10/10

скачать книгу бесплатно

10/10
Екатерина Рубинская

«Десять из десяти» – это десять дней из жизни героинь, взглянувших на себя иначе накануне Нового года, во время, когда мы все даем себе обещания быть лучше. Это книга о любви и дружбе, о завышенных ожиданиях и трудностях в общении, о смелости идти дальше и выбирать своё несмотря ни на что.

Екатерина Рубинская

10/10

You’re growing tired of me

And all the things I don’t talk about

    Mitski, A Pearl

01. первое декабря

Кристина посмотрела на телефон ещё раз. Для неё было нормой обновлять свою страницу вне зависимости от оповещений – вдруг они не сработают, вдруг конкретно сегодня выпустили какое-то обновление, из-за которого она не увидит нужную единичку. Может быть, сейчас. Сейчас. Сейчас. Она проходит обычный круг, чтобы успокоиться – телеграм, контакт, фейсбук, инстаграм, твиттер, почта (это совершенно лишнее, никто ничего не пишет на почту – сплошные автоматические рассылки, от которых давно нужно отписаться, но как-то жаль). Потом нужно снова вернуться в телеграм на случай, если за это время что-то изменилось – потом в контакт, на фейсбук и так далее. Чаще всего ничего не меняется, но кто знает.

Сегодня она услышала будильник с обычной головной болью, и, еще не включая свет, потянулась к телефону, скрючив шею и напрягая глаза, полупроснувшись. Ее поздравили пока всего два человека, с которыми она не особенно много общалась, но которых поздравляла сама. Ей было очень страшно выглядеть невежливой онлайн, поэтому она всегда постила на чужих страницах красивую картинку – букет, торт или шампанское – и текст с добрыми словами для каждого именинника. Таких картинок и текстов у нее была заготовлена целая папка на компьютере («Крис, ей-богу, ты как старая бабка», – сказала Зоя, заглянув как-то раз ей через плечо), и постить их было нужно в «вежливое» время, не слишком рано утром, но и не поздно вечером, чтобы не было похоже, что она забыла о чужом дне рождения и вспомнила в последний момент. Забывать что-либо в эпоху бесконечных напоминаний отовсюду сразу было преступлением.

Если что-то – даже самое милое, даже очень ей приятное – не получило своего лайка через два-три дня, она вынуждена была это удалить. Такие посты, как ей казалось, выглядели как сказанные в пустоту реплики или шутки, над которыми никто не смеялся. И если, произнеся что-то невпопад, забрать это назад уже было никак нельзя, с неудачным постом можно было сделать это одним движением пальца.

– Ну как, много народу поздравило? – поинтересовалась вечером Зоя, работавшая допоздна.

– Да так, – ответила Кристина, не зная, что еще сказать. Они всю неделю планировали вечерний поход в кафе, Кристина перебирала варианты, не зная, на чем остановиться, но теперь ей совершенно никуда не хотелось, и Зоя, разумеется, это видела. У Кристины на языке вертелось что-то вроде – слушай, я очень устала, да и ты, наверное, тоже, давай сегодня отметим хорошим качественным выспаться, а на выходных тогда хехей? – но, конечно, вслух она сказала:

– Я уже буду одеваться, да?

Поев, они прошлись немного по темным улицам. Одна не замечала, а вторая замечала с некоторым раздражением, что город в последнее время несколько похорошел и вокруг было гораздо больше огней, чем обычно. Было бы гораздо легче, выгляди все так же ужасно снаружи, как оно было внутри. Кристина все время доставала и прятала телефон, переключаясь между режимами «я просто жалкая дура» и «никто не умрет, если я проверю еще раз». Поздравлений было достаточно скромное количество, в основном от прежних одногруппников – с одноклассниками она не общалась, а коллег у нее не было.

У меня никого нет.

Она одергивала себя: стыдно, есть папа, у которого, например, действительно нет никого ближе, чем она; есть девчонки из группы, есть Зоя, наконец, хотя она только и делает, что расстраивает Зою. Если бы Зоя догадалась, зачем она сейчас бесконечно разблокирует телефон, ничего более постыдного представить было бы нельзя.

– Ну что, чувствуешь себя как-то по-особенному в двадцать пять?

Кристине хотелось сказать что-нибудь легкое и остроумное, чтобы разрядить обстановку (она заметила, что Зоя оставила всякие попытки завести осмысленный разговор и теперь задавала вопросы раз в пять минут чисто для приличия).

– Нет, – выдавила она. – Наверное… наверное, мы уже старые для дней рождения (господи, зачем было говорить «мы», при чем тут Зоя). Это… не радует. Ждешь чего-то, ждешь, нервничаешь, а приходит нужная дата – и ничего.

– Просто особо нечего ждать, по-моему. Все равно праздник за тебя никто не сделает – надеваешь что-нибудь красивое, идешь туда, где тебе нравится больше всего. Покупаешь то, что хотела бы получить в подарок, все равно с подарками редко кто угадывает. И… не Лучший День В Мире, который мы зачем-то себе вбили в голову, но приятный. И хорошие воспоминания. Как-то так. Для этого, в сущности, даже никто не нужен.

Как жестоко Зоя, обычно умная и проницательная, ошибалась в этот раз, мрачно думала Кристина. Нужен. Нужен как ничто другое. Мог бы изменить все одним коротким сообщением, мерзавец. Не может же не помнить.

Кристина, разумеется, плакала, прежде чем заснуть. Перед этим пришлось сымитировать хорошее настроение для папы (который все равно почувствовал что-то не то, и она начала всхлипывать еще до того, как положила трубку, чувствуя себя вдвойне виноватой). Она могла начать выдумывать объяснения – напоминание не сработало, забыл, какое сегодня число, замотался, бедненький, он же столько трудится! Но что-то темное и злое говорило Кристине – он просто тебя не любит, – и когда этот голос становился внутри нее достаточно громким, она сама начинала говорить темные и злые вещи.

Ей казалось, что ее заколдовали, и это злое, гадкое и больное колдовство делало ее рядом с ним слабой и жалкой. Как бы она ни выглядела, что бы она ни делала. День был испорчен, безнадежно испорчен. В день рождения это было хуже всего.

* * *

Зоя нырнула под одеяло в наушниках, и музыка купала ее какое-то время. На этом темно-синем одеяле был узор из звезд с подсветкой, и под ним можно было смело читать. Сейчас, однако, ей не хотелось читать – хотелось лежать и лениво, в меру оставшихся после длинного дня сил, жалеть себя. Ей не очень нравился этот город, и она все больше и больше уставала на работе. Она держала открытыми одновременно пять или шесть вкладок с вакансиями, которые теоретически могли бы ее устроить, но внутренний голос говорил, что и там будет ровно то же самое. Новая работа могла найтись когда-то в будущем, а за все нужно было платить уже сейчас – на продукты, электричество, газ и воду уходила приличная сумма, и Зоя с трудом себе представляла, что делала бы, если бы оплачивала еще и аренду. Кристина, конечно, исправно вносила свою долю, и Зоя была ей благодарна, но мысленно отмечала при этом (голосом своей мамы), что фриланс – это ненадежно, и прогнозы делать нельзя.

Она подумала, что все руководства для хорошего сна были написаны для одиноких людей – за сколько времени до сна выключить гаджеты, какие ритуалы себе придумать, как не работать там, где спишь (сколько, по-вашему, у меня комнат? Может быть, спать в туалете? Может, работать в туалете?) Они с Кристиной, разумеется, спали в разных комнатах. Кристина пару раз жаловалась на то, что собиравшаяся на работу Зоя будит ее по утрам, но при этом не стеснялась шуметь ночью. Шутки в интернете о страданиях сов вызывали у Зои праведную ярость – она все детство проездила в школу в соседний город, вставая вместе с родителями в пять утра, а всю последующую жизнь неизменно слышала одни и те же два вопроса: «Как ты можешь так рано вставать?» и «Как можно так рано ложиться?» (Чаще всего, несмотря на три с лишним месяца совместной жизни, эти вопросы с наигранной улыбкой задавала ей Кристина – как будто это было что-то остроумное и заслуживающее регулярного повторения). При этом Зоя, слишком хорошо воспитанная, чтобы жить как нормальный человек, боялась лишний раз зайти в ванную или поставить чайник, чтобы никому не мешать.

Тут Зое пришлось в очередной раз отметить, что с Игорем у них хотя бы совпадали биоритмы (или как там это называется), и, живи они вместе, совместные вставания и засыпания не составляли бы труда. Она говорила себе раз за разом, что Игорь приходит ей в голову просто как пример знакомого жаворонка и ничего более. Факт оставался фактом – Кристина утомляла ее все больше, как утомляла работа, как утомляли долгие переезды (зачем вообще нужно было уезжать в другой город, если все равно добираешься в офис полдня?), как иногда утомляло вставание по утрам. Иногда Зое казалось, что где-то на последних курсах университета у нее сломалась батарейка, и с каждым сном она заряжалась максимум процентов на шестьдесят – а тратила каждый день все равно сто. Ей вспоминалась старая компьютерная игра Fahrenheit, в которой главному герою в депрессии нужно все время было поднимать настроение, чтобы он не покончил с собой. В последнее время у нее перед глазами стоял точно такой же датчик, как был в игре: если у героя было все хорошо, это была выпрямленная уверенная фигура, если плохо – он садился на корточки, закрыв голову руками. У самой Зои, видимо, этот датчик выглядел бы как постоянно скрюченный человечек, который не в состоянии ни до конца разогнуться, ни окончательно сползти на пол.

Она думала о том, что будет, если совсем перестать спать – таблетки? Дурацкие советы из интернета, направленные главным образом на то, чтобы заставить тебя купить еще подушечку с лавандой и еще патчи под глаза? (Ладно, на ней сейчас были патчи, патчи – это святое.) Зоя сползла вниз по подушке, вспоминая другие способы – где-то советовали держать глаза открытыми как можно дольше, пока они сами не начнут захлопываться. Были еще guided meditations (управляемые медитации? Медитации с гидом?), которые Зою напрягали еще сильнее – там заставляли считать на вдохе и на выдохе, она все время сбивалась и раздражалась. Когда-то все эти фокусы и у нее получались. Когда-то, боже мой, старуха нашлась – сказал ехидный голос внутри. Во-первых, заткнись, сказала Зоя в ответ. Во-вторых, кто тебе виноват, что к двадцати пяти страшно даже начинать перечислять, что в тебе живет хронического и от чего тебе конкретно сегодня плохо? И кто виноват, что об этом стыдно говорить вслух, чтобы не показаться нюней или чокнутой? В-третьих, кто виноват, что ты боишься показаться нюней или чокнутой?

Проваливаясь в сон, она вспомнила о йоге и решила, что в ней должно быть больше актуального (йога после того, как двадцать четыре раза исправила «хОтэл» на «хотЭл, а «итс депенд» на «ит депендс»; йога в то время, как твой таксист курит айкос с закрытыми окнами; йога, когда в общественном транспорте на тебя чихают и кашляют; йога, когда тебя раздражает йога…)

02. третье декабря

За десять лет, прошедшие с ее первой подростковой влюбленности, Кристина сделала однозначный вывод, что долгосрочное и безответное – это ее личная норма, основанная на комбинации факторов. Во-первых, она не так хороша, чтобы за ней бегали. То, что бегают совсем за другими, было очевидно даже дураку. Во-вторых, ей объективно мало кто подходил. Многочисленные тетушки и бабушки лет с шестнадцати (разумеется) стали объяснять ей, что слишком умной в отношениях быть не нужно, что нужно меньше говорить и больше слушать. Эти советы Кристине, как любому умному человеку со встроенным чувством справедливости, были омерзительны, но она слушала их молча, смиряясь с практически предрешенным одиночеством в будущем.

Сейчас все было иначе, и предрешенным казалось совсем другое – счастье. Тетушки и бабушки были неправы, что можно было легко доказать, просто взглянув критически на их мужей (алкоголиков-хулиганов-тунеядцев). Это если хочешь заарканить алкоголика и так далее по списку, нужно притворяться, что тебе нравятся все его великоразумные мысли. Нет, у Кристины все будет иначе и уже иначе – она просто встретила свою судьбу, человека, с которым разговоры будут легкими, взаимопонимание с полуслова и полувзгляда. Зависть окружающих. Все не как у всех. Но в хорошем смысле. У них, с одной стороны, будет страсть, а с другой – интеллектуальное партнерство.

Они с Зоей только-только начали жить вместе, и Кристина делала для себя дубликат ключей от квартиры. Были куплены два брелока, с золотой буквой К и золотой буквой З, соответственно – потом Зоя все никак не могла прицепить к ключам свой брелок, уныло лежавший в прихожей на тумбочке недели три, а еще потом в ответ на очередной Кристинин вопрос она коротко сообщила, что он потерялся. Поэтому относительной удачей можно было считать то, что Кристина успела сфотографировать оба брелока вместе на тумбочке и выложить их в инстаграм с хэштегами #новаяжизнь #переезд #bestfriends (нужно было внести ясность, чтобы не подумали, что З – это, например, Захар) – и, разумеется, снабдить пост геотэгом, который свидетельствовал бы о том, что она теперь не просто в новом городе, а в том же городе, что и Максим. Сделав это, она ощутила волну радостного возбуждения, которому тут же поставил подножку ужас. Кристина не умела радоваться подолгу – в этом они с Зоей совпадали.

После нехитрых манипуляций с инстаграмом она значительно теплее оглядела квартиру, которая сначала ей совсем не понравилась (как в двадцать первом веке в квартире могло не быть евроремонта? Кто тут жил? Мамонты?). Теперь было видно, что стоит только навести порядок – и все будет выглядеть совсем иначе, не восхитительно, но и не так убого, чтобы противно было прикасаться к вещам. К Зоиному приходу Кристина отдраила плиту и мебель на кухне, помыла два окна (без пыли и пятен они действительно стали смотреться менее уныло) и уже готовилась включить пылесос.

– Ты не надорвешься? – подозрительно спросила Зоя, заглядывая в дверной проем. – Ты ужинала уже?

Кристине пришло в голову, что по дороге домой (и по их договоренности утром) она должна была зайти в магазин за продуктами, но голова у нее была занята. Сейчас голова сработала быстро:

– А давай отметим новоселье? Ты обещала мне показать пиццерию.

Твою мать, подумала Зоя. Я люблю пиццу. Я давно уже нигде не была. Но твою мать.

До места назначения нужно было пройти пешком два темных квартала, Кристина трещала без умолку, нервничая около Зои и не зная, как подступиться к ней с разговором о Максиме – наконец-то у нее была подруга, наконец-то с ней можно было хотя бы теоретически болтать о парнях. Они никогда не были настолько близки – ни в те два года, что Кристина проучилась в Зоином классе, ни в параллельных группах в университете. Но Кристина ни минуты не сомневалась, когда Зоя написала на фейсбуке, что ищет соседку. Это выглядело как знак судьбы: Зоя сейчас жила именно там, где, по сведениям Инстаграма, с недавних пор жил Максим. Денег на это предприятие Кристине потребовалось немного: квартира принадлежала какой-то Зоиной родственнице, оплачивать надо было только коммуналку (она была дорогая, но все же). Кристина подготовила долгий монолог для отца о том, как ей пора отделяться, какая Зоя прекрасная девушка и как там много возможностей официально устроиться по Кристининому профилю (это была неправда – по этому профилю невозможно было устроиться решительно нигде). Отец то ли не заметил, то ли предпочел не замечать нестыковки.

Кристина стала заезжать к Зое в офис под конец рабочего дня, объясняя это тем, что устала сидеть дома (и неважно было, что до Зоиной школы нужно было ехать полчаса! Так или иначе это свежий воздух). Зоя, которой после шести-семи часов беспрерывной говорильни совершенно не хотелось ни говорить, ни слушать, молча шла рядом с ней на остановку, как зомби. Где-то в глубине души она понимала, что это неплохо, что это возможность сменить картинку перед глазами – учитывая то, что она работала с понедельника по субботу и иногда выходила в воскресенье (но часа на два-три), действительность сейчас была слишком ограничена спальней, офисом и автобусом номер тридцать четыре, который их соединял.

* * *

Зоя год отработала в обычной общеобразовательной школе, уйдя оттуда к великому неудовольствию родных (это было предсказуемо ужасно). Комментарии по поводу «стабильной работы» не прекращались, и Зоя фактически сбежала – ей не хотелось уезжать, ей не хотелось оставлять дом, но все вокруг говорили, что нужно начинать самостоятельную жизнь, а еще лучше идти замуж, но да, как минимум начинать самостоятельную жизнь. Чем дольше она оставалась дома, тем больше друзей и сокурсников переезжали и тем более одиноко ей становилось – и она заставила себя переехать тоже. Квартиру в другом городе сдавала ее дальняя родственница, жившая уже несколько лет за границей: объективно это был неплохой вариант, говорила себе Зоя, все же не совсем чужой человек.

К этому времени она уже смирилась с тем, что ее жизнь будет среднестатистической с эпизодами плохого (переходы с работы на работу, крики начальства, критика родных – все это надо было просто пережить, переждать). С Игорем было лучше. «На пятнадцать процентов лучше, чем ничего», – шутила Зоя, вспоминая какой-то старый стендап. Ей сейчас очевидно не хватало Игоря, но она сознательно блокировала все, связанное с ним – хотелось пожалеть себя, хотелось найти что-то плохое и неправильное в себе, в нем, в его потенциальных новых девушках, но единственный комментарий, который получался у Зоиной головы на эту тему, был господи, как я устала, как я не хочу думать ни об этом, ни о чем бы то ни было вообще ближайшие лет пять.

Сегодня выяснилось, что Зое нужно будет выходить на работу во все праздники, поскольку коллега-сменщица уезжала на месяц к родным во Францию. Другие возможные подмены отпадали тоже – кто-то тоже уезжал, к кому-то, наоборот, приезжали, кто-то хотел провести время с детьми, а у Зои не было никакого алиби на Новый год. Она, конечно, почувствовала злобу, но довольно бессильную, из разряда «я так и знала», потому что то же самое было в прошлом году на Новый год, потом на восьмое марта, когда выдалось несколько выходных подряд, потом на все майские. Она переехала как раз в прошлом декабре, и тогда ей показалось логичным, что ее, как новенькую, бросают на дежурство в праздники – тем более что заняться на новой квартире ей все равно было нечем и не с кем. Формально, однако, Зоя не была настолько уже новым человеком: она начала работать в этой школе еще дома, онлайн. Часов было не очень много, и в то время ее не так напрягало, что ее могут кинуть на подхват в любой момент – тем более что в работе еще была новизна, и ей нравилось все пробовать. Потом ей показалось удачным совпадением, что офис у школы был как раз там, где была доступная для переезда квартира, далеко не всем так везло что с работой, что с жильем. Ехать, правда, нужно было сорок минут, но по меркам какой-нибудь Москвы, говорили ее родители… Зоя до сих пор не знала, зачем мерить себя по меркам Москвы, находясь совершенно не в Москве, но и сравнительно долгая дорога первое время ее не пугала (тем более что со школой и университетом было то же самое). Проблемы были в другом, и их было почти не видно, пока Зоя не оказалась внутри школы и ее первоначальный энтузиазм, помноженный на тяжелый синдром отличницы, не прошел.

Короче говоря, это сейчас напоминало ей фильм «Пока ты спал», где милую одинокую Сандру Буллок заставляли работать на Рождество, и Зоя думала, что с удовольствием сменила бы ноющую Кристину на упитанного кота (почему она в последнее время так злилась на Кристину? В сущности, не так уж много она и ныла). Отсутствие домашних животных, однако, было единственным условием проживания, поставленным ее теткой. Зоя должна была быть благодарна, что отделалась так легко.

Как назло, телефон уже мигал оповещениями: мама интересовалась, когда ей лучше отпроситься с работы, чтобы встретить Зою, а друзья, съезжавшиеся кто откуда – у кого будет лучше собраться отмечать. Ей не очень хотелось честно писать, что она снова не сможет приехать на Новый Год – родные будут недовольны (серьезно, кажется, они уже давно не испытывали по отношению к ней никаких других чувств), друзья начнут спрашивать, сколько еще она будет это терпеть. Что-то очень глубоко у нее внутри предлагало игнорировать родных и прислушаться к друзьям – в конце концов, вторых она выбирала сама, и они знали ее лучше. Но прислушаться к ним значило что-то очень некомфортное: не то сдаться (зачем было мучиться столько времени, спрашивается), не то приготовиться к очередным вялым разбирательствам, когда у нее и так нет сил. С другой стороны, Зоя никогда не умела просто брать и не докладывать о личном тем, кому эта информация не была нужна. Поэтому она написала маме что-то про клиентов, загрузку, начальника, вы же знаете, какой он, а эта опять уезжает, а этот опять с детьми… Получилась некрасивая, детская жалоба – которая, впрочем, не переставала от этого быть правдой. Иногда Зое было буквально стыдно писать все это маме: в голове беспрерывно плавало «плохая дочь».

Самой большой неудачей Зои, по ее мнению, было то, что когда-то она «подавала надежды», и с тех пор все от нее чего-то ждали и не брезговали об этом напоминать время от времени. Кристину она знала как раз по той части своей жизни – они немного учились в одном классе, потом пересекались в университете, потом забыли друг о друге и вспомнили только в начале этого года, когда Кристине оказалось нужно жилье, а у Зои оно было. Зоя иногда мысленно вглядывалась в Кристину и происходящее вокруг Кристины, пытаясь понять, чувствует ли она то же самое, знакомо ли ей ощущение нереализованных амбиций, в основном чужих. Казалось, что, если и знакомо, то Кристина игнорировала всякие внешние атрибуты успеха – чего, интересно, ей хотелось в перспективе? Она много спала, работала дома (из-за несовпадения графиков Зоя не видела ее за работой и боролась с некрасивой мыслью, что Кристина вообще ничего не делает), первое время, пока было тепло, даже ходила гулять по ночам. Зоя никогда не слышала, чтобы она жаловалась на давление отца – наоборот, Кристина звучала скорее как довольная папенькина дочка (это тоже было некрасиво, но честно). По Кристине не было видно, чего она хочет, но она определенно не казалась чем-то неудовлетворенной.

Так вот, то самое время собственных «надежд» Зоя вспоминала с ужасом. Три года аспирантуры, когда ее неутомимо грызло ощущение метафорически и буквально уходящего времени. Попытки найти работу, бесконечно упирающиеся в сетевой маркетинг, холодные звонки, горячие звонки – и школу. В школах было полно вакансий, всем нужно были «энергичные, которые будут гореть». Куда мне гореть, думала Зоя, я и так чувствую себя как на пожаре. Она повторяла себе, что люди старшего поколения, дающие советы и бесконечно предлагающие стучаться во все двери, не ходили на собеседования и не писали резюме. Так или иначе скромно умалчивалось то о дяде, замолвившем словечко, то о распределении, которого (хорошо это или плохо) больше не было – когда Зоя поступала в аспирантуру и подписывала контракт с университетом, где значилось, что она обязана будет три года там отработать, с нее взяли слово, что делать этого она не станет. В тот момент ей казалось, что она и так бы там не работала, и слово дать было легче легкого.

Какое-то время она убеждала себя, что поедет учиться за границу, что вроде бы с ее оценками и ее английским это не должно было быть сложно (судя по соцсетям, за границей обнаруживались настолько безнадежные ее соученики, что Зое было попросту стыдно сомневаться). Находилась интересная магистратура, Зоя всем о ней живо рассказывала, и у всех, включая – ненадолго – ее саму, складывалось впечатление, что у нее намечается хорошая и энергичная жизнь. Но в количестве нужных бумажек, разрешений и рекомендательных писем Зоя очень быстро начинала себя чувствовать как в болоте; с одной стороны ее пожирала тревога, с другой – ощущение, что она всем наврала и никогда не была и вполовину такой умной, как все о ней думают. Потом она начала уставать, потом смирилась. Похоже было на то, что все это просто взрослая жизнь как у всех.

Из этих размышлений Зое приходилось выныривать практически каждый вечер прямо в середине Кристининого монолога о ее работе, кино, сериалах и еще чем попало.

– … ну и, как говорится, если не можешь ничего писать, пиши хотя бы список литературы…

– У меня, блин, вся жизнь вот так, – сказала Зоя мрачно. – Только соберешься начать жить, как тут же приспичивает вместо этого делать к жизни список литературы. Что надо сначала, что потом, нет, надо же, чтобы все было красивым шрифтом – похудеть, сделать ремонт дома, найти нормальную работу, еще что-нибудь.

– Куда тебе еще худеть, – естественно, сказала Кристина, потому что она это говорила всегда.

03. седьмое декабря

Вчера, когда Зоя вернулась домой, занятие Кристины точно не было похоже на работу – она изучала свои селфи.

– Что лучше, как тебе кажется?

Обе фотографии выглядели вполне приемлемо, и Зоя пожала плечами.

– Вот и я не могу выбрать.

– Так оставь нынешнюю.

– Я уже давно ее не меняла, – смущенно сказала Кристина.

– Ну и?..

– Ладно, не суть, все равно это все ужасно. Как там твои в итоге?

– Ну как, на праздники надо работать, типа производственная необходимость – сказала Зоя, плохо имитируя оптимизм. Она собиралась сказать Кристине еще несколько дней назад, но в последнее время тяжело было вставить хоть слово (и Зоя не то чтобы этого очень хотела).

– Серьезно? Ну ты хоть поговорила с ним? Или тебя опять поставили перед фактом? Честно, я не знаю, как ты там вообще держишься до сих пор. У тебя отпуск хоть был в этом году? Почему я его не помню?

– Летом, – сказала Зоя. – Неделя, мы с тобой ходили на речку два раза, если помнишь, остальное время ты была занята. Я уже сама это все плохо помню, если честно. Но тогда никто и не занимался особо, а сейчас есть…

– Какая разница, – сердито перебила Кристина, – отдохнут в Новый год, не переломятся. Серьезно, я вот вроде тебя уговариваю таракана съесть, а не побороться раз в жизни за свои права. Я своим сказала категорическое «нет» на эти праздники, пусть идут в баню, я хочу отдохнуть как нормальный человек.

– Спорим, ты потом все равно тридцать первого без пяти двенадцать будешь с каким-то идиотом его правки обсуждать. Я уже видела твои категорические нет, в том числе на твой собственный день рождения, так что, Кристин, уж кто бы говорил на самом деле.

– Все равно я не позволяю им на себе ездить.

– А я позволяю?

– Ты просто гиперответственная, – с сожалением сказала Кристина. – И я гиперответственная. На таких, как мы, всегда ездят. Просто я борюсь. И выстраиваю границы.

Наутро, по дороге на работу, Зоя увидела, что Кристина уже успела вернуть старое фото профиля. Это начинало раздражать (в конце концов, я же ей не нянька, и зачем вообще просить совета, если потом им все равно не пользуешься?) Одна ее половина ужасно хотела хорошенько встряхнуть Кристину и отчитать, другая с недоумением наблюдала за первой – какая ей, в сущности, разница, как та проводит свое свободное время?

С этим раздражением надо было срочно разбираться, потому что оно было уже совершенно ту мач. Зоя в принципе все реже и реже злилась на людей – сначала, как обычно, желая для всех быть хорошей, потом (через предсказуемые эпизоды спонтанного гнева) осознав, что это работает, что чем дольше анализируешь ситуацию, тем больше вероятность того, что сердиться или не на что, или бесполезно. В конце концов, бывают соседи и хуже, тем более что Кристина выполняет свои обязательства. (И да, если быть совсем честной – момент раздражения и недовольства у Зои обычно наступал ровно перед очередным сближением. Если она и отношения – дружеские, романтические, все равно – его переживали, то пути назад не было.)

А, вот, насчет обязательств.

Например, первое время Кристина – по собственной инициативе – исправно драила квартиру в отсутствие Зои, заставляя ту мрачно думать о своей некомпетентности как хозяйки (на самом деле Зоя тоже любила убирать, когда дома никого не было, а сейчас дома постоянно кто-то был – и кто, собственно говоря, был в этом виноват?). Сейчас же она в основном громко анонсировала, что пропылесосит, постирает или что-нибудь еще в этом роде, но когда Зоя возвращалась с работы, пылесос мог одиноко стоять посреди комнаты, а Кристина – вдохновенно утыкаться в телефон. Если Зоя предпринимала попытку убрать пылесос или, мысленно выругавшись, начать убирать самостоятельно, Кристина громко возмущалась, что не нужно ей делать намеков, и что раз она сказала, значит, уберет. Зоя по-прежнему была слишком вежливой, чтобы высказывать свои претензии вслух, и то, что ей даже не позволяли побыть мазохисткой и сгладить ситуацию, ранило невыносимо.

Если уж на то пошло, Кристину чаще всего хватало только на большие и трудоемкие проекты: опять же, отдраить, перестирать и прочее получалось, а доносить свои чашки и тарелки до раковины (или до кухни вообще) – не очень, не говоря уже о том, чтобы каким-нибудь образом их помыть, например. После походов в магазин она оставляла пустые пакеты посреди кухни или пинала их куда-нибудь под стол, откуда Зоя, тщетно надеявшаяся на чудо, извлекала их по достижении десяти-пятнадцати штук.

– Кристин, – сказала она как-то, – а мы можем договориться насчет пакетов?

– А они там никому не мешают, – пожала плечами Кристина и телепортировалась к себе в комнату, естественно, оставив на столе тарелку с вилкой.

– И насчет посуды тоже, – печально крикнула Зоя.

– Зой, ничего страшного, поставь в раковину просто, я помою, как освобожусь, – крикнула Кристина в ответ из-за двери.

(НЕ ПОМОЕШЬ, ЧЕРТ ПОБЕРИ, НЕ ПОМОЕШЬ, Я ЭТО УЖЕ ВИДЕЛА, ВСЕ ТАК И ПРОСТОИТ В РАКОВИНЕ ПОЛДНЯ, А ЕСЛИ Я ПОЙДУ НА ПРИНЦИП И РЕШУ НЕ МЫТЬ, ТЫ ПРОСТО ВОЗЬМЕШЬ НОВОЕ И ЧИСТОЕ, ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ОТКУДА ТЕБЯ ТАКУЮ ПРИНЕСЛО)

Другой вопрос – Кристинин meltdown по поводу фотографий (meltdown, черт, а по-русски это как будет?) подцепил в Зоиной памяти ее собственный meltdown (да как же, аааа), когда после их последнего разговора с Игорем она пришла домой и стала с методичностью зомби-убийцы удалять из соцсетей все свои фотографии. Именно свои, не их совместные, потому что это всегда казалось Зое – пользуясь любимым словом ее родителей – неумным. (Когда пара разводится, кому достаются кадры совместных фотосессий с наигранными улыбками и постановочными целованиями рук? Жаль, теперь уже не проверишь.) У Зои не было потребности делать какие-то публичные заявления: она не раз видела, как разведенные одноклассницы постили про «новый имидж….. и новую жизнь….», и это всегда выглядело жалко. Почему, собственно? Да, если быть честной, такое откровенное «посмотрите на меня» вызывало не только стыд, но и некоторую зависть – оказывается, кому-то хватает сил привлечь к себе внимание, заявить «мне плохо, и я хочу, чтобы было хорошо», не стараясь похоронить свой месседж под ироничными отсылками, которые все равно никто не узнаёт, как бы ты этого ни хотела. Глядя на чужие профили в инстаграме, Зоя без всяких усилий узнавала, кто женился, кто развелся, кто изменял, а кто недавно помирился и почему. Кто и что мог сказать, глядя на ее инстаграм? Кто и что мог сказать, глядя на нее саму?

Так, возвращаясь к теме, Кристина – эту мысль обязательно надо додумать, пока она окончательно не съела мозг. Кажется, момент, когда нужно подводить какие-то итоги, еще не настал – да, она неидеальна в быту, да, она время от времени ноет и очень часто трещит подолгу, не заботясь о том, слушает ли ее кто-нибудь. Да, при всей своей начитанности и способности быстро и емко сформулировать, что происходит в бесконечно анализируемых ей книгах, она жутко наивная. Вот оно, подумала Зоя. Тяжело, когда кто-то рядом наивнее тебя – приходится все время бороться с садистским, бессовестным желанием ткнуть человека носом только потому, что ты можешь. Так любили делать старшие в ее детстве, так любили делать учителя где бы то ни было. Так было принято делать с людьми, чтобы быстрее взрослели и умнели.

У Зои, раз уж на то пошло, уже давно была одна и та же фотография профиля – на ней она лежала на полу в розовом парике и черной водолазке, не то трагически, не то призывно раскинув руки. Она хорошо помнила этот день: это была (бог знает почему) костюмная вечеринка на восьмое марта в офисе у Игоря, она, как обычно, работала до последнего момента и не придумала себе костюм. Розовый парик Зоя купила еще в школе для какого-то Хэллоуина, но надевала только дома, найдя его во время очередной уборки в шкафу. Собственно, в ее переполненную сумку с вещами для переезда он попал по ошибке в пакете с одеждой, и в конце концов Зое не пришло ничего в голову, кроме как надеть его, черную водолазку, серую юбку в клеточку и высокие сапоги. («Я не знаю, что это, но выглядишь круто», – одобрил Игорь.)

На вечеринке все понимающе щурились, пытаясь вспомнить, из какого Зоя фильма. Зое было достаточно того, что она не была похожа на себя. Они с Игорем быстро нашли свободное помещение, но не для секса, как решило большинство, а для тихого совместного выпить и полежать на полу, которого у них в силу усталости и недостатка времени не было уже давно. Им редко удавалось совместить графики так, чтобы вечером оба были свободны, и этот вечер был первым таким временем за месяц. Было, пожалуй, даже лучше, что они не остались у него или у нее дома, потому что досуг точно свелся бы к некрепкому совместному сну, тихим жалобам на начальство и проверке телефонов на предмет оповещений из рабочих чатов.

В общем, Зоя лежала на полу, Игорю пришло в голову ее сфотографировать, и, конечно, получилось сначала не очень, а потом хорошо, потому что она ни на кого никогда не смотрела так, как на Игоря.

Зоино фото смотрело на Зою с любовью. Оно ее понимало и принимало.

Она больше ни разу не смогла себя заставить надеть этот наряд.

* * *

Кроме более или менее ясной концепции своего романтического будущего, Кристина вынесла из университета четкое убеждение, что работать в офисе с 9 до 6 не будет ни за что и никогда. Она долго уговаривала отца, что фриланс – это будущее, и так же долго выслушивала, что работа без социальных гарантий – не работа, а без диплома ее и вовсе никуда не возьмут. Когда Кристине надоело слушать, она стала тихо искать заказчиков, несколько месяцев натыкаясь на непонятные ей биржи и путаясь в расценках. Потом, как ей показалось, ее нашла работа мечты – писать эссе для нерадивых американских школьников. Это было совершенно неэтично, но неплохо оплачивалось и позволяло красиво о себе рассказывать: «читаю книжки за деньги». Собственно говоря, поначалу все примерно так и было: первые года два Кристина знакомилась с американской школьно-колледжной программой по литературе и к концу этого срока, не особо задумываясь, могла за пару часов накидать что-нибудь о символизме «Лотереи» Ширли Джексон или о своеобразии стихотворений Эмили Дикинсон. Пожалуй, единственным полезным, что она вынесла из этой практики (не считая, конечно, очень быстро прокачавшегося английского), была искренняя любовь к прочитанным книгам. Кристине нравилось все: и несчастные сестры Бэннер Эдит Уортон, и жуткий рассказ Лоуренса о мальчике с игрушечной лошадкой, и (особенно) переписчик Бартлби Мелвилла.

По прошествии этих двух лет Кристину нашла еще одна работа – ребята платили больше и обещали, что темы будут по ее профилю, но со временем она стала понимать, что на подготовку текста стало уходить гораздо больше времени. Она несколько раз писала заказчикам (конечно, это было наивно), что могла бы больше и лучше писать о литературе, в крайнем случае о психологии, но не об экономике или педагогике. Проблемы не заставили себя ждать: клиенты получали низкие баллы, потому что Кристина плавала в теме, жаловались, работодатели Кристины с садистским удовольствием пересылали ей все их гневные письма. Она нервничала и даже плакала, пока не поняла, что им все равно – после чего было решено, что и ей все равно, пока ей платят.

Она наслаждалась свободным графиком, который на деле становился все менее свободным. Конечно, не нужно было никуда ездить, как Зое, но сейчас она вычитывала (если честно: переписывала) диссертацию для малайзийской учительницы английского, и на это магическим образом уходил весь день. Кристина перелопатила кучу литературы. Учительница хотела быть на связи двадцать четыре часа в сутки и бесконечно просила правок. Сначала Кристину забавляло, что в письмах ее называли «мадам», но спустя несколько месяцев оповещения с этим словом моментально портили ей настроение. Учительница не понимала многое из того, что писала Кристина, и требовала перевести на понятный ей язык. Кристина с трудом продиралась сквозь ее странные инструкции, мрачно думая, что выучила бы малайский, хинди или один из диалектов китайского, знай она, откуда именно ее клиентка. Конкретно сегодня поиски общего языка с заказчицей настолько вывели ее из себя, что она бросила писать и решила лучше привести в порядок квартиру – дома, когда она оставалась одна, это ее всегда расслабляло. Сейчас, однако, чаще случалось другое – как только она принималась за что-то потенциально успокоительное, в голове запускалась одна из двух программ: «как там Максим» или «надо напомнить Максиму, что я есть». Поэтому пылесос мог быть брошен на самом видном месте, белье – в стиральной машине, жидкость для мытья посуды и губка – в раковине вместе с самой посудой.

Еще Кристина, будучи в расстроенных чувствах, регулярно поджигала сковородки без еды и чайники без воды. Все, что касалось кухонных дел, ее чрезвычайно нервировало. Отец не давал ей делать спокойно буквально ничего – сам он готовить умел плохо и не любил, но Кристину критиковал беспощадно, совсем так же, как до этого критиковал ее мать. Доходило до того, что у Кристины тряслись руки от мысли, что нужно зажигать спичку или брать в руки нож – все обязательно было недостаточно быстро, неаккуратно, «не как у хорошей хозяйки». Чем больше она отстранялась от готовки, тем чаще готовили (а потом и убирали) женщины отца, ни одна из которых не любила Кристину – разумеется, им было непонятно, почему в свои восемнадцать-двадцать один-двадцать четыре она все еще сидит дома и не дает отцу свободу. И что это, в конце концов, за работа для девушки – сидеть в четырех стенах? Где она собирается искать мужа?

После дня рождения прошла уже почти неделя, но Максим на связь не выходил – только лайкал фотографии, которых Кристина предсказуемо стала выкладывать больше (но не настолько много, чтобы это выглядело подозрительно, боже, она ведь не какая-нибудь дура). Кристина прочитала столько книг о психологии взаимоотношений мужчины и женщины (чьи авторы нередко не имели соответствующего образования), что долго приходить в себя после разочарования с Максимом не пришлось. Она дождалась, пока Зоя уйдет на работу, уселась у зеркала и сообщила себе:

– Ты королева. Ты не имеешь права сидеть и ныть.

Прелесть Кристининых книг заключалась в том, что они максимально оттягивали момент саморазоблачения – для этого нужно было всего лишь держать свою читательницу постоянно занятой. Вопросник номер один, вопросник номер два. Таблица для подсчета результатов в конце книги (если читаешь на телефоне или онлайн – будешь занята в два раза дольше). Довольны ли вы собой (конечно, нет). Что вы хотите изменить в себе: лицо-волосы-вес-голос-стиль. Подробно по каждому пункту. Нарисуйте себя идеальную. Какая она. Как ее зовут. Как к ней относятся окружающие. Чем она занимается. Сколько вы зарабатываете: необходимый отрезвляющий вопрос после того, как представите, что придется изменить и сколько потратить на магазины, салоны и спортзалы. Чем бы вы на самом деле хотели заниматься. Менять карьеру не страшно. Помните, что у вас всегда есть эта книга, которая поддержит вас в нищете.