скачать книгу бесплатно
Выбор. Книга 3. Второй шанс
Татьяна Александровна Рубцова
В жизни каждого человека бывает один короткий миг, в который можно изменить жизнь. Но он слишком короткий – поймать его не каждому дано. Андрею повезло. Тот, кого он считал заклятым врагом – стал его другом. А он так и не смог понять – почему. В книге упоминается организация, запрещённая на территории Российской Федерации. Содержит нецензурную брань.
Татьяна Рубцова
Выбор. Книга 3. Второй шанс
Я бы очень хотел написать, что все герои и события моей книги настоящие, но мы должны хранить тайны.
Еще на корабле, до прибытия в Ашдод, Андрей понял, что это конец и нет надежды на спасение. В жизни его произошло то самое неминуемое и страшное событие, которое он давно ждал. Назад пути не было – впереди были только мучения и смерть. Смерти он не боялся, мучения можно перенести: кончается все, даже боль. Но когда его выводили из трюма в порту, и он увидел блекнущее небо и алые полосы заката – сердце его сдавила дикая боль сожаления о прежней, вольной жизни. Чтобы не показать слабость, он низко опустил голову и сжал зубы. Ахмед Азади простился со свободой – все остальное в его глазах не имело значения.
Андрей знал, что он, как военный преступник, наравне с лидерами ХАМАСа заочно приговорен в Израиле к смертной казни. Ему оставалось только ждать.
Никитин еще в Израиле пытался через Российское посольство навести справки о судьбе Андрея, но узнал только то, что он арестован Моссадом, а эта организация не любит делиться своими тайнами.
На Олега Коренева страшно было смотреть. Он нашел брата и снова потерял – это было больнее, чем все, что случилось раньше. И Никитин, вернувшись в Москву, с тупым упрямством стал искать хоть какую-то возможность узнать, найти, а может, и затребовать в Россию Андрея Коренева, как преступника. Ведь в России смертная казнь практически не применяется, 22-23 года – вот сроки, к которым приговаривал криминальных авторитетов российский суд. Кореневу дали бы не больше. Он был бы жив – а это главное.
И Никитин начал добиваться экстрадиции. В Ген.прокуратуре ему ответили, что прояснят вопрос, потом ответили, что попытаются, а потом – что не видят основания для таких хлопот.
– Андрей Коренев, он же Виктор Дягин, он же Энди Рутсон, он же Ахмед Азади, заочно приговорен к смертной казни. Не будем мешать израильским товарищам, – говорило важное лицо терпеливо. – Мы ознакомились с его делом – пусть хоть один из этой мрази получит по заслугам. Судите сами, в прошлом году рассматривали дело: на преступнике 13 трупов, и среди них – сотрудники правоохранительных органов – а с ним миндальничали, интервью брали, как у героя-космонавта, в тюрьму приносили розы. Тьфу. Вам, как сотруднику, скажу: того, кто подписал протокол номер 6, я бы лично посадил вместе с этими убийцами и насильниками, как их пособника.
Никитин сидел и смотрел в стол. Он не знал лично своего собеседника, но слышал о нем много хорошего. Именно этому человеку россияне были обязаны тем, что волна организованной преступности в стране постепенно стала отступать. Прекратилась стрельба на улицах Москвы и существенно сократились случаи бандитизма и вымогательства по всей стране.
Раньше он бы согласился с каждым словом старшего товарища, но сейчас он смотрел на крышку стола, видел перед собой глаза Олега: затравленные, напуганные, и не мог поднять взгляд. А старший товарищ продолжал говорить: веско, уверенный в раз и навсегда уясненной для себя истине, не давая право на ошибки ни себе, ни другим. А за ним, невидимый, стоял другой: запутавшийся одинокий смертник, которому еще предстояло пройти все муки пыток в Израильской тюрьме.
Никитин резко поднялся, тем самым обрывая речь хозяина кабинета.
– Да, – сказал он отрывисто, не поднимая глаз. Извините, мне надо идти. До свидания.
– До свидания, – удивленно протянул собеседник. – Скажите, у вас что-то личное к Кореневу? Да? Тогда израильское правосудие должно удовлетворить вас.
Никитин отвернулся и вышел, не отвечая на вопрос. Он и сам не мог объяснить себе, что с ним происходит. «Выручай, братан», – стоял у него в ушах голос Андрея, и сердце его сжималось при этом.
Никитин пытался вспомнить свой страх, когда ему по телефону сообщили о похищении дочери, окровавленный маленький пальчик в коробке из-под дешевых конфет. Но тут же вспоминал, как Андрей машет ему, чтобы он отошел от горящего катера, начиненного взрывчаткой, а сам бросается к рубке управления.
Никитин убеждал себя, что делает все ради Олега, заставлял себя вспоминать Андрея, окруженного боевиками, обросшего, с шальным взглядом убийцы. Вспоминал, как Андрей тащил его к дверце вертолета и выталкивал наружу, в голубую бездну, и тут же видел, как Андрей прижимает его к стене, закрывая собой от осколков взорвавшейся гранаты. Никитин – взрослый мужик с твердыми убеждениями и двадцатилетним стажем работы в правоохранительных органах запутался в борьбе с собой.
Экстрадиция Коренева стала его навязчивой идеей. И он пошел в военную прокуратуру.
Внимательный товарищ в военной форме с прокурорскими нашивками терпеливо выслушав его, сделал несколько пометок в ежедневнике и пообещал рассмотреть и прояснить.
И сотрудники двух прокуратур, различных, как небо и земля, обменялись телефонами, попрощались и расстались, каждый считая именно свою работу самой важной в стране.
Военную прокуратуру не интересовало криминальное прошлое Коренева. Но он был солдатом-дезертиром, подписавшим контракт на службу в зону военных действий. Слишком много случаев дезертирства, а также, уклонения от призыва на службу, происходило в стране на тот момент. Требовался показательный суд, чтобы научить и запугать других, еще не ступивших на скользкий путь, но готовых ступить. За каждого такого дезертира тут же вставал Союз Солдатских Матерей, правозащитники, СМИ. Телеканалы переполняли ток-шоу, преподносившие таких парней, как неких героев-страдальцев.
Андрей Коренев был идеальным кандидатом для такого процесса. Дезертир, убийца, бандит – он не вызывал сочувствия. Его жизненный путь – яркая иллюстрация того, к чему приводит подобное деяние.
И военная прокуратура приступила к длительному процессу экстрадиции, полному нюансов и препятствий.
И тут случилось чудо. Моссад легко уступил упрямого преступника, потому что, не смотря на пытки, тот твердо отказывался сотрудничать с израильтянами. Верховный суд, утвердивший заочный приговор, тоже посчитал, что казнить преступника, или посадить его на пожизненное могут и на его Родине. В МИДе Израиля решили поддержать хорошие отношения с Россией, оказав ей братскую услугу. Президент не хотел портить свою политическую карьеру, приводя в исполнение казнь, уже не популярную в мировом сообществе. И в итоге Андрея Коренева в наручниках и в сопровождении израильского конвоя доставили в международный аэропорт Бен-Гурион, где его уже ждали пять человек: представители внутренних войск России и НЦБ Интерпола. Его сводили в туалет еще в аэропорту, предупредили, первым завели на борт и, в хвосте салона эконом класса, посадили между двумя крепкими конвоирами.
– Не вздумай бежать, – в который раз говорил конвоир, прикрывая наручники на руках конвоируемого развернутой газетой.
– От себя не убежишь.
Это были первые слова Андрея за весь день, и голос его сорвался на хрип, сел, в горле запершило. Андрей кашлянул, опустил голову и больше уже не произнес ни слова. Он сидел спокойно, не менял позу, практически не шевелился все четыре часа полета и от еды отказывался.
В московском аэропорту, прямо на летном поле его ждала «Газель» с решетками на окнах. Вывели его из самолета последним, когда салон опустел, посадили в машину за решетчатую перегородку. Андрей не чувствовал ничего, словно та его часть, которая отвечает за переживания, умерла, или уснула. Ни жеста, ни живого взгляда. Пытки в Моссаде дорого ему обошлись – казалось, ничто уже не выведет его из состояния равнодушия.
Олег Коренев тоже словно закрылся в скорлупу. Жил он теперь отдельно, в квартире Никитина, с Мариной, и если раньше каждый день приходил к Никитиным, потому что тосковал, то теперь вообще, избегал их.
Что Никитин мог сказать ему. Андрей находился в Лефортовском СИЗО, совсем рядом, только ему от этого не было легче. Никитин мог добиться посещения, но он не хотел делать этого, пока его не вызвал сам прокурор и не приказал взять показания у Андрея Коренева для прояснения некоторых дел.
И Никитин поехал в Лефортово.
Андрея Коренева ввели в кабинет следователя с руками, скованными за спиной наручниками.
– Снимите наручники и идите, я позову вас, – привычно и бесцветно распорядился Никитин, вставая навстречу.
– Но он опасный.
– Свободны, – уже с раздражением повторил Никитин.
И он остался с Андреем наедине.
– Ну, здравствуй!
Никитин враз забыл, что перед ним особо опасный преступник и, шагнув к нему, крепко обнял. Андрей слегка переступил и поднял руки, вяло касаясь его спины.
– Как ты? – Никитин отступил и вгляделся в его глаза.
Выбритое, исхудавшее лицо, тусклый взгляд, черные веки и полное равнодушие. Это поразило следователя.
– Что с тобой произошло, Андрей? Тебя сильно мучали в Израиле? Ну, ответь же?
Андрей слегка, словно неохотно, кивнул.
– Садись. Я распоряжусь, чтобы тебя осмотрел врач. Ты сидишь в одиночке? Я переведу тебя в общую, с хорошими условиями.
Андрей, послушно сев, лишь слегка пожал плечами.
Никитин продолжал вглядываться в непривычное лицо Андрея, небольшую щетину на его голове, по которой можно было определить, сколько он находится в СИЗО.
– Претензий к условиям содержания нет? Андрей…
Но тот даже не поднял головы.
– Я прошу тебя, не замыкайся. Сотрудничай со следствием. Тогда ты избежишь пожизненного. Даже самый большой срок, это только срок, другая тюрьма, другие условия, возможность досрочного. Главное – ты живой, Андрей. У нас с Олегом все хорошо. Он живет сейчас с Мариной. Андрей?
Андрей кивнул, не поднимая головы.
– У меня несколько вопросов к тебе по делу ОПГ. Скажи, кто был инициатором убийства надзирателя…
Андрей почти не двигался, сцепив руки на столе, отвечал медленно, словно выдавливая слова из себя, чаще всего говорил односложно: «да», «нет», местоимения, фамилия или кивок. И голос его вначале был сиплый, непослушный, но потом горло прочистилось и голос стал прежний, вот только интонации в нем не было.
«Я», «да», «нет», «не знаю», «не знаю» и «такой-то».
Все. Никитину только оставалось заполнять протокол. Андрей расписался, не читая.
– Я тут принес тебе кое-что. Там – чай, сахар, смена белья, теплые вещи, мыло. Что еще я могу для тебя сделать, Андрей? – Никитин протянул руку и коснулся его холодных сцепленных пальцев.
– Застрели меня, – снова хрипло проговорил Андрей.
А Никитин вздрогнул и от его голоса, и от его ответа…
Он ехал назад и думал, застряв в пробке.
«Обещал приносить передачки, определил на пожизненное и доволен. А он отдал мне последнюю шоколадку в пещере. Он тащил меня на себе, не надеясь на спасения, а сейчас просит застрелить его. Таким ведь не плохо в тюрьме. Выберу для него колонию, чтобы было безопасно, буду навещать. А он бросился отгонять тот проклятый катер. Ну, почему с ним так сложно, почему он не такой, как остальные».
Никитин почему-то вспомнил, что пассажиры лайнера приняли его за разведчика и даже слегка улыбнулся, но тут его осенило. ГРУ. Вот единственное спасение для Андрея. И он, увлекаемый медленным движением, стал искать, как выехать из потока, чтобы свернуть в сторону Хорошевского шоссе. Не мало прошло времени, пока он добрался до «Аквариума» и еще больше – пока узнал, что штаб-квартира переехала на улицу Гризодубовой, метров в ста от того места, где он сейчас находился. Но, чтобы попасть туда, пришлось объехать весь квартал. Не смотря на удостоверение сотрудника прокуратуры, ему не удалось добиться, чтобы его пропустили. На пропускном пункте долго совещались, созванивались, и в итоге сообщили что никто сейчас его принять не может из-за загруженности.
«Приходите позже», – сказали ему обычную фразу номенклатурщика.
Никитин стал размышлять. В такую организацию нельзя переть напролом. Надо было искать обходные пути. И Никитин вспомнил: у первого помощника прокурора Дорогомиловского района был родственник, служивший в ГРУ. Константин Григорьевич достал телефон и стал искать в памяти нужный номер.
На этот раз все было проще. На проходной ему уже готов был разовый пропуск. Никитин прошел в нужный корпус, поднялся на нужный этаж и вошел в нужный кабинет.
– Здравствуйте, – сказал он, едва открыв обитую дерматином дверь.
– А. Старший следователь мосгоспрокуратуры Никитин? Очень приятно. Проходите.
Хозяин кабинета поднялся навстречу – одетый в строгий черный костюм, высокий, подтянутый, моложавый мужчина с легкой проседью в черных волосах. Лицо у него было волевое, приятное, как у киноартиста, играющего отважного разведчика. Подходя, Никитин даже опустил голову, чтобы скрыть усмешку от такого сравнения. Вообще-то, ему было не до смеха. Он ужасно струсил, растерялся.
Приблизившись, Никитин пожал протянутую руку хозяина кабинета, широкую и крепкую, с железной хваткой, а сам даже не попытался померяться с ним, и руку по время пожатия держал ладонью кверху, не замечая этого.
Зато хозяин кабинета заметил все.
– Садитесь, Константин Григорьевич, – радушно пригласил он, довольно улыбаясь. – Вы по какому вопросу?
– Я был на туристическом судне «Эсфирь», – начал Никитин, садясь на стул за длинный стол. – Помните, в начале октября, нас взяли в заложники террористы.
– Да, конечно, продолжайте.
– Я хочу рассказать вам про одного человека. Он проходил у меня по делу ОПГ Донского района, потом сбежал за границу и занимался торговлей оружия в странах Азии. Знает лидеров Аль-Каиды, лично знаком со многими из них.
– Фамилия?
– Коренев. Андрей.
– Это мне ни о чем не говорит.
– Его еще зовут Рутсон. Эндрю. Гражданин Силенда.
Хозяин кабинета только покачал головой. Никитин почувствовал, как гаснет, едва появившись, его интерес. И Никитин принялся лихорадочно вспоминать.
– Он рассказывал, что знает шейха и работает на него.
– Шейхов на Востоке много.
– Он породнился с самим Дадахоном.
– Это имя?
– Я не знаю. Андрей так называл его. Он мне просто рассказывал…
– Это все?
Все. Испугавшись одного этого слова, Никитин продолжил.
– В Израиле его знают, как Азади. Ахмед Азади.
– Ахмед Азади?
– Когда Израильские силовики узнали, что он – Азади, они сразу же арестовали его.
Продолжая слушать, хозяин кабинета открыл ноутбук, лежавший на столе и начал что-то там искать, вбивая известные только ему знаки.
– Так, – сказал он и развернул ноутбук монитором к Никитину. – Это он?
С экрана на него смотрел и смеялся всем своим видом Андрей Коренев, одетый в зеленую форму солдата и с красным беретом на голове.
– Что ж. Это известная в Палестине личность. Вообще-то для палестинцев он – Аль-Хурриа, но турок Муса Демир, полевой командир из Братьев Мусульман, назвал его Азади. Прижился, почему-то, турецкий вариант. Азади входил в террористическую бригаду «Изз-ад-Дин аль-Кассам» ХАМАСа. Где он сейчас?
– В Лефортовском СИЗО.
Хозяин кабинета присвистнул от неожиданности.
– Ничего себе, – он вернул ноутбук в прежнее положение и поднялся, расправив плечи. – Значит ХАМАСа ему мало, еще и с Аль-Каидой повелся. Теперь я понял, о каком шейхе вы говорите. А вы-то откуда все это узнали?
– Я могу рассказать вам все?
– Здесь это только приветствуется.
И Никитин начал говорить. Рассказал он про Дягина, про его жену, Ольгу, про Олега, умолчав только о том, чей сын Андрюша. Рассказал про командировку в Пакистан, про туристический круиз по Средиземному морю.
– Да, – только и протянул хозяин кабинета, садясь за стол, рядом с Никитиным. – Сложный человек.
– Мне кажется, что он может быть вам полезен.
