скачать книгу бесплатно
Наталья Кирилловна всплеснула руками:
– Куда я тебя в такую дальнюю дорогу отпущу? Ведь тебя изведут враги!
– Ничего, мать, я уж не мал, справлюсь. Я хочу строить корабли. Я плавать хочу.
– Сохрани Господи, утонешь! И что тебе в голову приходит! По?лно, перестань! Это всё твои голландцы наводят тебя на такие страсти! Не доживёшь ты с ними до добра.
Пётр нахмурился.
– Не знаю, мать, кто меня ославил, что я голландский ученик? – проговорил он сердито. – Точно деды мои по морям не ходили?
Дядя Лев Кириллович покачал головой:
– Не вижу толку в лодочке этой…
– Лодочка – начало, – сказал Пётр. – Дайте срок – не такое увидите. А ты, мать, не горюй…
Пётр обнял мать. Роста он был высокого, и Наталья Кирилловна приходилась ему головой по плечо, хотя и сама она была не маленькая.
– Пусти, задавишь! – с трудом проговорила она смеясь. – Прямо как медведь навалился. Ну куда я тебя пущу, дитятко? Ты ещё мальчишка совсем…
– Нет, матушка, я умру с тоски, коли не пустишь.
Наталья Кирилловна вздохнула:
– Подожди хоть именин своих… Да отстань ты от меня, Петрушка, не целуй! Всё равно до именин не пущу никак!
– А после?
– А после так и быть, поезжай.
Пётр стал целовать мать и едва не задушил её.
– И Тиммермана возьму, – говорил он, – и Голицына Борю возьму, и старика Брандта. Из потешных – Якимку Воронина, да Лёшку Бакеева, да Федьку Троекурова… да плотников, да мостильщиков… Созову мастеров корабельных со всей Руси! Построим корабли настоящие. Вот-то будет флот!
3. Дела озёрные
Дорога от Троице-Сергиева монастыря к Переяславлю на протяжении шестидесяти трёх вёрст пролегает по холмам, по долинам, между зелёными рощами и широкими полями. Не доезжая вёрст пяти до озера, от каменного креста, который стоит на вершине горы, открывается сам город Переяславль-Залесский. Купола старинного собора и нескольких монастырей собрались на берегу озера. Налево тихо движутся широкие воды, сверкает серебряной нитью горизонт, носятся над простором стаи белых чаек с розовыми клювами и лапками, ветер шумит в рощах и доносит далёкий колокольный перезвон.
Здесь, возле горы Гремяч, в июле 1688 года застучали первые топоры. Строились новые корабли – фрегат и две яхты.
По ночам на берегу горели костры. Лёшка Бакеев варил в котелке уху из знаменитой жирной переяславской селёдки. Отблеск костра падал на загорелое лицо Фёдора Троекурова. Фёдор был грустен. Нынче днём Пётр подозвал его и сказал, что боярин Троекуров приехал в Троице-Сергиев монастырь и бил челом самому Петру, чтоб Фёдора отпустили, а то он, боярин, откажется от сына.
– Не могу я больше тебя укрывать, Фёдор, – сказал Пётр. – Рассуди сам: боярина обижать нельзя. Ежели я тебя укрою, то он в Москву бросится, к моей сестрице в ноги. Скажет, что мы тебя украли. Поезжай с отцом – авось простит. Послезавтра приедет он за тобой. Он нынче в монастыре гостит.
Фёдор повесил голову. За последнее время, живя под открытым небом, он огрубел и возмужал. Жизнь на воздухе, возле воды и зелени, ловля рыбы в озере, работа с топором и пилой – всё это ему нравилось.
Сам Пётр трудился неустанно.
Он ходил по берегу с топором, без кафтана, с засученными рукавами; ночевал у костров, давал приказы насчёт заготовок леса, досок, гвоздей и скобок, верёвок и парусины. За ним следом ходил черноволосый, быстроглазый, подвижной Яким Воронин с записной книгой в руках, а за Ворониным ходил мальчик с чернильницей и пером. Старик Брандт словно помолодел. Его густой голос целый день раздавался на берегу, возле речки Трубеж, где росли навесы и помосты для постройки будущих кораблей.
На нём был фартук, в руках он держал деревянный аршин[24 - Аршин – здесь: линейка, длиной в аршин – 0,711 м.]. Голова была непокрыта, глаза светились из-под седых бровей.
Рядом с Брандтом постоянно можно было увидеть его ровесника Алексея Буршина, рослого человека со свежим весёлым лицом и окладистой седоватой бородой. Это был умелый корабельный мастер, родом из-под Новгорода. Он тоже был в фартуке и в холщовой рубахе, открывавшей могучую волосатую грудь. В отличие от Брандта, который временами присаживался отдохнуть, Буршин весь день проводил на ногах. Не было среди строителей другого такого знатока, как Буршин: он и чертежи сам рисовал, и рули вытёсывал, и мачты ставил, и парусное дело знал.
– Трудно описать вам, государь, какая удача для вас этот Буршин, – говорил Петру Брандт. – Ведь у него все родичи строили корабли не хуже наших. Вся ихняя порода, можно сказать, пропиталась морской солью… Люблю, мейнгер Питер, корабельных людей!
