скачать книгу бесплатно
– Именно для того. Всегда хотела попробовать. Как в кино, – улыбнулась Марс, застегнулась и вышла из магазина. Жип нашел марку вина, которую попросила Марс, расплатился, и вышел следом за ней.
– Поехали, – Марс включила радио, не переставая думать о том, в какой восторг она его привела – глаза Жипа искрились. Эту ночь они провели в отеле. Одеваясь утром, Марс подумала о том, что из ныне живущих на планете земля, она – самая счастливая.
Она шла по знойным улицам и улыбалась от внутреннего спокойствия. Внутри нее цвело женское счастье.
Глава III
Рабочий день на телеканале подошел к концу.
– Закончил и отправил тебе на почту, – сказал Белокурый начальнику и удовлетворенно улыбнулся. Работа на телеканале его утомляла, но ему нравилось писать новости, к тому же, в деньгах он нуждался всегда, а зарплата позволяла спокойно жить, ни в чем себе не отказывая, целый месяц. Начальник был типом странным, по прозвищу Рубашка. Он шутил глупые шутки 24/7, грыз ногти, брился неумело и всегда носил одну и ту же рубашку в голубую клетку. Белокурый ни разу не видел, чтоб тот надел что-нибудь другое. «Интересно, он ее вообще хоть иногда снимает?» – подумал про себя однажды Белокурый. Но все-таки малым он был добрым. Кормил бездомных собак и котов, писал стихи и рассказы. Рубашка страшно любил свою работу. Если бы телеканал закрыли, он бы, наверное, с горя повесился, предварительно заставив перевешаться всех остальных работников. Белокурый посмеивался иногда над ним про себя – таким нелепым был Рубашка. По вечерам он обычно надирался в хламину, но утром являлся свеженьким и бодрым, за километр пахнущим жутким дешевым одеколоном, на который он сам же наклеил надпись со своим именем. Рубашка улыбался, разводил руками и говорил: «Мы несем в этот мир свет». В офисе он чувствовал себя Мессией.
– Завтра нужно прийти немного пораньше, – сказал Рубашка. – Работы масса. Зато до обеда управишься.
– Хорошо, – сказал Белокурый, а про себя подумал, что выспаться опять не удастся. Благо, в офисе было еще около двадцати журналистов, нагрузки были небольшими и распределялись равномерно.
Дома он сделал себе сэндвич, вынул из холодильника бутылку пива, и отправился в свою комнату. Мать с работы еще не вернулась. Целый день у него чесались руки открыть ноутбук и наконец приступить к заветному занятию – писать. Писать и еще раз писать. Больше всего на свете он хотел быть писателем, впрочем, как и Ариэль. Иногда они собирались вдвоем, выбирали тему, на которую нужно было написать рассказ, и работали наперегонки. Сидеть и печатать в своей темной комнате – занятие обалденное! Тебя никто не трогает, а ты в это время создаешь свой собственный мир. Большинство рассказов и стихотворений он посвятил ей. Однажды в школе он прочел свое стихотворение перед классом. Ариэль заснула на задней парте (в школе она всегда спала), а он читал и смотрел на нее.
«Вот девочка с ярко-голубыми волосами, похожими на море. Ее знают все. Она ненавидит книжки и тетрадки, плохо учится и мечтает о татуировках. Когда в небе светятся звезды, я вспоминаю ее слова: «У тебя в правом глазу тоже такая есть одна».
Он не знал, понял ли кто-либо из слушающих стихотворение, но то, что оно было посвящено Ариэль, поняли все.
– Белокурый, пиши еще, – сказала ему преподаватель литературы после урока.
– Я буду, – просто ответил он и побрел домой.
Вечером Белокурый собрал пару вещей, сел в машину – маленький, салатовый Фольксваген, и поехал к Филу в другой конец города. Фил был зеленоглазым, веснушчатым скульптором с огромной бородой, отливавшей на солнце медью. Он вышел из дома навстречу Белокурому, веселый, в ярко-желтой футболке.
– Кого я вижу! – Фил помахал ему рукой, – Прости, рукопожатия не будет, я грязный.
– Ничего страшного! – Белокурый похлопал его по спине, – Я привез ром-колу. Или ты в завязке?
– Нет, что ты. Как раз только что закончил работу над новой скульптурой. Ну, как закончил, скажем, на сегодняшний день достаточно. Проходи. Я бы расслабился с удовольствием.
Дом Фила был огромным. Огромным было все: двери, окна, стены. Гостиную Фил превратил в мастерскую. Антикварный зеленый диванчик со столиком, на котором валялись эскизы и наброски. Только и всего. Больше в этой комнате не было ничего, кроме скульптур. Здесь можно было отыскать Энди, Белокурого, Джина и Жипа, Ариэль, Рубашку, Марвэла, Марс, злобных старушек, перемывающих всем кости, сидя на скамье в знойную погоду, продавщицу из булочной и молочника с базара.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Белокурый, когда они уселись ни диван.
– Я очень хочу, чтоб этих людей помнили, – ответил Фил. – Моя последняя работа, – он указал на белый силуэт, стоящий в конце комнаты.
– Это Моника?
Фил кивнул.
– Вот когда закончу всех лепить, даст Бог, выставку устрою. Так хочется, чтоб каждый себя увидел. Ты, кстати, пишешь?
– Пишу. Подал документы в Литературный. Отправил парочку своих работ, жду ответ.
– Выпьем? – спросил Фил.
– А давай!
Белокурый достал из рюкзака две бутылки.
– Как у вас с Моникой, кстати? – Белокурый посмотрел на Фила.
– Заходит частенько, только я знаю, что ей на самом деле плевать на меня. Порой я даже скучаю.
Моника была передругом-недодевушкой Фила. Двадцатичетырехлетняя брюнетка-анорексичка, тщательно следящая за внешностью, и не разбирающаяся в искусстве вообще.
– Слушай, Фил, тебе не нужно рассказывать мне все, – сказал Белокурый. – У каждого есть свои скелеты в шкафу.
Белокурый не любил разговоры на личные темы. «То, что творится в отношениях, не должен знать никто», – думал он.
– Только эти скелеты иногда хочется кому-то показать. И страшно, когда некому, – ответил Фил. – Моника всегда спокойна. Иногда мне кажется, что она вообще ничего не чувствует. А у меня крыша едет. Я сижу здесь один, среди бронзовых людей, которые даже слова сказать не могут. Стать творческим человеком, Белокурый, помяни мое слово, – ответственное решение. Будь готов к тому, что твоя работа нахрен не будет никому нужна. Ну да, а если так посудить, чем таким важным я занимаюсь? Я спасаю людей? Нет. Я одеваю людей? Нет. Я кормлю людей? НЕТ! Порой я чувствую такое одиночество.
– Ну ничего, ничего, вот умрешь и увидишь…
Фил прыснул от смеха. Белокурый тоже засмеялся.
– Нет, ты послушай, правда, гениев признают только после смерти!
– Спасибо, дорогуша! – хохотал Фил.
В ту ночь они выпили достаточное количество спиртного. Наутро Белокурый вскочил с кровати. Работа – было первое, о чем он подумал. Фил спал в соседней комнате. Белокурый закинул вещи в тачку и помчался в офис. Ко всему прочему, в телефоне было сорок пропущенных от матери. От такого количества уведомлений на экране Белокурый посинел, однако, как ни странно, в офис он успел вовремя. Рубашка сидел за столом и жевал жвачку.
– Ты пришел, молодец! – он раскинул руки в своей обычной, торжественной позе. – Благословляю творить сегодня только добро!
Белокурый уселся за ноутбук и стал отсматривать сюжеты, которые операторы с журналистами сняли вчера вечером. Нужно было составить к ним тексты. Стояла невыносимая жара. В перерыве Белокурый вышел к ларьку, купил воды и облил себя.
– А ты хорошенький, – сказала ему молоденькая продавщица. – Не хочешь где-нибудь посидеть вечером?
– У меня девушка есть, – сказал Белокурый, подумав про Ариэль.
Вечером мать, как обычно, приняла страдальчески-тоскливое выражение и не захотела с ним разговаривать. А он всю ночь лежал и мечтал о том, как подарит Ариэль ожерелье из голубых ракушек.
Глава IV
Восемнадцатое число. Ужасное число. Отвратительнейшее число. Ариэль возненавидела этот день еще сильнее, чем всех живущих на земле людей. На этот день у нее был назначен поход к зубному.
– Па-а-ап… – сказала она сонным голосом, заходя на кухню.
– Ау? – Жип стоял у плиты и жарил оладьи.
– Можно не пойти? Я не хочу. Это больно. Я в прошлый раз чуть не задохнулась у него в кабинете.
– Нет. Лучше зубы сейчас полечить, чем через пару лет ходить без них, – отрезал Жип.
– Ладно, – смирилась Ариэль.
Спорить с отцом насчет походов к врачам было пустой тратой времени, так как Жип сразу же приводил тысячу доводов, почему нужно следить за своим здоровьем. Каждые полгода он водил Ариэль по клиникам и заставлял сдавать анализы. Это было единственное, что он заставлял ее делать. В остальном он предоставлял дочери полную свободу.
Зубного врача Ариэль любила. Потеряйкову было около тридцати восьми, он был ровесником ее отца, носил очки, ходил в церковь, и всегда говорил нежным и тихим голосом. Когда-то он вырвал Жипу половину зубов и вставил вместо них импланты. Молочные зубы Ариэль он тоже не пощадил. Рвать зубы было его страстью, и Ариэль могла только удивляться тому, откуда у такого милого человека тяга к таким жестоким вещам.
– Пап, я свою зубную щетку забыла у Марс. У нас есть запасная?
– Посмотри в шкафчике в ванной. Должна быть.
Но там зубной щетки не оказалось. Ариэль подумала о том, как она с не чищенными зубами прийдет в клинику и дохнет на Потеряйкова ароматом сигарет.
– Садитесь, садитесь, – сказал Потеряйков.
Ариэль опустилась в кресло и он направил диодную лампу прямо ей в лицо. Осмотрел рот и что-то буркнул медсестре.
– Что это? Что у вас за спиной? – спросила Ариэль.
– О нет, я не хотел, чтоб она увидела это, – прошептал Потеряйков, укоризненно глядя на подошедшую медсестру.
– Поздно, – мрачно сказала Ариэль, – я увидела.
Потеряйков держал за спиной огромный шприц.
– Это для анестезии. Я всего лишь четыре укола сделаю. Это не больно.
«Ага, конечно, не больно», – подумала Ариэль.
Он вколол ей первую дозу в десну.
– Тише, тише, тише, – прошептал он.
«Все в порядке, и не такое приходилось терпеть», – подумала Ариэль. За свои семнадцать лет жизни она испытала уже столько боли, что эта казалось самой ничтожной из всех, что ей когда-либо причиняли. Он вставил ей в рот капу, сверху положил синюю резиновую материю и начал сверлить и пломбировать зубы. Ариэль отключилась. Она лежала в его кресле и думала о том, почему он женат. Его первая жена умерла от родов и он остался жить с маленьким сыном один, но спустя пару лет женился на другой девушке, «тоже верующая, наверное», она родила ему двойню. Ей было неприятно, но его руки все-таки были самыми нежными руками в мире. Ариэль еще ни у кого такие не встречала. Больше всего на свете ей хотелось их расцеловать, хотелось, чтоб эти руки погладили ее по лицу или обняли. Через час Потеряйков закончил.
– Готово! – сказал он весело.
Ариэль слезла с кресла. Во рту все онемело и она не могла внятно произнести ни слова.
– Шпашибо, – прошепелявила она.
– У вас есть еще один зуб с кариесом.
«О, Господи, только не это», – подумала Ариэль.
Но Потеряйков уже метнулся к секретарю и попросил записать Ариэль на прием через неделю.
Глава V
– Пап! – закричала Ариэль, войдя в дом. Онемение постепенно проходило. И жгучая боль растекалась по всей челюсти.
Жип сидел в гостиной на диване рядом с Марс.
– Привет! – обрадовано сказала Ариэль.
Жип с Марс переглянулись и оба подумали о том, как вовремя остановились.
– Привет! Да, я заехала привезти тебе твою зубную щетку. Жип сказал, ты должна была идти к зубному.
«Идеальная отмазка», – подумала Марс.
– Уже сходила, – сказала Ариэль. – Ты голодная?
– Твой отец уже накормил меня, – улыбнулась Марс.
– Ну, ладно. Покурить не хочешь?
– Уже курила. Только что.
Ариэль постояла в гостиной еще с минуту. Она ждала, что Марс встанет и пойдет с ней поболтать, но Марс продолжала сидеть на диване и не шевелилась. Жип первым сообразил, что из ситуации нужно как-то выкручиваться.
– Ну, все девочки, я вас бросаю здесь одних. Работа! – он похлопал Ариэль по плечу, захватил ключи от машины и вышел.
– С тобой все в порядке? – спросила Ариэль.
Марс выглядела свежей и спокойной.
– Ага, – протянула она.
– Кто он? – спросила Ариэль.
– Он?.. да никого нет. Судя по вопросу это у тебя появился «он», – Марс мастерски умела переводить стрелки.
– Нет, ничего такого. Зубной врач, конечно, обалденный, но женат.
– На то и существуют любовницы, – улыбнулась Марс.
– Марс, что за глупости. Думать об этом даже не хочу.
Но она все-таки подумала. Подумала о том, почему она постоянно влюбляется то в женатых, то в бабников.
Глава VI
Марвэл бродил по стадиону, засунув руки в карман, насвистывая какую-то песенку. От него пахло мятной жвачкой и мужскими духами. Семнадцатилетний шатен в спортивной форме, которого все называли убийцей. Вот уже как несколько месяцев он не мог избавиться от мыслей про Энди. Похороны были закрытыми, мама Энди не позволила Марвэлу прийти. А ведь он был его лучшим другом. Он даже не успел с ним попрощаться. Газеты и социальные сети пестрели заголовками вроде: «Мальчик по кличке Марвэл и его банда – опасные ребята, берегитесь! В свои семнадцать они уже убивают и живут вовсю воровской жизнью. Чего еще можно ожидать от мальчика, у которого родители наркоманы и брат аутист?». После смерти Энди на Марвэла посматривали косо. Люди так любят выдумывать себе страшные истории, а потом обсуждать и мусолить их каждый день просто от нечего делать. Марвэл так был занят своей жизнью, что на сплетни у него просто не хватало сил. В этом городе был только один человек, не считавшей его убийцей – его младший брат Эдик. Но Эдик был неуклюжим аутистом, с ним даже в мяч нормально погонять нельзя было. Высокий худой скелет в кривых очках.
– Я зн-а-аю пра-а-ав-ду, – подошел он к Марвэлу на третий день после похорон Энди.
– Какую правду? – спросил Марвэл, уже предвкушая самые прелестные новости о самом себе.
– Ты-ы-ы не-е-е уби-ва-а-ал. Я зна-а-а-ю, – сказал Эдик.
Марвэл посмотрел на него. Он всегда считал его больным дебилом и внимания особо не уделял. Марвэл стеснялся своего брата. Но в тот день ему стало стыдно. Он убегал с другими мальчишками, хлопая у Эдика перед носом дверью, «ты больной, тебе нельзя с нами», – кричал он ему в детстве. Он вспомнил, как однажды разбил лампу. «Кто это сделал?» – набросился отчим на Марвэла с ремнем. «Это Эдик», – сказал Марвэл от страха, зная, что Эдик противоречить не станет, потому что он тупой. Эдик сидел за столом в своей комнате. «Ах, ты тварь!» – накинулся отчим на Эдика и ударил его головой об стол. У Эдика потекла кровь. Он посмотрел на отчима и сказал: «Смотри-и-и, ка-а-а-па-а-ет». Марвэл валил из дома при первой же возможности, а Эдик сидел в своей комнате и наблюдал за тем, как мать расцарапывает отчиму лицо в кровь, потом блюет на пол и лежит в собственной блевотине. «Ма-а-а-ма-а-а, те-бе-е-е над-о-о-о помы-ы-ы-ться», – сказал однажды Эдик, рассматривая лежащую на полу женщину. Стало лучше, когда приехала бабушка. Она забрала Марвэла и Эдика к себе, послав «к черту этих проклятых родителей»
