скачать книгу бесплатно
Генерал Григорьев, по заключению суда, проявил паникерство, преступное бездействие в обеспечении организации работы связи фронта, в результате чего было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений.
Генерал Коробков был признан виновным в трусости, малодушии и преступном бездействии, в результате чего вверенные ему соединения и части понесли большие потери и были дезорганизованы[11 - Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 2. Кн. 1. С. 393.].
Всех четырех лишили воинских званий и приговорили к расстрелу. Даже если осужденным и дали возможность просить Президиум Верховного Совета СССР о помиловании, настоящего, объективного рассмотрения такого ходатайства, конечно, не было, ибо приговор был приведен в исполнение в тот же день.
В сентябре расстреляли и генерал-лейтенанта Клича: его по какой-то причине Сталин посчитал необходимым не объединять в группу с остальными генералами фронта и осудить отдельно.
То, что над командованием Западным фронтом просто расправились, подтверждает хотя бы тот факт, что формулировка состава преступления для обвинительного приговора была прямо заимствована из постановления ГКО № 169сс от 16 июля 1941 г., изданного за 6 дней до суда. Как и было принято в сталинском государстве: политика шла впереди норм закона.
Из всех указанных выше военачальников Западного фронта избежал расстрела лишь И. С. Лазаренко. Военным трибуналом фронта он был приговорен к высшей мере наказания с заменой тюремным заключением. По личному ходатайству Президиум Верховного Совета СССР в октябре 1942 г. досрочно освободил его от наказания и направил в действующую армию. Генерал И. С. Лазаренко, будучи командиром 369-й стрелковой дивизии 2-го Белорусского фронта, погиб в бою 25 июня 1944 г. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза.
Иначе, чем у генералов Западного фронта, сложилась судьба лиц, также фигурировавших в постановлении ГКО, но представлявших другие фронты действующей армии. Был расстрелян только командир 30-й горно-стрелковой (в постановлении ГКО она ошибочно названа стрелковой) дивизии Южного фронта генерал-майор С. Г. Галактионов. Приговор военного трибунала Южного фронта датирован 21 июля 1941 г.
Командир 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майор И. С. Кособуцкий 26 июля 1941 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был лишен воинского звания и подвергнут наказанию в виде лишения свободы в ИТЛ сроком на 10 лет. Но уже в конце октября 1942 г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР досрочно освобожден от всех видов наказания с направлением в действующую армию, восстановлен в воинском звании. Войну генерал-лейтенант Кособуцкий закончил командиром 34-го стрелкового корпуса Юго-Западного фронта.
Заместитель командира по политической части 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта полковой комиссар И. Г. Курочкин был осужден военным трибуналом фронта к 8 годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий. Был направлен на фронт с понижением в воинском звании. 24 августа 1941 г. погиб в бою.
Полковой комиссар И. К. Елисеев, заместитель командира по политической части, комиссар 30-й горно-стрелковой дивизии, был осужден к лишению свободы сроком на 10 лет с отсрочкой исполнения наказания после окончания войны. До февраля 1945 г. он воевал в должности заместителя командира по политчасти 50-й гвардейской, а затем 99-й стрелковых дивизий.
Наконец, командир 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта генерал-майор М. Б. Салихов 29 июля 1941 г. военным трибуналом Южного фронта был осужден на 10 лет тюремного заключения с отбытием наказания по окончании войны, лишен генеральского звания. Был снижен в должности до командира полка и в звании до полковника. Считался погибшим в бою, именно с такой формулировкой был исключен из списков Красной Армии в январе 1942 г. Позднее выяснилось, что он сдался в плен и сотрудничал с немецкой разведкой. 21 июня 1943 г. Военной коллегией Верховного суда СССР заочно осужден к высшей мере наказания.
…Возвратиться к делу Павлова и его товарищей стало возможным только спустя 16 лет. Под влиянием обстановки, сложившейся вследствие ХХ съезда КПСС, Верховный суд СССР в 1956 г. запросил заключение Генерального штаба Вооруженных Сил относительно событий в полосе Западного фронта в июне 1941 г. Оно готовилось на основе мнений ряда военачальников.
Одним из первых свою позицию высказал ушедший к тому времени в запас генерал-полковник Л. М. Сандалов, который, как уже упоминалось выше, начал войну в должности начальника штаба 4-й армии Западного фронта. Позднее он выдвинулся в начальники штаба Центрального, Брянского, 2-го Прибалтийского и 4-го Украинского фронтов. Роковая случайность заставила его расстаться с активной службой: в 1953 г., будучи начальником штаба – первым заместителем командующего Московским военным округом, в авиационной катастрофе он получил тяжелые увечья. Прикованный к инвалидному креслу, этот мужественный человек продолжал напряженно трудиться, сконцентрировавшись на научной и литературной работе. Своим человеческим долгом он посчитал возвращение честного имени незаконно репрессированным военачальникам Западного фронта, вместе с которыми Леониду Михайловичу довелось принять первые удары врага.
1 сентября 1956 г. он направил начальнику Военно-научного управления Генштаба генералу армии В. В. Курасову служебную записку, в которой обстоятельно проанализировал ситуацию, сложившуюся в конце июня 1941 г. в полосе Западного фронта, и действия высших должностных лиц фронтового управления.
На вопрос, виновато ли командование Западным фронтом и 4-й армии в разгроме войск в начальный период войны, он отвечал отрицательно. Соседи Западного фронта – Северо-Западный (бывший Прибалтийский особый военный округ) и Юго-Западный (Киевский ОВО) фронты – были также разгромлены, хотя главный удар врага и не нацеливался на них. Прибегая к этому аргументу, Сандалов делал вывод, что в тех условиях поражение войск западных приграничных военных округов (фронтов) в конечном счете зависело не от качества управления войсками. По его мнению, главная причина поражений коренилась в слабом техническом оснащении и недостаточной подготовке войск и штабов Красной Армии по сравнению с вермахтом, а также во внезапном нападении полностью отмобилизованной и сосредоточенной у советских границ фашистской армии на наши войска, не приведенные в боевую готовность.
Оговариваясь, что в сложившейся неблагоприятной ситуации и более талантливый командный состав не смог бы предотвратить разгром, Сандалов тем не менее не снимал определенной ответственности и с командования войсками Западного фронта.
Управление войсками фронта и армий он называл слабым, проистекавшим из неудачного подбора командного состава и, в первую очередь, несоответствия своей должности самого командующего. Генерал Павлов, отмечал Сандалов, не имея опыта в командовании войсковыми соединениями (до назначения командующим войсками ЗОВО командовал лишь танковой бригадой), ни достаточного военного образования и широкого оперативного кругозора, растерялся в сложной обстановке начального периода войны и выпустил из рук управление войсками.
Не соответствующими своим должностям были также командующий ВВС генерал И. И. Копец и командующий артиллерией генерал Н. А. Клич, как и Павлов, не имевшие достаточного опыта управлении войсками. В связи с этим часть вины за подбор неподготовленных командных кадров должны были нести те, «кто утвердил такой состав», то есть высшее политическое и военное руководство страны (хотя никого конкретно Сандалов назвать не решился).
Что же касается начальника штаба фронта генерала Климовских и начальника связи генерала Григорьева, то, по мнению Сандалова, «и тот, и другой являлись одними из лучших в Красной Армии штабными командирами. Но оба эти начальника имели один общий важный недостаток: слабоволие и безынициативность. Самостоятельных инициативных решений в сложной обстановке эти начальники, как правило, не принимали».
Генерал Коробков показал себя храбрым и энергичным командующим армией, но и его недостаток заключался «в стремлении безоговорочно выполнять любое распоряжение командования войсками округа, в том числе и явно не соответствующее складывающейся обстановке».
Сандалов делал нелицеприятный вывод о том, что безынициативностью страдала большая часть высшего командного состава Красной Армии, поскольку «широкая инициатива среди высшего комсостава, как известно, у нас вообще в предвоенное время не культивировалась и не поощрялась».
Резюмируя содержание служебной записки, ее автор считал необходимым снять с командования войсками Западного фронта основную вину за разгром войск фронта в начальный период войны. «Никакого заранее намеченного умысла по разгрому войск округа или способствованию разгрому войск со стороны всего командования округа и его отдельных лиц не было», – убежденно делал он вывод[12 - ЦАМО РФ, ф. 33, оп. 725588, д. 36, л. 304–310.].
Безусловно, аргументированное мнение человека, который в дни описываемых им событий находился рядом с военачальниками, позднее попавшими под секиру репрессий, было особенно ценно. И Генштаб учел его. Признав в своем заключении крупные недочеты в подготовке войск округа к войне, он решительно отмел обвинение командования фронтом в трусости, бездействии, сознательном развале управления войсками и сдаче оружия противнику.
Все это позволило суду вынести справедливый вердикт. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 июля 1957 г. приговор от 22 июля 1941 г. в отношении генералов Д. Г. Павлова, В. Е. Климовских, А. Т. Григорьева и А. А. Коробкова, а также приговор от 17 сентября 1941 г. в отношении генерала Н. А. Клича были отменены, и дела на них производством прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.
Из заключения освободили семьи военачальников. Обратим внимание, что статьи, по которым были осуждены Павлов и его боевые товарищи, не предусматривали наказания близких родственников. Но кто из ретивых Ульрихов когда-нибудь обращал внимание на такие «мелочи»? Без всякой вины пострадали семьи, и особенно, конечно, дети. Из лагеря они вернулись уже взрослыми, с изломанными характерами. Надо ли говорить, что происходит с человеком, формирование которого как личности шло за колючей проволокой?
Осудили военачальников Западного фронта громко, объявили об этом вплоть до последнего солдата, а вот вокруг их посмертной судьбы даже после реабилитации власть устроила самый настоящий заговор молчания, который не могли прорвать даже их боевые товарищи.
Текст приговора не обнародовался вплоть до 1992 г. Л. М. Сандалов пытался рассказать о судьбе своих боевых соратников в увидевшей свет в 1961 г. книге «Пережитое». Но рукопись значительно сократили, купировав сомнительные с точки зрения цензуры места. Ситуация повторилась при издании в 1970 г. книги «На московском направлении», куда вошли переработанные автором главы «Пережитого». Публикация книг послужила поводом для переписки Леонида Михайловича с бывшими сослуживцами. Даже они, люди, много повидавшие на своем веку, наверное, не допускали, что автор книг далеко не добровольно шел на замалчивание событий прошлого, и укоряли его за это.
Бывший в 1938–1939 гг. командующим войсками Белорусского военного округа генерал-полковник М. П. Ковалев, хорошо знавший все командование Западным фронтом по совместной службе, писал Сандалову 22 марта 1962 г.: «…?Тот, кто способен серьезно мыслить, может сделать правильный вывод, что армия была подготовлена к войне – умела воевать и патриотизма было достаточно, а не на высоте было руководство войсками и политикой…
Мне очень жаль Климовских, Григорьева (н-к связи) и Коробкова. Они творили чужую волю. Даже Павлов виноват только в том, что взялся за непосильное для него дело».
Особого внимания заслуживает письмо Сандалову от бывшего начальника оперативного отдела штаба Западного фронта генерал-майора И. И. Семенова 28 апреля 1962 г. Приведем его с максимальной полнотой: «…О личности тов. Коробкова. Тот, кто не знает его, из Вашей книги может сделать о нем совершенно неверные выводы, ведь не надо забывать, что по приказу, который был широко опубликован, он как враг народа и предатель был расстрелян, а его семья репрессирована и долго томилась в ссылке.
То же можно сказать и о генералах Павлове, Климовских, Григорьеве, Клич, т. е. о руководстве фронта, как будто только они были виновниками катастрофы на фронте.
Я лично от начала и до конца был непосредственным участником этих событий. Со всей ответственностью могу сказать, что ни паники, ни растерянности с их стороны не было. Все, что можно было сделать в тех тяжелых условиях, делалось, но было поздно, мы расплачивались за упущенное время и за то, что были успокоены и верили, вернее нас заставляли верить, что немцы наши чуть ли не друзья, вспомните заявление ТАСС[13 - Имеется в виду заявление ТАСС от 14 июня 1941 г., в котором слухи о готовящемся нападении Германии на СССР назывались злостной провокацией.] и снимки в газетах.
Лично я предлагал Климовских и Павлову за две-три недели до начала войны поднять войска по плану прикрытия, но они на это не пошли, было прямое указание не делать этого.
Эх, Леонид Михайлович! Если бы мы это сделали хотя бы за неделю до войны, разве бы мы дали немцам так быстро продвигаться, даже несмотря на их превосходство?..
Нельзя полностью обвинять Павлова и Климовских в бездействии и потому, что фактически руководил всем маршал Шапошников, который уже через 5–6 часов после начала войны прибыл в Минск (начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников находился в штабе Западного фронта с 23 по 30 июня 1941 г. – Ю.Р.). Вы пишете в книге, что он был в Могилеве, из Могилева я его отправил в Москву, а до этого все события докладывал лично ему. Все распоряжения по фронту были согласованы и одобрены им. Никогда не забуду слов, сказанных им, когда он уже сидел в машине и пожимал мне на прощание руку: “Не волнуйтесь, голубчик, наши неудачи временные, как результат внезапности, скоро все переменится”.
Вот как было дело, Леонид Михайлович!»[14 - Цит. по: Исторический архив, 2006, № 2. С. 62–63.]
…История рано или поздно расставляет все по своим местам. Правда о трагической судьбе генерала Павлова и его товарищей по несчастью в конце концов пробила дорогу к людям.
Очерк 2. Из разведчиков – в дипломаты
«Прошу вас отозвать меня отсюда на Родину… В том, что сейчас здесь приходится выполнять, вполне обойдутся без меня, и я для этого не нужен. В данных обстоятельствах не нахожу необходимости и оправданий находиться здесь ни для себя, ни тем более как для заместителя начальника Генерального штаба Красной Армии, кем я сюда послан и здесь известен»[15 - Записная книжка маршала Ф. И. Голикова. Советская военная миссия в Англии и США в 1941 году. // Новая и новейшая история, 2004, № 2. С. 112.]. Такую телеграмму Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину, наркому иностранных дел В. М. Молотову и начальнику Генерального штаба Красной Армии маршалу Б. М. Шапошникову направил 25 августа 1941 г. из США генерал-лейтенант Ф. И. Голиков.
Каким образом заместитель начальника Генштаба – начальник Разведывательного управления оказался так далеко от Москвы в дни, когда битва за советскую столицу вступала в решающую стадию? В Англию, а позднее в США генерал Голиков был командирован решением Государственного Комитета Обороны СССР от 5 июля 1941 г. во главе военной миссии для налаживания союзнических контактов[16 - РГАСПИ, ф. 644, оп. 1, д. 1, л. 90.]. Миссия решала вопросы, связанные, прежде всего, с организацией поставок в СССР вооружения и военных материалов, а также с открытием второго фронта.
Но почему именно Голикову было доверено решать столь важную военно-дипломатическую задачу? Ведь, по его собственному признанию, полученное задание не соответствовало его жизненному опыту. Строевой командир на протяжении многих лет, он не имел ни малейшей практики дипломатической работы, никогда не был за границей, не говорил на иностранных языках. О мотивах решения Сталина можно лишь догадываться, но не исключено, что именно опыт Голикова как руководителя военной разведки и сыграл здесь главную роль.
Ощутив всю силу и мощь удара фашистского агрессора, в Кремле поняли, что победить его в одиночку, без союзников будет невероятно сложно. Собственно, это знали и раньше: не случайно негласные переговоры Москвы с Лондоном и Вашингтоном возобновились практически сразу же после нападения Гитлера на Польшу. Но не было полной ясности, как поведут себя западные демократии, когда война Германии и СССР станет свершившимся фактом.
К чести потенциальных союзников, они обозначили свою позицию сразу же. У. Черчилль высказался за всемерную поддержку и помощь Советскому Союзу уже 22 июня, Ф. Рузвельт – 24 июня. Однако характер помощи, масштабы, сроки ее оказания оказались за рамками деклараций британского премьера и американского президента. Более того, вопрос о заключении военного союза с советской стороной некоторое время даже не ставился.
СССР, со своей стороны, высказался за создание единого фронта народов для противодействия Гитлеру. Наша страна приняла на себя основной удар германской военной машины и была вправе рассчитывать на быструю и эффективную западную помощь.
Последовали и некоторые шаги по юридическому закреплению устных договоренностей. 12 июля 1941 г. британский посол в Москве Ст. Криппс и нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов поставили подписи под советско-английским соглашением о совместных действиях в войне против Германии. О значении, которое придавалось соглашению в Кремле, говорит факт участия в церемонии подписания И. В. Сталина, заместителя наркома обороны СССР маршала Б. М. Шапошникова, наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова.
Однако жизнь показала, насколько сложно было преодолеть дистанцию, разделявшую декларации и практические дела. Западные союзники ссылались на географическую отдаленность СССР, ненадежность транспортных коммуникаций, недостаточные возможности собственных экономик. Но проволочки с предоставлением эффективной помощи объяснялись и другими причинами: скепсисом военных и дипломатов обеих западных стран относительно способности СССР к сколько-нибудь длительному сопротивлению, традиционным антисоветизмом значительной части британского истеблишмента и силой изоляционистских кругов, а то и откровенных пронацистских лоббистов в США. То, что для СССР было вопросом жизни и смерти, для западных демократий представляло собой лишь новый вариант стратегической обстановки, которая для них самих явно изменилась к лучшему, поскольку фашистская агрессия устремилась на восток.
Острейшая ситуация на фронте, огромные жертвы, которые несла Красная Армия (по неполным данным, уже в первый месяц войны безвозвратные потери составили около 1 млн человек, из них 700 тыс. пленными), крайняя нужда в вооружении – все требовало как можно быстрее поставить сотрудничество с обозначившимися союзниками на практические рельсы. Первые шаги в этом направлении и должен был сделать генерал Голиков со своими подчиненными по военной миссии.
Накануне командировки на Британские острова его вызвал Сталин, продиктовавший, каких именно видов вооружения и стратегических материалов следовало добиваться от англичан. Исходя из первоочередных потребностей фронта, вспоминал Филипп Иванович, было решено в первую очередь запросить зенитные и противотанковые орудия, пулеметы, винтовки. Острую потребность Красная Армия испытывала также в самолетах, особенно бомбардировщиках, авиационных бомбах, броне, горючем и других стратегических материалах.
Но советский вождь понимал союзнические отношения значительно шире – и как предусматривающие совместные военные действия против общего врага. Поэтому Голикову было поручено поставить перед правительством короля Георга VI вопрос о последовательном осуществлении следующих операций: 1) высадка значительного десанта британских войск на севере Франции (данная операция рассматривалась как «особенно важная», и Москва рассчитывала на ее осуществление в кратчайшие сроки: «если не сейчас, то хотя бы через месяц»); 2) создание общего фронта на севере Европы, что было необходимо для обеспечения морских коммуникаций между СССР и его союзниками; 3) начало боевых действий английских войск на Балканах (по срокам и важности эта акция уступала двум первым). Кроме того, советские военные дипломаты должны были настаивать на значительном усилении бомбардировок германской территории британскими ВВС[17 - Анфилов В. А., Голиков Ф. И. Указ. соч. С. 384–385.].
Поддерживая миссию Голикова, Сталин 18 июля 1941 г. обратился к Черчиллю с посланием, где подчеркивал значение открытия «второго фронта» против Германии. «Теперь, как Вы выразились с полным основанием, Советский Союз и Великобритания стали боевыми союзниками в борьбе с гитлеровской Германией… – писал он. – Военное положение Советского Союза, равно как и Великобритании, было бы значительно улучшено, если бы был создан фронт против Гитлера на Западе (Северная Франция) и на Севере (Арктика).
Фронт на севере Франции не только мог бы оттянуть силы Гитлера с Востока, но и сделал бы невозможным вторжение Гитлера в Англию… Я представляю трудность создания такого фронта, но мне кажется, что, несмотря на трудности, его следовало бы создать не только ради нашего общего дела, но и ради интересов самой Англии. Легче всего создать такой фронт именно теперь, когда силы Гитлера отвлечены на Восток и когда Гитлер еще не успел закрепить за собой занятые на Востоке позиции»[18 - Переписка Председателя Совета Министров СССР с Президентами США и Премьер-министрами Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. В 2 т. М., 1958. Т. 1. С. 10–11.].
6 июля советская военная миссия вылетела из Москвы. В ее состав кроме генерала Голикова входили два его заместителя: по вопросам ВМФ – контр-адмирал Н. М. Харламов и по вопросам ВВС – полковник Г. П. Пугачев (начальник отдела военно-технической и экономической информации РУ Генштаба), полковник В. М. Драгун, майор А. Ф. Сизов, военный инженер 2-го ранга П. И. Баранов, секретарь миссии. В Лондоне к ним присоединились военный атташе полковник И. А. Скляров и его помощник майор Б. Ф. Швецов. Все они представляли Наркомат обороны, Разведуправление Генштаба, военный атташат в Лондоне, либо были специалистами в области конструирования и производства вооружения.
В Архангельске пересели на две летающие лодки «Каталина» британских ВВС и вновь взмыли в воздух. Перелет продолжался около суток и был сопряжен с немалой опасностью. В районе мыса Нордкап лишь благодаря мастерству пилотов удалось избежать атаки немецких истребителей. Посадку произвели в шотландском гидропорту Инвергордон, откуда поездом члены миссии отправились в Лондон.
На вокзале прибывшие были встречены с соблюдением всех норм протокола, но без особой сердечности, британские военные во главе с заместителем начальника Имперского Генштаба генералом Г. Паунеллом демонстрировали безупречную корректность и сдержанность. Начались мало привычные для строевого командира дипломатические будни – встречи, приемы, рауты, посещения заводов и верфей… И снова – встречи, любезные улыбки, отказы, полемика и медленное, очень медленное, на взгляд московских посланцев, движение вперед.
Официальные контакты с британской стороной начались с приема у министра иностранных дел А. Идена. Последний встретил Голикова и сопровождавшего его посла И. М. Майского радушно. Заявление, которое сделал глава советской миссии, о твердой решимости советского народа продолжать борьбу против Германии, произвело на него большое впечатление, он заверил, что немедленно поставит об этом в известность премьер-министра. Иден сочувственно отнесся к предложениям организовать совместные боевые действия в районе Заполярья, а также к идее открытия «второго фронта» на севере Франции, но от прямых ответов уклонился, сославшись на собственную некомпетентность и посоветовав обсудить вопрос с руководителями военных ведомств.
К одному из них – военному министру Г. Моргенсону члены миссии и отправились, покинув кабинет Идена. «В стоячку» – такая запись осталась в записной книжке Голикова после посещения военного министра. Как вспоминал адмирал Н. М. Харламов, «руки Моргенсон нам не подал. Сесть не предложил… Слушал… рассеянно. А когда заговорил сам, то мы поняли, что имеем дело с ярым противником сотрудничества… Он вообще не видел смысла в англо-советском военном союзе»[19 - Харламов Н. М. Трудная миссия. М., 1983. С. 35.].
Что ж, это было только начало. Новое разочарование ждало уже на встрече с начальниками штабов – Генерального, Главного штаба ВВС и Главного морского, хотя с нею связывались повышенные ожидания. В Великобритании (как и в США) общее политическое руководство военным министерством осуществлял гражданский администратор. Непосредственное же управление вооруженными силами сосредоточивал в своих руках начальник Имперского Генерального штаба, которым в тот момент являлся генерал Дж. Дилл. По аналогичной схеме строилось руководство министерствами авиации и морского. Поэтому, направляясь на встречу с генералом Диллом, а также с начальником Главного штаба ВВС вице-маршалом авиации Ч. Порталом и первым морским лордом – начальником Главного морского штаба адмиралом Д. Паундом, члены советской миссии рассчитывали на профессиональный разговор – как военные с военными.
«Мы явились к ним с намерением прямо и искренне обсудить наши вопросы, – вспоминал Голиков. – Однако конструктивного разговора не получилось. Сказать, что поведение наших партнеров на протяжении всей беседы было подчеркнуто формальным – значит сказать очень мало. Дело обстояло значительно хуже: чувствовалось полнейшее отсутствие у них всякого желания пойти навстречу нашим предложениям»[20 - Анфилов В. А., Голиков Ф. И. Указ. соч. С. 390.].
Британские военные руководители явно не верили в успех борьбы Советского Союза против гитлеровского нашествия. Да они ли одни? Ведь встреча состоялась 9 июля 1941 г. – позади были первые три недели, в течение которых вермахт продвинулся в глубь советской территории на различных направлениях от 300 до 600 километров. Катастрофа советских войск в Белоруссии, глубокий прорыв немцев на северо-западном и юго-западном направлениях, о чем британские чины были, безусловно, информированы, настраивали их на скептический лад. Если начало военных действий на советско-германском фронте вселило в них надежду на устранение непосредственной угрозы гитлеровского вторжения на Британские острова, то с учетом громких побед вермахта над полях Белоруссии и Украины английскому военному руководству приходилось опасаться, не придется ли вновь оказаться с Гитлером один на один. Потому планы войны, как ни упрекал их Ф. И. Голиков, они в первую очередь стремились согласовывать с Соединенными Штатами.
Чувство некоторого удовлетворения вызвала последняя встреча этого насыщенного впечатлениями дня. Посланцы Москвы вели переговоры с уже известными им заместителями начальников штабов – Имперского Генерального генерал-лейтенантом Г. Паунеллом, Главного штаба ВВС вице-маршалом авиации Н. Боттемли и Главного морского вице-адмиралом Т. Филиппсом, которые накануне встречали делегацию на лондонском вокзале Юстон. В отличие от предыдущих встреч, здесь удалось перевести в практическую плоскость некоторые волновавшие Голикова и его товарищей вопросы: о помощи в эвакуации со Шпицбергена советских горняков и об участии в боевых действиях на морских коммуникациях в Арктике нескольких боевых кораблей британских ВМС (места для их базирования в Кольском заливе предоставляла советская сторона). В то же время предложение о занятии англичанами архипелага Шпицберген и острова Медвежий, принадлежащих Норвегии, для предотвращения их захвата немцами, поддержки не встретило. Новая постановка вопроса о высадке десантных войск в Северной Франции вообще была обойдена молчанием.
Чтобы побудить партнеров к встречным шагам, советская сторона согласилась, в случае совместной операции на Севере, взять на себя обеспечение их войск и сил флота горючим, заявила о готовности делиться разведданными об авиации противника, показать англичанам нашу авиационную технику и организовать посещение ими передовой. Больше того, с разрешения Сталина генерал Голиков выразил готовность СССР предоставить дальним бомбардировщикам королевских ВВС возможность использовать советские аэродромы, лишь бы добиться значительного усиления их авианалетов на рейх. Здесь же, на этой встрече, английской стороне были переданы списки заказов на вооружение и стратегические материалы, в которых особо нуждалась Красная Армия.
«Первый день в английской столице прошел все-таки недаром», – с удовлетворением констатировал Голиков.
В последующие два дня он вместе с послом И. М. Майским встречался с морским министром А. Александером и министром авиации А. Синклером, присутствовал на коктейль-пати в гостинице «Ритц», устроенном от имени начальника Имперского Генштаба генерала Дилла. Как писал Н. М. Харламов, «из всех деятелей тогдашнего английского правительства Александер, быть может, наиболее честно относился к союзническим обязательствам». Вероятно, так и было, потому что уже в ходе повторной встречи с ним 11 июля удалось серьезно продвинуться в направлении организации совместной операции в Арктике. Руководители королевского британского флота сообщили о концентрации боевых кораблей специально для нее.
Присутствующим был представлен ее будущий командир – контр-адмирал Ф. Вайан, внешне грубоватый, прямолинейный, но, как показалось членам нашей миссии, искренний и деловой человек. В его биографии был уникальный факт, вызывавший зависть у каждого английского моряка – участие в качестве командира дивизиона эсминцев в потоплении в мае 1941 г. грозы морей германского крейсера «Бисмарк». Позднее, уже в 1942 г., в качестве командира легкого крейсера «Эдинбург» Вайан участвовал в проводке союзных конвоев из Рейкьявика в Мурманск и обратно. А пока для организации совместных действий он должен был побывать в Полярном, в штабе Северного флота, куда и планировал вылететь в ближайшие дни.
Что касается Голикова, то он в сопровождении своего подчиненного по Разведывательному управлению Генштаба полковника В. М. Драгуна на следующий день отправился в Москву, куда был срочно отозван для личного доклада Сталину. Обратная дорога оказалась еще более тяжелой, чем путь в Лондон, и заняла больше трех суток.
17 июля на «ближней» даче вождя в Кунцево генерал обстоятельно проинформировал Сталина о результатах своих контактов на Британских островах. Но хозяин дачи уже смотрел дальше. Росло понимание необходимости установления более прочных и обширных контактов с Америкой, которая в силу своего экономического и военного потенциала могла оказать СССР куда более действенную помощь. Филипп Иванович получил приказ срочно вылететь в США: прозондировать настроения в высших кругах страны, срочно организовать приобретение вооружения и стратегических материалов, изучить условия, на которых нашей стране мог быть представлен финансовый заём, обсудить со специалистами возможные маршруты перегона самолетов (не исключался маршрут через Аляску и Алеутские острова). Было предписано лететь опять через Лондон, чтобы встретиться с находившимся там личным представителем президента США Г. Гопкинсом.
Вновь – подмосковный аэродром, вновь аэродром «Ягодники» близ Архангельска, взлет и… вынужденное возвращение. Летающая лодка с делегацией на борту столкнулась с одним из истребителей сопровождения. В результате были повреждены рули управления, один из моторов, сломана мачта антенны. С трудом удалось совершить посадку в Ягодниках. Пока дождались прибытия с Британских островов нового гидросамолета, пока наладилась погода, наступило 22 июля. Голиков получил по телефону от своего заместителя по Разведуправлению генерал-майора А. П. Панфилова сообщение о первом массированном авианалете немцев на Москву в ночь на 22-е. «Сообщения бодрящие», – записал он в блокнот, хорошо зная, как много расспросов ждет его об этом событии в британской столице. Ведь после 1 сентября 1939 г. сама Великобритания подвергалась интенсивным бомбардировкам германской авиации.
Рассказать союзникам было о чем. Московская ПВО в целом справилась со сложной задачей: из участвовавших в налете более 200 самолетов было сбито 22. В городе возникли лишь отдельные разрушения и пожары.
…И вот, наконец, самолет в воздухе. Однако в планы не задавшейся с самого начала поездки в очередной раз пришлось вносить коррективы. Сорвалась встреча с Гопкинсом (они познакомятся только через три недели, уже на американской земле). Дело в том, что добравшемуся 23 июля до Лондона Голикову англичане не гарантировали вылет в США (через Канаду) ранее 28-го, хотя он и просил максимально ускорить поездку. Однако в тот же день, к удаче генерала, выпала оказия: на вылетавшем в США самолете для русских нашлось два места. Голиков и генерал-майор инженерно-технической службы А. К. Репин (представлявший Наркомат авиационной промышленности) спешно вылетели в Прествик под Глазго, а оттуда уже стартовали на Монреаль.
Летели на американском бомбардировщике с демонтированным вооружением. В числе пассажиров были летчики и летные специалисты, занимавшиеся перегоном американских самолетов в Англию. На высоте в 3–5 тысяч метров во время резких движений ощущался недостаток кислорода, так что несколько англичан и американцев «сосали» кислород.
Лежа в хвостовом отсеке и посматривая то в иллюминатор, то с иронией на спутников, припавших к кислородным маскам, Голиков вспоминал свой утренний визит к А. Идену. Советские представители попытались жестче, чем прежде, поставить перед министром иностранных дел Великобритании вопрос о реальной технической и боевой помощи и сроках начала совместных боевых действий. Но Иден, как и в ходе прошлого визита Голикова в Лондон, обставлял оказание Советскому Союзу помощи рядом условий. Так, недостаточное знание «некоторых деталей» препятствовало оккупации Шпицбергена и острова Медвежий. Выражая готовность к осуществлению совместных с Красной Армией военных действий на севере Норвегии, британская сторона требовала надежного авиационного прикрытия морской десантной операции. Говоря о готовности начать бомбардировки Берлина, предупреждала о том, что поначалу королевские ВВС не смогут нанести противнику серьезный ущерб.
Однако подвижки все же были. 20 июля 1941 г. британское адмиралтейство направило в Советский Союз минный заградитель «Адвенчур» с грузом глубинных бомб, магнитных мин, парашютов и некоторых других военных материалов. Правда, ни одна просьба о поставке для нужд Красной Армии самолетов, зенитных орудий, крупнокалиберных пулеметов, ряда других образцов вооружения и материалов, о которых шла речь на переговорах, в июле удовлетворена не была.
Уже когда генерал Голиков находился в США, британское правительство согласилось передать Советскому Союзу 200 истребителей Р-40Е «Киттихоук» из числа тех, которые должны были поставить Соединенные Штаты. Шаг к совместным ударам по фашистской Германии был сделан англичанами и на море. В середине июля в Полярный для переговоров с командованием Северным флотом прилетела группа офицеров британского флота, которую возглавляли контр-адмиралы Ф. Вайан (именно с ним в ходе первого визита в Лондон познакомился Голиков) и Дж. Майлс, через непродолжительное время ставший начальником британской военной миссии в Москве.
«Последний разговор английских представителей со мной, – вспоминал командующий Северным флотом адмирал А. Г. Головко, – заключался в следующем.
– Адмирал, – спросил Вайан, – какую помощь вы хотели бы получить от английских морских сил?
Не знаю, предполагал ли он такой ответ:
– У нас сейчас мало авиации, а нужно ударить по базам противника в Киркенесе и Петсамо. Прошу учесть, что операция может принести пользу и вам, если ваш отряд будет идти в Кольский залив. Желательно провести ее еще до прихода английских кораблей в наши воды.
Вайан заявил, что этот вопрос не в его компетенции, но лично он считает такую операцию возможной, о чем и доложит начальству».
Когда вскоре адмирал Головко получил приказ народного комиссара ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова об отзыве с позиций всех подводных лодок, действовавших к западу от Кольского залива, то понял, что намечен тот самый удар по фашистским базам, о котором у него был разговор с Вайаном и Майлсом. Так и оказалось. 30 июля около полудня батареи и посты Северного флота на Рыбачьем донесли: «Над Петсамо и Киркенесом идет воздушный бой. Самолеты неопознанных типов бомбят оба эти пункта». А на другой день Главный морской штаб подтвердил, что Киркенес и Петсамо подверглись бомбардировке английских самолетов, взлетевших с авианосцев.
«Эффект ее был незначительный, а потери англичан велики, так как в обоих пунктах бомбардировщики попали под сильный зенитный огонь и под удары фашистских истребителей, – констатировал Головко. – Английское командование явно недооценило противовоздушную оборону Киркенеса и Петсамо»[21 - Головко А.Г. Вместе с флотом. М., 1984. С. 90–91.]. Тем не менее первый шаг к совместной борьбе британских и советских моряков на Севере был сделан.
…Все-таки 17-часовой перелет в США оказался очень утомительным. Поглядывая вниз на кажущуюся с такой высоты недвижимой океанскую поверхность, а потом на скудную растительность, блюдца бесчисленных озер и каменные груды Ньюфаундленда, напоминавшие Русский Север, Голиков набросал в записной книжке два списка. В первый он включил фамилии американских государственных деятелей, на взаимопонимание которых он рассчитывал в ходе переговоров – Ф. Рузвельта, Г. Гопкинса, Г. Моргентау – министра финансов, Г. Икеса – министра внутренних дел, Дж. Джонса – министра торговли, Ф. Нокса – военно-морского министра, Д. Ачесона – помощника государственного секретаря. Во второй вошли К. Халл – государственный секретарь США, С. Уоллес – его заместитель, А. Бэрли – помощник госсекретаря, в их объективности и понимании общих интересов борьбы у Голикова уверенности не было. Поскольку эти списки составлялись по отзывам других лиц, позднее они потребовали серьезной корректировки: первый список сокращался, второй увеличивался, в том числе за счет первого. Такова была жестокая реальность.
Только утром 26 июля глава советской военной миссии добрался до Нью-Йорка. Встреченный на аэродроме послом К. А. Уманским и полковником И. М. Сараевым, советским военным атташе в США, он тут же вместе с ними пересел на самолет до Вашингтона и в 14.00 входил в кабинет временно исполняющего обязанности государственного секретаря С. Уоллеса (К. Халл уже довольно долго болел). «Строг. Сух. Формален. Скуп. Скрытен», – позднее записал Голиков в блокноте.
От Уоллеса советские военные дипломаты узнали о предстоящей поездке в СССР Г. Гопкинса. В литературе имеются сведения о том, что Гопкинс должен был передать И. В. Сталину послание президента США (его следов исследователям, правда, обнаружить не удалось) следующего содержания: «Правительство Соединенных Штатов окажет всю возможную помощь в получении вооружения, снаряжения и других видов снабжения, необходимых для удовлетворения самых неотложных нужд и которые могут быть доставлены для реального использования в нашей стране в ближайшие два месяца. Мы быстро урегулируем детали этих вопрос с находящейся сейчас в Вашингтоне миссией, возглавляемой генералом Голиковым»[22 - Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца. В 2 т. Т. 1. М., 1958. С. 518.].
Обнадеживающим показалось и сообщение Уоллеса о планах Рузвельта принять в ближайшие дни генерала Голикова и посла Уманского. С врио госсекретаря советские представители обсудили ранее переданную по дипломатическим каналам заявку на вооружение, топливо и другие стратегические материалы. Учитывая потенциал США, звучали куда бо?льшие цифры, чем при переговорах в Англии, но все же не такие, на которые рассчитывал Голиков. Так, американцы оказались готовы выделить лишь 115 тыс. тонн авиационного бензина, два танкера для их перевозки, две тыс. тонн толуола, необходимого для производства тротила, «некоторое» количество зенитных орудий, истребителей Р-40Е «Киттихоук» и бомбардировщиков «Локхид-Гудзон». Конкретные цифры Уоллес старательно обходил. Уклонился он и от принятия новой заявки, сославшись на то, что прежде следует узнать, насколько полно правительство готово удовлетворить первоначальные запросы русских.
В этот же день Голиков и его спутники были на приеме у начальника штаба армии США генерала армии Дж. Маршалла, одного из главных авторов военно-стратегических планов США и Великобритании во Второй мировой войне. Беседа с одним из руководителей американской армии оживилась лишь тогда, когда зашла речь о первых уроках войны СССР с Германией, особенно в области борьбы с танковыми соединениями в глубине обороны.
Когда же наши представители повели речь о необходимости срочной и серьезной помощи Красной Армии со стороны США, Маршалл был крайне сдержан. Ссылался на отсталость собственной армии, отставание военного производства, не стал скрывать и силы изоляционистов в конгрессе, сопротивление которых президенту и его администрации удавалось преодолевать с трудом. Американский генерал согласился с тем, что русский фронт имеет решающее значение в разгроме гитлеровской Германии, и потому необходимо принципиально иное, чем до 22 июня 1941 г., распределение союзных ресурсов в пользу СССР. Но, как и другие должностные лица, конкретного рассмотрения вопроса избегал.
Начало следующего рабочего дня Ф. И. Голиков и сопровождавшие его специалисты встретили в кабинете помощника государственного секретаря Д. Ачесона. Здесь генерал в очередной раз столкнулся с линией поведения, которую он назвал «тактикой проволочек». Как оказалось, госдепартамент даже не располагал конкретным перечнем оборудования, намеченного к поставке в СССР. Американцы были готовы удовлетворить заявки Советского Союза лишь в незначительной степени. В дополнение к тому немногому, о чем наши представители услышали накануне от С. Уоллеса, власти разрешили закупить по линии «Амторга» (смешанное советско-американское акционерное общество) молибден, электролитный свинец, стальные трубы, бензобаки. Было получено разрешение также на приобретение оборудования для одного автошинного, трех крекинговых и одного завода, предназначенного для производства высокооктанового бензина. Но американское правительство никак не отреагировало на запрос о закупке алюминиевого прокатного стана, установки для производства толуола и некоторых других промышленных объектов. Так или иначе, удалось разместить заказы на сумму около 70 млн долларов. Какой-никакой, но шаг вперед был сделан.
Довольно быстро наши представители обнаружили, что среди других препятствий оказалась и британская ревность. Дипломаты, военные и бизнесмены с Британских островов, находившиеся на американской земле, сильно беспокоились, как бы советские заявки на поставки вооружения из США не перебили аналогичные заявки с их стороны. Больше того, они были не прочь получить под свой контроль поставки в нашу страну из США. На приеме у посла Великобритании в Вашингтоне лорда Э. Галифакса военно-воздушный атташе коммодор авиации А. Харрис убеждал советских военных, что нет никакого смысла перегонять или транспортировать в разобранном виде авиационную технику непосредственно в СССР. Если доставлять самолеты через Дальний Восток, то они будут применены в лучшем случае спустя месяца четыре, а если по маршруту Гренландия – Исландия – Архангельск, то потребуется не менее двух месяцев. Учитывая фактор времени, авиацию нужно направлять в Англию и применять оттуда, убеждал Харрис.
Собеседником Голикова был не кто иной, как будущий маршал авиации, командующий британской стратегической авиацией. Через два года он будет собирать по тысяче бомбардировщиков, чтобы за один налет систематично стирать с лица земли целые города на территории Германии, под один из таких ударов в феврале 1945 г. попал Дрезден. А в августе 1941-го этот инициатор и идеолог «ковровых бомбардировок» противился любому призыву поделиться лишней боевой машиной с истекающим кровью союзником.
Противники установления с СССР прочных контактов не гнушались и низкопробных средств. Неожиданно к Голикову явился представитель военного ведомства США при советской военной миссии полковник Ф. Феймонвилл (бывший до войны военным атташе в Москве) с прямым поручением президента Рузвельта выяснить, насколько правдива информация о том, что во Владивостоке будто бы образовалась транспортная пробка, препятствующая доставке военных грузов. И если это так, то, очевидно, требуется послать туда американских транспортников и специалистов по складскому хозяйству, чтобы помочь навести порядок. Голиков решительно отмел эту «утку» и заявил, что в иностранных спецах СССР в данном случае не нуждается.
Новые и новые контакты с различными должностными лицами убеждали его, что американцы не склонны излишне активничать при выполнении советских заявок. Отчаянное положение на советско-германском фронте при этом совершенно не учитывалось. Генерал Голиков связывал это с тем, что в управленческих органах засели люди, которыми «руководило главное – политическая неприязнь к Советскому Союзу». Отчасти он был прав. Известно, например, что военно-морской министр США Ф. Нокс, с которым встречались члены советской миссии, в июле заключил с министром финансов Г. Моргентау пари, утверждая, что к сентябрю 1941 г. немцы возьмут Ленинград, Москву, Киев, Одессу.
Однако справедливости ради надо сказать, что дело было не только в плохо скрытой неприязни к большевистскому СССР и в непонимании решающего значения советско-германского фронта для исхода мировой войны. Промышленность США только начинала переходить на рельсы военного времени. В условиях частной собственности многие американские промышленники, тот же Генри Форд, просто не желали налаживать военное производство в нужном масштабе. А рычаги влияния у власти были, конечно, несравнимы с теми, которыми обладал в Советском Союзе Сталин.
«Правительство, – писал Р. Шервуд, – могло умолять и упрашивать, но оно не могло заставить промышленников переводить заводы на военные рельсы. Точно так же оно не могло подкрепить свои контракты удовлетворительными долгосрочными гарантиями». Работы нередко прекращались из-за забастовок. Впервые за всю свою политическую деятельность Рузвельт для прекращения одной из таких забастовок – на авиационном заводе «Норт Америкэн» в Инглвуде (Калифорния) – использовал армию, «хотя такое решение было чрезвычайно неприятно для него»[23 - Шервуд Р. Рузвельт и Гопкинс глазами очевидца. В 2 т. Т. 1. М., 1958. С. 466.].
Так или иначе, но Ф. И. Голиков и посол К. А. Уманский доложили И. В. Сталину о сопротивлении, на которое советская миссия натолкнулась в военном ведомстве и госдепартаменте США при решении вопросов о материальных поставках в СССР. Они понимали, что только перевод разговора на высший уровень способен изменить ситуацию к лучшему. Свой доклад они сделали накануне прибытия в Москву 28 июля 1941 г. специального посланника американского президента Г. Гопкинса.
Но и в Вашингтоне советские представители сами пытались использовать возможности того же высшего уровня. 31 июля Голиков, Уманский и Репин были приняты президентом США. Рузвельт держался непринужденно, благожелательно, в обращении оказался проще своих министров, с которыми ранее встречались члены миссии. Хотя адъютант президента заранее предупредил гостей, что на визит отведено 15 минут, Рузвельт не проявил никакой спешки, и беседа шла столько, сколько потребовалось.
По собственному признанию Голикова, он и его товарищи не стали миндальничать и жестко заговорили о неудовлетворительном ходе работы их миссии, низкой результативности контактов с американскими официальными лицами, об их попытках переложить друг на друга вину за нераспорядительность. Посланцы Москвы прямо просили президента лично вмешаться, дать конкретные указания по выполнению военной заявки СССР, учитывая остроту противоборства, развернувшегося в огромной полосе советско-германского фронта.
Рузвельт, со своей стороны, отметил важную роль, которую играет Красная Армия, сражаясь с нацистами, и признал, что ему самому надоели бесконечные словопрения, которыми подменяются меры по организации помощи союзнику. Но сам пока мог дать лишь одну конкретную информацию – о 200 самолетах Р-40Е «Киттихоук» из той большой партии, которую США начали переправлять в Великобританию. Англичане согласились переуступить их Советскому Союзу. Но не все было так просто: примерно 150 боевых машин уже находились на Британских островах, остальные были еще в США. На многих из них отсутствовало вооружение, они не были обеспечены боеприпасами, недостаток в которых американская армия испытывала сама. Тем не менее Рузвельт пообещал ускорить решение о предоставлении Советскому Союзу уже вооруженных и снаряженных самолетов.
Стремясь покончить с волокитой, президент не погнушался лично, с карандашом в руках рассмотреть вместе с членами советской миссии их последнюю заявку. Довольно обстоятельно обсудили возможные маршруты и способы транспортировки самолетов из США непосредственно на советский Дальний Восток.
Вмешательство Рузвельта, как ожидали Голиков и его коллеги, должно было придать необходимый импульс усилиям госаппарата. «С прибытия этой советской миссии и начался военный этап выполнения программы помощи Советам, – писал начальник Управления по соблюдению закона о ленд-лизе Э. Стеттиниус, будущий государственный секретарь США. – Генералов Голикова и Репина приняли президент и члены правительства. Вскоре Рузвельт выступил на заседании кабинета и напомнил, что война в России идет уже шесть недель, но пока в Россию не отправлены никакие нужные ей товары. Он попросил Уэйна Коя из Управления по чрезвычайным ситуациям просмотреть утвержденные списки материалов, предназначенных для России. “Действуйте как колючка, которая заставляет двигаться”, – сказал он»[24 - Стеттиниус Э. Ленд-лиз – оружие победы. М., 2000. С. 173.].
Бюрократия, однако, была весьма сильна. Это при установленном в Советском Союзе режиме власти, к чему привык Голиков, указания Сталина воспринимались как закон и вызывали мгновенную реакцию, не то было в демократической Америке. Буквально через пару часов после рандеву с президентом полковник Феймонвилл заявил советским представителям, что полученные ими цифры выделяемых для СССР самолетов «нереальны», и вообще призвал умерить «излишний оптимизм посольства», поскольку де «в Белом доме придерживаются другой линии».
