, уставали от общения. Но прежде всего они были обеспокоены тем, что год за годом я возвращалась и искала всё новые сведения, просила об интервью, и становилось ясно, что на завершение этой книги уйдет больше лет, чем первоначально планировалось.

Томас Людвиг не переставал задавать мне сложные вопросы, предостерегал и ободрял меня, смеялся вместе со мной и сокрушался по поводу разнообразных деталей моих исследований и текстов. Так Фудзитани, Лора Миллер, Гленда Робертс и Дженнифер Робертсон прочитали мою рукопись и сделали много важных замечаний и предложений, большинство из которых, надеюсь, я смогла учесть при доработке книги. Я хочу выразить признательность за бесценный обмен мнениями и критические комментарии к разным воплощениям тех или иных частей будущей книги, участниками и авторами которых стали мои друзья Тарак Баркави, Джим Бартоломью, Аарон Белкин, Эяль Бен-Ари, Элис Эдвардс, Синтия Энло, Джеральд Фигэл, Джошуа Фогель, Утте Фреверт, Гарри Арутюнян, Дик Хебдидж, Андре Хертрих, Дэвид Холлоуэй, Глен Хук, Харуко Ивасаки, Кавано Хироси, Дэвид Леэни, Зепп Линхарт, Энгюс Локьер, Стюарт Лоун, Стефан Мишер, Лори Монахан, Норманн Наймарк, Джон Натан, Дик Сэмюелс, Джим Шихан, Аарон Скэбелунд, Бригитте Штегер, Судзуки Акира, Танака Хироми, Танака Масакадзу, Таньо Ясунори, Цуцуи Киётеру, Уено Тидзуко и Берт Уинтер-Тамаки, а также мои аспиранты Тереза А. Альгозо и Сьюзан Макарвер. В Венском университете мне помогали Накамура Йоко, Руми Онодера и Томояма Каори, которые расшифровали несколько сотен часов записанных мною интервью. Важный вклад в подготовку визуальных и статистических данных, которые я привожу в этой книге, внесли Ямамото Нацуки, Боуден Дэвидсон и Диана Мао из Калифорнийского университета в Санта-Барбаре.

Заострить внимание на некоторых разделах книги и углубить их мне помогла реакция на основные положения моей работы, представленные мной в ходе докладов в перечисленных ниже учреждениях – я имею в виду Венский и Токийский университеты (1999), Мичиганский университет, Калифорнийский университет в Беркли, Стэнфордский и Йельский университеты (2001), Университет Киото (2003), Калифорнийский университет в Ирвине (2004), Гарвардский университет (2005).

Помимо этого, я благодарна за обсуждение моих презентаций на ежегодных конференциях Ассоциации азиатских исследований (2004 и 2006), симпозиуме «Трансформация опыта: интерпретируя “открытость” Японии» (Беркли, 2004), конференции «Гендер и нация: японские перспективы», организованной в «Токио Вименз Плаза» (2004), и на ежегодном собрании Ассоциации японских социальных исследований в Берлине (2004).

Работе над этой книгой предшествовали четыре месяца исследований, проведенных совместно с Эялем Бен-Ари в 1998 и 1999 годах; результатом этих исследований стали две статьи: одна в Journal of Japanese Studies (2002), другая в American Ethnologist (2003). Помимо этого, с коллегами Танака Масакадзу, Мияниси Каору, Фукуура Ацуко и Нисио Фуми я обсуждала некоторые материалы полевых изысканий на армейских базах в статье, опубликованной в «Дзинбун Гакухо» (2005). Танака Масакадзу создал в Киото первую сеть антропологов, историков и политологов, которые приступили к критическому изучению военных структур по всей Азии. Для меня большая честь – оказаться одним из первых неяпонских участников этой программы. Моя главная исследовательская база, факультет восточноазиатских языков и культурологии в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре, и особенно Алан Грэпард и Рон Иган были и остаются важными источниками интеллектуального вдохновения и эмоциональной поддержки, и я особенно благодарна за академический год, щедро предоставленный мне для завершения книги. В Санта-Барбаре члены руководимой Аароном Белкиным фокус-группы по исследованию вооруженных сил, общества и гражданственности помогли мне расширить перспективы моей работы за счет международного и междисциплинарного контекс та.

Успешному проведению исследований и созданию этой книги способствовали следующие гранты и стипендии: исследовательский грант Отделения гуманитарных и социальных наук Венского университета (1999); факультетские исследовательские гранты (2002, 2003 и 2004), стипендия Риджентс Хьюмэнитиз (2003), факультетская награда от Центра междисциплинарных гуманитарных исследований (2005) – все это в Калифорнийском университете в Санта-Барбаре; грант по японистике Совета Северо-Восточной Азии при Ассоциации азиатских исследований (2002); стипендия для исследователей других научных учреждений от Стэнфордского гуманитарного центра (2005/2006). В Японии, когда я работала в качестве приглашенного профессора в Институте гуманитарных исследований Университета Киото (2003), я была одним из получателей предоставленного Министерством образования Японии гранта на совместные исследования. Мои коллеги из Стэнфордского гуманитарного центра помогли мне сформулировать некоторые крупные теоретические вопросы, которым посвящена эта книга.

Патрисия Марби Харрисон всегда была и остается исключительно внимательным и добросовестным читателем. Я благодарна Риду Малькольму, Калисии Пивиротто, Сью Хайнеманн, Сэнди Друкер и Джэнет Виллануева из Издательства Калифорнийского университета, которые чрезвычайно компетентно способствовали появлению на свет этой книги.

Имена и список сокращений

На протяжении всей книги с целью обеспечить личную безопасность людей, у которых я брала интервью, я использую условные наименования полевых центров и псевдонимы вместо точных имен. Эти псевдонимы при первом упоминании помечены звездочкой. Однако в некоторых случаях, если мне было предоставлено на это разрешение, я использую настоящие имена. В качестве жеста вежливости по отношению к моим респондентам я не включаю в книгу комментарии, которые они делали не для записи.

ВВСС Военно-воздушные силы самообороны

СССЯ Сухопутные силы самообороны Японии

ЯА Императорская японская армия

ЯВМФ Императорский японский военно-морской флот

МОЯ Министерство обороны Японии

МССЯ Морские силы самообороны Японии

НАС Национальная академия самообороны

НВМАС Национальная военно-медицинская академия самообороны

Введение

Впервые ступив на тренировочную площадку базы невероятно жарким летом 2001 года, я поняла, что эта часть моего исследования будет сильно отличаться от всего, что я делала раньше. Облаченная в форму Сухопутных войск самообороны (СССЯ), я размышляла, что принесет мне предстоящая неделя базовой армейской тренировки. Каких озарений ожидала я от изнурительной усталости, движения по команде, официального приветствия офицеров, сопровождения новых рекрутов на различные полевые учения, обеда в столовой и сна на армейской двухъярусной кровати? Как сможет повлиять на мое понимание Сил самооброны, а возможно, всех вооруженных сил такого рода исследовательский опыт?

Неделя включенного наблюдения на базе СССЯ Кибита* на Хонсю составляла малую часть моего исследования, но она представлялась мне особенно важной: ни один ученый до меня – ни японский, ни иностранный – не получал прежде такой возможности. После демонстративного самоубийства в 1970 году Юкио Мисимы военная администрация стала опасаться политических последствий событий, которые могут выйти из-под контроля, а потому не была склонна позволять посторонним следить за повседневной жизнью военных подразделений с близкого расстояния. Мисима поступил на военную службу в апреле 1967 года под своим настоящим именем Хираока Кимитакэ и в итоге обучал группу молодых людей в относящейся к СССЯ Школе кандидатов в офицеры Фудзи (Фудзи Гакко), которую я дважды посещала до моей первой «базовой тренировки». В то время руководство Сил самообороны считало, что присутствие в войсках известного писателя было блестящим рекламным ходом [Nathan 2000: 220–223, 227; Sugihara Y., Sugihara G. 1997]. Эта иллюзия рухнула 5 ноября 1970 года, когда Мисима и его сторонники из основанного им Общества щита (Татэнокаи) захватили базу СССЯ в Итигая, рядом с Токио. Они взяли в заложники генерала и призвали Силы самообороны свергнуть демократически избранное правительство, а затем Мисима совершил ритуальное самоубийство. Он сделал это в здании бывшей Армейской академии (Рикугун Сикан Гакко), главного учебного центра Императорской японской армии, который служит сегодня мемориальным залом Министерства обороны Японии (МОЯ) [Nathan 2000: 270–281; см. также Naito 2001]. Как я покажу в этой книге, Силы самообороны прошли с тех пор долгий путь.

Мне потребовались три года усилий, множество разнообразных стратегий и целая сеть контактов, а также изрядная настойчивость, чтобы попасть на базу СССЯ Кибита. История началась весной 1998 года с разговора в кабинете японского военного представителя в Вене. Полковник Фудзивара Тосио*, офицер СССЯ с негромким голосом и отличным немецким языком, предоставил мне несколько контактов с другими военными в Японии. Для первого посещения Министерства обороны Японии (тогда еще находившегося в Роппонги, Токио) я припасла в кармане два письма: одно от министра обороны Австрии, другое от посла Австрии в Японии. Оба были адресованы директору обороны МОЯ и содержали просьбу поддержать мои исследования. Многочисленные звонки в МОЯ долгое время не приносили результата, поэтому в ожидании успеха в переговорах с руководством я работала над другими направлениями главной темы. Однако получить разрешение на посещение базы с целью включенного наблюдения – письменное, устное или по телефону – я так и не могла. Наконец двери открылись, и Фудзивара, с которым после его возвращения в Японию я встречалась по крайней мере раз в год, сообщил, что один из его бывших начальников в Национальной академии самообороны (НАС) согласился допустить меня на базу, которой командовал.

К времени моего прибытия на базу СССЯ Кибита я уже три года изучала Силы самообороны. Целью пребывания на этой базе было получение дополнительного представления о повседневной жизни военнослужащих, без чего трудно было понять место вооруженных сил в современной Японии. Я заинтересовалась военными, когда писала книгу о том, как секс стал объектом научных исследований (2003). Хотя в Японии довольно небрежно относятся к понятию табу в контексте секса и сексуальности, я обнаружила, что это понятие гораздо чаще используется здесь в применении к военным сюжетам и темам. С 1880-х до начала 1940-х годов, во время вооруженных конфликтов или мира, военные в Японии присутствовали повсюду, милитаризм проникал во все элементы современной культуры – от науки до искусства, от государства до отдельного человека. Послевоенная Япония, напротив, напоминала Токио в видении Ролана Барта: город с пустым и невидимым центром [Barthes 1982: 31–33]. Это было национальное государство с мощной армией, которая в значительной степени оставалась невидимой, о ней редко упоминали, и сами военные предпочитали молчать. В 1998 году, когда я начинала свои исследования, Силы самообороны изучались лишь несколькими учеными, а многие специалисты в Японии, казалось, вообще не интересовались этой темой или даже боялись присматриваться к такому объекту. В Соединенных Штатах отсутствие интереса к изучению вооруженных сил как общественного института можно объснить разгромом во Вьетнаме, в результате которого моральная репутация военных была подорвана, и они как бы не заслуживали антропологического исследования [Ben-Ari 2004: 340]. В Японии причины такой отстраненности, вероятно, варьируются от самого факта неконституционности Сил самообороны до их невыразительности, вызванной тем, что они не участвуют в реальных сражениях. Начиная со своего первого выпуска в 1965 году «Журнал военной истории» (Гундзи Сигаку) был посвящен в основном тонкостям конкретных битв с участием Императорской армии и флота, а вот о Силах самообороны там опубликовали лишь несколько статей. Наконец, в 2004 году вышел специальный номер о Силах самообороны, посвященный их пятидесятилетию. Японские феминистки не поднимали вопрос о милитаризме и не проявляли интереса к попыткам Сил самообороны интегрировать женщин и обеспечить им равное с мужчинами обращение – такое безразличие было вызвано общими пацифистскими убеждениями. Лишь в последнее время традиционное для послевоенной Японии противоречие между феминизмом и милитаризмом поставили под сомнение и стали призывать женщин-военнослужащих «изменить Силы самообороны изнутри» [Ueno Ch. 1998; Shimada Y. 2002; S?t? 2004]. Один японский социолог объяснял мне отсутствие социологического интереса к Силам самообороны предположением, что для общества не имеет значения, какой образ жизни ведут военнослужащие, потому что сами они не имеют политического значения. Еще один японский антрополог высказал убеждение, что Силы самообороны не являются достойным объектом исследования, поскольку их нельзя считать «настоящими» вооруженными силами, а потому они «слабы». Другие пренебрежительные отзывы, казалось, были вызваны опасением, что мои исследования могут легитимизировать Силы самообороны.

Такой запрет на изучение весьма проблематичен, потому что, в конце концов, военные оказываются в центре ряда важных дебатов, в ходе которых выстраивается линия разграничения между ними и гражданским обществом. Эти дебаты и их итоги имеют последствия и для Сил самообороны. Но независимо от особенностей Японии или моих личных мотивов и интересов надо признать, что мы живем в эпоху, когда исследовать военные учреждения очень важно.

С момента окончания Второй мировой войны все государcтва мира, особенно Соединенные Штаты, прошли серьезную и неуклонную милитаризацию – от увеличения военных бюджетов до вторжения военных в жизнь гражданских лиц, от нормализации военных идеалов до слияния военной и гражданской сфер в неразрывное целое. Окончание холодной войны должно было запустить масштабное разоружение. Вместо этого после одиннадцати лет сокращения вооружений в мире военные бюджеты – важный показатель милитаризации – снова начали расти. Мировые военные расходы растут в реальном выражении на 3–4 % с 2004 года и на 34 % за десятилетие с 1996 по 2005 год. Этот резкий поворот был связан в первую очередь с огромным ростом военного бюджета США, на который сейчас приходится почти половина общемирового, но свой вклад в него внесли и реальные военные расходы Японии. В 2019 году они были на 20 % выше, чем за десятилетие до этого, даже несмотря на то, что их доля в ВВП Японии оставалась примерно на уровне 1 %[1 - По общему мнению, расчет военных бюджетов сложен, потому что способ получения конкретных цифр остается непрозрачным и эти показатели сильно различаются в зависимости от агентства, которое ведет подсчеты. Доклад Стокгольмского международного института исследования проблем мира предостерегает, что количество информации о вооружениях скудно, идет ли речь о количественных данных по стоимости производства и продаж оружия, о данных отдельных компаний или о данных в национальном масштабе. Существуют две причины такой нехватки информации: во-первых, секретность производства вооружений, вызванная чувствительными военными и политическими аспектами, и, во-вторых, трудность распознавания производства вооружений и установления различий между военной и гражданской продукцией [SIPRI 2006]. Следовательно, имеющиеся данные об общем объеме производства/продаж оружия в стране являются приблизительными, основанными либо на специальных усилиях, направленных на то, чтобы вынудить компанию-производителя дать какую-то оценку своих продаж, или получить от государственных органов сведения об общих расходах на закупки вооружения внутри страны, а затем добавить данные об экспорте оружия, но не включать сюда его импорт. В таких странах, как Япония, оценки делаются министерствами и ассоциациями оборонной промышленности. Так, например, в недавнем отчете МОЯ оборонный бюджет Японии оценивается в 35 млрд долларов (0,98 % ВВП), а это третье место в мире после США и Великобритании; Япония опережает по этому показателю Францию и Германию, но надо учесть, что при сравнении не учитывались данные о военных бюджетах других крупных держав [Boeicho 2005: 122]. По данным Стокгольмского международного института, эти цифры гораздо выше – 42 млрд долларов, не включая военные пенсии и расходы на Комитет специальных операций на Окинаве [SIPRI 2006].].

По данным Стокгольмского международного института исследования проблем мира, Япония занимает четвертое место в мире по военным расходам, обладая оборонным бюджетом в 42,1 млрд долларов, или 4 % от мирового объема расходов на вооружения. В пятерку стран с наибольшими военными расходами включены также США ($478,2), Великобритания ($48,3), Франция ($46,2) и Китай ($41,0). Однако по паритету покупательной способности Япония занимает лишь восьмое место, уступая США, Китаю, Индии, России, Франции, Великобритании и Саудовской Аравии [SIPRI 2005].

Как показала политолог-феминистка Синтия Энло [Enloe 1990, 1993], признаки милитаризации не всегда так очевидны и не сводятся к размерам военного бюджета. Их можно заметить и в «пошаговом процессе, когда человек или объект постепенно переходит под контроль военных или его благополучие начинает зависеть от милитаристских идей» [Enloe 2000: 3]. Эндрю Дж. Бачевич [Bacevich 2005: 2], выпускник Военной академии США, ветеран вьетнамской войны и историк, формулирует это иначе. Он писал, что американцы стали жертвой милитаризма, проявлявшегося в романтизированном взгляде на солдат, склонности воспринимать военную мощь как истинную меру национального величия и непомерных ожиданиях эффективности применения силы. Бачевич утверждал, что американцы в беспрецедентной за всю историю своей страны степени стали определять силу и благополучие нации в категориях боеготовности, успеха военных действий и поощрения военных идеалов (или ностальгии по ним). В самом деле, милитаризация американского общества зашла так далеко, соглашается антрополог Кэтрин Лутц [Lutz 2001: 8], что различие между гражданским и военным превратилось в искусственно поддерживаемую иллюзию. Социолог Майкл Мэнневен отвечал, что понятие гражданского контроля за вооруженными силами утратило смысл, поскольку ведущими милитаристами зачастую были гражданские лица (см. [Bacevich 2005: 63]).

Обозреватели, следившие за положением дел в Японии, утверждают: хотя большая часть послевоенной истории страны характеризовалась ярко выраженным антимилитаризмом, резко контрастировавшим с настроениями в Соединенных Штатах, в последнее время наметилась тенденция к тихой, скрытой милитаризации. Послевоенная Япония начинала с особой военно-общественной конфигурации, которая представляла собой решительный жест разрыва со своим империалистическим и милитаристским прошлым. С 1872 по 1945 год Императорская японская армия (ЯА) обладала огромной социальной и политической властью, а Силы самообороны, перейдя под гражданский контроль, радикально отменяли эту традицию. При этом они оказались политически и социально маргинализированы, став почти невидимыми для общества в целом. ЯА боролась с врагами во имя создания и расширения Великой Японской империи, с которой было покончено в 1945 году. Силы самообороны ведут исключительно небоевые действия. Они спасали жертв землетрясения, оползней, лесных пожаров и авиакатастроф, они восстанавливали разрушенную инфраструктуру и участвовали в миротворческих миссиях ООН (кокусаи хэйва к ёрёку кацудё), а на более приземленном и скромном уровне – строили спортивные площадки и охраняли места проведения массовых мероприятий. Но самое главное, все эти годы они не принимали участия в боевых действиях[2 - С течением времени количество миротворческих миссий ООН резко возрастало – особенно быстро этот процесс пошел с окончанием холодной войны. Между 1956 и 1989 годами таких миссий было 13, а после 1999 года —39, причем 14 продолжаются на момент написания книги [Boeicho 2005: 357–358].].

Однако в 2004 году впервые после окончания войны в Азиатско-Тихоокеанском регионе они развернули части в зоне боевых действий[3 - Примерно 3000 военнослужащих СССЯ 31 мая 2005 года прибыли для участия в миротворческой миссии в дополнение к силам, уже действующим в Ираке на основании Закона о гуманитарной помощи и специальных мерах в Ираке. После первой подобной миссии в Гондурасе в 1998 году около 2300 военнослужащих принимали участие в международных миссиях по ликвидации последствий катастроф [Boeicho 2005: 535–537].]. 9 января 2004 года первые подразделения СССЯ и Военно-воздушных сил самообороны (ВВСС) высадились в Самаре (Ирак), действуя на основании Закона о гуманитарной помощи и специальных мерах в Ираке (Ираку дзиндё фуккё сиэн токусохё), принятого 3 декабря 2003 года. Согласно этому закону Силы самообороны должны были «помочь с восстановлением безопасной жизни иракского народа и созданием политических органов, от которых зависят демократические меры» [Zaidan H?jin B?ei K?saikai/Securitarian 2004a: 10–11][4 - В точности закон предписывал участие Сил самообороны в следующих акциях: МССЯ предоставляют не более двух транспортных кораблей и не более двух кораблей сопровождения; ВВСС предоставляют не более восьми транспортных самолетов и самолетов для базирования, а также вооружение, необходимое для обеспечения их безопасности; СССЯ предоставляют не более 600 служащих, не более 200 транспортных средств, единиц пистолетов, автоматов и ружей, а также безоткатных орудий и противотанковых снарядов, необходимых для обеспечения их безопасности [Zaidan H?jin B?ei K?saikai/Securitarian 2004а: 14–15].]. Развертывание этих частей вызвало немало возражений, поскольку для современных японских военных оно имело огромное символическое значение. Это развертывание инициировало ряд серьезных изменений в системе обеспечения безопасности Японии и ускорило превращение Сил самообороны из невидимого и как бы забытого феномена, находящегося на обочине интересов общества, в самый центр политического дискурса и общественного внимания [Yoshida Toshihiru 2003]. Проходившие прежде в Японии дебаты о потенциальных военных угрозах проходили в основном за закрытыми дверями, между военными экспертами и стратегами, специализирующимися на политике безопасности. Теперь все эти вопросы обсуждались публично. Национальные телеканалы и газеты, прежде опасавшиеся размещать новости о Силах самообороны, за исключением их участия в ежегодных символических акциях и редких скандалах (например, в скандале с наркотиками в МССЯ; «Асахи Синбун», 29 сентября 2005), начали публиковать о них развернутые рассказы. Международные события, в том числе объявление в начале 2003 года лидерами Северной Кореи о том, что они обладают ядерным вооружением, что было подтверждено в начале 2005 года, а также проведенные ими 9 октября 2006 года ядерные испытания повысили интенсивность дебатов о боеготовности Сил самообороны и их соответствии текущему состоянию мира [Pilling 2004b]. В 2004 году, когда Национальный план обороны впервые подробно рассматривал Китай и Северную Корею в качестве потенциальной угрозы безопасности Японии, интерес общества к вооруженным силам резко возрос, а международные СМИ создали впечатление, что Япония резко изменила курс с антивоенного на националистский и, возможно, военный, – в этой книге я намерена подробно проанализировать такой взгляд на ситуацию.

В полемике об отношении к противоречивой военной истории Японии современные служащие Сил самообороны тоже порой оказываются «слоном в посудной лавке». Целый ряд фактов свидетельствует о желании исключить из общественного сознания историю: среди таких акций можно назвать создание Японского общества по реформированию школьных учебников и Ассоциации по продвижению либерального взгляда на историю, а также одобрение Министерством образования учебников по истории, обеляющих Японию военного периода, или посещение премьер-министром Коидзуми Дзюнъитиро храма, посвященного павшим солдатам, среди которых есть лица, осужденные за военные преступления. По мнению критиков, принадлежащих почти ко всему политическому спектру, одним из следствий этого является утрата живой памяти об истории Новейшего времени в самой Японии, притом что она сохраняется в бывших японских колониях, и это создает противоречие, которое снова начинает разрушать межгосударственные отношения в регионе [Philling 2006]. Преподаватель высшей школы на Окинаве, где студенты изучают историю острова только до Битвы за Окинаву, пренебрегая всеми последующими военными событиями, готов взять долю вины на себя. Он говорит: «Это наша ответственность, мы продолжаем настаивать на мире, на мире – притом что мы не изучаем войну и ничего не знаем о военной истории» [Ishikawa 1995a: 109].

Идея приверженности Японии делу мира зафиксирована в Конституции, и в последние годы к ней обращаются все чаще. В докладе о выполнении миссии в Ираке особо подчеркивалось, что как член Организации Объединенных Наций Япония вносила свой вклад в общее дело и «сотрудничала, оставаясь в рамках японской Конституции»; важно помнить, что Конституция запрещает Японии содержание постоянной армии. Таким образом, современные дебаты о пересмотре Конституции затрагивают ключевой вопрос послевоенной позиции Японии, и наибольшую озабоченность вызывает легитимность вооруженных сил[5 - Согласно опросам по исследованию общественного мнения вооруженные силы – самый тревожащий вопрос при обсуждении Конституции; он уступает по важности лишь проблеме охраны окружающей среды. «Отказ от войны» – формулировка, которая вызывает озабоченность у 33,9 % опрошенных – можно сравнить с 45,2 % озабоченных состоянием окружающей среды, это две самых важных темы применительно к Конституции. Эти данные получены в результате опроса общественного мнения (вопрос 11), проведенного «Ёмиури Симбун» в марте 2001 года: в разных регионах Японии было опрошено 3000 респондентов старше 20 лет. В ходе индивидуальных интервью этот ответ дали 1946 человек, или 64,9 % опрошенных [Naikaku S?ri Daijin Kanb? K?h?-shitsu 2001: 510].]. В настоящее время Статья 9 гласит: «Искренне стремясь к всеобщему миру, основанному на справедливости и порядке, японский народ навсегда отказывается от войны как суверенного права нации и от угрозы применения силы как средств разрешения международных споров. Для осуществления цели, упомянутой в предыдущем параграфе, никогда не будут содержаться сухопутные, морские и воздушные силы, а также другой военный потенциал. Не признается право государства на воинственность» [Inoue Kyoko 1991: 275]. В апреле 2005 года Конституционная комиссия нижней палаты Парламента (Сёдзиин кэнпо тёса-каи), созданная впервые после войны в Персидском заливе в 1992 году, подготовила доклад на 723 страницах (Сёдзиин кэнпо тёса-каи хококусо). В докладе анализируется, как пересмотр Статьи 9 повлияет на вооруженные силы, и рекомендуется пересмотреть ее, чтобы определить законность Сил самообороны, недвусмысленно заявив о праве нации на самооборону («Асахи Синбун», 2005, 16 апреля). Притом что и справа, и слева есть эксперты, выступающие за пересмотр этой статьи [Hook, McCormack 2001], возможность такой ревизии становится весьма вероятной. Но пока идут дебаты, следует задуматься о том, что означает для военнослужащих работать и рисковать жизнью во имя государства, объявившего саму их организацию не вполне законной. Мое исследование повседневного опыта, мотивации, карьерного выбора и взглядов военных на общие вопросы о положении вооруженных сил говорит о существовании главного парадокса отношений между военными и обществом в Японии: о противоречии между Статьей 9 и самим фактом существования японских вооруженных сил. Помимо этого, есть парадоксы содержания вооруженных сил в любом демократическом государстве: противоречие между запретом на насилие в гражданской жизни и военной подготовкой и потенциальным запросом на насильственные действия, а также противоречие внутри профессии, которая учит людей убивать, применять насилие, но внушает, что они должны избегать этого, – их готовят к чему-то, что не должно происходить, постоянно создавая ощущение, что все их способности и навыки совершенно не нужны.

Среди военных учреждений страны Силы самообороны были нерешительными и осторожными первопроходцами. Тщательно сдерживая и переосмысливая потенциал насильственных действий от имени японского государства, они нащупали пути преобразований, которые позднее стали намечаться и в военных организациях других стран мира, – это явление оказалось настолько значимым, что военные социологи охарактеризовали такой новый тип вооруженных сил термином «постмодернистский» [Moskos et al. 2000]. С самого начала на Силы самообороны возлагались задачи, которые другие армии, прежде всего вооруженные силы США, добавили к списку своих функций лишь недавно, в том числе общественные работы, помощь при стихийных бедствиях и поддержание мира. Энтони Дзинни, отставной генерал Корпуса морской пехоты США и бывший главнокомандующий Центрального командования Соединенных Штатов, уверен, что «настоящая военная служба», характерная для войн ХХ века, подходит к концу. Дзинни изложил свое видение будущего вооруженных сил США и, предположительно, вооруженных сил других постиндустриальных демократических стран, к числу которых относится и Япония:

Мы игнорируем настоящие боевые требования наших дней… Мы хотим найти настоящего демона-противника – смесь Гитлера, Тодзио и Муссолини, – чтобы прийти в его столицу и раздавить его там. Безоговорочная капитуляция. Затем мы реализуем план Маршалла, примем под опеку многострадальных побежденных и поможем им войти в сообщество наций… Но этого не произойдет… мы должны действовать в рамках гуманитарных операций, ликвидировать последствия, поддерживать мир и принуждать к миру. В какой-то момент нам придется реагировать на экологическую катастрофу. Правда состоит в том, что сам военный конфликт изменился, и мы не хотели это признавать… Непривычные ранее миссии по отражению транснациональных угроз или восстановлению наций сегодня уже в порядке вещей, но мы все еще к ним не адаптировались [Urquhart 2004: 32][6 - Как будто в подтверждение позиции Дзинни, звучат результаты военного исследования усилий по ликвидации последствий урагана Катрина в 2005 году, когда вооруженные силы США обсуждали необходимость введения специальной подготовки и экипировки для такого рода деятельности, чтобы эффективно и оперативно откликаться на природные катастрофы, включая крупные ураганы, наводнения или землетрясения (Eric Schmitt and Thorn Shankar. Military may propose an active-duty force for relief efforts // Нью-Йорк таймс. 2005, 11 октября).].

Далее я исследую, как Силы самообороны интерпретируют смысл этих «непривычных миссий», которые Дзинни считает будущим вооруженных сил. Однако шаги Сил самообороны в направлении нового типа военной организации не обеспечили плавного перехода к различным модусам гендерного аспекта армии, сбалансированным отношениям с гражданским обществом или даже преодоления проблем в восприятии собственного прошлого. На самом деле, несмотря на то что все больше военных образований обретают характеристики и новые задачи, аналогичные характеристикам и задачам Сил самообороны Японии, служащие ССЯ часто ощущают свое несоответствие тому, какими, по их мнению, должны быть настоящие, нормальные вооруженные силы.

Прежде чем углубиться в анализ текущего состояния Сил самообороны, необходимо сделать краткий экскурс в их историю[7 - Познакомиться с траекторией развития Сил самообороны с момента их основания можно в исследованиях: [Buck 1975; Chamban 1997].]. Уже после окончания Второй мировой войны, 8 июля 1950 года, на волне американского участия в Корейской войне, был основан Резерв национальной полиции (Кэйсацу Ёбитай), переименованный 1 июля 1954 года в Силы самообороны (Дзиэтай). Силы самообороны Японии состоят из трех частей – сухопутной, морской и воздушной; они оснащены новейшей военной техникой (танками, кораблями, самолетами и разнообразными первоклассными, однако не ядерными видами вооружений) и имеют все типичные для всех вооруженных сил организационные элементы (территориальные подразделения, бригады, методы тренировки) [Boeicho 1999: 437. Граф. 46 и 47]. В данной книге главным объектом исследования стала крупнейшая часть Сил самообороны, а именно СССЯ – Сухопутные силы самообороны Японии, насчитывающие 148 000 военнослужащих. Военно-воздушные силы самообороны (ВВССЯ) – это 46 000 служащих, а Морские силы самообороны (МССЯ) – 44 000 служащих. При 37,8 % национального бюджета на их содержание СССЯ получают максимальную долю финансирования[8 - ВВСС получают 23,1 %, и 22,6 % выделяется на долю МССЯ, еще 11,1 % идет на содержание оборонительных укреплений и 5,4 % – на «другие цели» [Boeicho 2005: 121]. Штат укомплектован на 90 % (СССЯ), 96,9 % (МССЯ) и 96,4 % (ВВСС) [Boeicho 2002: 354]. СССЯ включает в себя 12 дивизий, 12-ю и 13-ю бригады, 1-ю и 2-ю смешанные группы; все они относятся к Северной армии и базируются на Хоккайдо; Северо-Восточная и Восточная армии расположены на Хонсю; Центральная армия распределена между Хонсю и Сикоку; Западная армия базируется на Кюсю.].

Начиная с 1950-х годов отношения военных и общества в Японии претерпевали постепенные, но важные изменения, и сдвиги происходили обычно после тех или иных действий Сил самообороны. В 1960 году наступил момент, когда власти хотели мобилизовать Силы самообороны для подавления внутренних беспорядков: в Японии проходила крупнейшая в ее истории массовая демонстрация, сотни тысяч граждан протестовали против продления Договора о взаимном сотрудничестве между Японией и США (Нитибэй Андзэн Хосё Ёяку), который должен был прочно связать страну с интересами последних в Дальневосточно-Тихоокеанском регионе. Перед тем как разразились беспорядки, начальник штаба СССЯ Сугита Итидзи разослал ряду высокопоставленных офицеров, находившихся под его командованием, конфиденциальный план мобилизации для поддержания порядка [Sase 1980: 94]. Многие из этих офицеров, как он сам позднее вспоминал, не хотели даже думать о такой мобилизации Сил самообороны и применении их против населения Японии – они надеялись, что полиция справится с подавлением демонстраций без их участия[9 - Родившийся в 1922 году Сугита обучался в Императорской военной академии и затем был направлен на службу в Малайзию. После Второй мировой войны он занимал в СССЯ ряд высоких постов и ушел в отставку в 1962 году. В конце 1970-х в разговоре о возможном удалении формулировки «мобилизация для поддержания порядка» в пределах Японии он настаивал на том, что этот пункт необходимо сохранить. С его точки зрения, люди, которые «критикуют Силы самообороны за то, что те в состоянии повернуть оружие против японского народа, ведут психологическую войну за ослабление страны, как прежде это делали коммунисты». Сугита ссылался на ранние прецеденты развертывания Резерва национальной полиции, которое помогло полиции разогнать демонстрацию в кровавый Первомай 1952 года [Sase 1980: 98–99].]. В такой взрывоопасной ситуации сила общественных антивоенных и антимилитаристских настроений помогла удержать МОЯ от применения против протестующих войск [Yamamoto 2004: 229]. Массовые выступления прекратились, когда премьер-министр Киси Нобусукэ, занимавший пост министра торговли и промышленности в правительстве Тодзё Хидэки с 1941 по 1945 год, а затем заключенный как военный преступник в тюрьму класса «А» и содержавшийся там до 1948 года, ушел на волне общественного негодования и протестов против договора в отставку, и его место занял Икэда Хаято, представивший план удвоения доходов. Движение против договора о безопасности с США со временем разделилось на локальные движения против американских военных баз, и сегодня на публичной арене нигде за пределами Окинавы, где протесты направлены именно против находящейся там базы США, о нем почти не упоминают [Angst 2003; Asato 2003; Ishikawa 1995a; Takazatо 1996, 2003].

Еще одним водоразделом в отношениях между военными и обществом в Японии стали в начале 1990-х годов последствия Войны в Персидском заливе, которые оказали воздействие на самовосприятие военнослужащих и общественное мнение о Силах самообороны [Ishikawa 1995b; Hook 1996]. Япония вложила в эту войну 12 млрд долларов и в апреле 1999 года направила в Персидский залив минные тральщики, впервые после Второй мировой войны развернув вооруженные силы за пределами страны. Соединенные Штаты жестко критиковали Японию за то, что ее командование не подвергало опасности своих солдат (Uwe Schmitt, Frankfurter Allgemeine Zeitung, 1999, 9 января). Эта критика побудила МОЯ предпринять более согласованные усилия для улучшения профессиональной пропаганды своих войск [Bessatsu Takarajima 1991; Inoguchi 1991; Ito 1991; Yamaguchi J. 1992], и это вызвало дебаты об ответственности Японии на международной арене и вкладе страны в международную безопасность (кокусаи кёкэн). Несмотря на сомнения в правомерности развертывания японских вооруженных сил за пределами Японии, участие страны в международных миротворческих миссиях получило подтверждение post factum, и эта стратегия способствовала усиленному восхвалению Сил самообороны [Hook 1996: 125–126][10 - Закон, регулирующий участие Японии в миротворческих миссиях (Кокусаи хэйва киёрёкухо), получил одобрение в Парламенте 15 июня 1992 года и в августе того же года был применен на практике. Он содержит пять принципов, касающихся условий и обстоятельств, в которых Япония может участвовать в миротворческой миссии: (1) конфликтующие стороны должны достичь соглашения о прекращении огня; (2) конфликтующие стороны, включая государства, на территории которых они находятся, должны дать согласие на развертывание миротворческих сил и участие в их составе Японии; (3) миротворческие силы должны соблюдать незаинтересованность, не выступая на одной из сторон конфликта; (4) если одно из перечисленных выше условий нарушается, японское подразделение должны быть немедленно отозвано; (5) кроме того, применение оружия должно быть сведено к минимуму, необходимому для защиты жизней персонала подразделения. Согласно поправке от июня 1998 года, применение оружия допускается только по приказу старшего офицера, присутствующего на месте, за исключением случаев, когда жизнь персонала подвергается непосредственной угрозе и нет возможности дождаться такого приказа. Цель этой поправки заключалась в том, чтобы «предотвратить опасность для жизни или замешательства, возникающего при неурегулированности случаев применения оружия, а также для обеспечения более адекватной реакции» [Boeicho 2001a: 212–213].]. Первая такая миссия имела место в 1992 году в Камбодже вскоре после принятия закона, регулирующего участие Японии в миротворческих миссиях (Кокусаи хэйва киёрёкухо). Японский контингент сопровождала внушительная группа представителей прессы, документировавшая каждое движение подразделения [Katzenstein 1996a; Dobson 2003]. Хотя основная часть японского населения продолжает выступать против милитаризма и участия в войнах за рубежом, после первых миротворческих миссий общественность стала относиться к ограниченному участию Сил самообороны в международных операциях спокойнее.

Международная критика Японии за то, что она ограничилась исключительно финансовым вкладом в войну в Персидском заливе, совпала с усилением внутренней поддержки граждан стремления государства играть на международной арене более заметную политическую и, возможно, военную роль. Согласно Гленну Хуку [Hook 1996], окончание холодной войны и война в Персидском заливе также поставили под сомнение уподобление зарубежных миссий участию в агрессивной войне.

Крупное стихийное бедствие стало еще одной вехой на пути Сил самообороны к общественному признанию и одобрению, а также моментом, когда они вновь оказались в центре внимания СМИ. Сначала после мобилизации Сил самообороны на спасение выживших в землетрясении в Кобэ-Авадзи 17 января 1995 года со стороны национальных и международных медиа в адрес военнослужащих раздавались критические замечания, каждый их шаг подвергался тщательному анализу, всем казалось, что они реагируют недостаточно оперативно и организованно. Но в конечном счете землетрясение и его последствия вынудили военных модернизировать оборудование для возможности оказания помощи жертвам стихийных бедствий, ввести особые циклы обучения, а позднее высокопоставленные командиры и рядовые считали свое участие в спасательной операции очень полезным, а значит, успешным. Среди военных долгое время циркулировали поучительные и вдохновляющие истории о спасении чьих-то жизней. Впоследствии целые когорты новобранцев и курсантов Национальной академии самообороны (НАС) вступали в ряды Сил самообороны в надежде, что их направят на ликвидацию последствий стихийных бедствий спасать людей, которые будут им благодарны, а возможно, их действия станут предметом освещения в телевизионных новостях[11 - Национальная академия самообороны (НАС) была создана в 1952 году как подразделение Министерства обороны, а затем названа Хоантё. На первых порах НАС называли Хоан Дайгаку, затем в 1954 году переименовали в Бёэй Дайгаккё. Только в 1991 году она превратилась в официальное академическое учреждение при Министерстве образования. С тех пор кадеты заканчивают обучение со степенью бакалавра, введена и магистерская программа. До настоящего времени НАС подготовила 19 174 кадета (из них 127 иностранных) и 2155 выпускников высшего уровня (из них 13 иностранных). Президент Академии – гражданское лицо; есть и два вице-президента: один – гражданский, другой – военный. Все главы отделений, кроме руководителя отделения тренинга, гражданские лица. Штат преподавателей включает в себя 350 гражданских и 50 военных специалистов. В настоящее время среди кадетов 1850 мужчин и 150 женщин. Помимо продовольственного обеспечения, кадеты получают 1,6 млн йен в качестве компенсации платы за обучение. Премьер-министр посещает церемонию вручения дипломов выпускникам (см. URL: http:// www.nda.ac.jp/cc/campus/history.html (в настоящее время ресурс недоступен)).]. Спасение граждан от последствий стихийных бедствий приобрело огромное значение для формирования личности практически всех военнослужащих.

В конце 1998 года пресса восхваляла отряд из восьмидесяти человек с базы СССЯ неподалеку от Нагои, который незадолго до того вернулся из первой международной миссии Японии по оказанию помощи при стихийных бедствиях в Гондурасе в ноябре и декабре того же года. Миссия в Гондурасе и текущие миротворческие операции повысили самооценку военнослужащих и были отмечены военной администрацией по двум причинам: они убедили политиков, а также национальную и мировую общественность, что японские военные могут успешно действовать на международной арене, внося свой вклад в общее дело, и это позволяет военным иметь позитивный имидж в сложных отношениях между вооруженными силами и обществом.

Однако в начале 1999 года «ракетный инцидент» в Северной Корее породил новые ощущения надвигающейся военной угрозы и стимулировал дебаты о военном потенциале Японии и функциональности американо-японского альянса в области безопасности. Пресса педалировала неспособность Сил самообороны и вооруженных сил США в Японии предотвратить опасные инциденты, а в более общем плане – неготовность Сил самообороны к развитию событий по наихудшему сценарию. Либеральные издания вновь поставили под сомнение конституционную легитимность Сил самообороны, а правые воспользовались шансом критиковать ограничения, мешающие Силам самообороны действовать как «нормальная», «традиционная» или «современная» военная организация [Katahara 2001]. Подобные дискуссии вспыхивали снова и после недавнего участия Японии в военной кампании в Ираке, а споры по поводу отношений вооруженных сил и общества продолжают оказывать сильное влияние на самовосприятие военнослужащих.

Эта книга состоит из пяти глав, в которых рассматриваются различные связанные с Силами самообороны Японии вопросы, представленные с разных точек зрения. В первой главе я предлагаю мой личный взгляд и микроанализ ритмов повседневной жизни на базе СССЯ – это помогает выявить проблемы, с которыми сталкиваются военнослужащие; в последующих главах я рассматриваю эти проблемы в различных контекстах. Точно так же, как антропологи утверждают, что лучше понимают человеческие сообщества, являющиеся предметом их исследования, посредством включенного наблюдения, офицеры по связям с общественностью из состава Сил самообороны полагали, что я лучше разберусь в ситуации, если своими глазами увижу жизнь военнослужащих. Я не разделяю этого убеждения, но полагаю, что непосредственность и материальность общения в ходе моего пребывания на базе способствовали моим попыткам взглянуть на внутреннюю жизнь Сил самообороны глазами новобранца.

В главе 2 я анализирую структуру мужественности в армии. Исторически война навязывала в качестве идеальной модели экстремальные формы маскулинного поведения, подчеркивая усиленную механизмами физическую доблесть военных и превращая национальную идентичность в резкий контраст между победой и поражением. Однако чем более технологически продвинутой становилась война, тем менее правдоподобным становилось утверждение, что источником традиционной воинской доблести и мужской идентичности является поведение на поле боя [Braudy 2003: XVI, 251]. Соответственно, вставал вопрос: что такое героизм и как конструкт военной мужественности работает в вооруженных силах, не участвовавших в боевых действиях с самого момента своего основания. Для многих мужчин-военнослужащих вступление в Силы самообороны ознаменовано чувством поражения в той или иной сфере жизни: провал на вступительных экзаменах в обычный университет не оставляет других вариантов, кроме поступления в НАС; низкий уровень доходов лишает шансов на дорогостоящее обычное техническое обучение, и некоторые рассчитывают получить его в Силах самообороны; иногда причина – смутное чувство разочарования сложным положением на рынке труда или отсутствием альтернатив занятости в своем регионе – в итоге люди идут в Силы самообороны, чтобы не остаться за бортом жизни. Стремясь преодолеть это ощущение новобранцами своего поражения, Силы самообороны используют особую гендерную политику – сделать военнослужащих «настоящими мужчинами» и героями нового типа. Однако я утверждаю, что рассуждения о военной мужественности опираются в данном случае не на образ солдата в бою, а на ряд других модусов маскулинности.

Для женщин-военнослужащих в связи с построением образа милитаризованной женственности складывается иная ситуация, однако она переплетается с ситуацией, касающейся мужчин, – об этом пойдет речь в главе 3. Аппараты набора персонала и связей с общественностью Сил самообороны умело представляют женщин-военнослужащих так, чтобы не вызывать опасения насчет мужественности военных, но формировать убеждение, что Силы самообороны ориентированы на широкое общество и на массовую культуру. В соответствующей главе я показываю, что многие женщины в составе Сил самообороны выстраивают свою идентичность как «феминистки-милитаристки», осознавая и огромную важность этого образа для общественного имиджа Сил самообороны, и свое маргинальное положение в рядах военнослужащих.

В главе 4 я исследую стратегии, используемые Силами самообороны для создания своего внутреннего и публичного статуса. Речь пойдет о применении приемов из мира рекламы и поп-культуры с целью приукрасить, нормализовать и сделать вооруженные силы привычными в глазах общественности. Для этого используют комиксы и аксессуары для молодой аудитории, вербовочные плакаты с красивыми женщинами в гражданской одежде, массовые празднества, на которые приходят целыми семьями; представители Сил самообороны стремятся познакомить японских граждан со своей деятельностью, прибегая к исторически и культурно обусловленным способам, чтобы преодолеть изолированность, маргинальность или непонятность статуса военных в глазах современных японцев.

В главе 5 я ставлю вопрос о том, как военные оценивают свое прошлое, отмеченное поражением. Осматривая музеи на военных базах, сопоставляя их с более известными венными музеями, я прослеживаю многочисленные случаи историзации и деисторизации внутри и вокруг Сил самообороны, анализирую, какие виды институциональных эрзац-историй разрабатываются Силами самообороны для представления себя общественности. Как мне представляется, Силы самообороны пытаются сформировать коллективную память, укрепляющую моральный дух военнослужащих и позволяющую им изменить свое позиционирование в японском обществе и на международной арене безопасности. Музеи на базах как основные места приложения таких усилий используют три стратегии репрезентации: локальность, историчность и символизм – с целью очеловечить представителей Императорской армии и уменьшить разрыв между Императорской армией и Силами самообороны.

В эпилоге я рассматриваю некоторые масштабные вопросы, которые служат фоном моего социокультурного и исторического анализа – это вопросы о новых формах милитаризации, статусе вооруженных сил будущего, о понятии нормального государства. Силы самообороны то позиционируют себя как военную организацию, то преуменьшают значение своего военного статуса. Внутри страны и – с 1992 года – за границей японские вооруженные силы действовали в условиях двойственного и неопределенного юридического положения, явного отсутствия признания обществом и потенциально враждебного общественного мнения[12 - Общественное мнение о вооруженных силах широко различается в зависимости от конкретной страны, и было бы трудно сравнивать эти ситуации по причине драматического несходства между принципами организации вооруженных сил и их ролью внутри тех или иных обществ. Японское общественное мнение по поводу военных совершенно не похоже на то, как воспринимают свои вооруженные силы в США, где они остаются государственной организацией высочайшего ранга [Leal 2005: 123].]. Как и почему военные в Японии оказывают влияние на противоречие между репутацией слабых и беспомощных – и репутацией могущественных и воинственных? Каким образом военнослужащие преодолевают сомнения в своей политической уместности и в значении своей организации, которая при всей своей недооцененности имеет один из самых больших в мире бюджетов? Как они справляются с неопределенностью своего статуса преемников Императорской армии, поразившей 7 декабря 1941 года США и весь мир нападением на Пёрл-Харбор, и своей озабоченностью тем, насколько велика их собственная сила сейчас, когда в распоряжении Сил самообороны находится самая продвинутая современная военная техника? Что означают общепринятые высказывания о неуместности, слабости и бессилии вооруженных сил в сегодняшнем мире, где военные организации характеризуются все более изощренными технологиями, а не людскими ресурсами, где главную роль играют военные чиновники, а не воины, чья роль в бою чаще напоминает супергероев из компьютерных игр, а не жизненную реальность? [Wright 2004].

Проливая свет на состояние японских вооруженных сил, я стремлюсь исследовать присущие японским военным тревоги, с которыми все чаще сталкиваются и их коллеги из других стран: беспокойство по поводу своей роли в отечественном обществе и за рубежом, респектабельность конкретных миссий, в которых принимает участие военная организация, разнообразие представлений о военной мужественности и профессиональная идентичность войск в целом.

Глава 1

На базе

Мы должны помнить истинную природу нашей роли в качестве членов Сил самообороны и воздерживаться от участия в политической деятельности, глубоко размышлять о почетной миссии, возложенной на нас как на членов Сил самообороны, и гордиться своей работой. По той же причине мы должны без остатка посвятить себя тренировкам и самодисциплине, а перед лицом любых событий быть готовыми исполнить свой долг, даже рискуя самими собой.

    Из «Морального кодекса персонала Сил самообороны», принятого 28 июня 1961 г. (цит. по: [Boeicho 2005: 146–147])

У меня ушло полчаса на то, чтобы с помощью рядовой первого класса Тамы Кэйко* натянуть хлопчатобумажную форму и ботинки, кожа которых затвердела от пота десятков солдат, носивших их прежде. Брюки следовало старательно засунуть в ботинки. Излишки одежды плотно сложить складками на спине. Ботинки аккуратно зашнуровать, а концы шнурков спрятать внутри, за краем берца. Рубашка должна быть заправлена в брюки так, чтобы складки спереди и сзади совпадали со складками на брюках. Ремень предназначался для удержания всего этого на положенном месте без стеснения движений. Все пуговицы полагалось застегнуть. На голову надеть фуражку, натянув ее почти до бровей, чтобы козырек защищал от яркого летнего солнца глаза, но они оставались видны другим людям, если я буду смотреть прямо перед собой[13 - Помимо перечисленного, новобранец получает более 30 других предметов экипировки, в том числе носки, перчатки, нижнее белье; запас рассчитан на два или четыре года [Band? 1990: 286].].

Я покинула удобный кондиционированный офис в Токийском университете, несколько часов мчалась на скоростном поезде, а затем еще два часа ехала на обычном, местном, чтобы оказаться не слишком ранним утром 16 июля 2001 года в городке Кибита и пройти неделю «базовой подготовки» на базе Сухопутных сил самообороны Японии (СССЯ). На станции меня встретили два выпрыгнувшие из джипа мужчины в форме, они доставили меня на базу. На входе они предъявили охране идентификационные карты и обменялись приветственными жестами с дежурными на посту. Младший из них был рядовым, он не назвал мне свое имя. Старший представился как майор Оно Сун*, представитель этой базы по связям с общественностью. Оно тщательно подготовил мой визит и отвечал за организацию интервью с несколькими рекрутами и их сержантами-инструкторами. Эта глава будет посвящена обзору внутренних механизмов работы базы СССЯ, какими они видятся с точки зрения человека, прошедшего неделю базовой подготовки. Описание личного опыта позволяет мне идентифицировать и представить в нем некоторые ключевые места, людей и предметы внимания, формирующие базу и характеризующие повседневную жизнь японских военнослужащих[14 - Разработанная для меня программа была основана на турах «Опыт в Силах самообороны» (Дзэйтай нюитай тайкэн цуа), которые многие базы предлагают группам японских граждан или корпоративных клиентов в качестве одной из стратегий популяризации образа вооруженных сил или, как формулируют специалисты по связям с общественностью МОЯ, «углубления понимания Сил самообороны населением». Согласно информации компаний, которые рекомендуют своим сотрудникам принимать участие в таких турах, опыт в Силах самообороны поможет им «сформироваться», «выпрямить свою жизнь» и «подготовиться к вызовам профессиональной деятельности в компании через физический опыт следования строгим правилам и дисциплине» [Ishikawa 1995a; Securitarian 1997, 1998f, 2000h, 2002d, Higa 2001].].

ПРАВИЛА ОПИСАНИЯ

Эта книга основана на методах антропологии и культурологии, в том числе на практике интенсивных интервью и вовлеченного наблюдения, а также на анализе исторических и современных документов, текстов и визуальных материалов. С лета 1998 по весну 2004 года я провела в Японии примерно 19 месяцев полевых исследований. Я убеждена, что такие рамки – самый длинный непрерывный период составлял восемь месяцев в 1998–1999 годах – существенно повышают достоверность моих суждений, как лица, заинтересованного в «понимании» (при всей двусмысленности этого термина) Сил самообороны. Всего я интервьюировала 195 человек: офицеров, кандидатов на офицерскую должность, офицеров в отставке, рядовых в пехоте, артиллерии, транспорте, коммуникациях, военно-воздушных силах, медицинской службе и связях с общественностью, а также в подразделениях международного сотрудничества. Мы разговаривали об их мотивации, опыте, представлениях о собственном будущем и перспективах Сил самообороны.

Я беседовала с военнослужащими на разных этапах карьеры, от лейтенанта до генерал-лейтенанта и адмирала, с кадетами от первого до четвертого курсов Национальной академии обороны и с новыми рекрутами, прошедшими всего три месяца базовой подготовки. В целом эти мужчины и женщины находились в возрасте от 18 до 50 лет, но среди моих интервьюируемых были и ветераны 60, 70 и 80 лет. Военнослужащие беседовали со мной в полевых условиях, между тренировками, в комнатах для переговоров в штаб-квартире базы, в своих кабинетах, в кофейнях и ресторанах, у себя дома. Их опыт сильно различался с географической точки зрения: базы на островах Кюсю, Сикоку, в Кансае и Токио, на Хоккайдо в пределах Японии, а также служба за границей. В некоторых случаях они участвовали в длительных, вплоть до полугода, миссиях в Мозамбике, Камбодже, на Голанских высотах, в Гондурасе. Японские военные атташе могли проводить по делам службы за границей несколько лет. Около 90 % моих собеседников были мужчинами. Их можно примерно классифицировать как членов командования СССЯ (рикюдзё бакуриото), офицеров (сёко курасу но канбу), офицеров в отставке (касикан) и военнослужащих действительного состава (рикуси). Если не возникает особой необходимости уточнять их ранг и статус, в этой книге я буду называть их всех «военнослужащими». Помимо военнослужащих, я интервьюировала лиц, состоящих с Силами самообороны в непосредственной связи. В том числе преподавателей Национальной академии самообороны и Национальной медицинской академии обороны[15 - НАС находится под юрисдикцией Министерства обороны, но имеет все права университета. Обучающиеся считаются «государственными служащими» (токубецу-сёку кокка камуин) и одновременно студентами. Все студенты живут в общежитиях кампуса и едят в местной столовой. Они не платят за обучение и получают ежемесячную стипендию. Расписание занятий такое же, как в университетах, но к нему добавляется военная подготовка и физические тренировки. Выпускники получают степень бакалавра и достаточную подготовку для службы в качестве офицера. Преподают в Академии и гражданские специалисты, и кадровые военные.]. Я также консультировалась с исследователями целого ряда научных учреждений, так или иначе аффилированных с Силами самообороны, Министерством обороны и Министерством иностранных дел Японии, занимающимися военными исследованиями. Я брала интервью у находящегося в отставке командующего Северной армией США, который на тот момент входил в совет директоров корпорации по военным технологиям, у бывшего военнослужащего Японской императорской армии, у представителя Ассоциации ветеранов Сил самообороны Японии, отставного генерала (который служил консультантом по безопасности губернатора Токио Исихары Синтаро), у военных атташе Японии в Южной Корее, Италии, Германии и США. Наконец, я беседовала с журналистами, специализирующимися в основном на военной тематике в периодических изданиях от «Иомиури Симбун» и «Майнити Симбун» до «Секьюритариан» и «Джейнз Дефенс Уикли». Некоторые военнослужащие и ветераны предоставили мне возможость познакомиться с их личной жизнью ближе, пригласив меня к себе домой, где я много часов провела в разговорах с тем или иным собеседником (обычно мужчиной) за обедом, ужином или кофе с печеньем. В большинстве случаев я встречалась и с их женами, которые участвовали в разговорах, высказывали мнение о жизни жены военнослужащего и комментировали слова мужей. Иногда я общалась и с их детьми, часть из которых никогда прежде не разговаривали с иностранцами.

Посетив множество военных объектов, я смогла проследить типичную карьеру военнослужащих по всей Японии. Как официальному гостю командиров различных баз, включая базу ВВСС Ирума, базу СССЯ Нэрима и базу СССЯ Мацудо, мне было позволено проводить на этих базах целый день. Хотя на каждой базе были свои правила, обычно помощник командира базы встречал меня на ближайшей станции или на въезде на территорию базы, проводил в кабинет командира, где после вежливого обмена приветствиями и краткого знакомства со мной и моим проектом командир назначал сопровождающего, который показывал мне базу. Эти сопровождающие предоставляли мне общую информацию о базе и знакомили с несколькими людьми, занимающимися конкретной деятельностью. На одной базе я интервьюировала представителей личного состава по своей программе, но в присутствии проводника. На других базах у меня была возможность брать интервью как индивидуально у военнослужащих, занятых тем или иным видом деятельности, или во время обеда, так и отдельно от моего сопровождающего, в более непринужденной, менее контролируемой обстановке.

На нескольких базах я посетила дни открытых дверей и военные праздники. На ежегодном дне открытых дверей НАС, который, как и любой японский фестиваль, допускает весьма игривую обстановку, несмотря на жесткий характер учреждения во всех остальных аспектах, некоторые кадеты появились в униформе Императорской армии, другие – в немецкой форме частей СС (Schutzstaffel), а третьи прикрепили на доску объявлений свои фото в обнаженном виде вместе с кратким резюме в надежде познакомиться с кем-то из числа гостей праздника. Я исследовала кампус НАС, обедала в столовой, посещала классы и разговаривала со студентами и преподавателями в конференц-залах и учебных аудиториях. Все это дало мне представление о повседневной жизни кадетов на холмах над заливом Йокосука, в нескольких минутах ходьбы от американской базы и на том самом месте, где в первой половине ХХ века проходили обучение офицеры Императорской армии. Кроме того, я посетила кампусы НВМАС и Колледжа Генерального штаба в Эбису. Я присутствовала на ежегодном параде базы СССЯ в Асаке, где тогдашний премьер-министр Обути Кэйдзё говорил о необходимости жесткой подготовки Сил самообороны после северокорейского «ракетного инцидента» 1999 года (когда возникла прямая угроза территории Японии). Во время второй поездки на базу ВВСС Ирума вместе с тысячами посетителей я наблюдала, как над нашими головами пролетали самолеты разного типа. Там я внимательно следила за конкурсом «Мисс ВВСС». Женщина-офицер представила участниц, их поздравили представители различных компаний, а ветераны Сил самообороны в парадной форме вручали им подарки. Я провела невероятно жаркий день в начале августа 1999 года на фестивале ВВСС в Мацусиме, наблюдая за выступлением команды «Синий импульс»[16 - «Синий импульс» (Blue Impuls Team) – японская пилотажная группа. – Примеч. пер.], к которой после аплодисментов присоединилась девушка-модель для фотосессии с посетителями. Два раза по несколько дней, проведенных на грязном тренировочном полигоне на горе Фудзи и в Школе кандидатов в офицеры Фудзи (Фудзи Гаккё) в Готэмба, дали мне представление о последних манёврах старших курсантов перед выпуском (Рис. 1). Они немного поболтали со мной, окопались, подготовились к ночному переходу на 30 километров и совершили его, приветствовав меня утром уже после него. Я вернулась в школу Фудзи несколько лет спустя, в 2003 году, на фестиваль, посвященный ее сорок девятой годовщине.

Некоторые из моих собеседников были настороженными, некоторые оказались рады поговорить со мной[17 - За исключением интервью и бесед с иностранными военными специалистами, все разговоры я вела на японском языке. Я записывала на пленку большинство своих интервью в помещении, но обнаружила, что на улице по причине фонового шума в поле более эффективно делать записи в блокноте. В большинстве случаев мне приходилось обещать, что я не только воздержусь от использования в книге и в других публикациях настоящих имен моих собеседников, но и буду тщательно избегать упоминания любой информации, которая может сделать конкретного человека узнаваемым для других военнослужащих.]. Они часто брали на себя роль социально старшего, более опытного лица и/или военного эксперта, когда делились со мной уроками своей жизни и надеждами на будущее. Несмотря на довольно неоднозначную репутацию Сил самообороны и – весьма часто – индивидуальное неблагополучное социально-экономическое положение моих респондентов, многие из них с очевидной охотой рассказывали мне о своей карьере. Военнослужащие всех рангов удивлялись и радовались тому, что кто-то со стороны интересовался их бытом, отношениями, мнением об их работе и мире в целом. Некоторым из них я, похоже, предоставила первую возможность поговорить об их жизни с кем-то со стороны. Относительная открытость многих опрошенных, особенно тех, кто завершал службу, также может быть объяснена их ощущением того, что Силы самообороны не получают должного признания и оценки. Впервые им предоставился шанс рассказать все кому-то, кто готов это выслушать.

Рис. 1. Кадет Национальной академии самообороны на перерыве во время последних манёвров его выпускного года обучения у подножия горы Фудзи, 22–23 июля 1998 г. (фото автора)

Каждые два-три года офицеров переводили на новое место службы, поэтому контакты, которые я устанавливала, часто оказывались временными. С одной стороны, мне было трудно поддерживать связь и продолжать разговоры с определенным кругом лиц на протяжении многих лет. С другой стороны, эти обстоятельства открывали для меня новые возможности. Мне неоднократно удавалось взять интервью у ряда офицеров, которые перешли с офисных должностей в МОЯ на должности командиров баз в сельских районах Японии или с международных постов – обратно на офисные должности в МОЯ; как минимум один из таких офицеров в процессе перевода получил серьезное продвижение по службе. У меня также была возможность взять интервью у преемников прежних респондентов, занимающих различные должности, – таким образом, я могла фиксировать впечатляющий личностный диапазон и отмечать разницу амбиций и видения задач, которые привносит в должность каждый человек.

Другие важные контакты возникли в результате нескольких встреч – и формальных, и почти случайных. В одном случае официальный визит в МОЯ не увенчался успехом, но потом я буквально наткнулась на офицера, которого искала, на демонстрации учений с боевой стрельбой у подножия горы Фудзи. Он был взволнован тем, что только что добился серьезного повышения. Будучи в этом приподнятом настроении, он тут же заявил, что сможет организовать для меня посещение базы, во время которого я смогу взять интервью у десяти военнослужащих, только что вернувшихся из престижной международной командировки.

Еще один важный контакт удалось установить на прощальном приеме в честь военного атташе по иностранным делам в Токио. Там генерал ВВСС сказал мне, что я напоминаю ему его сына – социолога (который не собирался идти по стопам отца). Два дня спустя он прислал мне электронное письмо и пригласил на базу. Позже он организовал для меня участие в ежегодной демонстрации боевой стрельбы на полигоне горы Фудзи (Кита Фудзи Энсиидзё) и познакомил с командиром базы СССЯ, с которым дружил еще со времен работы в НАС. В другом случае молодая женщина – ветеран СССЯ, опубликовавшая комиксы о своем опыте службы в Силах самообороны, не только рассказала мне о своей военной карьере, но также познакомила меня с парой офицеров и сопровождала меня к ним домой, где я смогла проговорить с ними почти целый день. Я обнаружила, что чем чаще я возвращалась к полевым наблюдениям, тем меньше зависела от вышестоящих офицеров: каждый раз я знакомилась с людьми, которые знали кого-то служащего в Силах самообороны или имеющего отношение к Силам самообороны. Невестка моего друга, например, оказалась медсестрой в госпитале Сил самообороны, а советник товарища по работе – выпускником одной из школ Сил самообороны. Многие из них откровенно высказывались о Силах самообороны, причем и благосклонно, и критически.

Гораздо отчетливее, чем большинство других учреждений, военные заведения объединены четкой иерархией рангов, специализаций и родов войск. Иерархичность прививается военнослужащим со дня их поступления на службу и проявляется во всем, что они видят и носят: в форменных нагрудных карманах, рукавах, погонах, фуражках, знаменах частей определенного цвета, изображениях цветущей вишни, нашивках и множестве других символов. Учитывая довольно консервативные нормы, существующие в японских вооруженных силах (и консервативный характер японского общества в целом), я не была уверена в том, какой реакции следует ожидать от военнослужащих. Более того, на замкнутость системы указывают стены и заборы вокруг баз, присутствие охранников на въезде на базы и процедуры, принятые при ее посещении: необходимость предъявлять удостоверения личности, а в случае посетителей – заполнять специальные формы. Вооруженные силы в значительной степени закрыты для посторонних[18 - Помимо имени и адреса, посетитель должен указать конкретный отдел или человека, куда он направляется, и время регистрации. Потом сотрудник службы пропуска звонит в названный отдел или указанному человеку, чтобы подтвердить готовность к встрече, и после этого направляет к нему гостя. Затем посетитель должен получить особый документ с печатью в отделе или у человека, где его принимали, и с ней явиться к пропускному пункту. Там сотрудник службы пропуска отмечает время выезда посетителя и забирает документ.]. Если оставить в стороне относительную неловкость, которую испытывают многие японцы при общении с иностранцем, администрация Сил самообороны вполне могла заподозрить, что я могу доставить руководству базы неудобство, если не чрезмерное беспокойство. Меня часто приходилось сопровождать, подвозить и снова забирать, и таким образом я отнимала у кого-то из служащих базы много времени. Правило номер один Сил самообороны – безопасность – относилось и ко мне, и иногда мне приходилось держаться подальше от боевых действий и других полевых учений, где использовались имитационные боеприпасы. Мое здоровье и физическая форма также не воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Я не носила на себе тяжелую экипировку, сопровождая подразделения на различные полевые учения, однако часами терпела летнюю жару, необходимость идти пешком по высокой травой и неудобной почве, мне нередко приходилось уверять сержантов-инструкторов, что я в полном порядке. А если я оказывалась где-то единственной женщиной, отсутствие отдельной ванной комнаты становилось дополнительной проблемой.

Как и в любом другом учреждении [Douglas 1986], военные полагаются на высокую степень секретности, чтобы следить за своим имиджем и контролировать его. Это относилось и к Силам самообороны, и ко всей той информации, которую они о себе распространяют. Исследователи, занимавшиеся анализом таких организаций, как театральные труппы, спортивные команды и кондитерские фабрики, предположили, что японские учреждения и институты особенно негибки и закрыты для внешнего наблюдателя [Edwards 2003; Kondo 1990; Robertson 1998]. Но некоторые опасения по поводу секретности характерны именно для военных. Командиры, с которыми я разговаривала, считали, что база и ее подразделения являются основой их организации, и беспокоились, что и военнослужащие, которые разговаривали со мной, и я сама оказывались в какой-то степени вне их контроля. Их беспокоило, что я могу услышать и увидеть и как я это интерпретирую.

Моя роль также определялась многими факторами, не зависящими от меня лично. Возможно, истории, которые можно было бы рассказать военному профессионалу или мужчине, кто-то считал неуместными в разговоре со мной, исследователем, иностранкой и женщиной. Если бы я была кем-то другим, один капитан, вероятно, не стал бы извиняться передо мной, прежде чем разглагольствовать о том, как мешает армии интеграция женщин, потому что «они не могут мочиться в полевых условиях и берут выходные на период менструации». Возможно, те военнослужащие, которые участвовали в совместных учениях с вооруженными силами Соединенных Штатов в Японии, не стали бы так прямо критиковать своих американских противников, если бы у меня было гражданство США. Возможно, женщины-военнослужащие, которые рассказывали мне о случаях сексуальных домогательств, которые доводили их до слез, не вдавались бы в такие подробности, будь я ученым-мужчиной. Возможно, положительное отношение к гомосексуалистам и почти всеобщая уверенность моих собеседников в том, что они никогда не сталкивались с геем или лесбиянкой в рядах Сил самообороны, могло казаться более уместным при общении с иностранкой вроде меня, а не с мужчиной, с которым, возможно, было бы неудобно обсуждать ненормативную мужскую идентичность. Предположение, что я должна быть сочувствующим аутсайдером, основывалось как на моем общем интересе к жизни военнослужащих (а не исключительно на проблематичных аспектах вооруженных сил), так и на общем негативном восприятии военных, которое провоцирует у них постоянный самоанализ, контроль высказываний и попытки самоутверждения. Однако, как только выяснилось, что я не заинтересована в публикации результатов своих исследований в японских таблоидах, потребность в осторожности и секретности отпала. Меня стали воспринимать прежде всего как ученого, а эта профессия обладает в Японии высоким престижем – большинство военнослужащих, с которыми я разговаривала, выражали восхищение, когда узнавали, что я сотрудничаю с Токийским и Киотским университетами, двумя элитными учебными заведениями Японии.

Не следует недооценивать влияние на отобранный для интервью персонал руководства базы, но я проводила опрос большого количества людей с разными взглядами на их личную карьеру и на Силы самообороны как на организацию. Некоторые из опрошенных мной были выбраны администрацией, некоторые были спонтанно предложены полевым командиром во время учений, а некоторые представлены мне через третьих лиц, не связанных с военными напрямую. Иногда военнослужащие опасались, что их личный опыт не окажется репрезентативным, и мне приходилось убеждать их в том, что меня действительно интересуют их личные взгляды на жизнь внутри структуры Сил самообороны. Многие из них были очень красноречивы и рассказывали увлекательные истории. Например, один подполковник, с которым я беседовала, когда его командир работал за столом в том же кабинете, без колебаний отмахнулся от опасений своего начальника по поводу успешного выполнения полученной ими задачи. Несколько офицеров одного звания яростно спорили друг с другом по поводу того, как скажется миссия в Ираке на репутации Сил самообороны. Только что вернувшийся с миротворческой операции капитан подробно рассказывал мне, как абсурдно предположение, что военнослужащие воздерживаются от секса в течение шести месяцев пребывания за границей; он сообщил, что их снабжают на базе презервативами и информацией о «безопасных публичных домах» в районе развертывания. А однажды иностранный военный атташе, который, казалось, был сдержан и полон решимости сообщить мне официальную точку зрения его страны на Силы самообороны и «превосходное сотрудничество» между ними и вооруженными силами его страны, пришел в искреннее волнение, когда мы затронули тему вопиющего отсутствия у японских офицеров исторических знаний. В присутствии своих коллег – японских офицеров – корейский военный, посетивший Колледж Генерального штаба в Токио, уверенно заявил, что японские солдаты недотягивают до своих корейских коллег. Он вообще заявил в итоге, что японцы не были настоящими солдатами.

В целом, четкие границы между военнослужащими, в основном мужчинами, и мной, аутсайдером и женщиной, которые автоматически ставили некоторые аспекты организации моей работы за пределы моего контроля, были способны помешать исследованию, но тот же самый статус в других ситуациях способствовал интимным, неофициальным и критическим высказываниям военнослужащих, у которых я брала интервью.

ШТАБ-КВАРТИРА

После переодевания в форму первой моей остановкой был кабинет командира в штабном здании базы. В отличие от штаб-квартиры Сил самообороны в Итигая (Токио), сочетающей очарование постмодернистского правительственного учреждения из стекла и бетона с образом средневекового японского замка, местная штаб-квартира располагалась в простом прямоугольном строении. В вестибюле стояла стеклянная витрина со спортивными трофеями и свидетельством об участии в операции сил ООН по наблюдению за прекращением боевых действий (СООННР). Несколько человек с этой базы участвовали в первой миротворческой миссии Сил самообороны в Камбодже с июля 1992 по сентябрь 1993 года. Международные миссии – это знак престижа как для отдельных военнослужащих, так и для полка. Майор Оно объяснил мне, что неоднозначная репутация Сил самообороны улучшилась прежде всего благодаря успешным миротворческим миссиям и роли группы в операциях по спасению и оказанию помощи после землетрясения в Кобэ-Авадзи в 1995 году (несмотря на первоначальную критику за то, что Силы самообороны медленно мобилизовывались и были недостаточно эффективны).

Сам Оно не участвовал в мероприятиях по оказанию помощи при стихийных бедствиях в районе Кёбэ, но по своему опыту участия в аналогичной, хотя и меньшей по масштабам операции знал, что представляла собой такая работа для военнослужащих, которые в ней участвовали. В 1974 году, сразу после завершения базовой подготовки, его подразделение было мобилизовано для ликвидации лесного пожара. Это было ужасно, сказал он, признавшись, что думал о возможной гибели. «Тогда я опасался за свою жизнь, – с содроганием вспоминал он, – но, к счастью, никто из наших солдат не погиб».

Майор Оно Сун, мужчина лет пятидесяти, который очень серьезно относился к своей работе и редко улыбался, вступил в Силы самообороны в 1976 году. Он планировал выйти в отставку через несколько лет, чтобы принять от отца строительный бизнес, но служба ему так понравилась, что он остался в вооруженных силах. Его отцу было пятнадцать лет, когда закончилась Азиатско-Тихоокеанская война (1941–1945), и он решительно выступал против решения сына присоединиться к новым войскам, поскольку приравнивал Силы самообороны к Императорской армии. Дедушка Оно, не призванный в армию во время войны, напротив, поощрял внука в его намерениях. Многие военнослужащие, подобно Оно, дорожат своей профессией, потому что им нравится ритм жизни на базе и вокруг нее, полевые тренировки на открытом воздухе и почти исключительно мужская компания. Отвечая на вопрос о занимаемой им на базе более года нынешней должности начальника отдела по связям с общественностью, Оно сказал, что он бы предпочел снова стать командиром взвода. Однако поскольку, по его собственной оценке, он был слишком стар и не мог служить наравне с молодыми мужчинами (а возможно, и женщинами) в полевых условиях, Оно понимал, что уже не вернется к прежней должности.

В кабинете командира за тяжелым деревянным столом нас ждал полковник Като Сэйго*, высокий мужчина лет сорока. В просторном помещении стоял диван и было обустроено место для переговоров, в качестве дополнений там находились витрина с памятными предметами и красная ковровая дорожка, тянущаяся от двери до стола. Полковник Като поздравил меня с прибытием на базу, рекомендовал обращаться к Оно во время моего недельного визита, как к настоящему отцу, и выразил надежду, что я извлеку из своего пребывания на базе пользу. Меня познакомил с полковником один из его бывших подчиненных в НАС, с которым я общалась последние три года и который находился в самом центре моей сети контактов в вооруженных силах. Иногда командиры баз, позволявшие мне брать на их базе интервью, или военнослужащие, с которыми я беседовала за пределами базы, объясняли, что считали себя обязанными согласиться на мою просьбу, потому что были в долгу перед моим контактным лицом. Однако в некоторых случаях поддержка, которую я получила от военнослужащих, была явно мотивирована любопытством и, возможно, моей лестью. В других случаях согласие на разговор со мной становилось следствием взаимных обязательств между офицерами, бывшими однокурсниками в НАС, коллегами по офицерскому курсу на раннем этапе карьеры или просто друзьями. Один командир базы едва скрывал свое нежелание уступить моему контактному лицу, но чувствовал себя обязанным сделать это по причинам, которые так и остались для меня загадкой. Командир Като, однако, не дал понять, было ли его гостеприимство ответом на давно оказанную ему услугу, или он сам оказывал этим гостеприимством моему контактному лицу услугу.

После короткой встречи с командиром базы Оно проводил меня в отдел по связям с общественностью, расположенный на первом этаже штабного здания. Под руководством Оно работали четыре военнослужащих, в том числе рядовая первого класса Тама Кэйко. Когда мы вошли, все они сидели за письменными столами, занятые канцелярской работой. У меня было несколько минут, чтобы заглянуть в газетный киоск с набором газетных и журнальных публикаций, в которых были представлены основные факты о трех составных частях Сил самообороны, материалы по вербовке и связям с общественностью и собственные периодические издания Сил самообороны, таких как «Секуритариан», «Асагумо» и «Соло». Там же я заметила видео с маневров, тренировок спецназа, ежегодной демонстрации боевой стрельбы и других публичных мероприятий, которые доступны в магазинах базы и крупных книжных магазинах. Видеоролики снимаются операторами Сил самообороны и, как правило, демонстрируются сочувствующим не из числа военнослужащих, в том числе представителям компаний, поддерживающих те или иные мероприятия или направляющих своих новых сотрудников на недельную стажировку и программу обучения на базе, и сотрудникам школ, которые приглашают офицеров по набору рекрутов для информирования учеников средних и старших классов о Силах самообороны, а также находящимся по соседству с базами организациям, с которыми Силы самообороны стараются развивать и поддерживать хорошие отношения.

Офицеры по связям с общественностью обслуживают не только офицеров и рядовой состав, но также журналистов и фотографов, которые работают в журналах и газетах, издаваемых МОЯ, а также в информационных бюллетенях, которые производятся и издаются отдельными базами Сил самообороны. Основные обязанности этого подразделения заключаются в создании, распределении и контроле информации, доходящей до широкой общественности, включая усилия по почти полному сокрытию такой информации об инцидентах, которые могут нанести ущерб имиджу Сил самообороны: несчастных случаях, самоубийствах и уголовных преступлениях, совершенных военнослужащими. Отдел по связям с общественностью каждой базы проводит непременные ежегодные мероприятия, например празднование дня основания базы, фестиваль цветения сакуры, праздник Обон[19 - Обон – традиционный японский трехдневный праздник поминовения душ усопших. – Примеч. пер.] или спортивные соревнования, открытые для публики, – всё это делается во имя создания образа Сил самообороны как открытой, доступной (хиракарэта дзиэтай) организации.

Помимо праздников на базе, Оно и его сотрудники затрачивали много времени, организуя участие военнослужащих в местных общественных мероприятиях и их активное сотрудничество с жителями окрестных поселений. Майор сказал мне, что их полк часто вызывали для того, что Силы самообороны называют «деятельностью на общее благо», – под этим подразумевается работа с населением, призванная «углублять взаимопонимание Сил самообороны и местного населения». Только за один предыдущий год военнослужащие полка в Кибите помогли провести 11 крупных местных мероприятий, от фестивалей до спортивных соревнований. Во время праздников военнослужащие надевали традиционные костюмы и участвовали в шествиях; другие военнослужащие в официальной форме готовили игровое поле для спортивных акций. Аппарат по связям с общественностью МОЯ с энтузиазмом использует эти возможности, чтобы представить войска с лучшей стороны, то есть как организованную, дружелюбную и сильную группу мужчин и женщин. Отдельные военнослужащие на этой и многих других базах, которые я посещала, были настроены не так восторженно. Несмотря на то что за время, потраченное на общественную деятельность, военные получают компенсацию в виде отгулов, по словам Оно, они, как правило, не любят эти акции, потому что приходится работать вне обычного графика, часто по субботам и воскресеньям [Terada 2001; Ishikawa 1995b].

В КАЗАРМАХ

Казармы базы СССЯ Кибита для военнослужащих-мужчин представляют собой одно- или трехэтажные здания. За каждый этаж отвечает один сержант. «Начальник комнаты» (хэйа-то) – обычно тот, кто прожил на базе дольше всех, – отвечает за решение проблем своих соседей. В одной комнате размещают четырех военнослужащих одного ранга. На некоторых базах есть двухъярусные кровати и иное количество проживающих в комнате. На базе СССЯ Кибита переход к четырехместным комнатам произошел совсем недавно ради того, чтобы сделать жизнь в Силах самообороны более привлекательной, особенно для тех мужчин, которые находятся далеко от удобного семейного дома. Сокращение числа проживающих в комнате лишь один из способов привлечь и удержать на службе больше молодых людей. НАС, например, опробовало различные модели проживания, пока число кадетов в комнате не достигло всего двух. Помимо уединения, которое помогает отдохнуть, причиной тому была надежда, что меньшее количество соседей в комнате снизит уровень преследования новичков старшими кадетами. Однако в конце 1990-х годов НАС пришлось вернуться к заселению по четыре человека на комнату, так как меньшее количество привело к «дисциплинарным проблемам». У каждого военнослужащего базы СССЯ Кибита есть железная кровать и небольшой шкафчик для личных принадлежностей, часть вещей сложены под кроватью, на маленьком столе или на стуле. «В их комнатах у них не должно быть ничего ценного», – объяснил мне сержант этажа, однако стереосистемы и телевизоры допускаются, чтобы «создавать чувство уединения и индивидуальности». Сержант рассказал, что, когда он пришел на базу в 1970-х годах, в каждой комнате жило не менее десяти человек и никакие личные вещи не разрешались. Вместо дверей в комнатах были занавески, так что уединение было принципиально невозможно. За пределами комнат, в коридорах казарм Кибиты, на деревянных ручках висят форменные фуражки. Стены голые, если не считать плакатов, прославляющих «доблесть военнослужащих». Полы из линолеума блестят. Зеркало в полный рост висит возле лестницы на стене на каждого этажа.

Женские казармы существенно отличаются от мужских. На других базах женщины-военнослужащие жаловались на то, что их размещают в самых старых, ветхих и неудобно расположенных зданиях, но здесь, в Кибите, казармы для женщин-военнослужащих были недавно отремонтированы [Fukukawa 1995]. В то время как в старых мужских казармах преобладают серый и зеленый цвета, в помещениях для женщин повсюду ярко-желтый, оранжевый и бледно-розовый. Пол в общей комнате частично покрыт соломенными циновками и только частично – линолеумом. Выделены специальные места общего пользования для стирки и сушки белья. Небольшая комната с кондиционером отведена для курения. Там я впервые беседовала с Сёкэй Руми* и Тамой, которые оказались важнейшим источником информации о тонкостях повседневной жизни на базе применительно к женскому персоналу. Часть здания занимали мужчины, но двери в женские помещения казармы были заперты, а на входе незваных гостей предупреждала табличка: «Вход мужчинам запрещен». Тама подчеркнула, что любой мужчина, обнаруженный в женской части казармы, будет уволен из Сил самообороны.

В течение следующего часа или около того наша беседа коснулась мотивов этих двух женщин поступить в вооруженные силы, их нынешних разочарований и планов на будущее. Им обеим чуть за двадцать, им нравится физический труд и возможность поддерживать себя в спортивной форме, а не «сидеть весь день за компьютером», что, как они представляли, ожидало бы их на другой работе. Они признались, что часто задают себе вопрос, не стоит ли уйти из Сил самообороны. Рядовая Сёкэй, находящаяся всего на втором году службы, не собиралась оставаться в Силах самообороны навсегда; но определенных планов на будущее у нее не было. Тама служила в Силах самообороны четыре года и, казалось, чувствовала отчаянную необходимость как можно скорее принять решение. С одной стороны, размышляла Тама, сейчас ей будет трудно уйти, потому что ее только что повысили. С другой – она считала, что не сможет получить другую профессию и выстроить новую карьеру, если не покинет вооруженные силы в ближайшее время. Вступившая в Силы самообороны сразу после окончания старшей школы, Тама сожалела, что у нее никогда не было возможности познакомиться с университетской жизнью. Как и для многих военнослужащих, Силы самообороны не были для нее сознательным выбором судьбы. Она хотела стать полицейским, но не сдала экзамен, поскольку конкурс там был выше, чем при поступлении в Силы самообороны. В армии она хотела выучиться на медсестру или специалиста по связям с общественностью, чтобы приобрести навыки, которые впоследствии пригодятся в гражданской деятельности, но начальство проигнорировало ее желание. Ее отправили в пехотное подразделение – род войск с особенно малым количеством женщин. Муж Тама служил в том же полку. Она ценила возможность жить вместе, но все же была расстроена таким назначением. В отличие от других видов вооруженных сил, пояснила Тама, «служба в пехоте не дает возможности приобрести навыки, которые можно было бы использовать вне базы и вне армии».

На протяжении всего срока службы в Силах самообороны военные часто придумывают списки возможных для себя должностей, сортируя их по предпочтениям. Но окончательное решение принимает военная администрация, и, как правило, мотивы распределения остаются неясными для заинтересованного лица. Конечно, назначения, переводы и продвижения по службе основаны на оценке навыков военнослужащего, но есть и другие соображения, такие как возраст, а также внутренняя логика вооруженных сил. В случае с Тамой назначение в пехотное подразделение могло быть вызвано переизбытком женщин в подразделениях медсестер и необходимостью их более равномерного распределения по разным частям вооруженных сил.

Обе женщины-рядовые время от времени чувствовали, что впустую тратят свое время и деньги налогоплательщиков. Они были уверены, что в условиях экономического кризиса общественность воспринимает их как обузу для национального бюджета. Иногда, по словам Тамы, чувство бесполезности было невыносимым. Ее беспокоило, что полицейских всегда показывают по телевидению и в фильмах как героических защитников и спасителей общества, а военнослужащие, которые «тренируются намного усерднее, никогда не появляются на телевидении и вовсе не считаются героями. Нас даже не ценят», – заявила Тама. Они «считают, что мы крадем налоги», – добавила Сёкэй. Когда Сёкэй предположила, что плохая репутация военных может быть связана с тем фактом, что Силы самообороны никогда не участвовали в войне, Тама спросила ее, хотела ли она когда-нибудь войны. «Нет, конечно нет», – ответила Сёкэй. «Так думают только сторонники правых сил», – добавила она. Обе женщины считали, что Силы самообороны стоят перед политической дилеммой, которую Тама понимала следующим образом: правые хотят вернуть императору его довоенное и военное положение, чтобы вторгнуться в другие страны. Левые настроены против Сил самообороны и против войны. В пространстве между этими двумя крайностями Силам самообороны трудно обрести под ногами твердую почву. Несмотря на то что поколение военнослужащих с военным опытом в Императорской армии давно ушло в отставку и ни один из тех, кто пришёл им на смену, не участвовал в боевых действиях, Тама призналась, что разговоры о войне обычны в горах, во время напряженных полевых учений. «Когда мы сидели вконец измученные несколькими днями тренировок в лесу, ни разу не заглянув на базу, рано или поздно разговор заходил о войне. Если бы разразилась война, – заявила Тама, – большинство из нас, мужчин и женщин, ушли бы со службы». Основная причина, по ее мнению, заключалась в том, что многие молодые рядовые присоединились к Силам самообороны из-за относительной безопасности работы, которую трудно найти в условиях нынешнего экономического спада. В то время как гарантия занятости была мотивационным фактором для рядовых и сержантов всегда, с первыми признаками рецессии в начале 1990-х годов она стала еще более важной для военнослужащих более высокого ранга.

Тама намекнула на еще одну проблему, с которой сталкиваются женщины-военнослужащие. «Со стороны кажется, что никакой дискриминации женщин нет, потому что теоретически все организовано по рангам, но на самом деле дискриминации много». Уже за время их короткой военной карьеры очарование Сил самообороны, описанное в блестящих разноцветных брошюрах, испарилось. «Я не хочу, чтобы со мной обращались как с женщиной», – сказала Тама, подчеркнув, что ее основной мотивацией для поступления на службу в Силах самообороны и продолжения этой службы было желание соревноваться с мужчинами и побеждать их. Ее голос звучал грустно, когда она заметила, что вряд ли это должно быть единственной причиной оставаться в армии. Она знала, что женщин не пускают на передовую «из-за возможности изнасилования противником». Учитывая, что «войны все равно нет», она сочла это довольно «нелепым оправданием для замедления продвижения женщин по службе и карьерной лестнице». Однако дискриминация по признаку пола проявляется даже в незначительных повседневных действиях. Когда Тама встречалась с мужчиной, за которого потом вышла замуж, ей приходилось держать это в секрете, хотя она подозревала, что об их отношениях знали все. Они не разговаривали друг с другом на базе во избежание слухов, которые негативно повлияли бы на них обоих, так как интимные отношения между военнослужащими не приветствуются и даже прямо запрещаются кадетам НАС. Выйдя замуж, Тама никогда не садилась рядом с мужчинами в столовой и избегала разговоров с кем-либо из них наедине, что было нелегко, поскольку она была одной из дюжины женщин в полку из нескольких сотен человек. Если бы она это сделала, некоторые из мужчин, по ее словам, стали бы говорить о ней гадости и распространять сплетни, что у нее, должно быть, роман на стороне. «Каждая женщина сильно бросается в глаза, ты постоянно находишься под наблюдением» – объяснила Тама.

В СТОЛОВОЙ

Я смогла оценить слова Тамы о постоянном наблюдении, когда обедала с ней в огромной столовой. Войдя, я сосредоточилась на том, чтобы снять фуражку и держать ее под левой рукой, одновременно взяв поднос и раскладывая по тарелкам суп, рис, мясо, овощи в густом соусе, персики на десерт. Еда – жирная и соленая – говорила об армейской жизни многое. Мнение о том, что солдаты выполняют тяжелую физическую работу и, следовательно, должны есть пищу с высокой калорийностью, здесь, очевидно, было воспринято буквально. Высокий уровень соли должен был компенсировать усиленное потоотделение во время ежедневных упражнений. Такая еда не относится к какой-либо конкретной региональной кухне, она довольно дешева, поэтому ее можно готовить в больших количествах и хранить в тепле в течение нескольких часов.

Тама едва подняла глаза, когда искала свободный столик. Ее манера поведения стала подчеркнуто сдержанной и нейтральной. Исчезла молодая оживленная женщина, с которой мы только что вели эмоциональный разговор, женщина, озабоченная тем, что в юном возрасте она, возможно, уже совершила непоправимую ошибку, присоединившись к Силам самообороны. В женской казарме она свободно рассуждала, красноречиво рассказывала о своем опыте – в столовой она молчала. Я быстро поняла, что это не место для разговоров. Она была все той же невысокой и миниатюрной молодой женщиной, но в профессиональной среде она казалась одновременно невидимой и готовой бросить вызов всем и каждому, кто может встретиться на ее пути. Я пыталась есть так же быстро, как она. Звуки игрового шоу, которое шло по телевизору, включенному на полную громкость, вливались в оглушительную какофонию двигающихся стульев, стучащих ботинок, шума с кухни. Некоторые мужчины расположились парами и группами, другие ели в одиночестве. Кроме нас двоих, я не заметила ни одной другой женщины. Когда мы вошли, некоторые мужчины подняли на нас глаза. Лишь немногие из них разговаривали друг с другом. Все глотали пищу большими кусками, вскакивали и быстро уходили. Было ясно, что здесь не место для посиделок. Покончив с обедом, мы встали в очередь, чтобы сбросить остатки еды с тарелок в канализацию, слегка ополоснуть посуду и поставить ее в таз с водой, где она замачивалась перед основательным мытьем на кухне. Выйдя из столовой, я снова надела фуражку и вышла на яркий солнечный свет.

В ПОЛЕ

Главным утренним событием оставшейся части недели для меня было участие в базовой тренировке (кёрен и кихон кунрен). Одетая в зеленую форму, застегнутую до шеи, я стояла по стойке «смирно» или «вольно», маршировала, поворачивалась на 45°, 90°, 180°, кругом, отдавала честь, касаясь фуражки или каски, отдавала честь с непокрытой головой, кланялась флагу, стояла неподвижно во время полуденной переклички в сорокаградусную летнюю жару. Приказы выкрикивались стаккато, из-за чего я почти не могла различать простые слова, такие как «Кио цукэ!» («Внимание!») или «Ясумэ!» («Вольно!»). Сержант постоянно корректировал каждое мое движение. Я стояла, слишком широко расставив ноги. Я шла слишком напряженно или недостаточно напряженно. Я повернулась слишком поздно. Я слишком сильно выдвинула подбородок вперед. Я повернулась, как танцор, а не как солдат в военном строю. Я чувствовала себя глупо с каской на голове. Услышав, как он выкрикивает приказы, изо всех сил пытаясь поставить ногу правильно, я думала одновременно о разном. Почему включенное наблюдение считалось ключом к пониманию ситуации? Почему я покинула прохладу университетских кабинетов и библиотек, чтобы вышагивать на плацу, обливаясь потом? Хуже всего оказалось то, что когда я в четвертый раз повернула не в ту сторону, то смущенно улыбнулась. Сержант прервал мои размышления: «Обещай мне одно. Не улыбайся, когда ты на тренировочной площадке! Никогда!» Его предупреждение было излишним: сосредоточенность не давала мне в полной мере ощутить смущение – однако понадобилось несколько дней, прежде чем я начала чаще действовать правильно и избегать гневных упреков.

Во второй половине дня я обычно сопровождала подразделения на различного рода полевых учениях (бутай кэнгаку): стрельба из винтовки или прицельная стрельба из минометов (Рис. 2), боевая подготовка, включая стрельбу из пулеметов по войскам, обозначенным как подразделения противника, в лесу, в нескольких милях от базы (сэнта кунрэн).

Несколько полков по всей стране предназначены для обучения основной массы новобранцев. Только в марте и апреле, когда их число становится слишком большим, чтобы его полностью поглощали эти полки, избыточный поток новичков обучается на базах вблизи их родных городов. Базовая подготовка состоит из двух этапов по три месяца каждый. На втором этапе новобранцы распределяются по специальностям, по которым они проходят профессиональную подготовку. По истечении шести месяцев рядовые отправляются на службу в соответствующие подразделения на базах по всей Японии, а выпускники НАС переходят в учебный центр СССЯ в Куруме, Кюсю.

В течение недели на базе моими товарищами были выпускники школ и университетов, а также люди, которые до прихода в Силы самообороны успели где-то поработать. Все они были новобранцами (син тайин), начавшими базовую подготовку три месяца назад. Новобранцы-женщины в течение первых трех месяцев обучаются в женских подразделениях в лагере СССЯ Асака, примерно в получасе езды от станции Икэбукуро в Токио, но на втором этапе они присоединяются к мужчинам [B?ei Kenky?kai, 1996: 66–67].

Рис. 2. Военнослужащие СССЯ во время минометных учений на базе СССЯ Кибита* летом 2001 года (фото автора)

Согласно уставу Сил самообороны, цель первого этапа базовой подготовки состоит в том, чтобы «пробудить понимание миссии военнослужащего, развить основные навыки, включая дисциплину, этику и сильное чувство ответственности, мастерство в групповой жизни и тренировке физической силы» [B?ei Kenky?kai 1996: 46, 65–66]. Предметы, которые входят в программу первых трех месяцев, включают в себя духовную подготовку (сэйсин кёйку) или умственную подготовку (кокорогамэ), государственную службу, базовые знания по различным специальностям, боевую подготовку и боевую технику, а также спорт [B?ei Kenky?kai 1996: 66][20 - Термин «духовное обучение» стал проблематичным из-за его коннотаций с военным временем. Военнослужащие старшего возраста все еще используют его, но сегодня в публикациях Сил самообороны чаще встречается более современный термин «психологическая подготовка». Впервые он был использован представителями Научно-исследовательского института обороны в 1955 году. Первоначальный проект «Ментальный взгляд» (или «Персонал Сил самообороны» – Дзэйкан Сэйсин яка) был составлен к 1960 году и распространен среди инструкторов в НАС и других специалистов по военной подготовке и воспитанию рекрутов. В 1961 году окончательная версия была выпущена под заглавием «Ментальная подготовка» (или «Персонал Сил самообороны» – Дзэйкан но кокорогамаэ).]. В дополнение к этим компонентам военнослужащим также рекомендуется развивать «любовь к людям» (хито о ай си) и патриотизм (куни о ай си, известный как айкокусин или сококуай). Патриотизм, согласно уставу, объединяет «любовь к своему краю» (киодо ни) и «любовь к своей расе/нации» (миндзоку ни) [B?ei Kenky?kai 1996: 57–60]. В период моего «обучения» новобранцы, с которыми я встречалась, все еще говорили на языке, совершенно отличном от лозунгов их вербовщиков, о которых пойдет речь в главе 4. Каждый день, по их словам, был полностью регламентирован, начиная с переклички в 6 утра, когда они собрались на раннюю утреннюю пробежку, до вечера, когда выключали свет[21 - В японских вооруженных силах в качестве побудки и сигнального инструмента использовалась труба – такая практика была принята с основанием там в сентябре 1869 года под руководством Десятой британской армии первого духового оркестра. Затем в Японии стали создавать свои военные оркестры (гунгакитай), которые воспринимались как часть освоения западной культуры; они играли на армейских мероприятиях, в церквях, парках и музыкальных школах [Tsukahara 2001: 84].]. Базовая тренировка была «действительно тяжелой» для одних и «не такой тяжелой, как ожидалось», для других, но потом стало возникать напряжение: постоянно следить за своей униформой, находиться вдали от своей семьи (для многих впервые), соблюдать тысячу правил, совершенно необходимых, не иметь ни минуты уединения. Они усвоили неписаные правила кадетской иерархии НАС, где «старшие – императоры, младшие – люди, второкурсники – рабы, а первокурсники – отбросы» [Sekizaki 1995: 78]. Они терпели издевательства со стороны старших кадетов или других новобранцев, а некоторые с нетерпением ждали тех дней, когда сами смогут передать часть этих испытаний следующему курсу. В течение первых нескольких месяцев новобранцы на базах по всей Японии и курсанты НАС плачут, разговаривая со своими матерями по телефону. Некоторые из них не возвращаются на базу или в кампус НАС в первые же выходные после трех недель непрерывного обучения[22 - Когда новый рекрут не возвращается на базу после выходных, потому что хочет покинуть службу, обычно он или она где-то прячется, а командование Сил самообороны разыскивает таких новобранцев, а затем «увольняет по его/ее просьбе» (иган тайсёку) [Ishikawa 1995a: 105].]. Однако большинство из тех, кто перейдет на второй этап базовой подготовки, останутся как минимум на один двухлетний контракт.

Большую часть времени на базе СССЯ Кибата я брала интервью у двух десятков рядовых, кадетов и сержантов в перерывах между полевыми учениями, что создавало условия для записей поспешных, но в то же время более спонтанных и прямолинейных (Рис. 3). Я создавала ситуацию искусственно, организуя интервью прямо на траве, вне пределов слышимости сослуживцев моих респондентов, при этом полигон был их пространством. Разговор, особенно с сержантами и старшими военнослужащими, протекал так свободно, что я едва успевала записывать. Военнослужащие, которые казались уверенными и довольными своей службой и карьерными перспективами в Силах самообороны, а также высокопоставленные военнослужащие и старше чувствовали себя во время интервью более комфортно. Военнослужащие, которые получали удовольствие от своей работы, чаще шутили по этому поводу, но в то же время смелее отзывались о своем личном опыте и о Силах самообороны как организации критически. Некоторые из рядовых, чьи отцы были ветеранами вооруженных сил, никогда не думали о другой карьере и с очевидным энтузиазмом принимали вызовы полевой подготовки. Сержанты, проведшие жизнь в полевых условиях, обучая многочисленные группы войск, похоже, не беспокоились о заботах тех офицеров, которые отвечали за связи с общественностью и за поддержание боевого духа, организацию самоуправления, имидж Сил самообороны и отчасти за мнение общественности о вооруженных силах. Пот стекал с их лбов, пока я задавала им вопросы о карьере, впечатлениях от новобранцев и о том, как они познакомились со своими женами. Огромные муравьи заползли мне в рукава. Солнечный удар казался неминуемым.