скачать книгу бесплатно
Медленно, осторожно отвёл за спину перегородившую дорогу ветку. Самопал наготове.
Вот и сосна. Шаг. Ещё шаг. Застыл.
– Сидит.
Зажал Тарзана между ног, чтоб не вспугнул птицу. Вынул спички. Вставил самую лучшую спичку под проволоку – «запальник». Просунул ружьё сквозь сосновые лапы, прицелился. Руки дрожат. Спокойнее. Шаркнул коробком о спичку. Взметнулось пламя. Я покачнулся и повалился в снег.
Я не плакал. Я даже не чувствовал боли. Меня сковал ужас.
Глаза…
Мне выжгло глаза. Я протирал их снегом. Поднимал пальцами веки. Тьма.
– О-сле-еп?!
Я испуганно вскочил и бросился бежать. Запнулся. Упал. Больно ударился плечом о ствол дерева. Пополз на четвереньках. Остановился.
Куда я? Что со мной?
В голове гул. В ушах звон, лицо в огне. Нестерпимая резь в глазах.
– Ослеп!
Я зарылся головой в сугроб и заплакал.
Вдруг кто-то потянул меня за подол пальто. Я сжался.
Лязг зубов. Повизгивание.
– Тарзан!
Я схватил его и прижал к себе.
– Ты не убежал, да? Ты не бросил меня, да?
Тарзан вырвался и снова потянул меня за подол пальто, заурчал.
Я тревожно сел.
– Тарзанка, что ты?
Собака обнюхала моё лицо и сердито затявкала.
Превозмогая боль, я поднял пальцами веки. Блеснул мутный свет и, дрогнув, погас. Мелькнула надежда, и тут же обуял страх. Куда, в какую сторону идти?
Встал.
Тарзан радостно заскулил и запрыгал. Упёрся передними лапами в мою грудь, лизнул мой подбородок. Я поймал его, нащупал на шее верёвку. Он только этого и ждал. Верёвка натянулась.
– Тарзанушка, умница.
Я понял, что он выводит меня из лесу домой.
В деревне моё появление взбудоражило всех не меньше, чем пожар.
Подбежал запыхавшийся Гринька.
– А ружьё где? – И замолк. Заикаясь спросил: – Разорвало?
– Не знаю.
– Наверно. У тебя всё лицо вздутое и как чугун…
– Чёрное?
– Тише. Отец твой.
У меня задрожали ресницы.
– Папа…
Отец взял меня на руки и быстро зашагал.
– Глаза-то хоть видят?
– Немножечко, пап.
Отец помолчал.
– Непутёвый ты уродился. В меня, что ли?
– Наверно, пап.
– Похоронишь ты свою мать заживо.
– А ты не говори ей, пап.
– Я не скажу. Твоя голова ей всё скажет.
В больнице врач открыл мне правый глаз, и я увидел печальное лицо отца. Врач спросил:
– Видишь?
– А как же.
Открыл второй глаз.
– Видишь?
– Слеза текёт.
– А свет?
– Свет вижу. Жёлтый.
– Счастливо отстрелялся, охотник.
Гринькины тревоги
Болел я до обидного недолго. Все люди болеют как люди, а на мне заживает, как на кошке. Не любит меня хвороба, да и только. Иногда вроде бы и подцепишь грипп, нос уже завалит – дышать нечем. Ещё бы самую малость – и можно в школу не ходить. Так нет. Чихнёшь раза два, высморкаешься как следует – и всё прошло. И голова никогда не болит. Ну что это за голова! Вон у отца чуть ли не через день в висках стучит. А у меня хоть бы разок стукнуло.
И так вот всегда.
Кому охота похворать – не хворает, а кому страсть неохота – из больницы не вылазит.
Мать как-то порезала хлебным ножом палец на правой руке, так целый месяц охала. Палец неделю нарывал, неделю прорывался нарыв, а потом прорвался и две недели подживал.
Ежели бы у меня так-то.
Но у меня так не болит. А то бы я весь ходил в болячках.
Однажды, верно, и у меня вскочил чирей. Огромный такой. Но бестолковый. Выскочил не на пальце и не на ноге, а на шее. Нашёл тоже место. Какой от него прок на шее-то? Только учителям в школе радость. Преподаватель по литературе посмотрел тогда на меня и многозначительно изрёк:
– И от фурункулов, оказывается, бывает польза великая.
После урока он подозвал меня к столу и всё внушал, что чирей-де трогать никак нельзя, а резать и тем более. Что яблоку необходимо назреть, тогда оно упадёт само.
Но я не послушался совета и тут же сходил в больницу. Охота больно сидеть на уроках истуканом.
– Разрезал всё ж таки? – строго спросил учитель на другой день, когда я обернулся на заднюю парту.
Я встал.
– Разрезал, Пал Петрович.
– Оно и видно. Садись.
– Он уж подживает, – улыбаясь во весь рот, сообщил я.
– А жаль.
Класс всколыхнулся от хохота. Но я не обиделся. Пал Петрович – он шутник. Его все любят. И я тоже, хотя и живём мы с ним не особенно дружно. Я-то ничего. Он что-то всё сердится.
В прошлом году он задал нам на дом прочитать «Тараса Бульбу» и рассказать своими словами. А я не прочитал. Почему? Не помню. И конечно, он меня вызвал к доске, спросил:
– Понравилось произведение Гоголя?
– Ещё как, – не моргнув соврал я.
– Рассказывай.
– Чего?
– О чём читал.
– О Тарасе, – шепнули с первой парты.
– О Тарасе, – повторил я.
– И что же?
Я молчу, уши навострил.
Шёпот:
– У него было два сына.
– У него было два или три сына. – «Три» я добавил на всякий случай. Я недослышал сколько.
– Что? Повтори-ка.
На задней парте Гринька показал два пальца.
– У него было два сына.
– Так, продолжай.
Я прислушался. Ни звука. Плохо. Начал соображать. Почти все взрослые книжки кончаются женитьбой. Гоголь был серьёзным писателем, значит, должен кончить как и все.
– Что же дальше было?
– Дальше?
– Да.
– Тарас женился на Бульбе.
– О-о-о! – вскрикнул учитель и под громкий хохот выбежал из класса.
Во время перемены в преподавательской раздавались стоны. По классам учителя расходились с опозданием, с заплаканными глазами.
Павел Петрович зашёл к нам за портфелем, сказал:
– Памятник тебе, Щепкин, надо поставить.
Повернулся и молча вышел. С тех пор он часто вспоминал обо мне. Я его, как видите, тоже не забываю.
Не был в школе всего десять дней и уже говорю о нём. А у меня есть события и поважнее.
