скачать книгу бесплатно
История, в которой что-то происходит
Янос Ли Рувер
Что есть творческий поиск? Янос успешно продает две книги и не может написать третью. Он копается в людях, в ситуациях, в прошлом, в первой любви, в своей голове, в "интересном" – с переменным успехом. Он пытается сочинить историю, в которой что-то происходит.
Содержит нецензурную брань.
Янос Рувер
История, в которой что-то происходит
0. Контекст
Труп лежит на кухне.
Лицо будто задрапировано кровью, уже подсохшей, тёмно-багровой. Кровь под трупом, на кафельном полу, сюрреалистичным пятном, как из карточек теста Роршаха, вызывает ассоциацию с видом раскрытых крыльев.
Я нагибаюсь над телом и пытаюсь понять, кто это. Но всё заволокло тёмными завихрениями в движении, как если яростно зачёркивают чёрным карандашом неугодный рисунок до полной его неузнаваемости.
Это происходит в реальном времени: чем дольше я смотрю, тем больше штрихов поверх.
Я понимаю только одно – это женщина. Беременная женщина с набухшей грудью, мощными голыми бёдрами и раздутыми руками в язвах.
Она вдруг поднимает руку и чертит в воздухе знак.
Она вдруг начинает петь, но получается лишь хрип.
Штрихи исчезают, я чётко вижу кто это.
Она смотрит на меня и тепло улыбается.
Я сажусь на пол и закрываю лицо руками. В темноте, наедине с самим собой мне мерещатся звуки расстроенной игры на скрипке. Мне слышатся искажённые звонки тысяч телефонов. Мне кажется, что в дверь громко стучат.
Я убираю руки.
Её труп лежит на кухне.
В том же положении, что и лежал. С опухшими конечностями, как у утопленника. С огромным вздутым животом, в котором шевелится, захлебываясь смертью, нерождённый ребёнок. Многочисленные порезы на её белой коже. Огнестрельное ранение – обгорелое пятно вокруг отверстия под прикрытым глазом. Запах формалина, запах пороха смешанный с вонью металла, запах огня, опалённого мяса.
На кухню заходит человек с синими глазами. Он пытается что-то у меня узнать. Тормошит меня и спрашивает, спрашивает, спрашивает. Я вяло отталкиваю его. Махнув на меня, он поворачивается ко мне спиной.
Мне дико больно в области затылка. Кромешная боль застилает всё вокруг, погружая в белый шум. Я падаю на пол, хватаясь за голову. Всё – лишь бы только эта боль отпустила меня. Мои руки оскальзываются по холодному кафелю – я касаюсь липкой крови. Я ползу на четвереньках под тонкий громкий свист. Мне хочется уползти подальше, но ничего не выходит. Я кричу, выныривая из небытия, и открываю глаза.
Воображаемый голос шепчет мне: «И ребёнок её во чреве… Чистый… Мёртв…».
Человек с синими глазами умирает, упав на её труп. На его черепе сзади – бездонная дыра. Его предсмертные конвульсии напоминают оргазм. Он дёргается, трогая её мертвое тело, задирая ей платье, сжимая её бёдра, обливая её свежей кровью, пока не замирает.
Ублюдок вонючий.
Я навожу порядок. Если меня обделили смертью и смыслом, то остается сделать хотя бы это: навести порядок.
Мне кажется, они смотрят за мной в окна. И поэтому – я стараюсь всё сделать наиболее художественным способом: не торопясь, манерно, но как можно более лаконично и информативно.
Перепечатав часть текста, Янос взглянул на получившееся.
Он снял очки, положил их на стол. Встал со стула, прошёл широкими шагами из комнаты в комнату. Постоял у большой синей доски с кучей развешанных листов с таблицами. Вытащил телефон. Перечитал сообщение от Эвы.
«Не жалей об этом».
Положил телефон обратно в карман.
Подошёл к столу, взял очки, рукавом рубашки оттёр со стекла свой отпечаток, разглядывая его на свет. Сел на стул.
Перепечатал текст снова. Взглянул на получившееся.
Перепечатал снова.
Снова.
И снова.
1. О ворохе сотворённом
«Если первая книга – это поиск троп в болотах лукавства перед читателем, то вторая – это уверенная поступь по асфальтированному покрытию прямо к сердцам уже завоёванных читателей…» (Эльдар Светов, главный редактор).
«Я думаю, продемонстрированный нам блестящий взлёт – не что иное, как удача. В одном месте и в одно время столкнулись те обстоятельства и люди, что привели к странному успеху. По крайней мере – первая книга точно. А вторая – мастерство на лаврах первых плодов» (Роб Рубинштейн, режиссёр).
«Напишу ли я что-то ещё? Наверняка, да. В планах есть несколько интересующих меня, и, надеюсь, остальных, тем» (Янос Рувер).
«Это нельзя назвать одной голой удачей. Это кропотливый труд, как писателя, так и издателей. Маркетинг, интеграция в другие сферы, мерчендайз, переводчики, редакторы, рядовые ритейлеры, оптовики. Многие вовлечены в этот процесс. Безусловно, на начальном этапе нам повезло со многим: вера отдельных людей в Яноса и их помощь, но нельзя исключать и усилия многих и многих людей в этой и смежных сферах, благодаря которым нам сопутствовало признание, как творческое, так и коммерческое… Вспомните остальных – разве им не помогла в начале капризная фортуна?» (Илья Роев, агент и близкий друг Яноса Рувера).
«Она, муза вдохновения, коварная штука. Сегодня ты работаешь 24/7, а через неделю ты прозябаешь в прокрастинации. Не стоит давить. Всё получится, дайте только время. Пусть и говорят, что вдохновение – ерунда на постном месте и нужна дисциплина, в нашем случае – даже идеальные условия и жёсткая дисциплина не дают плодов» (Бен Кремер, критик).
«Вернётся ли наш писатель к своему ремеслу? Думаю, да. Он глубокий человек, ему ещё есть что сказать. Ну, или, в крайнем случае, у него кончатся деньги…» (Инга Майер, телеведущая).
2. Апартаменты
– Меня зовут Янос и у меня… кризис, – я замолкаю, оценивая произведённое впечатление.
Воображаемым шёпотом с невнятной интонацией раздаётся:
– Тебе… Нужно побриться…
Я смотрю на тусклый солнечный свет, пробивающийся сквозь плотные шторы. Смотрю на мигающий огонёк монитора.
Синий периодический.
Подхожу к столу, на котором в хаотичном беспорядке лежат кипы исписанных черновиков. На них стоят заляпанные кружки, стоит особняком пустая тарелка. Под столом – мусор. Пахнет затхлым.
Это всё примятый ворс ковра.
В голове будто монолитные столбы вдавливают мозг куда-то вниз. В темноту обречённости. В панику. В апатию.
– Наведи… Порядок?..
– Где? – уточняю я после долгой паузы.
Мне никто не отвечает.
Я иду в ванную. Из пыльной вентиляционной решётки слышатся эхоподобные утробные звуки: шум воды и припадочный соседский лай металлическим звоном из тёмной трахеи вроде бы приличного многоэтажного дома.
Слишком долго я в тишине и с самим собой. Слишком пусто в жизни. Оттого это и происходит.
Заблуждаюсь ли я в этом вопросе? И любит ли писательство тишину?
– Однозначно на этот вопрос никто ответа не даст, – говорю я своему отражению и с силой тычу в него бритвой. Моё отражение покрыто засохшей зубной пастой, разводами от пальцев по грязному зеркалу, отпечатками подмывающихся шлюх.
Оно недоверчиво смотрит на меня, ожидая подвоха.
Я открываю кран, и на меня нападает кашель. Он выворачивает меня наизнанку. Заставляет изгибаться в припадке. Упираться в холодную белую раковину и фокусировать взгляд на тёмном отверстии слива.
Выблеванные лёгкие кусочками окропляют ровную керамическую поверхность. От каждого кусочка медленно стекает вниз густая кровь. Через мгновение в раковине оказывается желтоватый желудок и ворох органов. Они шевелятся, от них идёт едкий дым. Я ворошу в кровавой каше рукой, стараясь найти что-то стоящее, но ничего не нахожу.
Кашель отпускает меня. Белая керамическая поверхность чиста. Она бьёт по глазам отражением света яркой лампы. Тёмное бездонное отверстие слива пялится осуждающе.
Я выравниваю дыхание, поднимаю глаза вверх – моё отражение пытается мне улыбнуться, но у него ничего не выходит.
«Эм-эм-патия», – чинно раздаётся соседский лай в глубине бетонных стен.
3. Очистительная станция
Уборка заняла меньше часа.
Солнце, которому больше не препятствуют, освещает комнату ярко, наполняя её вычурным жизнелюбием. Ровные углы опустевшего стола. Голые, строгие. Олицетворяют порядок. Чрезмерная лаконичность комнаты теперь нагоняет тоску и ещё большее желание не работать.
– Надо пройтись, – говорю я себе.
Говорю неуверенно, совершенно не с той интонацией, какая звучит в голове. Не так, как это будет выглядеть в печати. Они даже не подозревают, не ценят эти плюсы инструкции к воображению, являющиеся минусами в работе составителей. Но кичась своим эго – они хотят быть режиссёрами в полной мере.
Не выйдет.
Ведь мне всё по плечу.
Холодная, пробирающая до костей сырость. Большой цветастый двор, забитый машинами, суетящимися людьми, кричащими детьми, спортивными площадками, аккуратными урнами, приятными вывесками.
Я сажусь на лавочку.
Мне хочется резко встать и бежать. Мне хочется остаться на месте. Мне хочется исчезнуть. Мне хочется объять всё вокруг. Мне хочется с кем-нибудь поговорить. Долго и обстоятельно изложить свои мысли. Упорядочить их под чьим-то контролем.
По кирпичикам построить свой порядочный дом.
По клеткам тетрадным расчертить свои таблицы.
По пунктам составить списки.
Я вытаскиваю блокнот и записываю текущие планы. В моей голове эти планы радужны, имеющие сотни оттенков и множественные вариации. Но на белоснежных листочках они блеклые и совсем не впечатляют.
Я смотрю на свой балкон. Высоко. Но не примечательно. Этаж восемнадцатый, если считать помещения под первым жилым как за отдельный этаж.
Переезд сюда, в современный элитный район, в отдельную личную жилплощадь своей переменой должен был подстегнуть к чему-то новому в ощущениях к жизни. Покупка допотопной печатной машинки, придвинутый к панорамному окну стол – к новому в творческом плане. Смена окружения, тотальная занятость, а после – тотальная бездеятельность («перерыв») – к новому в штрихах вдохновения. Но никак не к полной деградации и тупику. Ведь когда-то, в прошлой жизни, стеснённые обстоятельства, неуютное место, окружение не давали писать «как надо». Унылый серый двор старой тесной квартиры претил вензелям одухотворённого пера. Суматоха жизни мешала в полной мере раскрыться всему и всему внутри. Отсутствие стола у панорамного окна, лишних денег и старой печатной машинки плохо влияло для сотворения великого и вечного.
– Мда, – подытоживаю я вполголоса, растирая глаза.
Первая книга выродилась под давящим валом бытового катка, проезжающего по пальцам. Она год за годом по словосочетанию, рождалась под крики соседей в комнате, под шум рабочих звуков на странных местах, под гогот окружающих и ненависть к себе. Вторая, вслед за первой, писалась в нервных поездках, урывками, отпечатываясь в блокнотах, на салфетках, мятых листах, в битых файлах на подвисающем ноутбуке.
Сейчас бы они получились глубже, осмысленней, детализированней. Более правдиво и лаконично. Но сейчас это не нужно.
Повтор за повтором.
ОПЯТЬ.
– Остановись…
Свежий воздух бьёт по мозгам. Скрип качелей и шум детей с их суетливыми взрослыми вдохновляют на новый виток триллера ощущений. Я звоню своему агенту и прошу приехать. Илья будто немного озадачен. Он соглашается заехать в течение дня.
Я пытаюсь понять его чувства и мысли. Меня охватывает волна приятного его удивления, я вижу расписание его дел и попытки втиснуть в тесный график поездку ко мне.
Илье кажется, что я закончил работу по третьей книге.
Но всё совсем наоборот.
С удовлетворением садиста, смешанного с досадой неудачника я поражаюсь своей подлости – подлости разрушить это его приятное ожидание.
Нерациональный материально, но рациональный, скорее морально – бунт. В чём его причины, психологические эксцессы и каково его второе дно – сил и искреннего желания разбираться нет.
Ко мне подсаживается парень в белой толстовке. Он узнаёт меня и бесцеремонно просит повторить шутку из рекламы, в которой я недавно снялся. Я говорю ему, что он обознался и ухожу, бессознательно жалко улыбаясь.
Рядом с домом большой парк. В нём выдают напрокат велосипеды. Я беру один на пару часов и выруливаю на пустующую дорожку. Холодный ветер бьёт по костяшкам пальцев, переключающих скорости. Приятная боль в мышцах ног с непривычки. Шорох шин по шершавой поверхности дороги убаюкивает. Треск подшипников погружает в оцепенение.
Множество начинающих рыжеть деревьев проносятся мимо. Переход ослепительного заката в сиреневую темноту фатален, безвариативен. Это чувство отвратительно. Чувство предопределённости без возможности остановки процесса.
Разговоры людей смешиваются в разорванные отголоски. Костюмы людей смешиваются в лоскуты одеяний большого Гражданина. Я сную под ногами этого Гражданина. Мне не даёт покоя Его загадка как Читателя. В чём ваш/Ваш секрет? Что бы ты хотел услышать? Будут ли тебе нужны мои соображения? Хотел бы ты узнать, что происходит?
Я останавливаюсь отдохнуть. Рядом со мной разбитый кривой столб. У столба стоит мужик и держит на поводке собаку, которая суматошно отливает на этот столб, елозя короткой ногой.
Собаку бьёт током. Резкий удар тока – ослепительная вспышка, громогласный хлопок и аппетитный запах палёного мяса. Мужик недоумённо оглядывается, тянет к себе оборванный поводок. Потом он ищет виновных, выуживает информацию, делает выводы, проводит допросы и следствия. А в конце выясняется, что этот мужик работал здесь электриком n-лет назад. И именно он допустил то, что этот старый столб забыли отключить от общего питания. Мужик напивается, приходит сюда среди ночи и падает на оголённые провода, которые так и торчат тут.
Неконцептуально.
А если мужик был зоофилом? Нежным и любящим.
