скачать книгу бесплатно
– Что там? – громко прошептал Максим.
– Тепло, – отозвалась Аюна.
– Спрятала?
– Тихо ты!
У Максима дрожали руки, он не знал, от чего больше – от страха, от холода или от любопытства. На мгновение он даже разозлился на друзей. Они-то спрятались, а он стоит тут на открытом месте, и его схватят в первую очередь. Чтобы унять дрожь, Максим дотянулся до наличника и, подтягиваясь на нём, стал прыгать на месте – так мимолётно заглядывал в окно и заодно согрелся.
Всё, что он видел в комнате, разбилось на отдельные картинки.
Вот Аюна шарит по столу Сёмы. Ищет какие-нибудь записи по штабу. «Может, у мордорцев есть своя карта. Интересно было бы взглянуть». Вот она распахнула шкаф. Опять что-то ищет. Кровать у Сёмы не заправлена, одеяло свешивается на пол. На полинявшем диване разбросаны картриджи от Sega.
Вот Аюна стоит посреди комнаты. Не знает, куда приткнуть зя. Максиму стало жаль Сёму. Теперь ночами с его потолка будет свисать мёртвая женщина. ННо Аюна сказала, что они не увидят друг друга. Сёма чихнёт, если волосы духа прощекочут ему лицо, но не более того.
Вот Аюна опустилась на колени. Теперь её не видно, как ни прыгай. Максим запыхался. Стало жарко. Он подумал, что Аюна прячет зя под ковёр, и мысленно с ней согласился – хорошее место. Ещё можно прилепить за постером Demo. «неужели Сёма слушает такую музыку? Хорош Саурон…»
Вот Аюна встала. Улыбается. Значит, спрятала.
Вот она идёт к окну.
Вот за ней открывается дверь.
За порогом, в коридоре, стоит мужчина в тельняшке и разношенных кальсонах. Это Чимит Сергеевич – отец Сёмы.
Аюна!
Максим повалился на снег. Вжался в стенку цоколя. Перед ним замерцали цветные искры. Сердце смёрзлось и глухими ударами колотилось в груди.
Услышал, как вскрикнула Аюна.
«Поймали! нам конец!» – замельтешило в голове у Максима. Так и подмывало броситься прочь от подъезда, через весь Городок мчаться домой. Аюне всё равно не помочь, она погибла. Максим привстал, с надеждой посмотрел на Алькатрас и тут же осадил себя: «Нет! Никуда ты не побежишь». Максим знал, что никогда не простит себе бегства, но страх липкими пальцами выщупывал под рубашкой живот и подмышки. неизвестно, чем бы закончились его терзания, но тут Максим услышал разговор:
– Юнка, ты, что ли?
– Я, дядя Чимит. Дядя Чимит, не держите меня, мы же только играем. Дядя Чимит…
– Да никто тебя не держит, чего пищишь-то? В форточку, что ли, залезла?
– Дядя Чимит, мы только играем.
– Мы? Ты что, не одна тут?
– Одна!
Максим не стерпел. Встал. Хотел подпрыгнуть – показать себя, крикнуть. Но так и не осмелился. Замерев, слушал.
– Дядя Чимит, пустите меня.
– Да господи, что ты заладила-то? Говорю же, не держит тебя никто. Ты, что ли, там с Сумбером стену разукрасила?
– Можно я пойду?
– Ну вы даёте, конечно. Стой! Опять в форточку? Давай уж через дверь. Убьёшься ещё.
– Не могу. Не говорите Сёме… то есть Сумберу. Не говорите, что я тут была, а то игры не получится.
– Ладно, ладно. Подожди, я хоть окно тебе открою. А ты как без куртки-то?
– Так она на улице. Спасибо!
Максим отошёл от стены. Он теперь стоял смелее, даже поздоровался с дядей Чимитом. Тот, содрав со швов утеплительные ленты, распахнул внутренние, а затем и внешние створки.
Спрыгнув в снег, Аюна быстро оделась. Подняла лежавшую поблизости комариную сетку и протянула её наверх:
– Дядя Чимит…
– Да-да, починю.
– И…
– И никому не скажу. Только в следующий раз выбирайте игры поспокойнее. А то Гарифовна раскричалась, аж собаки завыли.
– Дядя Чимит, вы душка!
Чимит Сергеевич в ответ рассмеялся. Аюна и Максим переглянулись, улыбнулись друг другу и помчались в Городок, к Алькатрасу.
Чимит Сергеевич был совсем не похож ни на свою жену, сварливую Гэрэлму, ни на своего пакостного сына Сёму. Ребята из Городка и ученики двадцать второй школы, где он работал сторожем, любили дядю Чимита. Даже поговаривали, что он вовсе не из Цыдыповых, а только живёт с ними. «Должно быть, проспорил», – говорил Коля из Бутырки.
У дяди Чимита была на удивление маленькая, к тому же наголо выбритая голова. Лицо тёмное, со светлым пятном на щеке. А руки большие, мускулистые. Дядя Чимит был бухэ, то есть силач. Он ездил в Улан-Удэ на соревнования по бухэ барилдаа?у[21 - Бухэ барилдаа?н – традиционный вид бурятской борьбы, популярный и в наши дни. Допускаются любые захваты противника и борцовские действия, главное – заставить соперника коснуться земли «третьей точкой» – любой частью тела, кроме стоп.] – бурятской борьбе. Ездил и в село Хойтого?л, под гору Алта?н-Мундарга?, на соревнования по хээр шаалга?ну – ломанию хребтовой кости. Услышав об этом впервые, Максим ужаснулся. Представил, как дядя Чимит с кровожадными криками ломает хребет несчастному барану. Но мама объяснила ему, что на хээр шаалгане ребром кисти бьют по уже очищенной от мяса косточке. «Всего-то?» – расстроился Максим. Косточка представилась ему прямо-таки куриной. Мама убедила его, что сломать хребтовую кость трудно, пусть выглядит она тонкой и хрупкой. Дядя Чимит мечтал переломить знаменитую Окинскую кость – с ней никто не мог управиться с восемьдесят девятого года. Но добраться до неё непросто. К кости допускали после высокой денежной ставки, а Гэрэлма так просто не давала мужу ни копейки.
Дядя Чимит любил пугать детей из младших классов шрамами на бицепсах. Говорил, что у него мышцы лопнули, когда он на спор где-то в Кижигинском районе руками раздавил голову барана. Максим вспоминал эти страшные шрамы, когда Аюна дёрнула его за рукав. Они уже спускались от Котла к рынку.
– Ты чего?
– Людвиг!
Максим застыл на месте и даже приоткрыл рот.
– Сашку, Сашку забыли! – Аюна продолжала дёргать Максима за рукав, словно это могло чем-то помочь.
О том, что случилось с Сашей, ребята узнали лишь на следующий день, когда после школы вновь собрались в «Бурхане». Они учились в разных школах: Аюна и Максим – в сорок седьмой, Саша – в двадцать второй.
Саша ждал в подъезде до последнего. Был уверен, что Аюна застряла в комнате. Понимал: если её поймают – заподозрят в воровстве. Услышав, как спускаются Цыдыповы, он выскочил на улицу предупредить об опасности. Под окнами никого не было. Саша решил, что Максим полез в комнату вслед за Аюной. Стал присвистывать и громко шептать, но никто не откликался. Подпрыгнул, заглянул в окно, но почти ничего не увидел. Он был на голову ниже Максима. не зная, что делать, Саша ринулся назад, в подъезд. Решил во что бы то ни стало задержать Цыдыповых на пороге.
Саша уже и не помнил, какие глупости говорил Гэрэлме. Это не помогало. Она просила его не мешаться под ногами. Тогда Саша заявил, что именно он испачкал стены на пятом этаже.
– Зачем? – удивилась Гэрэлма.
– Чтобы насолить вашему Сёмке.
Саша нарочно говорил грубо. Его не испугало даже глубокое злобное сопение, раздавшееся из-за спины женщины. Там стоял Сёма. Он только что плакал и не хотел, чтобы Саша увидел его заплывшие глаза. Сёму успели отругать всем подъездом, и теперь он шёл за ведром и тряпкой, чтобы смыть пенную надпись.
– Зачем же ты вернулся? – Гэрэлма сомневалась в Сашиных словах.
– Я… – Саша растерялся, помедлил, но тут вспомнил: – Баллончик! Я выронил баллончик. Отец убьёт, если я не верну.
Теперь Гэрэлма поверила. Раскраснелась, рассвирепела. Стала дёргать Сашу за куртку – чуть ворот не оторвала. Повела его наверх, к Арине Гарифовне. Сёма, не переставая сопеть, понёсся впереди, с прытью, удивительной для его телосложения, перескакивая через ступеньки. Саша был уверен, что спас друзей – теперь у них будет достаточно времени, чтобы выбраться из квартиры.
– Вот так, – закончил рассказ Саша.
– А дальше чего? – спросила Аюна.
– Чего-чего… Заставили всё мыть. Осколки собирать. Потом Гэрэлма меня за ухо через весь Городок к дому вела. И Сёма ошивался вокруг. Говорил, что на щепки разнесёт наш «Бурхан».
– А Гэрэлма?
– А она ещё баллончик выбросила, чтоб мне от папы больше досталось.
– Гадюка, – прошептала, скорее даже прошипела Аюна, словно сама обернулась змеёй.
– Ну мне и досталось. Кое-как сидел сегодня. Это хорошо, что папа снял с ремня пряжку. Потом ещё два часа в углу стоял. Теперь телевизор на неделю запретили.
– Сашка! – Аюна неожиданно обняла Сашу. – Спасибо тебе. Ты молодец. И прости, что я тебя Людвигом называю.
– Да ничего, – пробубнил Саша.
Даже в полумраке штаба было видно, что он покраснел – на его худом тёмном лице выступили ещё более тёмные полосы.
– Вообще это моя фамилия, так что ничего.
Максим злился. На всё и на всех сразу. На Аюну с её мёртвыми женщинами, из-за которых Саше влетело от отца – а Максим знал, что Рудольф Арнольдович бывает очень строг. На Сашу, который зазря подставился и навлёк на них войну с «Минас Моргулом». но больше он злился на самого себя – за свою трусость, которую испытал под Сёминым окном. Никто о ней не узнал, но легче от этого Максиму не было. Он-то помнил тот порыв – убежать, спрятаться. Максим обнаружил в себе червоточину и не знал, как от неё избавиться. Вчера вечером, стоя под душем, с силой тёр себя мочалкой, словно мог очиститься от неприятного осадка.
– Я тобой недоволен, – сказал Максим своему отражению в зеркале. Ещё долго, хмурясь, смотрел на своё круглое лицо, короткие светлые волосы, едва заметные конопушки на щеках и гладкий шрам на подбородке. Затем добавил голосом эмчи-ламы Дондакова: – Будем работать над этим.
За ужином Максим заявил маме:
– Хорошо бы меня выпороть крапивой. Это помогло бы.
Ирина Викторовна едва не поперхнулась и потом ещё долго расспрашивала Максима о его делах в школе и самочувствии.
– Мы шли вместе, – тихо шептал он себе перед сном – так, чтобы не услышала сестра, – значит, и погибать должны были вместе. Надо было встать и громко сказать, что Аюна тут не одна, что я тоже виноват и пойду на плаху вместе с ней.
– Ты чего там бормочешь? – возмутилась Аюна со своей кровати.
– Мантру, чего ещё.
– Это какую?
– А какую надо, – сказал Максим и отвернулся к стенке.
Утром за столом он так грустил, что мама заставила его выпить «Бонгар-5» – тибетское лекарство от простуды.
– Хватит киснуть! – Аюна видела, что её сводный брат подавлен, и задорно ткнула его в бок. – Киснуть можно в школе и дома. Нечего пачкать «Бурхан» своей чёрной энергией.
– Да не кисну я, – отмахнулся Максим и посмотрел на Сашу. – Просто думаю.
– О чём?
– О том, что нужно готовиться к войне.
– Это факт! – обрадовалась Аюна.
– Думаешь, Сёма пойдёт в атаку? – спросил Саша. Он чувствовал себя виноватым.
– Да пусть хоть весь штаб сюда ведёт! – крикнула Аюна. – Никто ещё не приближался к «Бурхану» на расстояние выстрела!
– Тише ты, – усмехнулся Максим. – Я позвоню Косте. Нужно следить за Мордором. Пусть он постоит в карауле, а мы пока всё подготовим.
Костя учился в одной параллели с Максимом и Аюной. Они взяли его в штаб, потому что Костя был известным пироманом. Его стихией были петарды и фейерверки. Лучшего союзника не найти. Единственной проблемой было то, что он жил на другой стороне проспекта Жукова и нечасто приходил в Городок. Но сражение с «Минас Моргулом» он, конечно, не захочет пропустить.
– Итак, война! – провозгласил вождь.
– Война! – отозвались его воины.
Письмо. 10 февраля
Приписка сверху:
Мама зашла в комнату. Как всегда, без стука. А сама просит стучать. И не входить, если она медитирует[22 - Медита?ция – состояние глубокой умственной сосредоточенности, сопровождающееся телесной расслабленностью, играющее важную роль для процесса познания и обретения знания.]. Увидела, как я подписываю конверт, и, кажется, поняла, что я пишу кому-то письма.
Стрелка уводит на оборотную сторону листа. Там сверху приписано таким же мелким почерком:
Она никогда не догадается, кому я пишу. Вот бы удивилась, если бы узнала! Ну всё, пока. Чтобы добавить это, пришлось вскрыть конверт. Сейчас буду его опять заклеивать.
Привет.
У меня всё как обычно. Мой дядя Филипп, это тот, что живёт во Франции с тётей Таней, учит русский язык. И на Новый год прислал нам открытку потому что сам приехать не смог. У них там Новый год не отмечают. И написал в открытке: «Мои дела – кака бычна». Мы все долго смеялись. Тебе, на верное, тоже было бы смешно. В следующий раз обязательно приезжай на Новый год. Пельменей было столько, что мы всё не съели. А тётя Таня уже не приедет. Она беременна и летом будет рожать.
А ты знаешь, как рожают шаманки? Мне вчера Аюна рассказала. Они сами разрезают себе живот, вынимают трёхмесячного ребёнка и зарывают его в золу. Там он должен дозреть. А если так не сделать, он превратится в комок чёрных светлячков. И рожать придётся светлячками, а ребёнка не будет. Ещё Аюна говорит, что женщина должна снять свою голову, поставить её себе на коле ни и так сесть возле золы с малышом. Петь песни и искать у себя в волосах вшей. Ну, в это я не очень верю. Правда, Аюна говорит, что так рожают только чёрные шаманки. Отец у неё – белый шаман, а она хочет быть чёрной, только не говорит ему об этом. Это тайна.
Я бы не стал жениться на шаманке, это точно. Страшно подумать, что она будет рожать вот так – без головы и в золе. Представляю, что бы сказал на это дедушка.
Ещё у Аюны есть родовая яма. Где она находится – большая тайна, и Аюна никому не говорит.
Тот, кто узнает, где её яма, получит над ней власть. Она дочь шамана, а за такими людьми охотятся злые духи. Хотят прогнать из них душу и занять её место и так сделаться очень сильными. Но шаманов защищает родовая яма.
Они, как родятся, отдают взрослым свой послед. Аюна говорит, что это такой мешок, в котором появляются дети. Я спрашивал у мамы, где мой послед, а она сказала, что это только у бурятов бывает, а у меня такого не было, и вообще нечего всякие глупости спрашивать. Жаль. Так вот, послед Аюны положили в берестяную коробку, присыпали зерном и углями. Положили туда чаро?итовый[23 - Чароит – ценный поделочный камень красивого сиреневого цвета. Единственное на весь мир месторождение находится в Иркутской области, возле реки Ча?ра, от которой камень и получил название.] камушек и освящённый крестик. Обмотали коробку ветками боярышника и шиповника и положили в родовую яму Аюны.
