скачать книгу бесплатно
А скрипка – молния и пьянка,
И каждый мир – зарница в ней!»
Бальмонту ближе всех оказался А. Н. Скрябин. Поэту были близки идеи композитора о роли искусства и, прежде всего, музыки в духовном преображении человека. Оба утверждали бога-человека как носителя абсолютной воли. Даже образы огня, пламени, солнца занимают в творчестве обоих одно из центральных мест. Названия сборников стихов Бальмонта «Будем как Солнце», «Гимн Солнцу», «Гимн огню» говорят сами за себя:
«Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце
И выси гор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце
А если день погас,
Я буду петь… Я буду петь о Солнце
В предсмертный час…»
О симфонической поэме «Прометей» Скрябин говорил, что ему солнце тут надо, причем, «свет такой, как будто сразу несколько солнц засияло».
Каково же было отношение Скрябина к Бальмонту? Он высоко ставил Бальмонта как поэта, любил его как человека. На письменном столе в святая святых – рабочем кабинете композитора, где создавались его музыкальные шедевры, начиная от Восьмой сонаты, всегда лежали книги поэта – «Будем как Солнце», «Зелёный вертоград», а также книга Асвагоши «Жизнь Будды» с переводом Бальмонта, читанные и перечитанные композитором. Не трудно представить, с каким душевным трепетом взирал на этот стол Бальмонт.
После смерти Скрябина Бальмонт слагает целые поэтические циклы: «Имени Скрябина, посвящение творцу Огня» и «Преображение – музыкой» с посвящением: «Ушедшему, но в сердцах наших сущему, Александру Николаевичу Скрябину».
Пожалуй, Бальмонт, как никто из его современников и друзей, соприкоснулся близко с загадкой скрябинского гения, никто не смог так глубоко и понимающе подойти к идее Скрябина о свето-цветомузыке, как это удалось Бальмонту. Явление это в искусстве было новым, родоначальником его был Скрябин, но Бальмонт был первым, кто постиг идею композитора и провёл первое в истории исследование этого нового направления в искусстве. Убедительным доказательством этому служит книга Бальмонта «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина», вышедшая в 1917 году в Российском музыкальном издательстве С. Кусевицкого.
Эта книга удивительная, хотя небольшая по объёму – всего двадцать четыре страницы. Надеемся, что читателю будет интересно ознакомиться хотя бы с несколькими фрагментами из этого труда поэта: «Творчески мыслящий и чувствующий художник знает, что звуки светят, а краски поют. Кто слушал жаворонка, тот знает, что утренняя его песня не такая, как вечерняя. Солнце правит его песней, солнечный свет входит в звук, рождаемый этим малым птичьим горлом, и утреннее Солнце хранит в себе силу любовной встречи, а вечернее Солнце входит в голос нежно-грустным голосом, поющим «Прощай» и «До свиданья» (Бальмонт К. «Светозвук в природе и световая симфония Скрябина», М., 1917, стр. 14—15).
«Огонь есть свечение и Огонь есть звучание. Огонь есть одна из лучезарных ипостасей Мирового Светозвука. Но в природе всё чётно и всё зеркально. Как свет отражается в зеркальностях души звуком, так звук зеркально рождает в душе светы и цвета. Но, чтобы это было, в душе должно быть магическое зеркало творческого прозрения и природного мироощущения (там же, стр.21).
«Эльф среди людей, Скрябин обладал цветным слухом, как до него им обладал могучий Берлиоз, пламенный Лист, и зиждительно-свежий Римский-Корсаков. Цветовой слух выражается в том, что звуки или певучие суммы звуков, гармонии, тональности сочетаются с ощущением цвето-света… Это способность личная, обособленная. Жёлтый цветозвук Римского-Корсакова совпадает с жёлтым Скрябина. Синий Римского-Корсакова возникает у Скрябина как голубой, а серовато-зеленоватый как синий. Это – тождество, родство и сходство. Зелёный цветозвук Римского-Корсакова возникает у Скрябина как красный. Присутствие отдельной редкой способности у двух самых выдающихся русских музыкантов является как бы первовестью новой человеческой впечатлительности, которая в будущем сумеет создать нерукотворный храм Светозвука. Но для выполнения сложной задачи действенного воплощения световой симфонии Скрябина нет в современности надлежащих условий. То, что сделал в этом смысле наш Большой Театр исполнением Скрябинского „Прометея“, есть не вознесение гениального имени Скрябина, а недостойное искажение пышного замысла. Уже одно то, что колдовское число семь в световой игре было подменено неполномочным три, указует на убогость посягновения. Скрябин повелел напоить светами пространство, которое пронизано игрою его колдующих звуков. Он в замысле ввёл в чарование всю богатую ёмкость простора, а тут, в отгороженном помещении, вместо цветовой семиструнной кифары пытается быть пленительной трёхструнная балалайка… Сочетание света именно с музыкой Скрябина неизбежно, ибо вся его музыка световая. В музыкальном творчестве Скрябина жил Восток. Потому его музыка нравится людям Востока, которые в общем совсем не чувствительны к Европейской музыке, или же ощущают её враждебно. Скрябин, не переставши быть Европейцем и Русским, был Индусом, как о нём кто-то сказал. Он угадал Восток, воздух которого всегда исполнен симфониями света» (там же, стр. 21—22).
И далее в высшей степени поэтично, «высоким штилем» пишет Бальмонт о Скрябине: «После того, как целый год я был в Океании, на Яве, на Цейлоне и в Индии, я вернулся в Париж. Вскоре после этого я приехал в Москву и здесь увидел Скрябина. Эта встреча навсегда сохранится в моей душе, как видение ослепительной музыкальности. Это было видение поющих, падающих лун. Музыкальных звёздностей. Движение Огня. Прорывы Солнца. Откровение, дошедшее с другой планеты. Певучая озарённость самого воздуха, в котором двигался этот пленительный ребёнок богов» (там же, стр. 22). Как и вся культурная Москва, Бальмонт был восхищён Скрябиным-исполнителем собственных сочинений. В те времена об этом много писали газеты, журналы. Но так, как сказал об этом К. Бальмонт, не смог сказать никто:
«И шли толпы. И был певучим гром,
И человеку Бог был двойником —
Так Скрябина я видел за роялью».
Так говорить, так воспринимать творчество и личность А. Н. Скрябина не мог никто, и вряд ли когда-либо скажет: такому, как Константин Бальмонт, еще нужно родиться!
Бальмонт-замечательный переводчик, чувствовавший душу авторов, он сопровождал статьями и комментариями таких авторов, как Эдгар По, Лопе де Вега, Гауптман. Славились его переводы с грузинского («Витязь в тигровой шкуре»), болгарских поэтов, индийских авторов: «Жизнь Будды» Асвагоши, «Сакунтала» древнеиндийского автора Калидасы. Он автор стихотворного перевода «Слова о полку Игореве», а его перевод Кальдерона признан непревзойдённым до сих пор.
Революция опрокинула жизнь большого поэта, оборвала на высокой ноте магию слов. Вот как вспоминает другой выдающийся представитель Серебряного века, изгнанник Борис Зайцев о жизни Бальмонта после революции и его отъезд: «В 1920 году мы провожали Бальмонта за границу. Мрачный, как скалы, Балтрушайтис, верный друг его, тогда бывший литовским посланником в Москве, устроил ему выезд законный и спас его этим. Бальмонт нищенствовал и голодал в леденевшей Москве, на себе таскал дровишки из разобранного забора, как и все мы, питался проклятой пшёнкой без сахара и масла. При его вольнолюбии и страстности непременно надерзил бы какой-нибудь „особе“ – мало ли чем это могло кончиться. Но, слава Богу, осенним утром в Николопесковском (через дом от дома А. А. Грушки, такого дорогого для поэта – авт.) мы – несколько литераторов и дам – прощально махали Бальмонту, уезжавшему на вокзал в открытом грузовике литовского посольства. Бальмонт стоя махал нам ответно шляпой» (Зайцев Б., «Далёкое», Вашингтон, 1965, стр.45—46).
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
