скачать книгу бесплатно
Дима никому не рассказал о том, что произошло на самом деле. Аня тогда училась в десятом классе и взяла брата на дачу к друзьям. Знала, что тот не станет болтать про сигареты и алкоголь, не выдаст её родителям. А потом она уехала с одним из парней, оставила Диму в компании старшеклассников – они просидели допоздна, а в час ночи отправились к заброшенному зданию на старых прудах. Дима доверился им. Забрался на замшелый козырёк и радовался неожиданному приключению. Но когда спускался по трубе, не удержался и упал. Бедром угодил на торчавшую из стены арматуру.
Дима рассказывал Ане: пока ждали скорую, он почти не ощущал боли и только боялся, что приедет отец и почувствует, как от Димы пахнет табаком и выпивкой. Даже цеплял пальцами грязь и размазывал её по одежде – надеялся перебить запах. Просил ребят принести какой-нибудь одеколон или духи. Родителей он увидел только в больнице, когда его уже переодели перед операцией. И даже проваливаясь в чёрную дыру общего наркоза, думал лишь о том, что его грязная одежда по-прежнему пахнет сигаретами.
Маме и отцу Дима потом объяснил, будто бы сам, в одиночку, выбрался из дома, пока Аня и её одноклассники спали, и по собственной воле отправился к заброшенному зданию, которое заприметил ещё днём. Такая история напугала и расстроила родителей, особенно отца, который и прежде был недоволен сыном.
Когда Диму выписали из больницы, Аня обещала себе впредь заботиться о нём. Надеялась, что брат со временем забудет этот кошмар. И поначалу всё шло хорошо. Он должен был ещё какое-то время ходить на костылях, но в остальном выглядел бодрым. А к Новому году выяснилось, что после перелома и четырёх операций левая нога у Димы стала короче правой на три сантиметра. И эта разница с возрастом только увеличивалась.
Дима никогда не обвинял Аню. Более того, стал относиться к ней с ещё большим теплом. Аня этого не понимала. Удивлялась тому, что брат делится с ней своими тайнами, поддерживает. И старалась отвечать тем же. А потом её перевели в гимназию на Большой Никитской. Репетиторы готовили Аню к поступлению на графический дизайн в Европейский институт дизайна. Диму родители переводить не стали, потому что они жили на Соколе – мама боялась, что ему будет трудно каждый день ездить так далеко. Отец с этим не спорил.
Сейчас, когда Аня вернулась из Мадрида, она сразу почувствовала, что брат изменился. В нём что-то надломилось. Он часто грустил в одиночестве. Учился без особого интереса. Сидел в интернете и совсем не общался со старыми друзьями. Из новых друзей появился только Максим, и Аня пока не могла понять, что именно связывает её брата с этим человеком. Возможно, оба были нелюдимы, каждый на свой лад. Ведь по Диме с его говорливостью так сразу и не скажешь, что он замкнут и общению предпочитает компьютер или книги.
Аня перевелась в институт графики при Московском политехе. Теперь училась в одном университете с братом, хоть и по большей части в разных корпусах. Только жалела, что не может, как прежде, отвечать искренностью на его искренность. Так и не сказала ему, почему на самом деле вернулась из Испании, почему вдруг променяла Мадрид на Москву. Дима и не допытывался. Наверное, понимал, что ответ ему не понравится.
Аня села в кресло. С любопытством взглянула на скучавшего в их компании Максима. Он почти не смотрел на Аню, хотя она была в новенькой плиссированной юбке и хорошеньком, купленном ещё в Мадриде бомбере с цветными нашивками. Аня знала, что такое сочетание ей идёт.
Молчание затягивалось.
Аня уже хотела заговорить о развешанных в гостиной панно, когда Дима вдруг оживился:
– Кстати, об универе. Что там с твоим репортажем?
– Завтра опять поеду в мастерскую.
– Я с тобой! Хочешь там ещё чего-нибудь накопать?
– Нет. Я там блокнот оставил.
– Блокнот?
– Ну да. Пока фотографировал, положил на стол реставратора. И забыл.
– Ты всегда всё записываешь в блокнот? – уточнила Аня.
Максим неопределённо повёл плечами.
– Ты лучше спроси у него про картину. Давай, давай. Тебе понравится.
– А что там с картиной? – неуверенно произнесла Аня.
Не дожидаясь, пока Максим скажет что-нибудь односложное и унылое, Дима сам поторопился рассказать сестре об «Особняке на Пречистенке». Аню его рассказ заинтересовал. Она любила такие истории. К тому же и без Диминых пояснений понимала, как именно один красочный слой может оказаться под другим.
– А почему твоя мама сняла картину с аукциона?
Аня спрашивала Максима, но отвечать вновь взялся Дима. Макс не сдержал улыбку. Они с Аней впервые свободно обменялись взглядами – в них промелькнуло что-то тёплое, понятное. Дима этого не заметил.
– Екатерина Васильевна… ну, в общем, ей были срочно нужны деньги. И она всё равно не верит, что внутренний слой такой уж интересный. Но в принципе это может поднять стоимость картины. Тут даже раскрывать ничего не надо. Продавай как двойную картину, да и всё.
– Так почему твоя мама отказалась сразу продать «Особняк»? – не поняла Аня.
– Корноухов получил большой заказ, – ответил Максим. При этом отвёл глаза. Кажется, ему было неприятно говорить о безденежье семьи. – Теперь сидит в мастерской. В общем, с деньгами стало полегче. И мама решила не торопиться.
– Ясно. – Аня кивнула.
– А дальше что? – тут же спросил Дима. – Ну, с картиной.
– В следующее воскресенье мама повезёт «Особняк» в Питер. У неё там знакомый. Занимается подделками, атрибуцией и всем таким. Там всё разузнают.
– А ты?
– А что я?
– Тоже поедешь?
– Зачем? Для репортажа мне уже хватит. Расскажу, как реставраторы готовят картины к аукциону. Тут ведь странно получается. Полотно покупают за большие деньги, но, по сути, настоящим владельцем навсегда остаётся именно реставратор. Только он видит, как раскрывается картина. И сам решает, какой она в итоге станет.
Ане такой образ понравился. Кроме того, она почувствовала странное облегчение. «Молчи, и, быть может, люди подумают, что ты умнее, чем на самом деле». Папа любил так говорить – иногда в шутку, иногда всерьёз. И Аня боялась, что Максим из тех парней, которым лучше именно помолчать. Стоит им сказать чуть больше двух-трёх предложений подряд, как весь флёр таинственности рассыпается трухлявыми опилками. Словно чувствуя это, они торопятся пустить вслед ещё несколько фраз, но так окончательно портят дело. Макс, судя по всему, был другим.
– Да чёрт с ним, с репортажем, – не успокаивался Дима. – Нам нужно написать проблемную статью для Хохловой, так?
– И что в этой статье будет проблемного? – Макс понял, куда клонит Дима, и не стал растягивать разговор лишними вопросами.
– Как что?! Подделки, атрибуция! Не чувствуешь? Хохлова разрешила писать в паре…
– Я знаю.
– Тема свободная.
– Знаю.
– И ты знаешь, почему я должен писать именно с тобой. Да, если пишешь в паре, нужно ещё сделать презентацию, подобрать фотки и дополнительно сделать флеш-интервью для подвёрстки. Но это всё ерунда, я сам разберусь.
Максим вздохнул. Аня сочувственно наклонила голову. Они вновь обменялись понимающими взглядами. Будто сказали друг другу, что проще до конца выслушать Диму.
Он ещё долго говорил. Настойчиво просил Максима вместе поехать в Петербург. Приводил бесконечные доводы, от разумных до совершенно неуместных. Аня ждала, что после этой тирады Максим скажет своё ёмкое «нет», однако он промолчал.
– Отлично! – Дима, кажется, неплохо разбирался в оттенках его молчания. – Значит, решено. Сто лет не был в Питере.
В комнату зашёл рыжий кот, и Дима обрадовался возможности сменить тему – значит, по-прежнему боялся получить отказ:
– Если бы мы были персонажами Капоте, Перс забрался бы кому-нибудь из нас на плечо и там бы уснул. Понимаешь, о чём я?
Перс не знал ни Капоте, ни его персонажей, любивших пускать себе на плечи именно рыжих котов, поэтому мягкой скучающей поступью прошёлся вдоль дивана. Сел, лениво приластился к ногам Ани. Задумчиво уставился в пустоту – будто забыл сделать что-то важное, не терпящее отсрочек. То ли пописать, то ли покакать. Аня демонстративно разгладила юбку и призывно похлопала себя по коленям, но Перс даже не посмотрел на неё. В задумчивости лизнул вялую лапу, вновь провалился в безвременье – так и просидел ещё несколько мгновений: с открытыми глазами, с вытянутой передней лапой. Покачнулся. Растерянно понюхал Анины колготки и всё так же неспешно ушёл из гостиной.
– Ха! – Дима встал со стула.
– Нет, – Макс качнул головой.
– О да.
– Нет.
Аня не понимала, о чём идёт речь, но чувствовала, что Макс говорит скорее с улыбкой, больше соглашаясь с Димой, чем противясь его задумке.
– Перса в прошлом году кастрировали. – Дима приблизился к дивану, чтобы забрать свою трость. – Потому что он начал метить мебель.
– Не надо, – уже тише, без сопротивления возразил Максим.
– Да ты что! Это ж тут главная достопримечательность.
– Описанная мебель? – усмехнулась Аня.
– Именно! – Дима зашагал к одной из закрытых дверей, ведущих из гостиной. Под его ботинками чуть поскрипывали половицы старого пола.
Дима всегда ходил в обуви. Разувался только на ночь. В его шкафу стояло не меньше десяти пар абсолютно одинаковых ботинок, единственным различием которых была форма носка и задника. Их делали на заказ. Чёрные, кожаные, с застёжками вместо шнурков. И с подошвами разной высоты. Левая – выше. Чтобы компенсировать разницу в длине ног. От обычной обуви Диме пришлось отказаться. Аня знала, что Дима иногда ложится спать в кроссовках, которые купил втайне от родителей. Ему нравились лёгкие сетчатые «найки».
– Вначале он пи?сал на диван. – Дима остановился у закрытой двери и с довольным видом продолжал: – Диван пытались отмыть. Не получилось. Вызвали химчистку. Запах мочи пропал, но потом Перс опять его пометил. А диван был хороший.
– Новенький, – кивнул Максим.
Теперь можно было не сомневаться, что ему эта история нравится не меньше, чем Диме.
– В итоге снова вызвали химчистку и диван перенесли в пустую комнату. На этом всё не закончилось. Перс пометил кресло. Потом два стула, кушетку и… что-то ещё.
– Настольную лампу, – Максим усмехнулся. – А заодно и сам стол.
– Потом его кастрировали, и метить он, в общем-то, перестал, но Екатерина Васильевна боялась оставлять на виду вещи с запахом кошачьей мочи. То есть они уже не так сильно пахли после всех обработок, но рисковать было нельзя, чтобы Перс не взялся за старое.
– Если б он начал метить вещи после кастрации, пришлось бы выселять его на улицу, – кивнул Макс.
– Ну да. Поэтому всю обоссанную мебель собрали в одной комнате и…
– Молчи.
– …и нарекли эту комнату гостевой!
Ане история с гостевой комнатой показалась довольно глупой, однако она была рада посмеяться вместе с Димой. Брат пришёл в восторг и только сетовал, что гости к Шустовым приезжают редко.
– А вы говорите им, что комната, ну… такая?
– Запаха не осталось, – отмахнулся Максим.
– Ты не ответил, – настаивала Аня.
– Нет, не говорим, – Максим сдержанно улыбнулся, хотя по всему было видно, что он готов рассмеяться вместе с остальными. – Чтобы не принюхивались.
– Идём! – Дима толкнул дверь. – Вот она. Лучшая из всех гостевых. И кто бы мог подумать, зачем тут столько мешочков с лавандой и на подоконнике – пиала с гвоздикой?
Глава четвёртая. Тревожная новость
– «Зомби был отброшен в сторону, но не прекратил нападения. Доведённая до отчаяния девушка выскочила из воды. Здесь несколько других зомби пришли на помощь первому и вонзили свои зубы в ноги злополучной девушки. И началось самое ужасное. Зомби стали поедать добычу живьём, причём каждый начал с того места, где ему удалось ухватить несчастную жертву. Душераздирающие крики девушки смешивались с хором чавкающих челюстей её истязателей». Ну как?
Дима отложил листок и принялся за остывавший суп.
– Пишешь хоррор? – небрежно спросил Олег.
Он только что пришёл с пары и не знал, чего вдруг Дима начал зачитывать свои сочинения. Дима ему вообще не нравился. Слишком неопрятный, слишком суетливый. Он бы не сел с ним за один стол, однако хотел переговорить с Максом. К тому же тут были Артур с Алиной.
– Почти, – улыбнулся Дима. – Это по риторике.
– Задание по подмене понятий? – удивился Олег.
– Ага.
– И… ты уверен, что понял его правильно?
Артур и Алина усмехнулись. Только Макс оставался невозмутим и сосредоточенно доедал суп. Кормили в университетской столовой плохо. Олег по возможности ходил в «Крошку Картошку» или «Макдак» у метро. Иногда заглядывал в кафе «Мацони». В столовой бывал редко и брал здесь только пюре с куриной отбивной. Всё остальное вызывало отвращение. Липкие белые рожки. Засаленные булочки. И, конечно, суп, вермишелевый или гороховый, в который женщина на раздаче всякий раз умудрялась окунуть жёлтый ноготь большого пальца. Олег поморщился. Сегодня он купил яблоко и орешки. Лучше перетерпеть.
– Это Конрад Лоренц. Отрывок из «Царя Соломона», – объяснил довольный Дима.
– Что-то вроде Кинга? – Олегу начинал надоедать этот разговор.
– Нет. Лоренц – учёный. Зоопсихолог.
– Я знаю.
Олег не знал. Но ему не нравилось, когда Дима начинал выпендриваться. Он слишком много говорил и всякий раз пытался выдать что-нибудь такое, необычное. Всеми силами привлекал внимание. Но с ним всё равно никто не общался. Кроме Макса. Этого Олег не понимал. Макс был неплохим. Со своими странностями, но без болтовни, с понятиями. На первом курсе Олег с ним вроде бы сошёлся. Они даже вместе проходили практику в «России сегодня», в главном здании на Зубовском бульваре. Туда их устроил отец Олега. Но потом вокруг Макса стал бегать Дима. Ну как бегать – ковылять. Верная хромая собачка, вечно скулящий пудель. Макс так и не избавился от него. И этим летом на практику пойдёт в захудалое «Зеленоград сегодня».
– Это прямая цитата, – продолжал надоедать Дима. – Я заменил только два слова. Два! Ну или почти два.
Трепло.
– Вместо зомби у него – землеройка. А вместо девушки – лягушка. Всё остальное на месте.
– Здорово, – кивнула Алина. Она, конечно, так не считала и говорила больше из жалости. Алина всегда была слишком добра к Диме. – Только ты уверен, что…
– Знаю, – Дима не дал ей договорить, – это не совсем та подмена понятий. Но ведь иначе скучно! Да, да, сложный логический приём, эристика, софистика и так далее. Но у меня интереснее. От замены двух слов полностью меняется картина!
Дима не останавливался. Продолжал разглагольствовать про манипуляцию сознанием, про то, что сейчас редко используют подмену понятий, а чаще изменяют сам предмет обсуждения. Олег его не слушал. Ему было скучно. Он ждал возможности переговорить с Максимом.
На первой паре выяснилось, что Пашинин, преподаватель основ творческой деятельности, куда-то уехал. Половину апреля его будет заменять новый преподаватель. Доцент Егоров. Олегу Егоров понравился. Степенный, представительный. В костюме «Ван Клиф», на «Ауди А4». Вообще, странно, что такой человек до сих пор не поднялся выше доцента и согласился работать на подхвате. Впрочем, всех деталей Олег всё равно не знал.
Первым делом Егоров попросил старосту до пятницы сдать полный список студентов с указанием темы, на которую они собирались писать практическую часть экзамена. Свой репортаж Олег доверил Максу. В общих словах знал, о чём там пойдёт речь, но теперь хотел увериться, что всё будет выполнено в срок.
Откусив яблоко, Олег с тоской огляделся. Захудалая тесная столовка. Как и весь университет. Раньше тут располагались конюшни. Основное здание было чем-то вроде особняка, где в какие-то годы выступал Шаляпин. В деканате из-за этого факта все просто лопались от гордости. Упоминали Шаляпина по любому поводу, разве что не включали его элегию Массне перед парами. А ведь сам особняк давно превратился в дешёвую коробку с линолеумом, школьными партами и прокуренным туалетом. Впрочем, Олега всё это больше не беспокоило. Отец уже договорился, что летом его переведут в МГУ.
Дима никак не умолкал, и Олег вытянул руку. Из-под белоснежного манжета выскользнули часы. «Клод Бернар». Двадцать две тысячи рублей. Кварцевый механизм, корпус с позолотой и сапфировое стекло. Подарок отца на восемнадцатилетие. На следующий день рождения Олег ждал машину. Какой смысл учиться на Моховой и ездить туда на метро? Можно что-нибудь недорогое. Какой-нибудь «Рено» в минимальной комплектации. Это неважно. Но у журналиста должны быть колёса.
Сложив руки на столе, Олег вдруг понял, что так и не рассмотрел, который час. Вынужден был вновь вытянуть руку. До конца перерыва оставалось пятнадцать минут.
