скачать книгу бесплатно
– Слушай, это ведь не мог быть переодетый человек, правда?
Руфина лениво посмотрела на серебристую макушку брата:
– Конечно, нет. Не бывает таких дураков. Это ж надо придумать: шутить с духами болота. Тут же в трясине окажешься! Даже если её там отродясь не было…
Легкая накидка, растянутая на тонких полых палках от камыша, защищала их от горячих лучей. Мох нагрелся. Лягухи сидели в отдалении от тропы, разморившись от солнца, и даже не квакали.
Спали все, кроме вечно настороженного Занура, бдящего среди влажной жаркой тишины, наполненной пьянящим запахом белых цветов. Вытатуированные круги на его щеках казались ярко нарисованными соком синевики. Бритую голову прикрывала шапка из козьей шкуры, поблескивающая бурой шерстью. Он погладил висящий на шее амулет из небесного железа, что холодил грудь в вырезе распахнутой рубашки. Бугорки и завитушки на маленьком слитке металла не были созданы человеком. Мастер, изготовивший оберег, лишь приделал ушко для веревочки, чтобы можно было носить его не в кармане сумки, а подвесить.
«Капля неба» – так называли подобные вещи жители тех мест, откуда Занур был родом. Появление Духа прошлой ночью не напугало его и не озадачило. Что-то было давно уже не так на болотах. Вспышка лихорадки… Отсутствие привычной дичи в прежнем изобилии… Он не знал, что именно случилось, но не мучился размышлениями. Отряд спал, а он продолжал спокойно нести стражу, ощущая, как под пальцами всё сильнее холодеет металл в разгар жаркого дня.
***
Никаких других происшествий по дороге не было, и маленький караван дошагал до окрестностей Сокорья к исходу четвертого дня. Уже с полудня им начали встречаться другие путники, следующие теми же тропами. Они кивали и улыбались из-под козьих и камышовых шляп, щурили глаза. Обменивались степенными приветствиями, подходя ближе. Новости на ходу не обсуждали – несолидно. Народ стекался на ярмарку со всех Болот – из близких и далеких краёв.
Вокруг поселения раскинулся целый палаточный лагерь. Иф никогда не видел такого количества людей в одном месте. К его сожалению, когда они дошли, уже стемнело, и толком было ничего не видно, хотя вокруг расцветали многочисленные огни – в жаровнях на длинных ножках, желтых стеклянных лампах и рыжих с красными узорами фонарях из выделанной до прозрачности козьей кожи. Эти островки света сливались, перекрещивались лучами, рассыпая дробные дрожащие тени, и вроде бы освещали тряпичный лабиринт, но при этом удивительным образом разграничивали своих владельцев, создавая маленькие отдельные уютные закутки, обогревая сидящих рядом с ними людей, заключая их в отдельные укромные объятия их личного ручного сияния.
Обойдя вслед за Ревусом лагерь по краю, деревенские достигли подходящего, по его мнению, места, чтобы встать на ночлег.
Вскоре две палатки, что предназначались отдельно для мужчин и для женщин, затрепетали полами на ночном ветру.
Работали на стоянке все вместе. Никто не отлынивал от порученного труда. Поэтому и управились быстро. Вот уже горячая похлебка закипела на костерке. Камни для очага всегда оставляли для своих гостей жители Сокорья, поскольку ярмарка проходила рядом из года в год. Топливо все приносили с собой, иной раз набирая прямо по дороге – толстые камыши, торф, козий жир или навоз.
Как ни хотелось Ифу разведать всё вокруг и оглядеть, он, превозмогая себя, смирно сидел у палатки, лишь глаза поблескивали. Руфина явно догадывалась о чувствах, обуревающих брата, хотя, вероятно, преуменьшала их силу. Потому, когда после ужина к их костру подошел почтенный старец с длинной белой бородой и тоненькими и такими же длинными усами, все восприняли это как должное продолжение вечера, а девушка даже тихонько облегченно выдохнула: внимание брата переключилось на гостя. Тот был явно знаком с их дядей, судя по теплым приветствиям, которыми они обменялись.
– Знакомьтесь, это уважаемый Лунхо, – обращаясь ко всем разом, сказал Ревус, – он известный сказитель. Его посещение – большая честь для нас!
Старец – удобно устроившийся на появившейся незнамо откуда кожаной подушке, с чашей исходящего ароматным паром ягодного отвара – благосклонно кивал головой в ответ на слова мужчины.
Все уселись кружком. Иф подобрался поближе.
Беседа текла неспешно и для начала касалась вещей неважных вроде урожая ягод за Косой грядой, нынешнего лёта светлячков или здоровья коз. Когда условности были в достаточной мере соблюдены, заговорили о более значимом – про опустевшее Чистое, про пропавших на просторах болот, коих за последнее время стало как-то чересчур много, про пересыхающую далекую реку и странные слухи о загадочных темных фигурах, возникающих ночами в тумане.
– Духи встревожены, – глубокомысленно поглаживая бороду, вещал Лунхо. – Нужно собирать шаманов, чтобы они выяснили, в чём дело… Может быть, потребуется принести богатые дары… или жертвы, – добавил он, понизив голос.
Все переглянулись встревоженно, но промолчали. Заметив, как помрачнели лица сидящих вокруг людей, старец спохватился:
– Да что это я всё о печальном! Пора уже вспомнить, за что меня назвали сказителем!
Хотите ли послушать сказ о храбром Гуку из деревни Золотые Сети и волшебной лягухе?
Голос его зазвучал со свойственной всем историям плавностью и напевностью, завораживая слушателей.
Нет такого человека, который бы не любил послушать легенды. Несмотря на усталость после целого дня пути, мужчины и женщины невольно встрепенулись, заинтересованно заблестели глазами, заёрзали на своих местах, устраиваясь поудобнее.
Есть нечто такое в историях, рассказанных у ночного костра, под темно-синим небом, что позволяет им запоминаться надолго и передаваться потом из уст в уста, обрастая красочными подробностями по мере пересказывания. Иной раз оставались неизменными только начало и конец, а середина удивительным образом изменялась до неузнаваемости – менялись имена героев, места их подвигов, причины поступков и последствия решений. Словно текучая вода, переметающая мелкий песок в русле ручья, что каждый миг свивает из него новый узор, человеческая память передавала сквозь время сказки, с каждым новым рассказчиком, с каждым поколением привнося в знакомую историю нечто своё, что хотелось обязательно поведать. Одинаковыми были лишь жадное внимание слушателей и неторопливо льющийся голос повествователя, плетущий всякий раз чуточку отличающуюся от предыдущей цветастую картину в чужом внимающем воображении.
– Давным-давно жил-был… – размеренно начал историю Лунхо; древнейшее из начал рождалось вновь над плящущими язычками пламени, отражающимися в глазах слушающих его людей. Глубокий голос сказителя объял всех вокруг, заставляя впитывать каждое слово.
…Давным-давно, когда мох был выше, чем нынче деревья, жил-был в селении Золотые Сети храбрый юноша по имени Гуку. Был он младшим сыном старейшины. С малых лет ходил он вместе с отцом на охоту – тогда ещё солнце светило так ярко, что и ночью было светло, поэтому не выходили из тьмы болотные духи. Тогда не было нужды в охранных огнях.
Однажды отправился Гуку на охоту один. Он ушёл так далеко, как не уходил никогда раньше. Заросли мха вздымались вкруг него всё гуще, всё выше. Звенели в небе синие птицы. Для охоты выпал удачный день, много добычи попалось ему: гриббы все как на подбор были большие да толстые. Присел Гуку отдохнуть на полянке травяную кочку. Солнце золотило верхушки зеленого мха.
Вдруг в зарослях камышовника послышался шорох. Насторожился Гуку: не топляк ли полосатый ползёт?
Но тут он увидел, как раздвинулись стебли мха и на полянку выскочила огромная лягуха. Никогда ещё не видел он лягух больше, чем эта. Зеленая шкура её лоснилась от слизи, золотые глаза на выкате смотрели бесстрастно. Её преследовала другая лягуха. Завязалась смертельная схватка. Плевались друг в друга едкой слюной огромные лягухи. Сшибались грудь на грудь, царапали шкуру врага маленькими коготками на передних лапках. Вскочил на ноги Гуку, чтобы не быть задавленным бьющимися лягухами. Наконец, одна из противниц пала бездыханной. Не успела победительница громко квакнуть над трупом врага, как раздался шорох, и на поляну вывалилась третья лягуха. Она тотчас же набросилась на оставшуюся. Разгорелась новая битва. Храбрый Гуку тем временем давно уже сидел на верхушке толстого стебля мха, который гнулся под его тяжестью почти до земли. В азарте борьбы лягухи сцепились в шар лапами и укатились с полянки в заросли. Оттуда продолжало слышаться злобное кваканье и мокрые шлепки.
Гуку решился слезть на землю, чтобы снять шкуру с павшей лягухи, а мясо нарезать и сложить в мешок. Иной раз в головах подобных животных попадались даже дивные желтые камни, ценимые повсюду.
Только шагнул Гуку к лягухе, только вынул нож из ножен, чтобы сделать первый надрез, как в этот миг она вдруг открыла глаза. Замер Гуку, не знает – то ли бежать прочь, то ли попытаться напасть, пока лягуха до конца не очухалась.
И вдруг молвила она человеческим голосом:
– Мои противницы изгнаны? Ты спас меня, храбрый юноша!
Шлепнулся на зад храбрый юноша, раздумывая, как бы побыстрей забраться на мох опять. Сражаться с шипящими гриббами и топляками ему было привычнее, чем со внезапно воскресающими лягухами, умеющими говорить.
Тем временем лягуха продолжала:
– То были не просто противники, то были мои сестры. Все мы – дочери Хозяина болот. Сегодня мы бьемся за право выбрать себе жениха и продолжить род. Но, коли была я побеждена, нет мне пути назад. Возьмешь ли ты меня в жены, храбрый юноша? И, скажи мне, это ты от радости качаешься на ветке мха?
Как ни пытался залезть повыше Гуку, коварный мох склонялся всё ниже и ниже, а под конец и вовсе стряхнул его как раз к лапам чудной лягухи. Она вопросительно уставилась на юношу выпуклыми глазами. «Хозяин болот рассердится на меня, если я её убью или если не убью?» – задумался он в этот момент.
– Угу, – только и смог выдавить из себя он.
Тем временем лягуха, не дождавшись внятного ответа, схватила парня в охапку, закинула себе на спину и помчалась большущими скачками в сторону его деревни. Словно летела она над землей, да так быстро, что вмиг донеслась до Золотых Сетей.
Скинула она юношу к ногам старейшины в центре деревни и говорит:
– Я – дочь Хозяина болот. Зови шамана, старый, я замуж выходить буду!
Онемел от удивления отец юноши. И говорит:
– Угу…
– Да, я смотрю, вы здесь все такие разговорчивые… – протянула лягуха.
Делать нечего, побоялись жители гнева дочери Хозяина болот, разбудили от полуденного сна шамана, попросили провести обряд. Гуку стоит ни жив, ни мёртв, о доле своей нелёгкой думает.
А шаман, накурившийся давеча цветов пурпурной лилии, приветствовал гигантскую лягуху как свою давнюю знакомую, ни капли не удивившись странному требованию. Лишь промычал глубокомысленно:
– Угу!..
Махнул костяным пояском шаман да и объявил их мужем и женой. И ушел обратно в свой шатер сны досматривать.
Отвели молодых в высокий домик за околицей деревни для первой попытки продолжения рода.
Совсем загрустил тут Гуку. Так и смотрит по сторонам: не удастся ли сбежать. Только отвернулся, а лягуха в спину ему говорит голоском нежным и ласковым:
– Дорогой муж мой! Раз я теперь твоя жена, то и ты стал названным сыном Болотного хозяина. Все тайны топей тебе станут подвластны после того, как я понесу первенца. Все твари трясин станут подчиняться тебе. Никогда ты не заплутаешь во мхах, не обожгут тебя блуждающие огоньки, не обовьют ползучие осоки. Иди же ко мне!
Вздохнул горько Гуку – ну как тут не горевать! Жена – лягуха зеленая ростом с него самого! Но обернулся к ней, делать нечего. Не бросать же дочь Хозяина болот. Видать, у них там совсем худо с женихами, если сестры за право выйти замуж аж насмерть дрались!
Обернулся он и обомлел: стоит перед ним с веселой улыбкой прекрасная девушка, а у ног её лягухина шкура лежит, словно одежда. Красивее ещё никого он до этого мига не видал: волосы черной волной, гладкая кожа сияет смугло, губы как ягоды красные, а глаза золотые.
Рассмеялась девушка и обняла его, накинула плащом ему на плечи лягушачью зеленую кожу и увлекла в дом.
Так было положено начало племени угухов. Знаменитому скрытому племени охотников и сынов болот, известному своей неуловимостью и тем, что никто лучше них не чует самую суть глубоких топей.
Голос сказителя утих. В костерке рдяным жаром дотлевали угольки. Лагерь кругом к этому времени почти спал. Очарованные слушатели нехотя возвращались из дальних далей, где мох был выше человека.
– Эта история говорит нам: то, что сперва кажется плохим, может оказаться и хорошим. Главное, не терять надежду, а поступать как следует, по велению предков, – веско закончил Лунхо. Усмехнулся чему-то и обычным тоном добавил:
– Чаша моя опустела, вкусный у вас ягодный взвар…
Сидящие женщины тут же встрепенулись – время–то позднее, налили почтенному сказителю в кожаную бутыль отвара, положили несколько кусков вареного мяса гриббов.
Довольно улыбающийся старец с благодарностью принял подношения и быстро откланялся. Нынешней ночью и без помощи дыма пурпурной лилии половине его слушателей будут сниться гигантские лягухи, а другой половине – черноволосые девушки… И угадайте, кому – что.
***
Утро следующего дня обласкало палаточный лагерь нежными лучами солнца, ещё не источающими жалящий зной, огласило гомоном бесчисленных голосов, где-то вдалеке пели песню без слов высоким чистым голосом, и непонятно было мужчина это или женщина поёт. Синий платок небес был нынче особенно ясен и чист. Птицы пересвистывались по кустам, щебетом соревнуясь с людским шумом.
Народ продолжал прибывать со всех сторон, торопясь выложить товары и принять участие в горячем увлекательном торге. В центре ярмарки было оставлено место для бродячих артистов, музыкантов, фокусников и сказителей, а торговые ряды уходили во все стороны крытыми узкими улочками, защищенными от надвигающейся жары навесами, сомкнувшимися над головой, как тоннель. В воздухе витали ароматы жареных в масле сладких лепешек и нарезанных на дольки фруктов. К вечеру гуляние должно было развернуться в полную силу. Выйдут на тонкую веревку канатоходцы, покажут ловкость гибкие танцоры в ярких нарядах, борцы померяются удалью, чародеи будут выдыхать огонь и заставлять исчезать воду из кувшина, зверолов покажет диковинных зверей в клетках, дудочник заворожит искусной игрой не только слушателей, но и пару пятнистых змей, что исполнят завораживающий смертельно опасный танец, певцы начнут соревнование за сердца торговцев и покупателей, что собрались на ярмарке, а ещё наверняка выйдет на длинных палках, привязанных к ногам, веселый человек в плаще с перьями посмешить народ.
Пока же часть деревенских расселась с принесенными светлячками и мясом гриббов на одной из извилистых улочек. Все принарядились, причесались, затейливо заплели волосы, подпоясались плетеными кожаными поясами. Дядя Ревус взялся присмотреть за поделками Ифа и ягодами Руфины, отпустив их побродить в округе, поглядеть на пришедших издалека с диковинными товарами людей из Предгорий, горшечников и кузнецов, а также владельцев вещей, редких в этих местах – стекла, металла и тонких тканей. Обменять подобное можно было лишь на большой ярмарке, такой, как эта. С визгом бегала по рядам детвора из Сокорья. Единственные счастливцы, которые видели пестрый круговорот представлений, торга и происшествий чуть ли не каждый год, и кому не нужно было ждать достижения двенадцатилетнего возраста, чтобы иметь возможность попасть на этот праздник жизни. Конечно, не все зрелища предназначались для детских глаз, но дети есть дети: когда хотят, они незаметны, как крадущийся угух, и потому увидят и услышат, всё что хотят видеть и слышать.
Иф вертел головой во все стороны так, что казалось: его шея скоро не выдержит. Руфина поглядывала на него с ласковой насмешливостью, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать его поддразнивать. Ей вспомнилось, как она сама впервые попала на большую ярмарку с родителями. Ох, какое было событие! Сколько всего интересного! В памяти всё расплывалось разноцветным ярким пятном, остались четкими лишь медовая сладость пирожков, звон бубенчиков и теплые руки матери. Тут же сердце кольнуло тоскливым «если бы». Если бы всё было по-другому, они бы шагали сейчас по базарным ряда не вдвоём, а вместе с отцом. Он бы смеялся и рассказывал всё подряд о мастерах, мимо которых они бы проходили… А мама осталась бы дома, с Эй, у которой было бы другое, настоящее, имя и ждала их возвращения, не забыв попросить выменять цветных нитей для плетения…
Холод на мгновение сжал виски, на лбу выступила испарина, полотняный навес на шестах покачнулся, стало темнее. Флейта на поясе неожиданно потяжелела. Через пару ударов сердца Руфина пришла в себя. Кругом по-прежнему было тепло, светло, шумно и вкусно пахло лепешками. «Да что такое?!» – досадливо тряхнула головой девушка. «Не думай об этом!» – приказала она себе. Покосившись на Ифа, она поняла, что её мимолетная слабость была незамечена, праздничный день для него продолжался, не омрачаясь ничем. Пусть так и будет дальше.
Они уже миновали ряды с ягодами, мукой, мясом и сыром, прошли выложенные ткани, шкуры, нитки и одежду. Не удержавшись, завернули на звонкий стук молота посмотреть на работу кузнеца, который, выставив горн перед прилавком с ножами, топорами и гвоздями, увлеченно ковал всякие мелочи для привлечения внимания. Это был полный рыжеволосый мужчина, кудрявый, с густыми черными бровями и бородой, заплетенной в маленькие косички с крошечными бубенчиками на конце каждой. От его размашистых движений бубенчики переливчато звенели. Он двигался так, словно не ковал, а танцевал! Ловко хватал щипцами на длинных ручках тонкую полоску железа, накаленного докрасна, перекидывал на небольшую наковальню – пара ударов с одной стороны, пара с другой. Веер искр. Раз – заготовка послушно изогнулась, два – свилась, три – снова вернулась в огонь. Оп – и в ведро с водой падает пышущая жаром улитка или витая шпилька для волос. Чудеса, да и только! На такого мастера можно смотреть бесконечно. А какое множество всего ещё ждёт, чтобы его оглядели, пощупали, попробовали, приценились, обсудили! Нет, нельзя задерживаться надолго…
С легким сожалением оторвавшись от кузнеца, брат с сестрой двинулись дальше.
Дальше были выставлены гончарами, приехавшими с окраин болот, где близко была твердая земля с залежами глины, пузатые горшки и миски с красными глянцевито блестящими узорами на круглых боках. По соседству с ними пристроился сухонький человечек с курительной трубкой, лениво приглядывающий за множеством плетеных камышовых корзин. Одна была такой большой, что в ней бы поместился Иф с головой.
Миновали лотки с куклами, стучащими игрушками, ловцами снов и связками сушеных непонятных штуковин – то ли фруктов, то ли насекомых. От выставленных лекарственных трав шел одуряюще сильный аромат. Чудодейственные камни и песок от всех болезней, который положено было медленно пересыпать из одной плошки в другую, а потом разравнивать малюсенькой мотыжкой, не оставили равнодушными даже Руфину. Она уже видела это и не раз, но глаза жадничали и хотели смотреть снова и снова.
Торговцы из Предгорий держались особняком. Их было всего-то пятеро человек, и привезли они мелкие вещи, которые легко было доставить в такую даль: украшения.
Наконец они нашли то, что выглядывал повсюду Иф! Обычные бусы из сушеных ягод не привлекали его, такие можно было сделать и самому. А вот сияющие стеклянные и медные бусины, переливающиеся в солнечных лучах, пробившихся через щели в навесе – это совсем другое дело! Раковины, пуговицы, полупрозрачные драгоценные камни в браслетах, брошках, низках и связках… О, дивное зрелище завораживало мальчишеский взор не хуже блеска темной стали, выставленной у кузнеца. Обещанные Эй бусы предстояло выбрать, выторговать и обменять. И сделать это нужно было в самый первый день, пока лучшее ещё неразобрали.
Сидящий за прилавком парень не умолкая болтал языком. По виду не намного старше Руфины, с простодушным лицом, но хитрым прищуром карих глаз, одетый в свободную рубаху с вышивкой, он не производил впечатления опытного торгаша. Скорее – сын владельца, поставленный в помощники, пока отец отдыхает. Люди подходили и отходили, осматриваясь, а он продолжал нахваливать продаваемые украшения, не стесняясь повторять одно и то же по десятому разу.
– Бусы! Броши! Звонкие, тонкие! Узорные! Самые прозрачные! Самые чистые бусины на свете! Чище слезы! Ярче радуги! Для жены, для сестры, для подруги! А вот – броши для суровых воинов! Медные! Из искристого камня, что зовется глазом ящерицы! Такие не стыдно и старейшине преподнести! Подходите, глядите! Яркие бусы! Лучшие бусы!
Руфина, заметив, куда тянет брата, не вмешивалась.
Иф неторопливо приблизился к прилавку, словно нехотя оглядел ряды бус, скользнув равнодушным взглядом по сияющим сокровищам. Одно из них тотчас притянуло глаз, но он не подал вида: черный обруч, оплетенный тонким шнуром, на котором висели переливающиеся синим и розовым овальные листочки с заостренными краями. Глубокий лазоревый дивно оттенялся бархатно-черным. Это были не бусы, скорее ожерелье, но кого волнуют такие мелочи, когда к украшению так и тянется рука. Прочие покупатели в этот момент отошли, а новые и важные ещё не пожаловали, поэтому кареглазый продавец обратил внимание на мальчика.
– Вот бусы длинные! – взмах рукой в одну сторону. – Вот броши дивные! – взмах в другую. Испытующий взгляд исподлобья был наградой за его старания. Торговец ухмыльнулся:
– Понравилось что?
К добыче было положено подкрадываться медленно, чтобы ни в коем случае не спугнуть.
– А вот это у вас из чего сделано? – небрежно кивнул Иф, указывая на маленькую бронзовую брошку в виде фигурки непонятно кого, сжимающей в лапе круглую бусину оранжевого цвета.
– О, это изображение великого гуся, который может перенести через…эээ…всё великое Болото. Камень в центре – сердолик.
– А откуда он берется, этот сердолик?
– Известно откуда – из сердца гор! Поэтому так и называется.
– А другие камни тогда откуда? – прищурился Иф.
– Эээ…а другие – из почек гор и легких. И ещё из всяких других мест, – нашелся парень.
– А что за брошку хочешь?
– Возьму лягухину шкуру!
– За такую маленькую брошку – целую шкуру? – Иф всплеснул руками и сделал вид, что ослышался.
– Да у вас и лягухи-то мелкие, пожалуй, маловато одной шкуры будет…
– Э, нет, это твоя брошка даже лапки лягухиной не стоит. Видно сердце гор уже всё обсобирали. У нас красноягода на кочке и то крупней, чем этот камень. Ничего особенного.
– Он огненный, теплый, подходит тем, кто родился летом. Освобождает от грустных мыслей! Всякому уважающему себя охотнику на удачу нужен.
Иф повертел в руках брошку. Названный гусь никак не походил на себя. Бусина лаково блестела. Сбоку её был крошечный скол. Достав из кармана маленькую плетеную коробочку, мальчик открыл её и показала парню содержимое.
– Даю красноягоды за нее!
Кареглазый сумрачно взглянул на ягоды. Крупные, сияющие глубоким алым цветом – так и манили съесть. Целебные и редкие, они ценились повсеместно.
Искушение было велико. Наконец он спросил:
– Сколько там?
Иф трижды показал пятерню.
– Ладно, по рукам! – коробочка перекочевала под прилавок, а брошка торжественно была передана новому владельцу. Каждый чувствовал, что сделка прошла выгодно.
Настал момент, ради которого и был затеян весь этот обмен:
– А вон тот обруч, ну, черный… почем отдашь?
