скачать книгу бесплатно
Кандалы
Степан Гаврилович Петров-Скиталец
Волжский роман
Роман-хроника «Кандалы» Степана Гавриловича Петрова-Скитальца (1869—1941) – это история поволжской деревни от 80-х годов ХIX века до революции 1905 года. В центре событий – приволжское село Кандалы, в котором легко узнать Обшаровку, родину писателя, как и во всех героях романа – их живых прототипов. В основе сюжета лежит захват казенных земель самарским купцом-миллионером Шихобаловым, разорение крестьян и мелких промышленников под натиском крупного капитала, начало революционного брожения. В живом повествовании перед читателем проходит весь «внешний и внутренний облик села»: обряды, обычаи, работы, песни, легенды, предания и кулачные бои. Показывая различные социальные слои, Скиталец с любовью рисует незаурядных людей из народа, их неизменную жажду справедливости.
Степан Петров-Скиталец
Кандалы
Исторический сказ
Текст печатается по изданию:
Скиталец С.Г. Кандалы. Ист. сказ. В 3 ч. М.: Гослитиздат, 1956.
© ООО «Издательство «Вече», 2024
* * *
Часть первая
I
Солнечное веселое утро ранней весны. Широкая улица большого села полна жидкой грязи, луж и весенних журчащих ручейков. Издали, с высокой колокольни сельской церкви, несется радостный трезвон пасхальных колоколов. На углу широкой церковной площади над спуском к реке стоит маленький бревенчатый домик с высоким крыльцом. Около дома, где недавно работали плотники, лежат сырые пахучие балки, и это очень радует ватагу ребятишек, босых, с засученными по колено штанишками, с длинными волосами, остриженными в кружало; и только самый маленький из них – трехлетний карапуз – одет по-городскому: в курточку и картузик с лентами, в новенькие башмачки. Все на нем новенькое, нарядное, праздничное. Из кармашка виднеется серебряная цепочка часов.
Ребятишки содрали сырую кору с балки, мягкую с внутренней стороны, отделяют ее влажными, нежными лентами, вьют игрушечные вожжи и кнутики. Все они сидят на крыльце, занятые работой. Верховодит Таторка, самый большой. Остальные смотрят, с каким искусством вьет он сырую веревочку. Маленький стоит внизу, так как не может влезть по ступенькам иначе как на четвереньках.
– Вукол! – ласково говорит Таторка маленькому. – Что это у тебя на цепочке?
– Часы, – отвечает Вукол.
– Дай поглядеть!
Таторка сам вынул из кармана ребенка настоящие серебряные часы, понюхал их, лизнул и приставил к уху.
– Тикают! ей-бо! чево-сь там внутре тикает! Отцовы, што ль?
– На имянины подарили! – говорит Вукол и хочет взять часы обратно, но Таторка сел с ними на верхнюю ступеньку и занялся открыванием крышки.
Ребятишки, как мухи, облепили его.
Вуколу очень хочется получить обратно часы, но он стесняется настаивать, да и трудно влезть на крыльцо, не растолкаешь ребятишек: все они больше его.
– Ишь ты! – насмешливо говорит Таторка, – при часах! А картуз-то какой, с лентами да с цвятами!
Ребятишки засмеялись.
– Богатые, черти! – продолжал Таторка, ковыряя часы ножом.
Вукол, обиженный смехом товарищей, вспыхнул до ушей, снял картуз, сорвал с него ленты и искусственные розы, бросил их на землю, растоптал.
Ребята опять захохотали:
– Стриженный наголо, как татарин!
И занялись часами.
В больших глазах Вукола стояли слезы.
Таторка отломил обе крышки часов и начал вынимать винтики и колесики, доискиваясь, что же именно тикает там, «внутре».
– Отдай часы! – кричал Вукол.
Обратно Вукол получил их в разобранном виде: вся внутренность часов представляла пригоршню обломков.
– Ничего, – ободрил его Таторка, – тебе их дома уделают!
Вукол молча засовывал обломки в карман.
– Дай ручку, не сердись! – ласково сказал Таторка, спускаясь с крыльца.
Вукол, примиренный и польщенный, улыбнулся.
– На! – он доверчиво протянул крошечную ручонку.
Таторка неожиданно прижал его ладонь пониже своей поясницы и сделал неприличие.
Все засмеялись в восторге.
Вукол заплакал. Ему казалось, что рука его осквернена навсегда. Хотел бежать домой, но и с товарищами жаль было расставаться: предполагалась игра в лошадки с только что приготовленной сбруей.
– Дурак! – сказал он Таторке.
– Я дурак? Я те дам! Вдарю в нос – сразу кровь брызнет… а отцу скажем, что ты дрался на улице! Тебе не велят драться, а нам ничего, можно! Чего глазами хлопаешь? И глаза-то по плошке, не видют ни крошки! Вот лужа, взял да вымыл, только и всего! Да нешто я поганый? – Таторка угрожающе двинулся к нему, но вдруг смягчился: – Ну, айдате в лошади играть! Тройками, што ль? Вукол! Пойдешь в мою тройку?
– Пойду.
Ребятишки, взявшись за руки, выстроились в тройки. Каждый взял вожжу в зубы. Таторка, ямщиком, по-настоящему хлещет свою тройку. Вукол изображает пристяжную; все мчатся по грязи серединой широкой улицы, новенький костюмчик Вукола забрызган грязью, но солнце сияет радостно, грязь – теплая, сверкает под солнцем, ручейки журчат, от сбруи так свежо и вкусно пахнет; Вукол счастлив, что Таторка принял его в игру, скачет с пахучею, мягкой, горьковатой вожжой в зубах, загибая голову набок, как делают лошади в пристяжке, – и вдруг, споткнувшись, неожиданно падает в грязь. Тройка останавливается, и все товарищи смотрят, как он поднимается из лужи: жидкая грязь течет с лица и рук, весь его нарядный костюмчик в грязи. Чтобы вызвать сочувствие товарищей, Вукол громко плачет, стоя в грязи с оттопыренными в стороны выпачканными руками. Но ребята опять смеются.
– Ну, разинул рот шире варежки! – говорит Таторка. – Я те вот заткну его!
Таторка схватил с дороги горсть лошадиного навоза и хочет запихать ему в рот.
Вукол с ревом пускается наутек, туда, где виднеется на углу крыльцо родного дома. Он бежит изо всех сил, но Таторка много больше и сильнее его, на мостике через канаву догнал, схватил за шиворот и – о ужас! – напихал ему полон рот, вымазал навозом губы и щеки. Малыш даже плакать перестал, судорожно наклонился к ручью и стал отмывать лицо мутной водой. Весь он перепачкался и вымок, но играть в лошадки ему все-таки хочется, только не с Таторкой. Ребятишки стоят вдалеке и смотрят, как Таторка шагом возвращается к ним.
Вдруг на крыльце появляется отец Вукола. По выражению его лица заметно, что отец слышал его плач, быть может, все видел и очень сердит.
Длинные густые кудри отца развеваются по ветру. Он быстро идет к сыну, молча берет Вукола за руки и уносит в дом. Там их встречает мать и всплескивает руками при виде всхлипывающего сына в истерзанном и заляпанном грязью костюме. Она не строгая, как отец, никогда не бранит и не наказывает; Вукол знает, что мать пожалела бы и утешила, переодела бы его во все сухое и отпустила играть, но отец сердито отстраняет ее, сам раздевает сына и кладет на свою большую кровать, завешенную пологом.
– Спи! – повелительным голосом говорит он, задергивая полог.
Вукол долго лежит всхлипывая. Если бы он мог предвидеть грозное появление отца, то не плакал бы на улице. Он с завистью слышит голоса товарищей за окном. Ему кажется, что отец не понял его слез, что надо было только приласкать, утешить и опять отпустить играть. С обидным ощущением, что он не понят, Вукол заснул в слезах.
Кто-то лизнул его влажным теплым языком в самые губы. Он проснулся. На постель к нему забралась Дамка. Это его собака: для его забавы отец завел; она маленькая, рыжая, с длинной шерстью и пушистым хвостом, с остренькой мордочкой, с острыми ушами. Вукол обнимает ее, прижимает к груди, а Дамка щекотно лижет ему ухо.
Полог зашпилен булавкой. Мать всегда так делает, когда днем укладывает Вукола на своей кровати. Иногда и она ложится с ним, кормит его семечками, которые сама разгрызает для него. Вукол слышит – кто-то вошел в комнату, слышит голос соседа-мужика:
– Как хочешь, Елизар, а только что нынче она опять нашу курицу заела!
– Бил я ее сколько раз, думал – отстанет! – отвечает голос отца…
– Нет уж, коли проведала – не отстанет, лисьей породы! Сделай милость, истреби ты ее, ворует и ворует – что твоя лиса!
Слышны тяжелые шаги, мужик уходит. Отец тоже хлопнул дверью соседней комнаты. Вукол слышит, как он говорит о чем-то с матерью.
Смысла разговора с мужиком Вукол не понял. Что значит слово «истребить»? Теребить? На кого жаловался мужик? Кто ест кур? Вдруг его сердце сжалось тревогой: да ведь это Дамка! Про Дамку прежде говорили, что она ворует и ест кур!
Вукол заслышал легкие шаги матери. Занавеска отодвинулась: мать стоит и улыбается своей тихой улыбкой.
Дамка спрыгнула с кровати, мелькнув пушистым хвостом. Вукол тянется к матери. Она целует его и тихо спрашивает:
– А кто это тебе часы-то изломал?
– Таторка.
– А ты бы не давал!
– Он сам взял… поглядеть… – оправдывается Вукол, – он большой! Он мне руку опоганил и навозом насильно кормил!..
Глаза его вновь наполнились слезами.
– Мама… не надо мне новый картуз! Ребята смеются… Таторка дерется… Не с кем играть… Только с Дамкой… да с Пашкой!
Мать вздыхает:
– Ну что ж! Играй с Пашкой, с девочкой лучше, а Таторку я прогоню с нашего двора!
Она одевает его в будничный старый костюм, надевает чулки, башмаки.
– Новый-то костюм весь в грязи у тебя! Не водись ты с этим разбойником!.. Ну, вставай!..
Вукол спрыгнул с постели.
Вошел отец – в пиджаке, в картузе, с ружьем, висевшим на ремне за плечами.
– Мама! Таторка сказал, что мы богатые. Правда?
– Нет, миленький, бедные! Мужики богаче нас! Вот скоро уедем отсюда! Ну, да ты еще маленький, ничего не поймешь!..
– Таторка не любит богатых… бьет меня, думает – мы богатые!
– Дурак твой Таторка! – вмешался отец. – Вот попадется он мне – нарву ему уши!.. Вор из него выйдет, а уж это хуже всего!
– Таторка часы-то разломал! – сообщила мать.
– Сами виноваты: доверили ребенку, нарядили, как путного… гляжу – а он в луже, что поросенок.
– Да ведь не сам он, товарищи такие!..
– То-то и есть! – вздохнул отец.
– Ты куда с ружьем-то?
– Да вот собаку хочу к кузницам отвести! Сынок! Пойдем со мной, ведь твоя собака! Я уж привязал ее у крыльца! Сам и поведешь!
– Не надо бы ребенку глядеть на такое! – заметила мать.
– Нет, пускай видит, что за воровство бывает!.. Чтобы с этих пор боялся воровства!
– Да чего еще смыслит дитё! – возражала мать.
– Ничего! Пускай запомнит, чтобы и в мыслях боялся вором быть… а то этот Таторка…
У крыльца смирно сидела Дамка на привязи. Отец отвязал ее и, чтобы она не вырвалась из рук ребенка, обвязал свободный конец веревки около пояса Вукола.
– Сам и веди ее, да помни, что она воровка, поделом вору и мука!..
Вукол с недоумением слушал отца, не понимая, зачем они идут к кузницам, но идти туда с отцом было лестно. Вукол бывал уже там, это близко за их домом, на задах, на берегу реки.
Дамка прыгала около Вукола, пытаясь лизнуть его в лицо. Завидев это шествие, откуда ни взялись ребятишки, увязавшиеся следом, в некотором отдалении.
По случаю праздника в кузницах не работали.
Против каждой из них стояли столбы для ковки лошадей. Под кручей блестела река, излучиной подходившая близко к задам домов. С колокольни несся веселый трезвон колоколов.
Отец коротко привязал Дамку к одному из четырех столбов и, взяв Вукола за руку, повернул назад. Пройдя шагов двадцать, он остановился и снял ружье.
– Стань позади! – сурово сказал он сыну, – и не пугайся – сейчас выстрелю!
Вукол стоял позади, со страхом смотря, как он поднял ружье, приставил ложе к плечу, и не понимая, зачем и куда отец хочет стрелять. Грянул выстрел, из ствола вылетел огонь. С дымом запахло чем-то острым. Вукол побледнел, губы его задрожали.
– Ну, вот и все! – сказал отец, опуская ружье.
Сквозь пахучий дым видно было, как на земле у столба трепыхалась Дамка.
Не помня себя, Вукол побежал к ней. Дамка дергалась всем телом. Из ноздрей ее струилась кровь. Вукол громко завизжал, упал на нее, обнял за шею.
– Дамка! Дамка! – кричал он… Спазмы сжали его горло. Слезы застилали свет. В глазах потемнело. Когда отец поднял его на руки, лицо ребенка дергалось…
