Откуда дует новый ветер

скачать книгу бесплатно

Откуда дует новый ветер
Елена Рудакова

Правда ли, что всё уже придумано до нас? Можно ли создать что-то новое? Откуда приходит вдохновение? Откуда дует новый ветер? Чтобы узнать это, нужно отправиться в кругосветное путешествие. Главные герои – Ксения и Дмитрий становятся участниками детективных событий, которые заставят их обогнуть планету и изменить взгляд на жизнь.

Е. Рудакова

Откуда дует новый ветер

Интервью с участниками Каирского дела!

Наша журналистка первой побывала на месте событий

Репортёр: Скажите, Ксения, Дмитрий, как вы очутились в Каире в тот роковой день?

Ксения: Знаете, это такая длинная и запутанная история… Тогда мы были в Каире уже во второй раз нашего большого путешествия. В наш первый визит Диму приняли за вора!  И меня заодно. Чтобы спасти наши добрые имена, мы должны были сами разобраться с настоящим вором.

Репортёрша: Но насколько я знаю, до этого дела вы вообще не были знакомы? Что же заставило вас вместе объехать весь земной шар?

Дмитрий: Как сказала Ксения, всё это долгая история, с печальным началом, но счастливым концом. Если вы напечатаете её целиком, на это уйдёт несколько выпусков вашей газеты со всеми разворотами, включая светские сплетни и анекдоты.

Репортёрша: Расскажите мне всё-всё-всё! Люди хотят знать, что произошло в Каире, и моя редакция готова отдать нам всю первую, вторую и даже третью полосу!

Ксения: Раз так (улыбается), тогда слушайте. Мы познакомились в начале апреля в аэропорту…

Москва, 9 апреля, 11:19

Грязный снег перед входом в аэропорт мешал ходить людям и ездить машинам. Большой автобус буксовал, запутавшись в огромном серо-коричневом сугробе, расположившемся прямо посреди проезжей части. Снегоуборочная техника разъезжала по автостраде, но никто из них не рискнул бы подъехать к аэропорту – слишком много народу.

Из автобуса вышла девушка с небольшим чемоданом цвета хаки на колёсиках. Она потерянно оглядывалась, наблюдая за остальными людьми, вышедшими из автобуса.  Все они хватали багаж и быстро исчезали в дверях огромного здания аэропорта Домодедово, похожего на стеклянную личинку гигантского насекомого.

Девушка неторопливо наблюдала за всем, что происходило вокруг. За  всё ещё по-зимнему низким небом, за взлетающими самолётами, за маневрирующими таксистами. Земля, небо и воздух слились в один грязно-серый комок.

Весна была слишком долгой и холодной в этом году. Снегопад не прекращался ни на день, так что невозможно было поверить, что где-то уже цветут вишни и яблони. Этот год был особенно страшным, холодным и болезненным. Особенно для девушки с чемоданом цвета хаки, которая сжимая металлическую ручку саквояжа, волокла его по снегу в аэропорт.

Она села напротив табло прилёта, расположив чемодан под сидением так, как будто собралась долго ждать кого-то. На самом деле, никто не должен был прилететь к ней, это она должна была улететь.

Семья, что сидела около неё, собиралась на курорт. Отец был одет в гавайские шорты с огромными оранжевыми цветами, мать меняла зимние сапоги на босоножки, а маленькие дети кидались тюбиками с кремами для и против загара. Вскоре они ушли, и место рядом с девушкой занял молодой парень в огромных наушниках, но с маленькой сумкой. Уж он-то наверняка был настоящим встречающим.

Из его наушников доносилась тихая симфоническая музыка. Девушка не могла разобрать мелодию и маленькими прыжками по стулу придвинулась к соседу, представляя, как должно быть, она смешно сморится со стороны. Опустив ухо почти вплотную к наушнику, она узнала второй концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова. С этой музыкой были связаны воспоминания… В её лаборатории постоянно играла старая классическая музыка, а диск Рахманинова был её любимым. Под эту музыку она писала свою главную работу. Под эту музыку её посещали лучшие идеи. Под эту музыку, она узнала, что все её старания не имели смысла.

– Вам нравится Рахманинов? – спросил юноша, искоса смотря на девушку.

– Очень, – прошептала она, ловя знакомые звуки, – Но разве в этом концерте играют литавры?

– Это новая обработка… Вы разбираетесь в музыке?

– Она помогает мне работать. Чтобы работала только голова, нужно чем-нибудь занимать и сердце, иначе будет мешать. Когда голова считает, сердце слушает музыку.

– А что, если работает и голова и сердце?

– Наверное, это искусство, – улыбнулась девушка, посмотрев незнакомцу в глаза, – Меня зовут Ксения.

– А я Дмитрий, – мужчина протянул руку. Она была ещё мокрой от снега, и дрожала мелко, как осенний лист на воде, но в тоже время была горячей, как камень на морском берегу. Рука же Ксении была холодной, но уверенной и прямой, привыкшая часами работать с чувствительными приборами, и сама ставшая одним из таких приборов.

Единственное, что говорит о человеке больше, чем его руки – это глаза, или точнее сказать – веки, придающие глазам их выражение. Говорить о самих глазах ошибочно. Что такое глаза без век? Только орган человеческого тела, зрительное яблоко. Но именно веки придают глазам и всему лицу злое или доброе выражение, весёлое или грустное, дружелюбное или агрессивное. Стоит убрать веки и получится безумный животный оскал человеческого лица: разве не страшно?

Черты лица Димы нельзя было назвать ни притягательными, ни ужасными. Обычное лицо, тысячи которых встречаются на улице и в метро, но его глаза, его веки непроизвольно складывались в непонятное выражение скрытой боли. Как будто он проглотил пучок иголок и боится пошевелиться, чтобы не умереть. Это не укрылась от Ксении, так как она носила такую же боль в себе. Такое скрытое чувство, подобно физическому недугу, оставляет на лице следы болезни и усталости.

– Вы кого-то ждёте? – спросила Ксения.

– Нет, я здесь не поэтому, – Дима снял наушники, из которых перестала доноситься музыка. – Правда, я никуда и не лечу. Дело в том, что в таких местах всё по-другому. Здесь даже музыка иначе слышится.

– В таких местах? Вы имеете в виду аэропорты?

– Не только. Аэропорты, вокзалы, мотели. Это незаметные КПП на дороге, скрытые повороты. Места, где встречаются люди со всего света, которые в другом месте ни за что бы не встретились. Здесь есть своя магия.

– Вы приходите сюда знакомиться, что ли? – Ксения непонимающе изогнула бровь.

– Да нет же! – засмеялся Дима. – Но что вы сами здесь делаете?

– Я… хочу улететь куда-нибудь.

– Куда-нибудь? Вы пришли, не зная, куда лететь?

– Да, получается так. Но тут выбор не большой. Мне подойдут только те страны, в которые не нужна виза.

– Звучит так, как будто вы убегаете от кого-нибудь, – улыбнулся Дима.

– Можно и так сказать, – загадочно протянула Ксения. – А хотите… я вам расскажу?

Дима посмотрел Ксении в глаза и увидел в них влажный больной блеск. Зеркальная пелена отделяла теперь девушку от мира, и мир отражался в лихорадочно переливающихся глазах.

– Расскажите, – попросил он.

– Но, знаете, каждый раз, когда я проматываю свою историю в голове, я слышу одну и ту же мелодию. Если она есть у вас в плеере, то я расскажу всё.

– Какая мелодия?

– «Простая симфония» Бенджамина Бриттена. Это самая мучительная музыка, которую я знаю. Когда слышу её, кажется, что нервы каменеют и вот-вот порвутся. Но только такая мелодия подойдёт к моей истории.

Дима перебирал файлы на плеере, неторопливо меняя дорожку за дорожкой, подписывать которые у него не было привычки. Он развернул один наушник к Ксении так, чтобы ей доставалась ровно половина всей музыки. Мимо шли люди, за стеклянной стеной неистовствовала снежная буря, а они слушали Бетховена, за ним – Вагнера, за ним – Грига, а за ним – Чайковского. Иногда по несколько минут они задерживались на одном произведении и не произносили ни слова.

Наконец, «Простая симфония» была поймана, и Ксения заговорила:

– Я астрофизик. Работала в лаборатории университета со дня своего поступления. Вот уже пять лет, как я выпустилась, но осталась верна своей альма-матер. Знаете, лаборатории – это особые миры, со своими героями и злодеями. Тихие войны, участники которых знают друг о друге только по переписке или по интернету, незаметно протекают за стенами институтов. Со стороны наша работа кажется такой же скучной, как офисная рутина, но на самом деле мы – аристократия от науки. Не в том смысле, что мы избранные, лучше люди, а в том, что живём по законам королевского двора: интриги, подпольные союзы, шепот за спиной. Но и в королевском дворце есть неизвестные уголки… Три года я писала диссертацию о чёрных дырах, а конкретнее – об излучении, исходящих от них. Хотя сейчас популярнее говорить об их гравитационном поле, которое поглощает любое излучение, но, давайте лучше не будем вдаваться в подробности. Я была уверена, что провожу уникальные исследования, собирая редкие данные по всем обсерваториям, к которым у меня был доступ. Я публиковала статьи на английском языке, которые производили (не хочу хвастаться) фурор в узких научных кругах. Словом, мне пророчили звёздное во всех смыслах будущее. Но вот две недели назад, когда я уже собрала весь материал, когда уже фактически дописала диссертацию, когда оставалось её только отредактировать, когда мечтала показать всему миру выведенную формулу, которую должны были назвать моей фамилией… произошла катастрофа. Я до сих пор не понимаю, как такое возможно. Почему так происходит? Как такое вообще может происходить? Разве то, о чём я думаю, может думаться ещё в чьей-то голове? Как он, этот никому не известный старик из английской глубинки, добрался до моей головы раньше, чем там вообще появились эти мысли!? Оказывается, он ещё раньше начал заниматься этим вопросом, чем я. На двадцать долбанных лет раньше! И всё из-за того, что я слишком поздно родилась. Да родись я на какие-то жалкие пять лет раньше, я бы такой труд написала, о каком он и не мечтал… Хотя нет, он сделал лучше. Намного лучше. Проработал каждый аспект, каждый нюанс. Докопался до таких глубин, о которых я и не догадывалась. Я потратила три года работы на этот проект, а в итоге он оказался намного талантливее, чем я. Намного лучше… Три года моей жизни потеряны. Три года можно просто вычеркнуть из истории цивилизации! Но этого никто не заметит, потому что не оставив после себя этих исследований, я всё равно что мёртвая муха. А он – муха, замершая в вечном алтаре. Его запомнят. Чёрт, да его посвящают в рыцари за то, что он открыл закон исходящего излучения чёрных дыр. Какое дело королеве Великобритании до чёрных дыр!?

За окном разбушевавшаяся метель била градом о стекло. «Простая симфония» закончился до того, как Ксения успела договорить, и последние её слова звучали громко, не приукрашенные музыкой, но и не приглушаемые ей. Тишина было лучшим аккомпаниатором для соло на скрипке боли. А Ксения была хорошим скрипачом, мощно играющим крещендо.

– Я тоже хочу улететь, – сказал Дима.

– Так значит особая атмосфера здесь всё-таки не при чём? – облегчённо улыбнулась Ксения, довольная тем, что ей не придётся обсуждать собственную историю. И так было сказано слишком многое.

– Это удивительное совпадение, но у меня есть собственная история. Она звучит под песню Сольвейг, холодную и норвежскую.

– Расскажите, – попросила Ксения, поправляя наушник.

Дима быстро нашёл нужную дорожку на плеере, но его палец завис над сенсорным экраном, не смея нажимать на мигающую ночным синим цветом строку с надписью «Григ, Пер-Гюнт, песня Сольвейг». Глубоко вдохнув и выдохнув, он включил её.

– Я закончил консерваторию несколько лет назад. Должен был стать дирижёром, но на самом деле эта работа меня не никогда не привлекала. Я хотел просто писать музыку. Так получилось, что я сочинял её с рождения, что мелодия всегда играла в моей голове, а я всегда хотел облечь её в ноты. Но настоящая работа дирижёра требует так много сил и времени, что ничего не остаётся на собственную музыку. Ты заботишься о чужой музыке, следя за звучанием инструментов и чередованием партий, жертвуя все свои силы ей, рождённой в голове у кого-то другого. Когда это стало окончательно невыносимым, я ушёл из оркестра, надеясь писать собственную музыку. Уйдя ото всех, уединившись в деревне посреди зимы и леса, имея под рукой лишь старое расстроенное пианино и горы нотной бумаги, я пытался услышать свою мелодию. Для гениальной музыки нужно всего несколько нот, вокруг которых зазвучит вся симфония, воспевая одно единственное гениальное зерно. И вот, настроив инструмент, пополнив запасы продуктов и чаю на пару месяцев, и начал искать. Я знал, что во мне есть Та Самая Мелодия, её нужно только услышать. И я услышал… И это была настоящая эйфория. Лучший момент в моей жизни, полный счастья и торжества! Я услышал сначала тихое соло скрипки, потом – зрелую фортепианную партию, и наконец, в моей голове зазвучал целый оркестр! Я дирижировал своей собственной музыкой, и в этом было всё. Целая страна нот, империя созвучий, мир мелодий – всё было подвластно мне! Кто никогда не творил, тот не знает, что такое истинное торжество! Тут могла бы звучать сама Токката и Фуга ре-минор Баха, но вот крещендо в моей истории достигло своего пика, начинается диминуэндо… Я был отстранён от Земли целых два месяца, и не знал, что сейчас играют на сцене Большого театра или в Венской Опере. Но оказалось, что Та Самая Мелодия звучала не только в моей голове. И за неделю до окончания моего добровольного изгнания в Оперном театре Сиднея прошла премьера первого концерта для фортепиано с оркестром мистера Дэвида Митчелла. Зал ликовал, критики были в восторге, и, признаться, это было лучшее, что я слышал в своей жизни. Потому что это была моя мелодия, мой концерт! Он, зазвучавший в Сиднее под тяжёлым гнётом главенствующего фортепиано. Там должно было быть много струнных, а он отдал все их партии одному только фортепиано… Я до сих пор размышляю так, как будто это он украл мою мелодию. Но если бы можно было стереть его с лица земли, из памяти человечества! Если бы он никогда не рождался, я стал бы первооткрывателем Terra Incognito. Моей Terra Incognito.