скачать книгу бесплатно
Педро Парамо. Равнина в огне
Хуан Рульфо
Магистраль. Главный тренд
Пик латиноамериканской литературы начался с романа Хуано Рульфо «Педро Парамо».
«Если бы я написал “Педро Парамо”, я бы не переживал больше ни о чем и не опубликовал бы больше ничего в своей жизни». – Габриэль Гарсия Маркес
Рассказы, вошедшие в состав сборника «Равнина в огне», были написаны с 1945 по 1955 годы, и, несмотря на то что они посвящены проблемам мексиканской глубинки, многие из них актуальны и сегодня. При этом речь идет не только о бандитизме или злоупотреблении властью на местах («Склон Комадрес», «Равнина в огне»), но и таких мексиканских феноменах, как, например, «койотство» – нелегальная переправка эмигрантов в США, ставшая одной из тем рассказа «На Север». Герои рассказов мучительно ищут выход из замкнутого круга нищеты и насилия. В некоторых случаях преднамеренное убийство для целого ряда персонажей является случайным, обыденным. Каждый рассказ Рульфо наряду с социальным прочтением имеет и другое, общечеловеческое – отношения отца и сына, коллективная память, кровная месть, грех, спасение.
Хуан Рульфо
Педро Парамо. Равнина в огне
PEDRO PАRAMO:
© Juan Rulfo, 1955, and Heirs of Juan Rulfo.
+ EL LLANO EN LLAMAS:
© Juan Rulfo, 1953 and Heirs of Juan Rulfo
Сборник «Равнина в огне» (семнадцать рассказов) – перевод Петра Когана
Роман «Педро Парамо» – перевод Елены Петуховой
© Петухова Е., перевод на русский язык, 2024
© Коган П., перевод на русский язык, 2024
© Коган П., перевод на русский язык, предисловие, 2024
© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Введение
Латиноамериканская литература богата великими прозаиками, но лишь немногим удалось добиться того признания, которым читатель, критика и коллеги по цеху наградили мексиканца Хуана Рульфо (полное имя – Хуан Непомусено Карлос Перес Рульфо Вискаино). Скромность и лаконичность в общении, отличавшая Рульфо при жизни, нашла отражение и в его творчестве: писатель опубликовал только три произведения, два из которых в испаноязычном мире по праву признаны классикой. В самом деле, каноническому наследию Рульфо – сборнику рассказов «Равнина в огне» и роману «Педро Па?рамо» – отдали дань признания практически все крупнейшие латиноамериканские писатели.
Произведения Хуана Рульфо стали одними из самых переводимых текстов, когда-либо написанных в Латинской Америке. В 1970 году они были впервые представлены русскому читателю: перевод пятнадцати рассказов «Равнины в огне» и романа «Педро Парамо» был выполнен П. Н. Глазовой и опубликован, с предисловием Л. С. Осповата, в издательстве «Художественная литература» (с последующими переизданиями в 1999 и 2009 годах).
Отклик, который проза Рульфо получила в отечественном литературоведении, однако, несопоставим с тем количеством зарубежных работ о творчестве писателя, которые вышли в свет за последние пятьдесят лет и продолжают публиковаться сегодня. Значительной ценностью обладают посвященный Рульфо раздел в книге В. Н. Кутейщиковой «Новый латиноамериканский роман» (1976), а также статья А. Ф. Кофмана в пятом томе «Истории литератур Латинской Америки» (2005). Заслуживают внимания статьи, в которых проза мексиканца сопоставляется с произведениями европейской литературы: [Мартинес-Борресен 2008], [Светлакова, Тимофеева 2013]. Важно отметить, что одна из немногих работ, написанных о творчестве Рульфо на русском языке, посвящена анализу перевода, выполненного в 1970 году, – речь идет о статье О. А. Светлаковой «Рульфо по-русски: переводы П. Н. Глазовой через полвека» (2017).
Сегодня, спустя пятьдесят лет с момента первой публикации прозы Рульфо в России, необходимость в новом переводе «Равнины в огне» и «Педро Парамо» не вызывает сомнений. Эта необходимость обусловлена, прежде всего, двумя факторами: новый перевод должен, во-первых, соответствовать нормам современного русского языка и стиля, и, во-вторых, учитывать масштабную исследовательскую работу в области творчества писателя, проведенную за последние полвека. Благодаря усилиям ученых (прежде всего, мексиканских) современный переводчик имеет возможность посмотреть на тексты Рульфо в новом, зачастую неожиданном свете. Корректный перевод «Равнины в огне» и «Педро Парамо» невозможен без обращения к целому ряду недавно созданных специализированных изданий: подробной биографии Рульфо[1 - Имеется в виду труд Альберто Виталя «Noticias sobre Juan Rulfo» (2004).], «путеводителям» по творчеству писателя[2 - Особенную ценность представляют два «путеводителя»: первый разработан Фондом Хуана Рульфо [Jimеnez, Zepeda 2018] и содержит, среди прочего, словари реалий «Равнины в огне» и «Педро Парамо»; другой – труд американского исследователя Стивена Болди [Boldy 2016], в котором представлены подробная биография Хуана Рульфо и анализ творчества писателя.], работам, посвященным анализу рассказов и романа[3 - Классическим принято считать труд Франсуаз Перюс «Juan Rulfo: el arte de narrar» [Perus 2012].]. Пользуясь случаем, мы хотели бы поблагодарить Виктора Хименеса, директора Фонда Хуана Рульфо, и исследователя Хосе Мигеля Барахаса за ценные консультации, которые мы смогли получить как при работе над переводом рассказов из сборника «Равнина в огне», так и при составлении настоящей статьи.
В статье мы постараемся познакомить читателя с личностью Хуана Рульфо и обратить внимание на некоторые особенности его творчества, которое, несмотря на скромный объем, предоставляет широкий простор для интерпретаций и размышлений.
Хуан Рульфо: жизнь и творчество
«Но чтобы понять все это, нужно знать, что произошло раньше. Намного раньше. Задолго до того, как родился мальчик»,
– напишет Хуан Рульфо об истории одного из персонажей своих рассказов. Несмотря на то, что, по собственному признанию писателя, в его прозе нет места автобиографизму, Рульфо, без сомнения, относится к числу авторов, жизненный опыт которых отразился на их творчестве самым непосредственным образом. И для того, чтобы приблизиться к пониманию текстов мексиканца, нам необходимо иметь представление о происхождении писателя и о том, как и где прошли его детство и юность.
Родители писателя – Хуан Непомусено (сокращенно Чено, 1889–1923) и Мария (1897–1927) принадлежали к двум кланам провинциальных землевладельцев: Пересов Рульфо и Вискаино соответственно. Дед по отцовской линии, Севериано, был юристом по образованию и держал имение (асьенду) Сан-Педро на юге штата Халиско. Дед по матери, Карлос Вискаино, в конце XIX века основал асьенду в местечке Апулько (муниципалитет Тускакуэско). Пережив расцвет на рубеже веков, имение со временем пришло в упадок, но за лучшие годы вокруг него вырос городок, в центре которого и по сей день возвышается церковь из белого камня – подарок, сделанный местным жителям доном Карлосом, дедушкой писателя[4 - Такая щедрость не должна удивлять современного читателя: штат Халиско (как и многие другие регионы мексиканской глубинки) на протяжении столетий был подлинным бастионом католицизма, так что набожность Карлоса, которую мы могли бы назвать фанатичной, была широко распространена в высших слоях общества провинциальной Мексики того времени.]. Любопытным эпизодом биографии Карлоса Вискаино стала поездка в Рим: в начале 1910-х он отправился туда в качестве паломника и привез на родину копию алтарной картины, хранящуюся в Апулько и в наши дни. В 1914 году в возведенной Карлосом церкви состоялось венчание родителей Рульфо, а в 1915-м – крещение их первенца, старшего брата Хуана, названного в честь деда Севериано. Если бы ход истории ненадолго замедлился, здесь же родился бы и получил крещение сам Хуан Рульфо.
Но к 1917 году, когда мальчик появился на свет, семья уже не могла позволить себе жить в Апулько: в регионе, как и во многих других уголках Мексики эпохи революции (1910–1917), орудовали бандолерос – организованные группы разбойников, приобретшие в ходе революционных событий оружие и политический вес. На юге Халиско самым известным бандолеро был Педро Самора – сподвижник Панчо Вильи, который «разорял, грабил, похищал людей, жег поместья и села, насиловал женщин и убивал без всякой жалости»[5 - Campbell, F., ed. La ficcio?n de la memoria: Juan Rulfo ante la cri?tica. Mеxico: Era-UNAM, 2003, pp. 449–453.]. Чено, в то время де-факто управлявший имением отца и тесно сотрудничавший с представителями местного клира, не мог не сознавать, что следующей жертвой бандитов может стать он сам. Так семья Рульфо была вынуждена перебраться в муниципальный центр – городок Саюлу, где 16 мая 1917 года у Марии Вискаино родился третий ребенок – Хуан[6 - Сам Хуан Рульфо оставил различные (и противоречивые) свидетельства относительно года и места своего рождения. Версия, которой мы, вслед за Альберто Виталем, придерживаемся в настоящей статье, основана, в первую очередь, на данных натальной грамоты писателя, сохранившейся в Саюле.].
Из Саюлы семья – вновь в тщетных поисках безопасности – переезжает в столицу штата, Гвадалахару, но ненадолго: деятельность Чено по управлению имением оказалась невозможна без личного присутствия, и он решает обосноваться в местечке Сан-Габриэль, неподалеку от поместья. Именно в Сан-Габриэле проведет свои первые годы Хуан Рульфо: здесь, вместе со старшим братом, он посещает приходскую школу, основанную другом Чено, священником Иренео Монроем.
Семейной идиллии не суждено было продлиться долго: в 1923 году, когда Хуану едва исполнилось шесть лет, Чено был застрелен во время одного из ежедневных визитов в отцовское имение. Дед Рульфо, Севериано, позже напишет, что убийство было совершено «без конкретного мотива» и назовет предполагаемого преступника: «молодой Гвадалупе Нава». Это имя надолго сохранится в памяти маленького Хуана и позднее окажется «распределено» между ключевыми персонажами одного из наиболее значимых рассказов Рульфо, «Скажи им, чтобы меня не убивали!»: богатым скотоводом и землевладельцем Гвадалупе Терреросом и его убийцей, соседом-бедняком Хувенсио Навой.
В предисловии к единственной на сегодняшний день официальной[7 - Биография была составлена Альберто Виталем при содействии Фонда Хуана Рульфо и вдовы писателя, предоставившей доступ к семейному архиву. Некоторые предыдущие биографии автора (в том числе труды [Roffе 1973] и [Amat 2003]) содержат ряд неточностей и подвергались критике как самим писателем, так и специалистами в области его творчества.] биографии Хуана Рульфо ее автор, Альберто Виталь, упоминает обнаруженный среди неизданных записей писателя фрагмент под названием «Мой отец»[8 - Перевод фрагментов из интервью и испано- и англоязычных трудов – П. Коган.]. Повествование ведется от лица мальчика, который видит сон: на руках у ребенка – олененок, «маленький, как птица без крыльев, теплый, как спящее, бьющееся сердце». Внезапно сон прерывается голосом извне:
«Сейчас уже три часа, и мы принесли тело твоего отца. Его убили сегодня ночью».
Ночью? Какой ночью? В моей жизни нет ночи. В ней нет тьмы. Жизнь живет только днем. О чем ты говоришь?
По меткому замечанию исследователя, «с убийством отца детство мальчика, полное света, сменяется ночью»[9 - Op. cit.] – той самой «ночью, когда он остался один», по названию одного из рассказов сборника «Равнина в огне». Контраст между счастливым, но оставшимся в прошлом детством и инфернальным, полным жестокости и греха настоящим становится одним из ключевых элементов миросозерцания Рульфо, который найдет ясное отражение в смене планов романа «Педро Парамо»: «зеленые холмы» Комалы, где протекает детство главного героя, с годами превратятся в «разоренную, бесплодную землю»[10 - Упомянутый черновой фрагмент обнаруживает явное текстуальное совпадение с одним из эпизодов романа «Педро Парамо»: «Снаружи во дворе – шаги, словно по кругу. Приглушенные звуки. А здесь – женщина, вставшая на пороге, преграждая путь солнцу; между рук у нее – обрывки неба, а под ногами – ручейки света, разлитые по полу, будто затопленному слезами. И снова всхлипы. И снова тихий, но резкий плач, и разрывающая ее тело мука.
Твоего отца убили.
А тебя кто убил, мама?»].
Смерть отца стала лишь первым в чреде испытаний, выпавших на долю будущего писателя. В 1926 году Халиско становится эпицентром вспыхнувшего по всей стране конфликта между правительством и католической реакцией, вдохновляемой консервативными священниками. Этот конфликт, вошедший в историю под названием «Войны кристерос» (1926–1929), был вызван серией антиклерикальных реформ, обозначенных уже в революционной конституции 1917 года: представители церкви больше не могли участвовать в политической жизни страны, религиозное образование упразднялось, а количество священников не должно было превышать одного на десять тысяч жителей. Реализацию этих инициатив взял на себя президент Плутарко Элиас Кальес (1924–1928), издавший в 1926 году декрет о наказании представителей клира за отказ от следования нормам конституции. В ответ на эти меры мексиканский епископат, пользовавшийся значительной поддержкой со стороны населения, объявил о закрытии всех церковных учреждений (своего рода бессрочной забастовке), а позже призвал прихожан к вооруженному восстанию. Новый виток гражданской войны, захвативший прежде всего штаты Халиско, Гуанахуато, Керетаро и Мичоакан, унес десятки тысяч жизней и считается одной из наиболее трагичных вех в истории Мексики в XX веке[11 - В интервью писательнице Елене Понятовской Рульфо признавался, что не поддерживал движение кристерос, а о конфликте отзывался критически: «Я был противником кристерос, эта война всегда казалась мне большой глупостью с обеих сторон – как со стороны правительства, так и со стороны клира» (Campbell, F., ed. La ficcio?n de la memoria: Juan Rulfo ante la cri?tica. Mеxico: Era/UNAM, 2003, pp. 522–540).].
Семью Рульфо восстание кристерос застало в Сан-Габриэле, на улицах которого, по признанию писателя, военные действия зачастую велись настолько ожесточенно, что простые люди были вынуждены днями оставаться дома, чтобы не стать случайными жертвами перестрелки. С этим периодом связан первый в жизни Хуана опыт чтения литературы: в доме семьи Рульфо укрывался от преследований правительства уже упомянутый выше приходской священник Монрой – владелец обширной библиотеки, в которой, среди прочего, нашлось место для множества запрещенных церковью произведений, некогда конфискованных у местных жителей.
В его библиотеке было гораздо больше светских книг, чем религиозных, и именно их я и читал: романы Александра Дюма, Виктора Гюго […] Была одна книга, которая произвела на меня особое впечатление: «Голод» Кнута Гамсуна. Прочитав ее, я сказал себе: «Это и есть литература»
– будет вспоминать Рульфо в одном из интервью[12 - Jimеnez V., Zepeda, J., coord. Juan Rulfo y su obra. Una gu?a cr?tica. Editorial RM-Fundacio?n Juan Rulfo, Barcelona, 2018, p. 26.].
Для братьев Хуана и Севериано война означала, среди прочего, необходимость поиска новой школы: церковь в Сан-Габриэле закрылась, а против светского образования выступала бабушка писателя – убежденная католичка Тибурсия Ариас. Этими соображениями (наряду с общими опасениями, связанными с безопасностью) было продиктовано решение бабушки отправить братьев в Гвадалахару: здесь, вдали от дома, мальчикам предстояло обучаться в интернате «Луис Сильва». «Интернат» в действительности куда больше походил на сиротский приют, методы воспитания в котором Рульфо позже сравнит с тюремными. Писатель не раз признавался, что время, проведенное в интернате, стало поворотным моментом в развитии подростковой психики: «Там я научился одному – унынию»[13 - Soler Serrano, J. A fondo: Juan Rulfo (DVD), Radiotelevisio?n Espa?ola, 1977.]. С этим периодом исследователи связывают присущие прозе Рульфо пессимизм и трагическое восприятие жизни, от которых, по выражению самого писателя, ему не удалось «вылечиться» до последних дней жизни[14 - Op. cit.].
В Гвадалахаре мальчики получают новость о смерти матери: Мария Вискаино скончалась в 1927 году, не пережив череды утрат близких и родственников. В том же году по разным причинам уходят из жизни и другие родственники юного Хуана: дед Севериано и его сыновья, братья Чено – Рауль, Хесус и Рубен. Хуан Рульфо с ранних лет познал печали сиротства – в будущем эта тема найдет отражение как в рассказах сборника «Равнина в огне», так и в романе «Педро Парамо».
Со смертью матери опекуном Хуана становится бабушка, которая определяет мальчика в семинарию. Следующие семь лет он будет жить у родственников: у тети Лолы в Гвадалахаре, у бабушки в Сан-Габриэле и у брата Севериано, унаследовавшего имение в Апулько. С пребыванием в Апулько мог быть связан первый сознательный опыт общения Хуана Рульфо с крестьянами – из таких бесед родятся позднее фигуры рассказчиков «Равнины в огне».
В 1934 году умирает бабушка будущего писателя. После не увенчавшихся успехом попыток поступить в Гвадалахарский университет, Рульфо впервые попадает в Мехико, где через три года, благодаря протекции дяди Давида[15 - Фигура Давида Переса Рульфо интересна тем, что дядя писателя увлекался петушиными боями – этой теме посвящен второй роман Хуана Рульфо, «Золотой петух», о котором мы скажем несколько слов позднее.], ему удается устроиться в федеральную миграционную службу. Здесь молодой человек до 1946 года проработает инспектором по делам миграции, так и не поймав, по собственному признанию, ни одного нелегала. Работа не приносит Рульфо удовольствия, но позволяет жить между двумя культурными центрами страны – Мехико и Гвадалахарой, знакомиться с молодыми литераторами (среди них – будущий близкий друг Рульфо, поэт Эфрен Эрнандес, а также писатели Хуан Хосе Арреола и Антонио Алаторре) и, главное, посещать в качестве вольнослушателя лекции на филологическом факультете Национального автономного университета.
Хуан Рульфо не был писателем-профессионалом и не считал себя таковым. Интервью Игнасио Эскерре показывает, что Рульфо проводил четкую границу между профессиональным (траектория Борхеса) и непрофессиональным (траектория Гарсиа Маркеса) литераторством и сам склонялся к последней модели:
Репортер: Расскажите о своем литераторском призвании.
Хуан Рульфо: Мое истинное призвание – история. Литература появилась в моей жизни как нечто само собой разумеющееся. Книги, которые я прочел ребенком, не могли, рано или поздно, не оказать на меня влияния. И однажды мне пришло в голову написать кое-что для самого себя. Но для меня литература всегда была только способом отвлечься. Я всего лишь любитель[16 - Jimеnez V., Zepeda, J., coord. Juan Rulfo y su obra. Una gu?a cr?tica. Editorial RM-Fundacio?n Juan Rulfo, Barcelona, 2018, p. 51.].
В самом деле, Рульфо не учился писательскому мастерству, не состоял в литературных кружках и не получил не только филологического, но вообще никакого высшего образования. Это обстоятельство, однако, не должно вводить нас в заблуждение относительно образованности будущего писателя: сегодня целый ряд свидетельств позволяет говорить о том, что Рульфо «был человеком гораздо более начитанным, чем принято полагать»[17 - Rulfo, J. El Llano en llamas. Cаtedra: Letras Hispаnicas (cuarta ediciоn), Madrid, 2017, 21.]. Так, домашняя библиотека, исследованная старшим сыном писателя Хуаном Карлосом[18 - Jimеnez V., Zepeda, J., coord. Op. cit, pp. 49–59.], к концу жизни Рульфо насчитывала пятнадцать тысяч наименований и была тщательно структурирована и каталогизирована владельцем.
Формироваться эта библиотека начинает уже в конце 30-х годов. В это время Рульфо открывает для себя творчество швейцарца Шарля-Фердинанда Рамю, француза Жана Жионо, австрийца Германа Броха, американцев Уильяма Фолкнера и Эрскина Колдуэлла. Особое место среди любимых авторов мексиканца всегда занимали писатели Скандинавии (Кнут Гамсун, Йенс Петер Якобсен, Сельма Лагерлёф, Халдоур Лакснесс) и России (Леонид Андреев, Владимир Короленко, Федор Достоевский). Рульфо был хорошо знаком с традициями мексиканской[19 - См. подробнее в следующем разделе.] и, шире, латиноамериканской[20 - Среди любимых латиноамериканских авторов писатель, как правило, называл бразильца Жоау Гимараеса Розу и перуанца Хосе Марию Аргедаса.] литературы. В то же время круг чтения молодого человека отнюдь не ограничивался современными писателями, о чем красноречиво свидетельствуют литературные аллюзии, содержащиеся в его прозе. Интересно, что уже в 1954 году мексиканский филолог-классик Альфонсо Рейес оставил следующую заметку о романе «Педро Парамо» (который на тот момент еще не был опубликован и даже не получил своего окончательного названия):
«Шепоты» [роман]: готовится к печати, название не окончательное. Заимствования (сознательные и неосознанные) из мировой литературы более чем двадцати истекших столетий[21 - Reyes, A. Las burlas veras: nuevos rumbos de nuestra novela. Revista de revistas, 2335, 1954.].
Позднее исследователями творчества Рульфо будет написано немало работ, в которых его проза сопоставляется с классическим литературным наследием.
Опыт чтения – в большинстве случаев, как видно из многочисленных помет на полях книг домашней библиотеки, весьма вдумчивого и пристрастного – выливается в начале 40-х годов в первые попытки создания собственного произведения. Роман «El hijo del desaliento» («Сын отчаяния»), рассказывающий об одиночестве, которое провинциал испытывает по приезде в Мехико, будет уничтожен автором практически полностью: от него сохранился лишь один фрагмент «Un pedazo de noche» («Осколок ночи»), не вошедший в каноническую часть наследия писателя. В работе над «Сыном отчаяния» впервые проявляются свойственные Рульфо перфекционизм и самокритичность, наложившие неизгладимый отпечаток на его зрелое творчество:
Вечерами, так как друзей у меня не было, я оставался в архиве и писал роман. Он назывался «Сын отчаяния», и Эфрен Эрнандес, чтобы подбодрить меня, говорил, что роман хороший. Я послал одну главу в журнал «Романсе», который издавали испанцы, но они, конечно же, не стали ее публиковать. Роман строился на диалоге с одиночеством и был таким же пошлым, как его название. Я решил выбросить все 300 страниц в мусорное ведро[22 - Rulfo, J. Pedro Pa?ramo, treinta a?os despue?s // Cuadernos Hispanoamericanos. Madrid, Instituto de cooperaciоn iberoamericana, 1985, pp. 5–7.].
Расширение читательского кругозора и первые литературные опыты сопровождались многочисленными поездками по стране: писатель увлекается альпинизмом и фотографией[23 - Рульфо-фотограф известен сегодня по двум книгам, опубликованным издательством «RM» при содействии Фонда Хуана Рульфо: 100 fotografi?as de Juan Rulfo (сост. Эндрю Дэмпси, 2010) и En los ferrocarriles (2014).]. В 1945 году знаменательное событие происходит в личной жизни Хуана Рульфо – молодой человек женится на Кларе Апарисио[24 - Кларе писатель спустя восемь лет посвятит свою первую книгу – сборник «Равнина в огне».]. Свадьбе предшествует длительная переписка – «Письма к Кларе», обладающие несомненной литературной ценностью, будут опубликованы отдельным изданием в 2000 году[25 - Rulfo, J. Aire de las colinas, Cartas a Clara. Madrid, Editorial Debate, 2000.].
В 1945 году в журналах «Pan» и «Amеrica» увидели свет первые рассказы Рульфо: «Нам дали землю» и «Макарио». На протяжении следующих пяти лет писатель работает агентом по продаже автомобильных шин в крупной американской фирме «Goodrich-Euzkadi». Изнурительный труд и постоянные конфликты с начальством, на которые Рульфо жалуется в переписке и интервью, едва ли благоприятствовали творчеству, так что за семь лет были опубликованы только пять новых рассказов: «Просто мы очень бедные» (1947), «Склон Комадрес» (1948), «Тальпа» и «Равнина в огне» (оба – 1950), «Скажи им, чтобы меня не убивали!» (1951).
Параллельно писатель начинает работу над романом под названием (как выяснится совсем скоро, неокончательным) «Una estrella junto a la luna» («Звезда рядом с луной»). Позднее Рульфо не раз признается в том, что именно с романом были связаны все его писательские амбиции – рассказы он скромно назовет упражнениями для достижения искомой поэтики:
Разница между «Равниной в огне» и «Педро Парамо» вполне естественна. «Педро Парамо» родился и был придуман гораздо раньше, чем «Равнина в огне». «Равнина в огне» – это серия рассказов, написанных для того, чтобы добиться простоты языка и очистить стиль, к которому я намеревался прибегнуть позднее в работе над романом[26 - Vital, A. Noticias sobre Juan Rulfo. Mеxico, Editorial RM-UNAM, 2004, p. 200.].
В 1946 году, со вступлением в должность президента Мигеля Алемана (1946–1952), начинается новый, «либеральный» этап послереволюционной истории Мексики. Если предыдущий лидер, Мануэль А?вила Камачо (1940–1946), ставил своей главной целью стабилизировать общественно-политическую ситуацию в стране, еще не отошедшей от нескольких десятилетий внутренних конфликтов, то с началом президентского срока Алемана государственная политика сфокусировалась на «новой индустриализации» и экономическом сближении с США.
Революция 1910–1917 годов была вызвана процветавшим в эпоху порфириата[27 - Эпоха президентства Порфирио Диаса (1876–1911). За тридцать пять лет правления Диас сосредоточил в своих руках всю власть в стране. Авторитарный режим Диаса позволил сделать существенный скачок в развитии мексиканской экономики, но в социальном отношении привел к расслоению общества и в конечном итоге к революции.] социальным неравенством, но с окончанием конфликта разрыв между «победившими» элитами и «побежденным» крестьянством только увеличился. Политические элиты Мексики, представленные чаще всего выходцами из городов северных штатов (с 1920 по 1934 год страна де-факто пребывала во власти «сонорцев» – президентов – выходцев из штата Сонора[28 - Речь идет об Адольфо де ла Уэрта (1920), Альваро Обрегоне (1920–1924), Плутарко Элиасе Кальесе (1924–1928) и Абелардо Родригесе (1932–1934).]), на протяжении десятилетий находились в культурной оппозиции по отношению к жителям центральной и южной частей страны, где сохранялась сильная связь с традицией – не только католической, но и индейской. И если в эпоху социальных реформ Ла?саро Ка?рденаса (1934–1940) дистанция между двумя частями мексиканского общества стала сокращаться, то к середине XX века разрыв вновь принял угрожающие масштабы.
Рульфо, чья писательская личность формируется именно в сороковые годы, не мог не чувствовать параллелей между современностью и послереволюционной эпохой, избранной им в качестве основной темы для рассказов и романа. В «Равнине в огне» и «Педро Парамо» находят отражение многие тенденции общественно-политической жизни Мексики 40-х годов: резко ускорившаяся индустриализация ведет к разорению и запустению мексиканской деревни и сельской общины эхидо («Нам дали землю», «Лувина», «Педро Парамо»), росту экономического и социального неравенства («Склон Комадрес»), массовой миграции рабочей силы в США («На Север»). «Простые» мексиканцы, с которыми писатель имел возможность общаться в ходе командировок по стране, не без основания считали себя преданными революцией, и этот ресентимент, а иногда и откровенное отчаяние, становятся одной из центральных особенностей мироощущения персонажей Рульфо.
В то же время именно при Алемане Хуан Рульфо впервые получил финансовую поддержку от государства: он дважды (в 1952–1953 и 1953–1954 годах) становится стипендиатом программы поддержки молодых авторов, запущенной Мексиканским союзом писателей[29 - Мексиканский союз писателей был основан в 1951 году благодаря усилиям его будущего директора, Маргарет Шедд, и первые годы спонсировался фондом Рокфеллера. Роль союза писателей в развитии национальной литературы невозможно переоценить: поддержку от институции получили в свое время такие знаковые для мексиканской литературы писатели, как Альфонсо Рейес, Агусти?н Яньес, Хулио Торри, Росарио Кастельянос и многие другие.]. Первая стипендия позволяет Рульфо закончить работу еще над восемью рассказами, которые, вместе с более ранними журнальными публикациями, в 1953 году выходят в свет единым сборником под названием «El Llano en llamas y otros cuentos» («“Равнина” в огне и другие рассказы») в издательстве «Fondo de Cultura Econоmica». Благодаря второй стипендии Рульфо за полгода завершает работу над романом, замысел которого вынашивался им больше десятилетия. «Педро Парамо» увидит свет в 1955 году: сначала фрагментами в журналах «Las Letras Patrias», «Universidad de Mеxico» и «Dintel», а затем, уже полностью, вновь в «Fondo de Cultura Econоmica».
В том же 1955 году были написаны и опубликованы рассказы «День обвала» и «Наследство Матильды Архангел», включенные в сборник «Равнина в огне» только в 1970-м. В 1958 году Рульфо заканчивает работу над вторым романом – «El Gallo de oro» («Золотой петух»), который, видимо, изначально был задуман как киносценарий и экранизирован прежде (1964)[30 - Фильм Роберто Гавальдона «Золотой петух» был снят по тексту Хуана Рульфо, адаптированному для кино Карлосом Фуэнтесом и Габриэлем Гарсиа Маркесом. Гораздо более успешной, однако, признана другая экранизация «Золотого петуха» – фильм Артуро Рипштейна «Империя фортуны» («El imperio de la fortuna», 1986). Экранизирован был не только «Золотой петух», но и некоторые другие произведения писателя: в 1956 году вышел фильм «Тальпа» («Talpa», реж. Альфредо Б. Кревенна), а в 1967 году Карлосом Велой был экранизирован «Педро Парамо». В 2024 году новая киноверсия «Педро Парамо» должна выйти на платформе «Netflix» (режиссер Родриго Прието). Кино как «новая» форма искусства заметно интересовало Рульфо, поэтому не- удивительно, что среди исследований, посвященных творчеству писателя, есть ряд работ, посвященных кинематографичности его прозы (см., например, статью Дугласа Везерфорда «Juan Rulfo, cineasta», упомянутую в Jimеnez V., Zepeda, J., coord., op. cit., 189–195).], чем опубликован в печатном виде (1980). «Золотой петух», вопреки интересу, вызванному фигурой Рульфо после публикации «Равнины в огне» и «Педро Парамо», оказался обделен вниманием критики и не вошел в каноническую часть творчества мексиканца[31 - Исследователи связывают эту «неудачу» с решением издательства ERA опубликовать текст под жанровым подзаголовком «текст для кино». Современные исследователи Рульфо рассматривают «Золотого петуха» как второй роман автора.]. Несмотря на это, сегодня «El gallo de oro y otros relatos» («“Золотой петух” и другие рассказы») публикуется в трехчастном издании собрания сочинений писателя, подготовленном издательством «RM» при содействии Фонда Рульфо.
В 1964 году Рульфо подал заявку на стипендию Фонда Гуггенхайма, в которой представил информацию о новых проектах: сборнике рассказов «D?as sin floresta» («Неурожайные дни») и романе «La Cordillera» («Кордильера»). Ни рассказы, ни роман не были опубликованы целиком: лишь некоторые сохранившиеся отрывки вошли в собрание неизданных сочинений писателя, опубликованное в 1994 году под названием «Los Cuadernos de Juan Rulfo» («Рабочие тетради Хуана Рульфо»).
При жизни автора, таким образом, были опубликованы только три законченных произведения: сборник рассказов «Равнина в огне» и романы «Педро Парамо» и «Золотой петух». Исследователи объясняют нежелание Рульфо публиковаться свойственным ему перфекционизмом: на фоне ошеломляющего успеха «Равнины в огне» и «Педро Парамо», которые многократно переиздавались как в Мексике, так и за ее пределами и более семидесяти раз переводились на различные языки мира, Рульфо не хотел (или не считал возможным) сдавать в печать тексты, казавшиеся ему «плохими». Любопытное объяснение «литературного молчания» Хуана Рульфо принадлежит Габриэлю Гарсиа Маркесу, большому почитателю таланта мексиканца:
Хуану Рульфо часто ставят в упрек, что он не написал ничего, кроме «Педро Парамо». Его вечно донимают вопросами о том, когда он напишет новую книгу. Это неправильно. Начнем с того, что для меня рассказы Рульфо важны не меньше, чем роман, – а это (повторюсь, опять-таки для меня) если не самый лучший, не самый длинный, не самый важный, то точно самый красивый из всех романов, написанных на испанском языке. Кроме того, я никогда не спрашиваю у писателя, почему он не пишет. А в случае с Рульфо я еще более осторожен: если бы я написал «Педро Парамо», я бы не переживал больше ни о чем и не опубликовал бы больше ничего в своей жизни[32 - Garc?a Mаrquez, G. El periodismo me dio conciencia. Madrid, La Calle, 1978.].
Вклад Рульфо в национальную – и в целом испаноязычную – литературу был по достоинству оценен критиками и литераторами. Писатель удостоился ряда премий (Премия Хавьера Вильяррутии / 1955, Национальная премия по литературе / 1970, Премия принца Астурийского / 1983), а в 1976 году был избран в состав Мексиканской Академии языка. Красноречивее всех премий о писательском таланте Хуана Рульфо говорят воспоминания Хосе Марии Аргедаса, одного из любимых авторов мексиканца:
С 1944 года я стал настоящим невежей. С тех пор я очень мало читал. Я вспоминаю Мелвилла, Карпентьера, Брехта, Онетти, Рульфо. Кто наделил слово весом, равным тому, которым наделил его ты, Хуан? Весом страдания, совести, похоти, честности, весом всего, что в человеческой природе есть от пепла, камня и гнилой жестокости, способности порождать и петь так, как делаешь это ты? В этом отеле, скорее мертвом, чем живом, «Гвадалахара Хилтон», нас разместили вместе… волей случая? Ты рассказал мне о своей жизни. Тебя раз двадцать увольняли и вновь принимали на работу в министерствах революционной Мексики. Ты работал на фабрике по производству шин. Ушел потому, что тебя хотели послать работать за границу. Пока ты говорил, сидя на кровати, ты много курил. Ты очень плохо говорил о Хуаресе[33 - Бенито Хуарес – 26-й президент Мексики, один из выдающихся героев традиционного исторического нарратива. Хуарес считается строителем «новой» Мексики: под его руководством страна освободилась от иностранной интервенции, был проведен ряд прогрессивных реформ. Насколько можно судить по воспоминаниям Аргедаса, Рульфо довольно критически относился к канонизированным идолам мексиканской истории (любопытно в связи с этим полное злой иронии упоминание памятника Хуаресу в рассказе «День обвала»).]. Нет ничего удивительного в той неприязни, с которой ты рассуждал о причинах и последствиях хода мексиканской истории. В том, что ты во всей глубине, столь же хорошо или даже лучше, чем свою собственную жизнь, знал эту историю. Я смеялся, когда ты описывал старого Хуареса как злосчастное существо, похожее на чучело[34 - Arguedas, J. M. El zorro de arriba y el zorro de abajo. Caracas, Fundaciоn Editorial el perro y la rana, 2006, p. 21.].
Скромный и скрытный человек, Рульфо намеренно избегал мира литературы и сторонился публичных мероприятий: для латиноамериканского писателя того времени присутствовать «на сцене» непременно означало стать «совестью нации», ее голосом и судьей – роли, для Рульфо очевидно неприемлемые[35 - Rulfo, J. El Llano en llamas. Cаtedra: Letras Hispаnicas (cuarta ediciоn), Madrid, 2017, p. 18.]. Отсутствие дидактики и морализаторских амбиций – одна из важнейших черт его прозы, в которой авторское присутствие стремится к нулю, а деление персонажей на положительных и отрицательных чаще всего не только затруднительно, но и невозможно.
С 1963 года Рульфо работал редактором в Институте Индихенистики, занимался фотографией и кино. Признанный классик мексиканской и латиноамериканской прозы, он лишь изредка участвовал в мероприятиях, посвященных литературе и собственному творчеству.
В 1986 году Хуан Рульфо умер от рака.
Культурный контекст
Рассмотрев историко-политический контекст «Равнины в огне» и «Педро Парамо», обратимся к литературному (и, шире, культурному) контексту прозы Рульфо.
В современном литературоведении мексиканская литература начала XX века обычно ассоциируется с двумя крупными течениями: «романом о революции» с одной стороны и творчеством поэтов-авангардистов (в частности, участников кружка «Современники»[36 - «Los Contemporаneos», по названию одноименного журнала.]) – с другой.
Основной темой «романов о революции» стали события 1910–1917 годов. Нет нужды подчеркивать, что это литературное направление следует рассматривать как одно из проявлений гораздо более крупного культурного феномена: в том же русле находится, например, заслужившее мировое признание творчество мексиканских художников-муралистов (Д. Ривера, Д. А. Сикейрос, К. Ороско). Такое положение дел неудивительно: революция, определившая ход развития страны вплоть до конца двадцатого столетия, не могла не найти отклика в мексиканской литературе и искусстве в целом.
Авторы «романов о революции» – Марино Асуэла, Мартин Луис Гусма?н, Рафаэль Фелипе Муньос, Грегорио Лопес-и-Фуэнтес – часто являлись не только свидетелями, но и участниками революционных событий. Отсюда проистекает «излишняя правдоподобность» написанных ими текстов, изобилующих автобиографическими подробностями. С художественной точки зрения «роман о революции» консервативен: писатели едва ли не нарочно игнорировали характерные для литературы той эпохи модернистские тенденции, отдавая предпочтение костумбристской и регионалистской традиции, унаследованной от реалистических канонов XIX века.
Новейшие литературные течения Европы и Америки, однако, не могли остаться вовсе не замеченными мексиканскими интеллектуалами. Адептами литературного авангарда стали, прежде всего, участники поэтического кружка, образовавшегося вокруг журнала «Современники»: Хавьер Вильяррутия, Хорхе Куэста, Хосе Горостиса, которые видели своей целью модернизацию национальной литературы, подобную той, которую революция должна была произвести в мексиканском обществе.
Факты биографии Рульфо, его переписка и интервью говорят о том, что молодой писатель был хорошо знаком с обоими течениями. В своих выступлениях Рульфо не раз говорил о культурной значимости «романа о революции»: по словам писателя, произведения этого жанра – наряду с рассказами очевидцев – послужили для него главным источником сведений о революционной эпохе. В то же время имеется немало свидетельств того, как высоко Рульфо ценил стихи авангардистов-«современников». С Хосе Горостисой, автором поэмы «Смерть без конца» (“La muerte sin fin”)[37 - Несомненная связь поэмы с романом «Педро Парамо» отмечена в трудах многих современных литературоведов.], писателю удалось даже познакомиться лично – об этой встрече он пишет своей жене Кларе:
Я также познакомился с […] Хосе Горостисой, величайшим поэтом Мексики: «Смерть без конца» в антологии «Лаурэль»…[38 - Rulfo, J. Aire de las colinas, Cartas a Clara. Madrid, Editorial Debate, 2000, p. 43.]
Тематика «романа о революции» и авангардистская поэтика кружка «современников» образуют в прозе Рульфо новый синтез и придают его произведениям совершенно особый уровень своеобразия, не имеющий прецедентов в мексиканской (и, шире, испаноязычной) литературе той эпохи. По замечанию Альберто Виталя, Мексика XX века представлялась молодому автору пространством, в котором «современность» поэтов-авангардистов может сосуществовать с «многовековыми традициями глубинного народа»[39 - Vital, A. Noticias sobre Juan Rulfo. Mеxico, Editorial RM-UNAM, 2004, p. 67.], запечатленными в «романе о революции». Рульфо считал возможным и необходимым сократить дистанцию между во многом элитарной (по признанию Хосе Горостисы, одного из выдающихся представителей кружка) поэзией «современников» и незамысловатой прозой «романа о революции». Так возникает новаторская по форме, но тематически близкая рядовому мексиканцу «литература середины» (literatura mediocre), которой, как пишет в одном из своих эссе Горостиса[40 - Gorostiza, J. “Torre de se?ales: Hacia una literatura mediocre”, El Universal Ilustrado, vol. XIV, n?m. 714, 15 de enero de 1931, pp. 18, 41.], так не хватало мексиканскому читателю.
Рассказы сборника «Равнина в огне»
Рассказы, которые публикуются сегодня в составе сборника «Равнина в огне», писались с 1945 по 1955 год. Первые семь рассказов выходили в журналах «Пан» и «Америка», а в 1953 году сборник из пятнадцати рассказов был опубликован практически целиком в издательстве «Fondo de Cultura Econоmica». В переиздании 1970 года в «Равнину в огне» вошли написанные в 1955 году «День обвала» и «Наследство Матильды Архангел», а в 1980-м сборник претерпел важное композиционное изменение: место рассказа-экспозиции занял «Нам дали землю»[41 - Сам писатель считал это решение принципиальным, и с ним трудно не согласиться. Черты экспозиции в рассказе «Нам дали землю» отмечаются как на тематическом уровне (повседневной жизни крестьян – обитателей Большой Равнины – так или иначе посвящены практически все произведения Рульфо), так и на формальном (стиль здесь гораздо более сух и лаконичен, чем в рассказе «Макарио», которым сборник открывался раньше). Еще более важной, однако, видится идейная составляющая рассказа, причем за поверхностным, социальным планом (крестьяне получают от правительства негодную для возделывания землю Равнины) скрывается сквозная для творчества Рульфо проблема мучительного одиночества человека на земле, в «юдоли слез». Не будет преувеличением сказать, что «Нам дали землю» – своего рода творческий манифест писателя.].
Семнадцать рассказов «Равнины в огне» не связаны между собой сюжетно и существенно различаются с точки зрения формы. Тем не менее, они образуют художественный континуум, в который позднее встроится «Педро Парамо» – подлинный opus magnum мексиканского писателя. Цельность этого континуума обусловлена, в первую очередь, относительным единством места и времени. Упомянутые в текстах реальные топонимы, такие как Сан-Габриэль, Тальпа (де Альенде), Тускакуэско, отсылают к Большой Равнине на юге Халиско – местам, где Рульфо родился и провел детство. Хронологическими индикаторами служат главным образом грабительские походы бандолеро Педро Саморы (1910–1917), аграрные реформы 1910– 1920-х годов и, наконец, «Война кристерос» (1923–1926). Иными словами, временными рамками сборника оказывается конец эпохи порфириата[42 - Отметим, что события некоторых рассказов имеют продолжительную предысторию, вследствие чего период времени, в который умещается повествование, может значительно увеличиваться («Скажи им, чтобы меня не убивали!»).] с одной стороны и начало 30-х годов XX века с другой.
Большая часть героев «Равнины в огне» – мексиканские крестьяне (campesinos). Традиционалистское, «глубинное» мексиканское крестьянство стало основной движущей силой народных волнений в 1910 году, однако приоритеты вождей революции довольно быстро сместились с защиты интересов крестьян – самого бесправного класса мексиканского общества – на политические и экономические реформы либерального толка, во многом противоречившие традиционному крестьянскому укладу. Наиболее острые противоречия обнаружились при реформировании трех сфер: землевладения, церковно-государственных отношений и образовательной системы. Мелкие столкновения перерастали в полноценные кампании, вследствие чего мексиканская революция вылилась в серию гражданских войн, в которых участвовали десятки и даже сотни тысяч мужчин и женщин. В конце концов, мексиканское общество разделилось на две части: «победителей» в лице новых городских элит, связанных с промышленным ростом и, так или иначе, ориентированных на современные капиталистические и либеральные ценности, и «побежденных» крестьян, жизнь которых, и прежде непростая, в условиях радикальных реформ и военных действий усложнилась еще больше[43 - Многие проблемы мексиканской провинции, отраженные в произведениях Рульфо, актуальны и сегодня, при этом речь идет не только о глобальных трудностях, таких как бандитизм или злоупотреб- ления властью на местах («Склон Комадрес», «Равнина в огне»), но и о конкретных, специфически мексиканских феноменах – например, о «койотстве», нелегальной переправке эмигрантов в США, ставшей темой рассказа «На Север». Осенью 2023 года автор настоящей статьи имел возможность провести несколько дней на юге Халиско и собственными глазами видел так называемых альконов (halcоn, «сокол»), проводящих дни напролет на перекрестках дорог, вершинах холмов и других «стратегически важных» точках. Функция альконов состоит в том, чтобы в нужный момент сообщить о приближении опасности (чаще всего, федеральной армии) лидерам наркокартелей, нашедшим укрытие в горах этого региона. Читатель обратит внимание на то, сколь схожим образом, сидя на своей «смотрильне», выслеживают потенциальных жертв братья Торрико в рассказе «Склон Комадрес».]. В числе «побежденных» оказались и многие землевладельцы средней руки, а также мелкое духовенство.
Именно этому миру «побежденных», миру разоренной сельской глубинки, с детства знакомой писателю как по собственным впечатлениям, так и по рассказам родственников и знакомых, и посвятил свое перо Хуан Рульфо.
Катализатором действия в абсолютном большинстве рассказов «Равнины в огне» выступает виоленсия (violencia) – термин, который исследователи применяют для описания социальной и культурной атмосферы насилия, царившей в XIX–XX веках не только в Мексике, но в Латинской Америке в целом. Истоки и проявления виоленсии в рассказах Рульфо весьма разнообразны: насильственно присвоенная власть («Склон Комадрес»), несправедливости аграрной реформы («Нам дали землю»), неудачные изменения в образовательной сфере («Лувина»), природные катаклизмы («Просто мы очень бедные»), неизлечимая болезнь («Тальпа»), конфликт внутри семьи («Наследство Матильды Архангел»).
Важность исторического контекста для понимания «Равнины в огне» не должна создавать у читателя ошибочного представления о Рульфо как об одном из авторов «текстов о революции». Ключевое различие очевидно: в то время как писатели этого круга воспринимали мексиканскую действительность почти исключительно через призму социальной критики, каждый рассказ Рульфо, наряду с «социальным» прочтением, имеет и другое, универсальное, которому соответствуют глубинные, архетипические проблемы человеческого существования – отношения отца и сына, коллективная память, кровная месть, грех, спасение и многие другие. Помещая своих персонажей в тяжелые условия мексиканской действительности, Рульфо исследует природу человека в масштабах, сопоставимых с произведениями Достоевского, Сервантеса или Гомера.
Результат этих исследований в большинстве случаев неутешителен: практически во всех рассказах «Равнины в огне» герои предстают перед читателем в дегуманизированном состоянии, а иногда и прямо уподобляются животным[44 - Ср. метафоры вроде «стопы человека тонули в песке, оставляя бесформенный след, будто копыто животного» («Человек»). Еще более интересна своего рода аналогическая дегуманизация: так, в рассказах «Скажи им, чтобы меня не убивали» и «На рассвете» убийство домашнего животного или жестокое обращение с ним встают в один ряд с убийством человека.]. Персонажи рассказов мучительно, чаще всего инстинктивно – и безуспешно – ищут выход из замкнутого круга нищеты и насилия. Сёстры девочки Тачи (а в перспективе, скорее всего, и она сама) вынуждены заниматься проституцией («Просто мы очень бедные»). Безумный подросток Макарио, одержимый страхом попасть в ад, находит утешение в объятьях служанки Фелипы («Макарио»). Бывший учитель из «Лувины», разочаровавшийся в образовательной реформе, предстает перед нами опустившимся алкоголиком. Отношения между мужчинами и женщинами принимают форму инцеста или квазиинцеста («На рассвете», «Тальпа»).
Несмотря на то, что всю свою жизнь Рульфо считал себя верующим католиком, одним из лейтмотивов его творчества становится невозможность найти утешение в религии: Танило Сантос («Тальпа») надеется излечиться от кожных язв благодаря заступничеству Святой Девы из Тальпы, однако взамен получает лишь новые страдания и мучительную смерть; Хувенсио Нава («Скажи им, чтобы меня не убивали!») цинично предлагает своему сыну «положиться на божественное провидение»; старик Эстебан, зверски умертвивший своего хозяина, изображает забвение, «препоручив Господу свою душу» («На рассвете»). Не принимая многих из принесенных революцией социальных и культурных новшеств, Рульфо в то же время безо всякого сочувствия относится как к официальному католицизму, так и к религиозному фанатизму, присущему крестьянам и другим жителям мексиканской глубинки[45 - Писатель не раз сетовал на эту особенность мексиканского мироощущения: «Нужно знать историю, чтобы понять этот фанатизм, о котором мы говорили. В местах, откуда я родом, испанская конкиста протекала с особенной жестокостью. Конкистадоры не оставили там в живых ни души. Они разграбили все, перебили индейское население и сами обосновались в этих местах. Регион заселили совершенно новые люди – прибывшие из Испании земледельцы».].
Естественной кульминацией виоленсии становится убийство – центральная тема для одиннадцати (!) из семнадцати рассказов сборника. И если в некоторых случаях убийство совершается преднамеренно («Человек», «Скажи им, чтобы меня не убивали!», «Анаклето Моронес»)[46 - Чаще всего, персонажами в таких случаях движет жажда мести – мотив, подчеркивающий такую важную особенность виоленсии, как цикличность.], то для целого ряда персонажей убийство является случайным – то есть более или менее обыденным – явлением («Склон Комадрес», «На рассвете», «Вспомни!»).
Наибольший интерес представляет, однако, не само убийство, но то, как складывается повествование о нем: в целом ряде рассказов убийца является не только действующим лицом, но и повествователем, чья речь открывает большой простор для интерпретаций[47 - Теме речи убийц в творчестве Рульфо посвящена книга Альберто Виталя «Los argumentos de los asesinos: mecanismos de justificaciоn en la obra de Juan Rulfo» (2017).]. Внимания заслуживает уже тот факт, что об убийстве, «сюжетном ядре» многих рассказов, повествователь считает нужным будто невзначай сказать только в середине («Склон Комадрес») или в самом конце повествования («Анаклето Моронес»):
Ремихио Торрико убил я. («Склон Комадрес»)
Невозможность конструктивного диалога между персонажами приводит к тому, что, как и во многих других рассказах Рульфо, в «Склоне Комадрес» преступление предшествует рассуждению о его необходимости: рассказчик произносит речь в собственную защиту, когда Ремихио уже мертв. Такого рода рассуждения встречаются в текстах «Равнины в огне» нередко и представляют особый интерес, обнажая перед читателем внутренний мир мексиканского крестьянина – до фанатичности религиозного, и в то же время с легкостью идущего на убийство. Религиозное сознание в таких репликах не всегда проявляется эксплицитно: часто мы встречаемся лишь с неосознанным воспроизведением библейских сюжетов. Ярким примером становится частотный для Рульфо мотив каиновой печати – религиозное воспитание подсказывает убийцам, что совершенное преступление не может не оставить на теле физического следа:
Но это опасно – ходить там, где ходят все – особенно с той ношей, которую я взвалил на себя. Эту ношу, должно быть, видно каждому, кто посмотрит в мою сторону. С виду она, наверное, как большая опухоль. Я и сам так чувствую. («Человек»)
Как известно, Каин был обречен на вечные скитания, и этот мотив тоже находит отражение в речах персонажей Рульфо, неспособных выйти из цикличности виоленсии и греха:
А у меня теперь такое чувство, что мы никуда и не возвращались. Что мы здесь ненадолго, только чтобы передохнуть. А потом – снова в путь. Не знаю, куда, но куда-то придется: здесь мы слишком близко к памяти о Танило, к угрызениям нашей совести. («Тальпа»)
Я уже заплатил, полковник. Много раз заплатил. Они лишили меня всего. Наказывали самыми разными способами. Я провел почти сорок лет, прячась от людей, как зачумленный. В вечном страхе, что в любой момент меня могут убить. Я не заслуживаю умереть вот так, полковник. Позволь хотя бы Господу простить меня. Не убивай меня! Скажи им, чтобы меня не убивали! («Скажи им, чтобы меня не убивали!»)
С фигурами рассказчиков[48 - В «Равнине в огне» лишь в шести рассказах встречается повествование от третьего лица – в остальных случаях жанру рассказа возвращается его первоначальное значение устного повествования.] связана важнейшая формальная черта рассказов «Равнины в огне» и прозы Рульфо в целом: в текстах практически полностью отсутствует голос автора. Этой особенности своего писательского метода Рульфо практически целиком посвятил эссе «Вызов творчества» (El desaf?o de la creaciоn):
Трудность, как я уже говорил, заключается в том, чтобы найти тему, персонажа и то, что этот персонаж будет говорить и делать, способ оживить его. Стоит автору принудить персонажа к чему-либо, он сразу же оказывается загнан в тупик. Самого большого труда мне всегда стоило избавиться от автора, от самого себя. Я позволяю этим персонажам существовать самим по себе, без моей помощи, потому что иначе обязательно ударяюсь в рассуждения – рассказ превращается в эссе[49 - Rulfo, J. Una mentira que dice la verdad. Mеxico, Editorial RM, 2022, p. 168.].
Доверенное рассказчикам, повествование, в результате сомнений, «провалов» в памяти, субъективного эмоционального отношения или синтеза этих факторов модифицирует реальность. Реальность в текстах Рульфо не первична, но является продуктом деконструкции со стороны рассказчиков, зачастую ненадежных. Ярким примером такой деконструкции прошлого становится история о землетрясении в рассказе «День обвала», восстановленная силой «коллективной памяти» рассказчика и его товарища Мелитона[50 - Читатель обратит внимание на то, что одним из предполагаемых мест действия называется селение Тускакуэско. Несмотря на то, что в результате дискуссии между рассказчиком и Мелитоном этот вариант в итоге оказывается отвергнут («Все верно. Значит, землетрясение застало меня не в Тускакуэско»), в речи губернатора (все так же реконструируемой по памяти Мелитоном), этот топоним появляется вновь: «Жители Тускакуэско, я повторюсь: ваше несчастье причиняет мне боль…». Это несоответствие в «показаниях» неслучайно и может служить прямым намеком на «ненадежность» рассказчиков.]. К подобному «выяснению» обстоятельств прошлого отсылает и название рассказа «Вспомни!», в котором рассказчик напоминает собеседнику – предположительно, старому товарищу – о событиях из детства. Путем важной для Рульфо техники смешения голосов реальность деконструируется в рассказе «Человек»: история отношений главного героя рассказа Хосе Алькансии и его преследователя Уркиди сначала по кускам выстраивается перед читателем благодаря их «монодиалогу», а затем обрастает новыми подробностями благодаря сторонней точке зрения пастуха.
Границы между реальностью и ирреальностью в рассказах Рульфо оказываются, таким образом, неустойчивы или вовсе размыты. Эта модель восприятия действительности станет основной для романа «Педро Парамо», а позже превратится в системообразующую характеристику текстов латиноамериканских писателей «магического реализма».
