скачать книгу бесплатно
– Я не знаю иврита, – Яо не поняла юмора. – В Китае вообще почти невозможно найти человека, который знал бы древнееврейский язык.
Мы вышли к машине – довольно приличного вида «Ситроену». Странно, мне почему-то казалось, что нам придется ехать на каком-нибудь военном джипе.
– Сейчас поедем в гостиницу, вы отдохнете, а завтра с утра отправимся в путь, – сказала мне переводчица.
– У меня одно небольшое дело в Пекине, – я достал из кармана листок с телефоном, – просили передать письмо из Израиля.
– Можете позвонить прямо сейчас, чтобы не терять времени, – Яо достала из кармана мобильный телефон.
Я несколько раз набирал номер, но трубка только что-то недовольно квакала по-китайски. Наконец переводчица приложила телефон к своему точеному ушку – и сморщилась.
– Этот телефон отключен, – пояснила она.
– Значит, придется туда съездить, – твердо сказал я. Мне очень не хотелось подводить своего знакомого.
Яо взглянула на адрес и решительно сказала:
– Мы туда не можем ехать.
– Почему?
– Потому, что это очень далеко!
– Но мне обязательно нужно передать это письмо! – настаивал я.
Яо задумалась, потом сказала:
– Ладно, по плану мы все равно должны выезжать только завтра утром. Но учтите – адрес, который вам дали, находится в очень отдаленном районе Пекина. Поэтому мы оставим ваши вещи в гостинице, и сразу же поедем туда.
– Отлично. Заодно и город посмотрю.
Моя переводчица улыбнулась:
– Путь в этот район пролегает по не самым лучшим местам Пекина. А я хотела сегодня немного показать вам нашу столицу.
– Ничего, – я твердо решил не падать духом. – Посмотрю Пекин на обратном пути.
Наша машина неслась (а кое-где и ползла, застревая в пробках) среди лавины велосипедов. Но и машин тоже было немало! Вообще Пекин, к моему удивлению, оказался современным городом. В центре города оказались новые здания из стекла и бетона, ничуть не отличающиеся от аналогичных строений Тель-Авива или Хайфы. Стандартизация стремительно выкорчевывает самобытность городов, скоро можно будет вообще никуда не ездить, а оставшиеся немногочисленные архитектурные памятники рассматривать с помощью Интернета. Я ожидал, что посреди китайской столицы будут оставлены хотя бы старинные пагоды для привлечения туристов, как это сделано в Токио и Сеуле (я там не был – видел по телевизору), но, видимо, железная метла культурной революции подмела все.
Наконец мы добрались до небольшой гостиницы спартанского типа (по израильским меркам – минус три звездочки), где я оставил вещи, и мы тут же поехали на задворки Пекина – отвозить письмо.
От разницы во времени голова у меня кружилась (в Израиле сейчас должна была быть глубокая ночь). Я взглянул на часы… Черт, сколько сейчас должно быть времени на самом деле? И что мне лучше делать – перевести часы сразу же на Пекинское время, или остаться пока во времени израильском, чтобы адаптироваться?
Наш водитель, молчаливый китаец средних лет, лавировал между велосипедами с потрясающей ловкостью. Яо что-то сказала ему на китайском, водитель только молча кивнул и свернул в какой-то переулок.
– Я попросила его поехать самой короткой дорогой, – объяснила мне переводчица.
– А по дороге у нас нигде не получится покушать? – спросил я, чувствуя неприятное посасывание под ложечкой. «Эль-Аль» кормит хоть и часто, но понемногу, и последний раз я ел в самолете четыре часа назад.
– Тогда лучше сделать это сейчас, – ответила Яо. – Там, куда мы едем, вряд ли можно будет получить что-то приличное.
– Да мне бы хоть чего…
Моя просьба была передана водителю, он резко развернулся (никого при этом, не сбив), и вскоре мы очутились в каком-то таинственном месте, где нас окутало облако потрясающих ароматов съестного характера. Рот у меня моментально наполнился слюной, как у собаки Павлова. Осмотревшись, я увидел, что мы стоим посреди маленькой улочки, вдоль тротуаров, которой расположены лотки, на которых жарится, варится, парится самая невероятная снедь – от обычных копченых уток до спрутов и трепангов.
– Что вам взять? – спросила Яо.
– Сам посмотрю, – захлебываясь слюной, наконец, выговорил я и вылез из машины. Переводчица нахмурила свои очаровательные бровки, но вылезла за мной.
– О, что это такое? – прямо рядом с машиной на лотке жарились на вертеле какие-то малюсенькие птички, размером ненамного больше колибри.
– Это воробьи, – присмотревшись, сказала Яо.
– Осень вкусно! – вдруг заговорил по-русски торговец, заметив мой интерес. И сразу же, сорвав с огня два шампура, протянул мне. Я не смог устоять, и взял их, показывая на пальцах, чтобы он добавил еще два.
Воробьи по вкусу чем-то напоминали перепелок, которых мне приходилось есть в Сочи, только были еще нежнее. Умяв первый шампур (с таким аппетитом, что стоящие рядом китайцы стали на меня оборачиваться), я промурлыкал из Высоцкого:
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев!
– Вы явно не китаец, – засмеялась Яо, когда я буквально за пару минут зверски расправился со всеми четырьмя шампурами.
– Я даже и не кореец, я еврей, – не удержался я от знакомого анекдота. – И вообще это была не собака, а фаршированная рыба.
Мы вернулись в машину, и прерванный маршрут продолжился. Яо тихонько сказала мне на ухо:
– Не надо на улице петь песни Высоцкого. Могут быть неприятности…
У меня глаза полезли на лоб:
– Вы знаете Высоцкого?
– А что тут странного? Миллионы китайцев учили русский язык. И уж тем более знают песни Высоцкого про Китай. Кто-то смеется, но большинству они не очень нравятся.
А тем временем машина, двигаясь по ведущему наружу радиусу Пекина, переходила от бедных слоев к еще более бедным. Из современного центра мы попали в слой хрущевских пятиэтажек, а когда проехали и его, то потянулись совершенно уже разномастные домики, крытые то толем, то шифером.
– Это не совсем Пекин, – извиняющимся тоном сказала Яо. – Тут раньше была деревня, которую мегаполис втянул в себя.
– Как спрут приблизительно, – закончил я.
Шофер несколько раз высовывался из кабины, чтобы уточнить у проходящих китайцев адрес (тут они вполне соответствовали моему представлению о средневековых китайцах – в каких-то лохмотьях и с сандалиями на ногах), и наконец, мы остановились возле совсем небольшого домика, крашеного синей краской. Я вылез из машины, разминая затекшие ноги (поездка продолжалась более двух часов, не считая моего вклада в дело уничтожения воробьев) и закричал:
– Эй, есть тут кто живой?!
Хлопнула дверь, и на крылечке показался опрятный старичок в черных джинсах и куртке-маодзедунке.
– Вы заблудились? – почти без акцента спросил он. – Я всегда рад помочь русским товарищам.
– Надеюсь, что не заблудился, – ответил я, доставая из кармана письмо. – Вы отец Вэня?
Вопрос был чисто риторическим, так как вряд ли в этих краях проживает много людей, владеющих русским.
– Да, а что? С ним что-то случилось?
– Напротив, с ним все в порядке, и он просил передать вам письмо, – с этими словами я вынул из кармана куртки конверт. Старик со всех ног бросился к машине, чуть ли не выхватил письмо у меня из рук и прижал его к груди.
– Пожалуйста, заходите в дом! Чем я могу угостить таких дорогих гостей?
– Благодарю, мы не голодны, а вашим гостеприимством воспользуемся как-нибудь в другой раз – у нас очень мало времени. Но мне ваш сын рассказывал, что здесь неподалеку живет даос, которому якобы двести лет. Я журналист, и мне очень бы хотелось на него посмотреть.
Старик засмеялся:
– Ну, что ему двести лет, он говорил еще в пору моей молодости. Сейчас, должно быть, уже немного побольше. Если хотите, пройдем к старику Сунлину. Он будет рад, особенно, если вы что-нибудь у него купите.
Моя переводчица, присутствовавшая при этом разговоре, явно была недовольна, и, увидев это, отец Вэня что-то сказал ей по-китайски. Она ответила:
– Говорите по-русски, чтобы понимал наш гость.
– Это совсем близко, метров тридцать от моего дома.
Мы пошли по улице (она была даже не замощенной), и вскоре увидели какую-то хибару, состоявшую из прилепленных один над другим этажей. Над дверью красовалась потертая красная вывеска с несколькими резными иероглифами. Отец Вэня толкнул дверь и закричал:
– Господин Сунлин? Вы дома?
Понятно, все разговоры велись на китайском, а Яо их переводила мне шепотом на ухо. Я себя чувствовал так, как будто попал живьем в какой-то китайский боевик.
Кто-то затопотал на лестнице, и со второго этажа спустился старый китаец с усами, бородкой и пышными седыми бровями. Мне почему-то казалось, что даос будет одет в рясу, но на нем были обычные брюки и такая же куртка, как на отце Вэня.
– Проходите, пожалуйста! – закричал Сунлин неожиданно сильным голосом.
Мы вошли внутрь, и оказались внутри какого-то подобия антикварной лавчонки. Вдоль всех стен шли полки, на которых валялись пыльные статуэтки, куски оленьих рогов, какие-то лапы, пластинки с выгравированными знаками (они напомнили мне те, что показывал на лекции бней-бракский раввин). Пока отец Вэня быстро о чем-то лопотал с Сунлином (так быстро, что Яо даже бросила переводить), я рассматривал лавочку. Да, не похоже, чтобы здесь бывало много покупателей.
Одна статуэтка показалась мне знакомой – тощий старик, вырезанный из слоновой кости. Из головы старика торчали настоящие пучки волос. Точно такая же стояла за спиной Муна!
Я взял статуэтку в руки:
– Сколько это стоит?
– Это даосское божество здоровья и долголетия, – пояснил мне отец Вэня, и, переговорив с даосом, заключил:
– За сорок юаней он вам ее отдаст.
– Хорошо… А правда ли, что ему двести лет? Переведите, пожалуйста, вопрос.
Выслушав, Сунлин улыбнулся и ответил:
– Свидетельства о рождении у меня нет. А поверите ли вы на слово бедному торговцу? Вот лучше посмотрите это зеркало – может быть, оно вам понравится.
С этими словами он взял с полки металлическое зеркало, сдул с него пыль, протер рукавом и, держа обеими руками, установил точно напротив моего лица.
Я автоматически достал расческу и начал поправлять растрепавшиеся волосы, после чего спросил:
– Мне предстоит ехать в провинцию Цзянсы. Вы можете что-нибудь рассказать об обычаях этой местности? Говорят, там еще остались даосы?
– Вам нужно ехать – так езжайте, – не очень вежливо сказал Сунлин.
Я попрощался, мы вышли из лавки и вернулись в Пекин. Через день я уже был в уезде Гаунь-син провинции Цзянси. Мы с переводчицей отправились в лес, чтобы осмотреть загадочную местность. Лес бы очень густой – какая-то смесь тайги с джунглями, и через несколько часов Яо куда-то пропала, а я заблудился.
Я ходил по лесу два дня подряд, и никак не мог выйти на какую-нибудь дорогу. Плодовых деревьев мне обнаружить не удалось, так что я ужасно страдал от голода. Хорошо хоть, несколько раз я выходил к ручьям, и утолял жажду чистой родниковой водой.
К исходу второго дня я вышел к каким-то горам, и решил подняться к вершине, чтобы с высоты осмотреть местность и решить, в какую сторону идти. Я начал медленно карабкаться на гору, стараясь выбирать наименее крутые места. Когда я поднялся чуть ли не на километр, то начал накрапывать дождь, и дальнейший подъем стал опасен – легко можно было соскользнуть вниз с намокшего склона.
Поглядев по сторонам, я увидел на склоне горы вход в пещеру, где можно было бы укрыться от дождя и немного отдохнуть. Однако когда я добрался до нее, то пещера оказалась обитаема – недалеко от входа я увидел лежанку, накрытую потертым ковром, стол… Дальше в пещере располагалась вырубленная в скале комната, где на грубо сделанных деревянных полках стояли причудливые стеклянные сосуды с какими-то снадобьями.
Уж не в жилище ли отшельника-даоса я попал? Возможно, он ушел в лес собирать травы, а когда вернется, я смогу спросить у него, как добраться до ближайшего населенного пункта.
Тем временем дождь снаружи все усиливался. Но тут послышались звуки настоящего урагана, и кто-то ворвался в пещеру. Я выглянул из внутренней комнаты, и увидел, что в пещере находится огромная обезьяна, густо поросшая белым мехом. Обезьяна стояла на задних лапах, и была чуть ли не трехметрового роста!
Что это – снежный человек? Но здесь, в субтропиках, не совсем подходящий для него климат.
Обезьяна (вернее, обезьян – это был самец) тоже меня заметил, и вдруг заговорил на русском языке:
– Что ты делаешь в моей пещере?
Его слова звучали прямо у меня в голове, из чего сделал вывод, что обезьян пользуется телепатией (а откуда бы такая тварь могла знать русский язык – посещала, что ли, китайскую школу?).
– Я журналист, – ответил я, – хотел исследовать ваши места, но заблудился, и случайно набрел на эту пещеру.
– А я – дух этой горы, – просто ответил обезьян, не подвергая мои слова сомнению. – Ты забрел очень далеко от обитаемых мест, придется тебе пожить у меня некоторое время, пока какие-нибудь лесорубы или собиратели лекарственных трав не покажутся в наших лесах, чтобы я мог вывести тебя к ним. Сам понимаешь, не могу же я в таком виде отвести тебя в город. А пока ты живешь у меня в пещере, поможешь мне с изготовлением «киноварной пилюли».
Я знал, что «киноварной пилюлей» даосы называют средство для достижения бессмертия. Но зачем она понадобилась горному духу?
– Хоть я и могу жить сотни, и даже тысячи лет, – ответил дух на мой мысленный вопрос, – но, тем не менее, я не бессмертен, и мне когда-нибудь придет свой срок. Конечно, если до этого времени я не изготовлю пилюли бессмертия.
С тех пор каждый день по утрам горный дух улетал, чтобы обследовать леса и горные луга, с которых он приносил нужные ему травы. По вечерам дух возвращался с целыми охапками этих трав, которые мы перебирали, отваривали, процеживали, толкли в ступках… Часто бывало, что от целого снопа травы или вороха листьев оставалось не больше горсти препарата. Обработкой трав в основном занимался я, в то время, когда обезьян рыскал по лесам и полям.
Питались мы только плодами и кореньями, которые приносил дух, а пили чистую воду. Больше всего меня поразило, что духу тоже надо было кушать!
Пока мы ели, или когда я уставал от перетирания трав, горный дух рассказывал мне о пути Дао, о других духах, которые населяют этот мир… Одну пилюлю он обещал дать мне, чтобы я тоже мог присоединиться к синклиту Бессмертных.
Однажды дух сказал:
– Наше средство почти готово. Мне осталось найти еще одну его часть, чтобы мы закончили великую работу. Но эту часть найти труднее всего.
С этими словами обезьян покинул пещеру, и появился только через два дня, волоча с собой мешок, в котором что-то трепыхалось. Каков же был мой ужас, когда дух открыл мешок, и вытряс оттуда опутанную веревками Яо!
– Я нашел эту девушку в лесу, где она что-то искала, – сказал мне дух. – Это последнее средство, которого нам недоставало. Выпусти из нее кровь, процеди, а затем перемешай с той мазью, которая стоит у стены в желтой стеклянной банке. Женская кровь символизирует Инь – пассивное начало природы… Да смотри, не вздумай с ней блудить, а то «киноварная пилюля» станет для тебя бесполезной!
Сказав это, обезьян кинулся на свою лежанку и захрапел.
