скачать книгу бесплатно
– Присаживайся, моя хорошая, – продолжая посмеиваться, сказал узбек и привычно устроился на протертом ковре. – Пей, хотын. Зеленый чай нервы успокаивает. Пей, солнышко, не стесняйся… Как тебя зовут?
– Леля, – прошептала она, беря пиалу трясущимися пальцами. – Леля Петренко…
– Ну-у, понимаешь, чего ты как маленькая? Леля… Первый раз вижу такую несмелую. Русские женщины, понимаешь, нахалки, а ты – как маленькая, честное слово… А ведь большая?
– Большая, – кивнула она, не поднимая глаз. – У меня такой характер. Извините.
– Йе! – И он покачал головой. – Зачем извиняешься, глупая? Пей чай, пожалуйста.
– А вы здешний? – спросила Леля. – На гидроузле работаете, да?
– Йок. Не угадала. Я председатель колхоза «Заветы Ильича». Бо-ольшой начальник! – И он опять рассмеялся, сверкая зубами. – Хлопок выращиваю. Пошли в гости? Тут рядом, пять минут. Вон мой «газик» стоит.
Но Леля отказалась.
А он стал расхваливать свой колхоз, свой дом, а самое главное, самое потрясающее – своих трех жен. Для каждой нашел ласковое словечко. Леля была шокирована.
– Как же это… три жены… разве так можно? – испуганно прошептала она.
– Почему нельзя? Я их не обижаю, они меня любят.
– Но закон…
– Закон есть разный. В паспорте одна жена записана, старшая. А в жизни – три. Думаешь, неправда? – И он строго посмотрел на нее. – Зачем мне тебя обманывать?
– Но как же так… – Леля совсем растерялась. – Тем более, вы – председатель колхоза…
– Тем более! – насмешливо повторил узбек. – Вот именно, глупая – тем более.
– Это же… нехорошо.
– Йе! Почему нехорошо? Очень хорошо! Одна жена – плохо, две жены – лучше, три жены – хорошо. Якши. Понимаешь?
– Вы смеетесь… вы меня просто дразните, – обиделась Леля.
– Почему не веришь? Приезжай в колхоз – познакомлю со всеми женами. Нам очень хорошо, честное слово. Дружные женщины. Подружки, понимаешь?
– Н-не понимаю…
– Эх, какая ты. Ну, подумай – кому это плохо? А? Мне плохо? Нет. Им плохо? Нет, им хорошо, я их не обижаю. Колхозу плохо? Нет, мы план перевыполняем, переходящее знамя района три года держим, никому не отдаем. Понимаешь? Леля сделала жалобное лицо, промолчала, вздохнула.
– Как вас зовут? – запоздало спросила она.
– Камиль. Меня зовут Камиль. Уже сорок два года – Камиль. Ты на меня сердишься, да?
– Нет, но мне как-то странно… все-таки, это нехорошо. Ведь за многоженство могут наказать?
– Ой, напугала! – всплеснул он руками. – Ой, бедный я, несчастный я преступник… Как это по-русски? Ага – сквозь пальцы! Слышишь меня? Все смотрят на это сквозь пальцы.
– Все равно – нехорошо. Не по-советски…
– Послушай, – сказал Камиль без улыбки, но глаза его смеялись. – Послушай и подумай. Мать любит своих детей, правда? У моей матери нас было одиннадцать – и она всех любила одинаково, ты слышишь? А у меня – всего три жены. Так разве не хватит моего большого сердца и на четвертую? А? – И Камиль захохотал, и от радости даже опрокинул пузатый фарфоровый чайник.
– Это унизительно… для женщины… – промямлила Леля. Она боялась постигать такие ужасные порядки.
У Лели был детский ум, думать она почти не умела, и все ее редкие мысли возникали в форме картинок. У обычных людей в голове мысли, а у Лели – картинки. Иными словами, она была почти дурочка. Однако, несмотря на свою простоту, Леля долго сомневалась и не верила многоженцу Камилю. А он слишком уж складно расписывал ей преступную свою жизнь, заговаривал зубы, бескорыстно потешаясь и ничего не желая добиться. Хотя насчет трех жен – чистая правда. Не врал.
– Э-э, однако, уже поздно, – сказал, наконец, Камиль, взглянув на часы. – Мне пора.
Он ловко-упруго вскочил, поиграл плечами, поправил тюбетейку на стриженой голове, подмигнул Леле лукаво и пошел прочь, чуть покачиваясь на кривоватых ногах.
Когда Камиль ушел, Леля долго и невнятно о нем думала. И потом, в автобусе, думала, и вечером думала, и ночью просыпалась и думала. То есть не думала, а просто – видела одну и ту же пугающую и заманчивую картинку: худой черный Камиль в тюбетейке, стоит, покачиваясь на кривых ногах, скалит белые зубы и беззвучно и бесконечно хохочет.
На другой день, после ужина, Леля вышла к фонтану. Она была в странно-возбужденном состоянии. Желтую кофту зачем-то надела, с каким-то бессознательным наивным расчетом. Присела на скамейку и стала смотреть на подсвеченную воду в бассейне. Подошел Камиль и сказал:
– Салям алейкум, Леля.
Она вздрогнула, испугалась и не смогла ничего ответить. Камиль был по-городскому принаряжен – в светлых брюках, розовой рубашке.
– Совсем не рада? – спросил он, упруго присаживаясь возле нее. – Не пугайся, глупая. Я в Ташкент по делам приезжал… Иду мимо, вижу – ты сидишь, скучаешь. Не сердись, пожалуйста.
Леля молчала, приходила в себя.
Ей было и страшно, и хорошо. Ничего не могла понять. Камиль что-то говорил, шутил, подшучивал, а она ничего не слышала, не видела, не думала. Он как бы между прочим пригласил зайти в ресторан. Она не хотела, стеснялась, отказывалась, но Камиль уговорил.
Сели за неудачный столик – рядом с оркестром. Было очень шумно. Камиль заказал бутылку шампанского, двести граммов коньяка, фрукты.
– Зачем все это? – сказала бессмысленно Леля, когда оркестр ненадолго умолк.
– О чем ты? Не понимаю… – Камиль пожал плечами. – У меня, хотын, сегодня большая радость. Достал для колхоза три новых пресса. Хлопок давить – понимаешь?
Он разлил в бокалы шампанское. Лелю никто еще не угощал шампанским – и она решила попробовать.
– За вашу удачу, – сказала она и выпила почти полный бокал. – Ой, как вкусно! Я и не знала…
– Пить всегда вкусно, – подтвердил Камиль, кивая, и налил себе коньяку. – Понимаешь, хотын…
– Нет-нет-нет, вы мне вот что объясните, – перебила Леля, – вы зачем мне голову морочите? Прессы какие-то придумал… Зачем обманываешь? – И она погрозила ему пальцем.
Камиль удивился, но тут же понял, что Леля просто опьянела.
– Я не обманывал, – сказал он. – Я доставал прессы. Клянусь аллахом и третьим, решающим годом девятой пятилетки.
– У, какой противный, – капризно протянула Леля. – Ужасно противный Камиль. Налей мне еще шампанского!
– Пожалуйста. Пей, солнышко. Давай выпьем за здоровье твоего мужа… Как его зовут?
– У меня нет мужа, – и она хихикнула и опять погрозила пальцем. – У-у, противный.
– И не было?
– Не было…
– Ну, а жених есть?
– Нет. У меня никого нет, – тихо сказала Леля, и вдруг всхлипнула: – У меня совсем-совсем никого нет!.. У всех кто-то есть, а у меня – никого! Я одна, понимаешь? Меня никто не любит! Я старая дева!
– Что ты, джаным, что ты? – ласково погладил он ее по плечу. – Не надо так… Успокойся, пожалуйста.
– Меня никто не любит! Я дурочка! Меня так все и зовут: Леля-дурочка… Я же знаю!
– Эй, зачем ты так? Зачем себя обижаешь? Почему – дурочка? Это неправда, ты хорошая, честное слово. Симпатичная… и совсем неглупая…
– Спасибо, спасибо, спасибо, – забормотала она. – Слушай, Камиль… женись на мне!
– Эй, женщина… что ты говоришь?! – испугался он. – Как я могу на тебе жениться? У меня есть три жены.
Леля залпом выпила второй бокал шампанского, отдышалась.
– Я буду четвертой, – сказала она. – Слышишь? Я буду твоей четвертой женой.
– Ты совсем пьяная, – нахмурился Камиль. – Не пей больше – пожалуйста.
Леля заплакала.
А он смотрел на нее и удивлялся – таких глупых женщин он никогда еще не встречал. Он уже пожалел, что пригласил ее в ресторан, и подумал о том, как бы теперь отвязаться.
– Значит, не хочешь? – спросила она, всхлипывая. – Не хочешь, чтобы я стала твоей четвертой женой?
– Это не так просто, – медленно сказал Камиль, – это очень непросто… – И вдруг он придумал: – Слушай! Я согласен! Но к свадьбе ты должна соткать сюзанэ…
– Что? Сю… су…
– Ну, это такой ковер… называется – сюзанэ. Понимаешь? Вытки по шелку цветной узор – двух красивых павлинов. Это будет твой калым… Ага? И тогда я женюсь на тебе. Согласна?
– Согласна! – закричала она так громко, что играющие музыканты на нее покосились. – Конечно, согласна! Когда я была маленькая, мама учила меня вышивать – гладью, мережкой, болгарским крестом… А ты – как хочешь?
– Не знаю, – и Камиль слегка раздраженно пожал плечами. – Ты уж сама должна справиться. Сделаешь сюзанэ с павлинами – будешь моей женой.
И он с трудом подавил зевок.
– Я сделаю, сделаю! – Леля захлопала в ладоши. – Обязательно сделаю… А ты не обманешь?
– Обижаешь, Леля. Слово джигита.
– Ха-ха-ха! – засмеялась она. – Слово джигита… как смешно! Ну, значит, договорились. Я сотку тебе эту, как ее?.. Сю… су…
– Сюзанэ.
– Вот-вот. Сделаю. Давай, выпьем еще!
– Йок, – отказался Камиль. – Больше не надо. Пошли.
Ему хотелось поскорее расстаться с глупой женщиной. Ох, тяжко на нее смотреть, горько слышать ее восторженный голос…
А Леля вскоре уехала в Кырск. Камиль, говоря о женитьбе, разумеется, был уверен, что Леля протрезвеет и не вспомнит о его обещании – не поверит же она всерьез в эту сказку про сюзанэ… А ведь она – поверила.
Поверила и думала с тех пор только об этом. То есть не думала, а постоянно видела такую картину: блестящий черный ковер с золотыми и красными цветами, а в центре – два роскошных павлина с распущенными хвостами.
Несколько дней Леля занималась тем, что бегала по магазинам и покупала шелковые ткани и разноцветные нитки. Ходила в библиотеку, перелистывала альбомы и монографии, искала подходящие орнаменты. Достала старинную книгу, в которой описывалась сложная ковровая технология. Наконец, заказала маленький ткацкий станок. Потратила уйму денег, влезла в долги. Когда все необходимое было готово, Леля принялась за работу. Ткать было трудно, станок часто ломался, нитки рвались. За первые два месяца она почти ничего не успела сделать. Но потом наловчилась, набила руку, и работа пошла быстрее. Всю зиму Леля ткала сюзанэ. Приходя с дежурства, сразу садилась за станок и просиживала до глубокой ночи, пока не засыпала за работой. Ткала терпеливо и вдохновенно, торопясь и томясь в ожидании блаженного дня окончания великой работы.
К весне все было сделано. Леля никому не показывала сюзанэ. Она взяла отпуск без содержания и поехала в Ташкент. Разыскала тот самый колхоз, председателем которого был Камиль.
Когда Леля зашла в правление и спросила, где председатель, какой-то старик на деревянной ноге ей ответил:
– Я председатель. Салям алейкум.
– Салям… – начиная пугаться, сказала она и воскликнула: – А где же Камиль? Разве не он председатель?
– О-хо-хо, – старик горестно покачал головой. – Не говори об этом человеке, хотын… Ты ранишь мое сердце.
– Что случилось? – бледнея, прошептала она и схватила старика за полы халата. – Что с ним случилось?
– Эй, женщина, ты порвешь мой новый чапан!
– Извините… Что с ним? Он жив?
– Разве я сказал, что он умер? Жив, не пугайся. Камиль сидит в тюрьме, моя хорошая. Он жив.
И старик стал подробно и не спеша рассказывать ей о том, что Камиль поссорился с районным начальством, «зазнался», кого-то обидел, кому-то чего-то не дал, или дал мало… короче, его решили наказать и для этого вспомнили, что он – многоженец. Соответствующая статья в уголовном кодексе была и осталась, в прокуратуру поступило анонимное заявление с конкретными доказательствами и упоминанием всех адресов и фамилий. Так сгорел председатель колхоза «Заветы Ильича» Камиль.
– Где же он сейчас? – тоскуя, спросила Леля.
– А разве я тебе не сказал? В тюрьме, в камере предварительного заключения, – ответил старик и после паузы уточнил адрес.
Леля сидела на узкой жесткой скамье, прижавшись спиной к холодной стене и крепко держа на коленях большой рулон, обмотанный шпагатом.
В этой же слабоосвещенной комнате, на другой скамье, сидели три женщины в черных платках. Они с ненавистью смотрели на Лелю. Они сразу обо всем догадались. Три жены Камиля – они твердо решили, что Леля – дрянь, русская шлюха, подлая потаскуха. Они бы хотели выцарапать ей глаза, вырвать волосы, осрамить ее как-нибудь, оскорбить, обидеть. Однако – терпели. Они сидели дружно и плотно, как три сестры. Дверь распахнулась, вошел надзиратель, а следом за ним – Камиль. Он скользнул взглядом по Леле, не узнал ее, потом подошел к своим женам. А жены торопливо, перебивая друг друга, что-то лопотали-бормотали-выкрикивали. Он им лениво отвечал. Он был очень скучный, Камиль. Леля не заметила следов страдания на его лице – ни тоски, ни обиды, – одна скука. Разговаривали они по-узбекски, и Леля ничего не понимала. Она терпеливо ждала. Наконец надзиратель тронул Камиля за плечо:
– Эй, милок, к тебе еще одна баба. Поторопись.
Надзиратель был русский, но говорил с акцентом.
– Кто эта женщина? – вяло удивился Камиль, посмотрев на Лелю.
Не узнал. Не узнал.
– Ты ему кто? – обратился надзиратель к Леле.
