Попроси меня о смерти

– Сестра! Сульфозин внутримышечно! Срочно!

Боль пронеслась по моему телу, стремительно, ломая кости, выворачивая руки, простреливая поясницу и сводя ноги.

– «Ну тише… Тише… Всё».

Я очнулась от яркого света.

Стены просторной палаты сливались с полом в одно сплошное белесое пятно. Три железные койки были сдвинуты к стене, по спинкам которых, свисали тряпки, похожие на эластичные бинты. Вокруг меня, с цветастой растрёпанной губкой в руках, суетилась женщина лет шестидесяти.

– «А.… очухалась. Опять всех на уши подняла. Крутятся вокруг неё, крутятся, а толку никакого, хоть бы успокоилась, да к Богу отошла что ли… сама тут с вами сляжешь, тьфу тьфу тьфу».

Без лишней скромности и хотя бы единой попытки сделать вид, что весь этот великолепный монолог был направлен не в мой адрес, женщина, наконец, закончила убирать палату и чертыхаясь вышла за дверь, оставив меня наедине с чувством патологической растерянности. Надо сказать, что это было одно из немногих чувств, испытываемых мной за последние десять лет. Вторым был – страх, а третьим ненависть к самой себе. И вот я, растерянная, потерявшаяся в пространстве и времени, блуждаю по закоулкам собственной памяти, без единого шанса найти выход. Насколько нужно быть душевнобольным, чтобы забыть, как это – терять? И если существуют эти пороги психоза, то я, ещё не ступив даже на первый, стою на одной ноге, совершенно не зная, как это – сделать ещё один шаг вперёд.

Июнь в тот год выдался особо душным. Земля под ногами стелилась сплошным белым ковром тополиного пуха и если бы не зелень вокруг, его легко можно было бы спутать со снегом. Когда мы сошли на станции, казалось, до террикона подать рукой. Большой серый холм возвышался над маленькими разноцветными домами. Невожск – маленький посёлок, находившийся в сорока пяти километрах от Прилуйска. Две улицы вдоль просёлочной дороги усыпанной щебнем. Дома отделялись друг от друга заборами, что как зубочистки торчали в разные стороны.

– «Миленько! – оценила Ника, направляя объектив камеры на повозку с вороной кобылой в упряжке. – Я думала такого уже нигде не увидишь».

Ника всегда была взбалмошна и остра на язык. Непростой характер выдавала каждая чёрточка её смуглого лица. Тонкий нос, широкие скулы, острый подбородок и огромные зелёные глаза, с потрясающим лисьим прищуром.

– Уже семь. Может, заночуем у местных?

– Как ты себе это представляешь, Ни?

«Ни» – так всегда называл Нику Костя. Светловолосый, крепкого телосложения, улыбчивый простак, мечтающий бороздить океаны. Он любил большую воду как никто. Рассказывал, как с отцом выходил в море на катерах и лодках (его отец был подводником, им и остался посмертно), но трепет к морю сыну передать успел. А пока Костик, вместо морей, покоряет подземки, вместо парусников – поезда и электрички, которые, кстати говоря, переносит с большим трудом.

– Мы здесь никого не знаем, кто впустит четвёрку блудных студентов с огромными рюкзаками на ночлег? Ещё и от Влада за версту разит…

– Разит чем? – возмущенно спросил Влад, перетягивая ремни рюкзака с одного плеча на другое.

Влад знал о шахтах всё. Начиная с истории заканчивая принципом добычи и необходимых приспособлений. Например, вы знаете, кто такой «табакотрус»? Трудно поверить, но в далёких шестидесятых существовала такая профессия. Задача табакотруса заключалась в том, чтобы проверять шахтёров, перед спуском в шахту, на предмет спичек и табака. Влад всегда тщательно соблюдал подобные правила, чего не скажешь о фляжке с портвейном, надёжно припрятанной во внутреннем кармане его пайты. Нельзя сказать, что он был любителем выпить, но фляжка, всегда хранилась на своём законном месте и по неизвестным причинам казалась бездонной.

О Владе много не скажешь. Замкнутый и угрюмый, воспитанный больше улицей, он существовал по своим законам. Его маленькая комнатка в коммуналке была напрочь завалена книгами и вырезками из газет. Он перепробовал себя во всем, начиная от паркура заканчивая раскопками военных артефактов. От Влада исходила непоколебимая уверенность в себе и надёжность, наверное, поэтому мы так легко и увлечённо следовали за ним везде, куда бы он нас не вёл.

Мы были студентами. Учились на ТурФаке и просто обожали подземки во всем их величии. Сейчас бы нас прозвали модным – диггеры, «кладоискатели» хотя, и это не совсем точно, ведь мы ни за чем не охотились, скорее наоборот. Наша вечная четвёрка: Я, Влад, Костик и Ника колесили по заброскам и подземельям от нашумевшей «Амбреллы» до всеми забытых Кировских шахт, уже давно не представляющих собой никакой особенной ценности. Что может быть романтичнее и ужаснее мёртвой насыпи ещё не так давно оживлённой стуками и дребезжанием работающих инструментов?

Когда наши дискуссии о предстоящей ночлежке достигли своего апогея, солнце плавно начало катится за горизонт. Поднялся лёгкий ветерок, который был настоящим спасением в этом июньском пекле. Под ногами захрустел серый песок.

На встречу нам шел пожилой мужчина.

– Извините, вы не подскажете, у вас тут шахта есть старая, как нам к штольне пройти? В какую сторону? – спросил Влад у старика

– А это вам воооон туда, – махнул рукой приветливый старик в сторону возвышающегося террикона, – там и штольня имеется. Не заблудитесь!

– Спасибо дед! – ответил Влад.

Мы направились к шахте.

– В самом деле, Влад, куда мы сейчас пойдём? – спросила я, бросив рюкзак на землю.

– Ладно. Раскинем палатки здесь, а утром выдвинемся в путь – ответил Влад, принявшись, доставать вещи

– Расскажи о ней – с неподдельным любопытством спросила я, толкнув Влада в плечо

– О ком ещё?

– Ну о шахте. Почему мы идём именно туда? У тебя же наверняка тысяча причин, уж я-то тебя знаю – усмехнулась я, намекая на увлечения Влада легендами и мистикой

– Тогда, Костя, разжигай костёр! Буду травить басни – сказал Влад и засмеялся.

Уже стемнело. Мы развели костёр и уютно расселись вокруг.

– Ну, давай, гуру приведений, выкладывай свои сказки – сказала Ника, смеясь – не на то ты решил учиться, вон, какой талант пропадает! Надо было на театральный поступать, ну или в цирковое…

– Смейся, смейся. Дурная. Тебе бы только шуточки – обижено фыркнул Влад, прикуривая сигарету с подожжённой от костра палки, – Не хотите – не надо. Чего спрашивать тогда?

– Ника шутит. – попыталась я сгладить обстановку, – нам хочется послушать, ты всегда интересно рассказываешь, честно – честно! Да, Ника?

– Конечно – пискнула она, продолжая заливаться звонким смехом.

Уставившись щенячьим взглядом на Влада, я продолжала топить его пошатнувшееся эго, которое от обиды стало покрываться льдом.

– Ладно. Дело было вот как. Ездил я, пару месяцев назад, к деду. А дед у меня, всю жизнь в шахтах проработал, может он и вселил любовь такую странную… Не в том суть. Рассказал он мне, что друг у него был, сторожем работал в шахте, тут, в Невожске. Случай произошёл. Несчастный. Больше семидесяти человек погибло. Вроде сгорело, а кто говорит – завалило. Да черт сейчас их разбери. Тогда не нашли ни причин – ни виновных. «Закатали» начальника без суда и следствия и дело с концом. А к шахте сторожей ставили первое время. Вот один из них и рассказывал, что как ночь наступает – крики оттуда, будто люди кричат, о помощи просят. А к утру стихают. Тогда сторожа того уволили, вроде – допился старик, мерещится всякое, на этом и успокоились. А дед мой говорил, что тот – до конца дней своих больше ничего говорить не мог, только историю эту рассказывал всё и ночью кричал – на помощь звал.

Мы замолчали. Не скажу, что я верила во всякие эти, страшили, но жути нагоняло – ничего не скажешь.

– пойдёмте спать.

Мы разошлись по палаткам.

Ночь была тёмной и почти бесшумной. Ворочаясь то и дело, я так и не смогла уснуть. Я вылезла из палатки. Несмотря на знойный день, земля казалась жутко холодной, не шуточный ветер. Вдруг, я услышала странный звук, похожий на плачь младенца. Он исходил прямо из входа в шахту. Рискнуть проверить, что это такое, одна, я не решалась.

– Ты чего не спишь?

Я вздрогнула от неожиданности, передо мной стоял Костя

– Не могу уснуть. Ты это слышишь?

– Что? Костя стал осматриваться по сторонам, прислушиваясь, ветер гудит?

– Нет, плачь, детский плачь, слышишь? Вот прямо оттуда, – я показала рукой на вход в шахту

– Да брось ты, ничего нет, наслушалась страшилок и приснилось что-то, наверное!

– Пойдём, посмотрим, пожалуйста? А вдруг там кто-то есть? Может помощь нужна?

Костя недовольно вздохнул.

– Пошли, что с тобой делать, сейчас, только фонарь возьму.

– Что у вас тут? – сонно спросила Ника, выбираясь из палатки, – вы чего не спите?

– Ты тоже не слышишь? – спросила я, повернувшись к Нике и уставившись на неё растерянным взглядом

– Что именно? Я только слышу, как храпит Влад, спать невозможно!

– Мы с Костей хотим пойти проверить, что это за звуки в шахте, ты остаёшься?

– Ну уж нет! Вы уйдёте, а я тут одна? Влада до утра танком не разбудишь, я с вами.

Мы зашли в штольню. Костя пошёл по левой стенке и скрылся за углом, оттуда раздался громкий пронзительный визг и мы с Никой, то ли от неожиданности, то ли от страха, тоже синхронно завизжали, что было сил.

– Крысы – раздался голос Кости.

Оглушающий грохот разразил тишину. Огромное свинцовое облако дыма быстро растеклось по подземному проходу и заполонило все вокруг.

– «Ника! – крикнула я, нервно освобождая свои ноги из-под обломков прогнивших деревяшек и щебня. – Ника! Костя! Где вы? На помощь! Кажется, я вывихнула ногу» …

Пыль застелила глаза. Непрерывная капель казалась невыносимым и оглушающим грохотом. Откуда здесь вода?

Я не вижу. Я не слышу. Я не могу встать.

От крика голос стал хрипеть и пыль, попадавшая в рот, казалось, забивает лёгкие. Я не могу свободно дышать. Нащупав кое-как фонарь, я нервно направляла свет в разные стороны, продолжая выбираться из-под обломков. Я не понимаю, что произошло. Я не помню. Память обрывается ровно на том самом месте, на входе в штольню.

Я проснулась от скрипа двери.

– «Обед»!

Здесь скрипело всё. Начиная от кровати, заканчивая полом. Окно никогда не открывалось, и я уже давно не помню, как пахнет лето.

– Какой сейчас месяц? – спросила я медсестру, уставившись на то, как она неторопливо выставляла сначала чашку, потом тарелку, затем ложку с подноса на стол, звеня алюминиевой посудой.

– Июнь – ответила она и вышла.

Есть я не хотела. Хотя это и трудно было назвать едой.

Жёлтая жижа «с претензией» на суп, испаряла коротенькую струйку дыма.

Дверь снова распахнулась. На этот раз в палату вошли двое. Белоснежные накрахмаленные халаты забавно топорщились на прямоугольных фигурах.

– «Знакомься, доктор Лаевский. Он проведёт с тобой сеанс гипноза».

Высокий широкоплечий Лаевский с вполне добродушным лицом подошёл ко мне.

– «Давайте, мы немного с вами, попутешествуем» – сказал он, расплываясь в улыбке.

Лаевский усадил меня на стул.

– «Смотрите сюда»!

Он поднял правую руку вверх, в которой, поблескивая, из стороны в сторону, маячил серебристый шарик на тоненькой верёвке. Голос гипнотизёра становился всё медленнее и тише. Левая рука чертила в воздухе что-то похожее на узоры.

Я смотрю на шарик.

– Что-то чувствуете? – спрашивает тихо Лаевский

– Ничего – отвечаю я, без единой доли сомнения,

Боковым зрением замечая выжидающее выражение лица своего лечащего.

– Закрывайте глаза. Вам хорошо, вам тепло и спокойно. Вдалеке играет приятная музыка… Расслабьтесь.

Засыпайте…

спите…

Голубые и распахнутые глаза Лаевского внушали доверие. Я послушно опустила веки.

– Вспомните тот день. Вы с друзьями заходите в штольню, что было дальше?

Голос Лаевского уносился всё дальше и дальше, после чего, растворился в продолжительном эхе…

– «Нииииика»! – продолжаю я, уже всхлипывая, не осознавая, зову ли я на помощь или сама должна спасти…

Теперь я, кажется, понимаю – нас завалило.

Из-под старой разваленной тачки, набитой углём, в мутном свечении фонаря, я вижу ботинок Влада. Пытаюсь дотянуться, хватаю, начинаю тащить.

– «Влад, ты слышишь меня? Ты здесь? Ты пошёл за нами? Владик!»

Продолжаю тянуть его ногу на себя, поднимаюсь выше щиколотки, вцепляюсь в джинсы на коленке. Редкие стоны послышались из-за тачки.

– «Влад! Слава богу! Ты жив! Помоги мне, давай, опирайся и ползи ко мне! Где Костя? Где Ника? Что вообще здесь случилось?»

Впервые за это время в пыльной шахте, я ощутила невероятную лёгкость и радость. Я не одна! А значит, мы справимся!

Что-то заставило меня пошатнуться. Ужасная нестерпимая головная боль. В глазах замелькало. Резкий звук, похожий на свист тормозов нескольких машин одновременно, впивался в виски. Я обхватила руками голову.

Оглушающий крик, напоминающий вой пароходной сирены заложил уши. Я чувствую, как вот-вот лопнут перепонки. Из носа пошла кровь. Что есть сил вскочив, я попятилась и резко повернула голову назад.

Десятки, нет, сотни рук тянулись ко мне. Толпа, грязных и уродливых людей, кричали: «помоги нам!» «Выпусти нас отсюда!» Запах гнили, гари и сырости не давал вздохнуть, я не могла откашляться. Не могла кричать. Обожжённые чёрные руки хватали меня за плечи, кидали из стороны в сторону. Дикий ужас охватывал мою грудь. Дрожащими руками я пыталась схватиться за крест на шее, вспомнить хотя бы одну молитву. Сухие губы пытались проговаривать "Отче наш", склеиваясь на каждой гласной, от страха я не смогла бы вспомнить даже своё имя.

В парящей по кругу толпе обезображенных лиц я узнаю лицо Кости. Он двигался на меня, размахивая из стороны в сторону ржавым ломом, смеясь и жонглируя им как фокусник. Костя протягивал мне его и забирал обратно, играя как мышкой с котёнком.

– «Разве сейчас самое время для игр?» – кричала я, пытаясь заглушить шум оголтелой толпы уродливых существ.

Но он лишь рассмеялся. Мерзко, пошло и противно. Я почувствовала, как комок злости подкатывает к горлу. Выхватив этот чертов лом из его рук, я ударила его им по голове. Потом ещё раз. И ещё раз… Пока тот не перестал дёргаться и кривляться.

Руки гадких тварей не отступали. Они жадно вцеплялись в мою одежду, мелкие куски ткани летели в разные стороны, на теле защипали кровяные царапины или порезы, кривые и глубокие, покрывающие моё тело от подбородка до поясницы.

Боль снова подступила к вискам.

Звенящая и непреодолимая боль вонзалась в мою голову тысячей острых иголок. Послышался голос Влада.

– Уходи – невнятно прошипел он,

– Что?

– Не смотри назад, уходи!

За моей спиной раздался крик.

Это была Ника. Она бросилась на меня, как хищник бросается на свою добычу. Её глаза были красными. Их неестественный блеск обжигал бешеным огнём. Я не могла узнать её. Не осталось ничего от той прежней, которую я любила как родную сестру. Я подняла фонарь и ударила. Я била её по лицу, пока её острые черты не расплылись в темноте и не стали больше похожи на укусы диких пчёл, вырвавшихся из улья. Она упала. Её глаза, залитые кровью, уставились на меня голодным взглядом. Я не могла больше видеть их. Нащупав на земле металлический осколок я…

Влад заревел не своим голосом. Какой-то неистовой силой, только что лежавший неподвижный и почти безмолвный, он с такой лёгкостью вскочил и бросился на меня. Нет. Это был не Влад. Это было чудовище в его теле! Его руки обхватили мою шею, и я чувствовала, как кровь в венах то останавливается, то снова начинает пульсировать.

«Убей меня» это существо рычало мне в уши жутким шёпотом «Убей! Убей! Убей!»

Беспрерывный шёпот сорвался в крик.

Изо всех сил я оттолкнула его, монстр упал на рельсы. На его лице проявлялась дьявольская гримаса. Выпученные глаза смотрели на меня в упор пробирая до самых костей страхом и ознобом. Рот хохотал. Вытаскивал язык, прикусывал его зубами. Приказывал убить и смеялся мерзким блеянием.

– «Подожди. Подожди немного. Я спасу тебя, слышишь?» – прошептала я, крепко прижавшись к голове Влада

Из его кармана я выдернула раскидной нож. Моя рука замахнулась и впервые ударила. Острое лезвие вонзилось монстру в плечо. Рука, будто рассекая волну, снова и снова, делала взмах, разрезая воздух и тело чудовища. Гадкий смех стих. Я сидела сверху на теле, больше напоминающее месиво. Я ощущала свободу. Чувство эйфории разливалось внутри меня как тёплое молоко, чувство, которое невозможно объяснить, как оргазм или глоток свежего воздуха после погружения на глубину. Я победила.

В какие моменты приходит Бог? Стоит ли вообще говорить о нем в окружении обгоревших монстров каким-то подобием напоминающих людей? Да и разве могло сейчас случится что-то во спасение? Разве что окажись это все сном, очутится на белые простыни.

На какой-то момент мне показалось, что все кончилось.

Нащупав справа что-то вроде досок, я начала карабкаться вверх, окровавленной рукой протирая глаза. Передо мной стоял человек. Пожилой мужчина, сгорбившись, светил мне в лицо лампой и протягивал руку. Едва ли у меня был выбор? Старик был угрюм, но его человеческое лицо, подавало надежды на спасение. Я протянула руку в ответ и вцепилась в спасителя со всей силы.

– «Иди за мной».

Старик двинулся вперёд на вытянутой руке держа старую керосиновую лампу, я плелась следом

По обе стороны от меня что-то гремело и рушилось. Непрекращающийся вой и плачь, дикие стоны, невнятные крики снова подкатывали волной к моему сознанию, но, казалось, я полностью контролирую свой разум.

Я зажмурила глаза. Я не знаю сколько времени мы шли и куда, пытаясь оправиться от ужаса я с трудом понимала, что происходит. Мы остановились возле странного углубления в стене. Небольшая выкопанная коморка похожая на кротовину. Черная и слоеобразная. Изнутри она была отделана трухлявыми досками, сверху свисал "потолок", напоминала кладовую, заставленную всяким хламом.

Кромешная мгла окутывала все вокруг. Темнота впереди, темнота сзади. Темнота. И только крохотное пламя лампы казалось солнцем в этом чёрном густом пространстве. Старик что-то искал в сундуках. Разбирая, ставя их один на другой и снова переставляя с места не место.

Наконец, старик заговорил:

– Где остальные?

– Я…. Я не знаю – ответила я, заикаясь. Вдруг уловив себя на мысли, что я совсем забыла про ребят.

– Сколько вас было?

– Четверо – ответила я и заплакала.

– Читай.

Старик протянул мне газету.

«Невожск: быль или бойня»

(Виднелось крупным шрифтом)

– «Читай», – повторил он

Едва ли я могла сейчас разобрать, что здесь написано. Глаза болели от слез и пыли. Сквозь мутную пелену я вглядывалась в текст.

«23 июня. Группа студентов была зверски убита молодой девушкой. Родственникам удалось с трудом опознать жертв кровавой бойни. Убийца не пыталась скрыться с места преступления. Её нашли в заброшенной штольне, когда она собиралась покончить с собой, нанося себе многочисленные порезы по всему телу. О вменяемости девушки остаётся только догадываться. Следствие продолжается»

Слева от заметки была размещена фотография. Я не могла поверить своим глазам, на фотографии была я! Как такое возможно?

Я закричала и швырнув газету, закрыла лицо руками

– «Я… я никого не убивала!»

Старик резко повернулся ко мне. Схватил меня за плечи и начал трясти. Его лицо, наполненное яростью, становилось уродливым и казалось то и дело меняло черты. То его нос становился больше то, будто бы, и вовсе проваливался. Чёрные губы тряслись. Он скалился и рычал. Одной рукой схватив меня за запястья, а другой накручивая на мои руки медную проволоку.

– «Убийца! Убийца! Убийца!» – кричал старик, и его голос становился всё раскатистее и громче…

– «Сейчас я сосчитаю до 5 и вы проснетесь. Один…два…три…четыре…пять!»

Щелчок. Я очнулась. Лицо Лаевского спокойное, гладкое с чуть пробивающейся щетиной, примерно двух дней неподвижно застыло у меня перед глазами. Он поднял голову на доктора. Тот стоял, облокотившись спиной к стене, почесывая левой рукой бороду и плавно качал голой из стороны в сторону.

– «Отдыхайте. Пойдёмте» – кивнул Лаевский доктору, и они оба вышли за дверь.

Чёртов беспрерывный грохот капель.

– Видели такое когда-нибудь? – спросил местный сержант, ошеломлённо почёсывая темечко под фуражкой – зубы сводит от ужаса. Стошнило ещё…

Набрал полный рот воды, прополоскал глотку и сплюнул на землю.

– Я, молодой человек, видел всякое.

Невысокий, но довольно крепкий мужчина средних лет, протянул сержанту упаковку салфеток.

– Видите ли, я почти семнадцать лет патологоанатом. Так сказать, насквозь вижу, и могу вас с точностью заверить, что с внутренним миром большинства людей дела обстоят не самым лучшим образом.

– Ну и шуточки у вас, Фёдор Михайлович! Где дед то этот?

– Да вон сидит.

Пожилой мужчина сидел на самодельной лавочке, потирая потный лоб носовым платком.

– Сержант Павленко! – представился сержант, сделав отрывистое движение рукой в воздухе от виска в сторону, – я должен допросить вас.

Пожилой мужчина поднял глаза на сержанта и потянулся за пачкой дешевых сигарет

– Курите?

– Не курю и вам не советую, – строго ответил сержант

– Тогда пишите. Сколько себя помню, работал в этой шахте. Много лет назад случился завал, нас, тогда как цыплят, не досчитались. Потому и закрыли. Потом, когда её забросили, я стал сюда захаживать, я, понимаете, здесь товарищей потерял.

Старик тяжело вздохнул. Сцепил руки в пальцах, уткнувшись в них подбородком, опираясь локтями на колени,

– рассвет еще только принимался. Слышу крик. Я здесь ближе всех живу, вон мой дом, – старик указал рукой на старый серый барак с обшарпанной крышей, – Фонаря у меня нет, взял лампу. Пойду, думаю, посмотрю. Тут же не бывает никого, так если только, ребятня местная лазит, а тут крик такой… Пошёл. В штольню захожу, а там такое… Сначала вижу, девчонка лежит. Одежда изорвана, волосы клоками выдраны, лицо все исколото, изранено, глаза выколоты. Я сначала, опешил, замер, потом, думаю, может живая ещё… наклонился, да, а куда там… Не дышит. Там поодаль, второй. Парнишка. И тоже весь изувеченный, ей-богу, как шакалы рвали. Рот от уха до уха разрезан, голова так ещё неестественно лежит, будто шею свернули. Ну и третий там же. Я, когда, мал моля, в себя пришел, решил к почте пойти. Телефона у меня самого то нет, звонить мне некому… а там выемка есть в стене, как вырыл кто, смотрю – сидит. Черная вся, волосы лицо облепили, что не сразу разглядишь. Сама в крови в своей аль не своей – там не понятно. Я говорю, давай руку, дескать, помогу тебе. Она глазища выпучила и плачет, тихо так… Вот вывел ее, а сам до Почты. Ну а дальше вы уж приехали.

– Дед, ты что, ее тут вот так оставил что ли? А если бы она сбежала? – возмутился сержант, с небольшой иронией в голосе.

– Да куда ей бежать то? На ней места живого нет. Я, когда её нашёл, она сидела, руки, вон, осколком резала, поди, сама себя всю и обкромсала… а куда её теперича?

– Известное дело, куда, – усмехнулся сержант, – не наш пассажир! Давай, заводи, Серёг, поехали, – крикнул сержант, второму и тот кивнул.

– Ладно, дед, спасибо тебе за службу, будь здоров!

Вскоре все уселись по машинам и скрылись в тени тополиной рощи.

Лето в этих краях было особенное. Легкий ветерок гулял по Невожску, разбавляя воздух сладким ароматом цветов и пряностей природных благовоний. Тополя скидывали свой пух, и он укрывал землю пушистым воздушным ковром…

– Дедуль, а где тут у вас шахта заброшенная, не подскажешь? – спросил, выглядывая из легковушки, приятный парень, лет двадцати, идущего по дороге старика.

– Да что ж не подсказать? Подскажу! Вам воооон туда, – приветливо ответил старик и указал рукой в сторону возвышающегося террикона.