скачать книгу бесплатно
Для заправки:
масло подсолнечное с запахом или любое растительное для заправки,
пряные травы – кто что любит, я предпочитаю смесь укропа, кинзы, душицы и чабреца – примерно полстакана,
уксус винный или бальзамический – по вкусу,
соль, перец, сахар – по вкусу.
Лепестки бархатцев тоже иногда шли в дело, добавлялись в различные соусы – для цвета и запаха, но для меня этот запах был слишком сильным. Еще Лидка сушила цветки жасмина и акации – смешивала потом с чаем. Из розы делала варенье. Росли у нас какие-то изумительные розы – розовые, с невероятным запахом и тяжеленными, плотными цветами. Во время их цветения запах начинался прямо от калитки и забивал все остальные. Эти розовые лепестки и шли в дело. Собирала их Лидка только днем, около полудня, когда розы сильнее всего пахнут. Мы с ней обрезали с каждого лепестка белый плотный отросточек, которым он крепится к бутону, чтобы варенье не было сильно вяжущим, видимо, в этом месте было что-то ненужное. Варенье получалось почти как духи – дурманящее, восточное, пахнущее, тягучее, но не могу сказать, что очень вкусное. Лидка делала всего несколько баночек, но просто к чаю мы его не брали – ждали ангину. Как только у кого заболевало горло, Лидка доставала заветную баночку и начинала лечить. Три раза в день горячего чая с этим лечебным вареньем – и горло начинало выздоравливать. Только глотать варенье сразу было нельзя, надо подержать во рту, чтобы розовое масло успело добраться до воспаленных миндалин.
Родители очень часто уезжали путешествовать по свету, это были, конечно, деловые командировки: папа выступал, читал стихи, мама с ним всю жизнь рядом, ездили на кинофестивали, на конференции молодых поэтов, везде и много. Я оставалась при Лидке и жила ее жизнью: ходила с ней за мясом и на балет, в гости и парикмахерскую, дружила с ее мудрыми великовозрастными друзьями.
Даже когда Лидка перестала танцевать, она продолжала порхать. Легкая, улыбчивая, добрая, она любила всех. К ней часто приходили ее друзья и подруги, уже совсем немолодые, но хорохорящиеся комические старухи и старики, которых я вспоминаю очень часто как важную часть моего детства – а как же, без них нельзя.
В ожидании родителей
Я, узнали?
Клевреты и мое непростое детство
Клеврет в действии
Надька Новикова – Лидка называла ее Надька Новенькая, – у них всех была такая привычка с юности, наверное, называть друг друга уменьшительными именами: Лидка, Надька, Олька. Так вот, Надька, сухонькая беззубая прелестная старушка с вечным каре и челочкой, видимо, подрезанной по линеечке. Она смолила одну за другой «беломорины», обожала береты, любила выпить и, выпив, одна танцевала полонез. Когда она выпивала больше меры, а это бывало часто, то падала со стула на пол, садясь мимо, и страшно, до икоты, хохотала. Я, как ребенок, ждала этого момента – гвоздь программы, так сказать! Все ее очень любили. Пахло от нее одинаково – табаком и «Красной Москвой». Когда она жарила у нас блинчики, то для ровности обрезала их ножницами. У нее был шикарный муж Эльтон, который до 95 лет рассекал по Москве на таком же стареньком, как и он, велосипеде. Жили они на Пушкинской площади, в огромной коммуналке с видом лично на Александра Сергеича, но вдруг комнату продали и вдвоем ушли в дом ветеранов сцены. Потом продолжали звонить и приезжали к нам на Горького с шоссе Энтузиастов на велосипедах. Им было уже за 95. Однажды он прекрасным утром, как пишут в романах, сказал: «Мне перестало быть интересно. Я устал». Лег и умер. Она вскоре ушла вслед за ним.
Надька Новенькая
Катька Шиловская с мужем Марком. Высокая, остроносая, в рыжем парике набекрень, высохшая, она почему-то часто оставалась у нас жить. Несмотря на лисий внешний вид, была очень доброй. Одно лицо с Риной Зеленой, всегда в образе. Ела почти один рис и считала, что он «вычищает шлаки». Но способ ее готовки риса передался и нам:
рис – 1 чашка,
вода – 2 чашки,
соль, растительное масло,
сливочное масло.
На сильном огне в глубокой сковородке разогревается растительное масло и кладется промытый рис. Его надо обжарить до прозрачности. Залить водой так, чтобы прикрыть рис, посолить, поставить доходить на маленький огонь 20–25 минут под крышкой. Как готов – положить кусочек сливочного масла.
Катька была очень начитанная и молчаливая. И довольно больная. Часто лежала по больницам, пытаясь облегчить свой диабет. И постоянно просила маму припрятать чулок – именно чулок – с бриллиантами. А когда жила у нас, то все время носилась с этим чулком, перепрятывая его, забывая куда, находя и снова пряча. Вечно была при деле. Потом уже, в 80-х, видимо, про чулок этот прознали и убили ее в собственной квартире.
Олька Сокольская из Мурманска. Самая близкая Лидкина подруга. Красива была до безумия даже в преклонном возрасте. Присылала нам с поездом бруснику, соленый палтус и всякую другую рыбу, и мы с папой ездили на вокзал, чтобы получить промасленную посылку с копченым палтусом – папиным любимым. Научила меня замачивать рыбу в молоке перед жаркой на 10–15 минут, потом в муку – и на сковородку. Пристрастила к протертой бруснике с апельсинами и грецкими орехами. И еще рассказала мне много северных кулинарных тонкостей. Переехала затем под Москву в Тайнинку, где жила на даче со своей дочкой и внуком, но приезжала к нам часто и исправно, будто обязана была это делать. Я ее очень любила. Мне нравилась ее девичья фамилия – Елюстрат-Алюстринович. Я ее коверкала как только могла! Она терпела.
Ветка
Сочи, 47-й год. Ленин, Сталин, мама и бабушка
С Катей Шиловской
Лидка с Олей Сокольской
Тяпа, по-моему, ее звали Антонина, я не помню, но она всегда звалась Тяпкой. Почему эта собачья кличка, я понять не могла. Хотя, правда, она чем-то напоминала болонку. Ее мужа звали Модест. Тяпа и Модест. Для моего детского восприятия это было слишком странно. Тяпа была пухлой добрейшей хохотушкой, ярко накрашенной, с вечно размазанными по всему лицу губами, красилась в желтый цвет и закручивала локоны на бигуди, никогда их не расчесывая. Носила все броское, крупное, яркое, блестящее и обязательно со стразами – они должны были быть везде: от домашних тапочек до невероятного колье из стеклянных булыжников с золотой бахромой. Любила пирожные и петь куплеты. Тоже прожила очень долго, овдовела, к концу жизни совсем ослепла. Мама все время ей помогала, а она присылала в знак благодарности то сумочку из золотой парчи, то домашние туфельки на каблучках и с перьями, то кружевной воротничок, то ее замечательный пирог с виноградом. Обратно свои дары не принимала. И у нее всегда жили болонки.
Тяпин пирог с виноградом
Тесто Тяпа делала слоеное, но теперь его легко купить в любом магазине.
А для начинки понадобятся:
130 г грецких орехов,
120 г сахара,
2 яичных белка,
500 г винограда без косточек
Размалываем или рубим грецкие орехи. Я люблю, чтобы большая часть орехов была размолота почти в пасту, а меньшая покрупней, чтобы хрумкало на зубах. Перекладываем все орехи в кастрюльку, добавляем сахар и белки. Перемешиваем. Кастрюлю с белково-ореховой массой ставим на средний огонь. Кипятить не будем, греем на среднем огне, постоянно мешая, чтобы масса стала тягучей и густой. Затем снимаем с огня и даем немного остыть – масса должна быть теплой. Раскатываем на противне тесто. Намазываем ореховую массу толстым слоем на тесто и кладем виноград без косточек – можно белый, можно черный, можно вперемешку.
Выпекать пирог нужно в предварительно разогретой духовке при 180 градусах 20 минут.
Павочка, бывшая опереточная примадонна, важная и влиятельная, умевшая вдобавок гадать на картах. Гадать – гадала, но научить гаданию отказывалась, видимо, чтобы сохранить приоритет. Гадала всем: Фрадкину, Гуляеву, Андрею Миронову и многим другим. Что уж она там им всем нагадывала, я не знаю, но мужики уходили из Лидкиной комнаты счастливые и раскрасневшиеся. И шли за стол принять рюмочку. Большая, со взбитой прической – «халой», кажется, Павочка очень зазывно и томно смеялась, сидя у Лидки в кресле и раскладывая очередной пасьянс. Весь мир был в ее руках! Она никогда не готовила, но очень любила давать советы, как именно это делать.
Видимо, любимая Лидкина поза
Пава
Ветка, в смысле Иветта, балетная, самая молодая из Лидкиных подруг, ушедшая уже в новом веке. Породистая, из итальянских аристократов по фамилии Арнольди, с шикарной родословной, манерами и влажными печальными глазами. Похожая внешне чем-то на добермана, она всегда странно и необычно одевалась. Шляпки с перьями, юбки-карандаш в пол, вуальки – это ее. Она была замужем за старым евреем, потом разлюбила его, и он женился на ее маме. Наверное, чтобы не уходить из такой порядочной семьи. Потом умер. Ветка со своей мамой, которой было уже лет сто, обязательно отмечали Пасху – по-настоящему, со своими куличами, пасхой и расписными, а не просто сваренными в шелухе яйцами. Меня звали на кухню, когда с пасхи надо было снимать формы и выкладывать цукатами буквы ХВ – Христос Воскрес. Помню еще, в гостиной висели огромные фотографии в массивных рамах какого-то дворца – великолепные интерьеры с резными деревянными панелями и высокими пальмами в кадках, бархатными гардинами и потрясающим видом из окон. Оказалось, это их фамильная усадьба, где Ветка родилась. Три фотографии, вот что осталось. Потом ее старушка мама умерла, и, оставшись одна, Ветка тоже быстро ушла вслед за ней. Она не привыкла жить одна.
Севка Стаминский, любимый Лидкин друг и партнер, который добивался Лидки всю жизнь, но она по каким-то причинам предпочла его брата. Севка хохмил и вечно был душой компании: веселый, остроумный и очень добрый. Так солил огурцы, что их моментально съедали без хлеба, без водки, а так, живьем. Однажды по нашей просьбе перед большим приемом засолил целый таз огурцов у нас. Я тогда подглядела: секрет его огурцов – хрустящих, крепких и просоленных – был в газированной воде из сифона. А однажды он пришел к нам с чемоданом старинной посуды и безделушек. Все подарил Лидке и маме и тоже ушел в дом ветеранов сцены. Случилась какая-то эпидемия Лидкиных друзей ухода из жизни через дом ветеранов. Севка умер во время занятий аэробикой. Ему было под 90.
Вот рецепт его малосольных огурцов:
1 кг огурцов (мелких и крепких),
пучок укропа, головка чеснока,
2–4 ст.л. соли (кто как любит),
1 литр любой несоленой газированной воды.
Огурцам отрезать попки, уложить в миску на часть укропа и чеснока. В газированной воде развести соль и залить с верхом огурцы. Закрыть крышкой и поставить на холод. Через сутки готовы. А помидоры солил или мариновал – не пойму – в яблочном соке: кипятил сок и заливал помидоры, брал «сливку». Очень необычные и вкусные получались.
Володька Старостин, совсем одинокий и нетрадиционный, с которым у Лидки ничего не было только в силу его ориентации. Лидка обожала своих мужских подруг больше всех, наверное, за их преданность ей и добрый нрав. Володька был замечательный в прошлом танцовщик, по словам Лидки, а я помню его всегда в черном, до пят, пальто, беззубым, с седыми, в желтизну, волосами и удушающе пахнувшим одеколоном «Шипр». Благодаря ему это один из запахов моего детства. Бывало он напивался, начинал что-то невнятное бормотать, и Лидка уводила его поспать в соседнюю комнату. Просыпаясь, он снова хватался за рюмочку и допивал остатки по очереди из всех рюмок и стаканов, что бы налито там ни было. Ходил неряшливо одетым, в потерявших форму штанах с замахрившимися краями. После его смерти выяснилось, что он собрал уникальнейшую нотную библиотеку и был удивительным знатоком классической музыки.
Вот в такой замечательной компании и проходило мое детство. У нас была сложившаяся команда – мы играли в лото. Все Лидкины, как она их называла, клевреты[1 - КЛЕВРЕТ – старославянское, от латинского collibertus: отпущенный с кем-либо на свободу, приспешник, приверженец, не брезгавший ничем, чтобы угодить своему покровителю. До середины XIX в. употреблялось в значении «друг», «союзник», «единомышленник».] садились в круг, и начинался спектакль. У каждого была своя роль, свой текст, более или менее повторяющийся каждый раз, свои шутки, словечки и намеки. Когда я стала постарше, лет в 12, мы начали играть на деньги. Вроде по копеечке, но набегало. Потом Павочка научила меня играть в карты – мы сражались во фрап, карточную игру, о которой, думаю, никто и не слышал. Вроде французская, очень азартная и очень денежная. Только и слышалось: «Вист», «Пас», «Иду вразрез!» Чем больше игроков, тем богаче улов. Играть могло до 12 человек, и сразу проявлялись их страсти. Катька Шиловская часто выигрывала – она чем-то приманивала удачу – и, выиграв, уже особенно не рисковала. Надька играла ради игры и общения, а не ради денег: шутила, похабничала и, прищурившись, курила. Севочка проигрывал с достоинством. Володька, тот вообще не выигрывал никогда, не везло ему. Павочка всегда держала кон и распоряжалась кассой. Лидка, увлекшись игрой, забывала, что происходит на кухне, и вскоре к нам приносился запах чего-то подгорелого.
– Господи, совсем забыла! Не сдавайте без меня! – давала она указание и мчалась на кухню.
Потом притаскивала целый поднос с популярной в то время закуской: кусочки бородинского хлеба жарились, мазались соусом из красного хрена и майонеза, сверху такой раскрытой книжечкой распластывалась выпотрошенная килька с маринованным лучком и огурчиком. Для разжигания аппетита. И водка. Водка всегда приносилась мороженая и в хрустальном графине – для амбьянсу, говорила Лидка. Сразу забывались карты, и голодные взгляды клевретов переносились на запотевший графин. Клевреты любили выпить.
Очень часто Лидка готовила самиздатовский яичный ликер. Его не пили, а ели маленькой ложечкой – настолько он был густой. Вкусный, пьяный, сладкий, этот ликер усыплял бдительность игроков, притуплял их внимание, чем я и пользовалась.
Яичный ликер
Все ингредиенты:
6 яичных желтков,
1 банка сгущенного молока,
0,5 л водки, спирта или коньяка.
Все взбивалось венчиком и съедалось-выпивалось. Раньше везде продавался питьевой спирт «Роял», его надо было как-то облагораживать, а чем же, как не яйцами со сгущенкой? Можно было и ванили положить, еще чего, по вкусу, короче, самый что ни на есть шикарный напиток. Хотя напитком его было неправильно называть, это был скорее очень алкогольный десерт. В бутылку мы его не заливали – оттуда потом не выстучишь, так и подавали в салатнике с половником.
Иногда Лидка доставала домашнюю настойку из черноплодной рябины. Рябина росла у нас на даче, и каждый урожай превращался в несколько литров черно-красной, терпкой, как сама ягода, сладкой шикарной настойки. Лидка говорила, что она очень полезная, и часто добавляла себе в чай ложечку-другую. Баба Поля же всегда в чай крошила антоновку, алкоголь не употребляла.
Настойка из черноплодки
Собирала ягоды всегда я. Гнула тяжелые ветки, чтоб не поломать, отрезала ножницами соцветия ягод и целилась, чтоб они попали прямо в ведро. Потом мы всем женским семейным коллективом ягоды мыли и перебирали. Банки стояли наготове, водка или спирт ждали своего часа. Надо засыпать ягоды в банки, немного размять их деревянной толкушкой, добавить гвоздику и сахар и хорошенько перемешать. Закрыть банку марлей и оставить так дня на два. Через два дня влить в банку водку или спирт, кто как любит, закрыть полиэтиленовой крышкой и убрать в темное место на два месяца. Потом нужно процедить и разлить настойку по бутылкам.
Для настойки понадобятся:
1 кг черноплодной рябины,
500 г сахара,
1 л водки,
3 бутона гвоздики.
Вот такое у меня было непростое детство. Карты, маньяки, разврат, обжорство, выпивка и отсутствие родителей.
Всем бы такое!
Лидка и Ося
Часто к нашей подростково-старческой компании присоединялся денежный игрок, Иосиф Кобзон, который очень любил Лидкиных друзей и приглашал их на все свои концерты. Он часто играл с нами. Мой стартовый капитал в 26 рублей 18 копеек оттуда, из крупного выигрыша у Кобзона.
Мне кажется, что Иосиф Давыдович Кобзон, или Ося Давыдович, как я его всегда называю, всю жизнь был рядом с нами, с отцом, с мамой, хотя познакомились мы семьями, наверное, в самом начале 70-х. С папой, скорее всего, он виделся и раньше, на концертах и «Огоньках», а домой к нам пришел, когда папа увлекся сочинением песен.
Особые отношения у него сразу же установились с Лидкой. Она вообще была чертовски обаятельной и сама безумно любила артистов. Лида была из тех редких женщин, которые, не обладая особенной красотой, чем-то так на уровне подсознания привлекали мужчин, что не счесть им конца. Маленького роста, ладненькая, потрясающе зеленоглазая, она обожала жизнь! Всё ей было в радость, но самую большую радость приносила она. Своей безоглядной любовью и жизнелюбием.
Осю она обожала. Надеюсь, как и он ее. Она готовилась к каждому его приходу, делая помимо его любимой картошки с яйцом и салом еще много всяких вкусных и не совсем полезных вещей. Блинчики, например. А Ося рассказывал ей неприличные анекдоты, которыми она потом делилась со своими подругами, и они громогласно ржали на весь дом, но когда я прибегала на смех, весело отсылали меня со словами: «Тебе еще рано!» Привозил ей журналы с девочками из заграницы, которыми она хвасталась все тем же подругам, и все хором удивлялись: до чего же бесстыдные и развратные стали девки! Но улыбки их говорили о том, что лет 50 назад они еще и не такое творили!
Молодой Ося с удовольствием блистал среди бывших примадонн и комических старух. Этих встреч «девушки» ждали, все время уточняя время, к ним готовились – приходили в прическах, ложных бриллиантах и в платьях с люрексом, приносили портвейн и самодельные ликеры.
Дамы его боготворили: молодой, красивый, известный, уважительный, он пользовался неимоверным успехом среди Лидкиных подружек! Они ловили каждое его слово, каждую шутку и старательно записывали скабрезные анекдоты в заранее приготовленные записные книжечки. За это Павочка очень часто гадала Нелли на картах, иногда посвящая ее в тайный смысл будущего, Надька Новикова пела Осе неприличные частушки и все хохотали до слез, Оля Сокольская приносила на эти посиделки специально для Иосифа какой-нибудь деликатес, который ей присылали из Мурманска. Ублажали как могли! Но Лидка спуску никому не давала: Ося пришел к ней, и всё тут! Ревновала, садилась рядом, заливисто смеялась, победно смотрела на подруг!
День рождения отца. 1982 г. Лидка с Осей рядышком
Позже он стал брать Лиду с собой на гастроли – она теперь называлась «цветочница Анюта», вероятно, в честь какой-то опереточной героини, – все цветы после концерта, а их были тонны, складывались к ней в номер, и она за ними ухаживала: расставляла по вазам, укладывала в ванну, разбирала. Какое это было для нее удовольствие! Она приезжала, полная впечатлений от города, от встреч, от цветов! Знала наизусть весь Осин репертуар, ходила на все его концерты. А когда через какое-то время встречалась на Осином дне рождения с его музыкантами и они всем оркестром набрасывались на нее с объятиями, Иосиф возмущался: «Вы что так на нее бросаетесь? Баб не видели?» «Таких – не видели!» – был ответ.
В общем, Иосиф Давыдович как стал тогда членом нашей семьи, так им на всю жизнь и остался. Отец очень много песен написал специально для него. Их связывала не только работа, они очень дружили. Когда по болезни врачи запретили одному курить, а другому пить, «выручали» друг друга, обмениваясь сигаретой и рюмкой, но так, чтобы жены не увидели.
Восемнадцатилетнюю Нелли, будущую жену, Иосиф привез из Питера. Первый раз вывел ее в свет на чьем-то дне рождения в ресторане гостиницы «Москва». Во всяком случае, там я ее увидела впервые. Помню шорох, который пронесся по столам, причмокивания мужчин и завистливые взгляды жен, когда Иосиф гордо ввел в зал молодую длинноволосую красавицу.
– Вот, знакомьтесь, это Нелли!
Помимо красоты Нелли оказалась еще и очень умным человеком, что поначалу никак не вязалось с ее наружностью. Суметь сохранить семью, пройти через безумные испытания и остаться собой смог бы далеко не каждый. А она сегодня мама двух прекрасных детей и бабушка семерых внуков. Или уже восьмерых, точно не знаю. Хотя не удивлюсь, если их уже и девять. И главное, они вместе уже более тридцати лет.
А когда замуж выходила я, то у меня даже и выбора не могло быть, кого приглашать в качестве шафера – только Иосифа! И когда мы пошли регистрироваться, выяснилось, что надо заплатить 3 рубля, а денег в карманах ни у кого не было – все же в праздничных нарядах! Ни у кого не было, а у шафера, естественно, оказалось! Эту трешку я должна была ему долго-долго, пока уже в нынешнем веке не купила на антикварном рынке пачку старых трешек и не отдала ее ему прилюдно, с процентами, как полагается.
Иосиф всегда был рядом, когда нам было трудно. Когда болел отец. Приезжал, слушал новые стихи, подолгу разговаривал, поддерживал. Прилетел во Францию, когда отец лежал там в больнице. Помогал и деньгами, когда видел, что ситуация совсем уже безвыходная.
Когда в день папиного рождения, 20 июня, Иосиф приезжает на Переделкинское кладбище, чтобы навестить друга, то обязательно закуривает и кладет сигарету на край могилы. И ждет, пока она докурится сама. Сигарета для отца. Каждый год. Теперь ему уже можно курить.
Праздник на даче в Переделкино
Неля Кобзон и Ксения
На дне рождения папы. Иосиф, как обычно тамада
Иосиф и Андрей Дементьев
Принимать гостей мы любим. Начало 90-х
Лепешки
Главным Лидкиным коронным блюдом были, конечно, лепешки. И блинчики. Она всегда с тестом разговаривала, что-то ворковала, чему-то улыбалась и месила, месила, месила…
Ее лепешки из дрожжевого теста, жаренные в масле, проходили какую-то свою жизнь в Лидкиных руках. У них было рождение и апофеоз – зачем называть смертью высшее из наслаждений, хоть и грех?
Она долго сеяла муку, потом взбивала руками, мяла, вымешивала, шлепала, гладила, била, швыряла, уговаривала тесто, пока оно, наконец, напитавшись кислородом, надышавшись, так сказать, став гладким и очень приятным на ощупь и «трогательным», как я его называла, не опускалось на дно огромной кастрюли, закрывалось льняным влажным полотенцем и ставилось недалеко от плиты в уютное теплое местечко.
«Все, полежи здесь», – просила его бабушка и потом несколько раз еще подходила к кастрюле и заглядывала под полотенце. «Ну как ты там? – каждый раз спрашивала она тесто, ставшее к этому времени уже почти родственником. Тесто, вероятно, что-то отвечало, вздыхало и начинало увеличиваться на глазах. Когда полотенце поднималось грибом над кастрюлей, выдавливаемое тестом, бабушка отлепляла его ото льна и радовалась объему: «Ну вот, это совсем другое дело! Ну что, пошли?»
«Пошли», – видимо, отвечало тесто, и они вдвоем отправлялись к заранее приготовленной огромной доске, щедро посыпанной мукой.
Немножко придать формы, припудрить и нарезать на колобки – пусть теперь подходят по одному, у каждого ведь начиналась своя особая жизнь с известным торжественным концом: ахами, охами, причмокиванием и облизыванием пальцев, но это еще впереди, подождем! Они еще не настоящие лепешки, но скоро, очень скоро ими станут! Теми самыми! Поэтому сказка про Колобок понятна мне с самого раннего детства, как никому другому: «Колобок, колобок, я тебя съем!» А как иначе-то?
Колобки, чуть помятые, снова вымешанные и сдобренные мукой, лежали теперь гордо, шеренгами, совершенно не соприкасаясь, а даже несколько поодаль друг от друга – ведь снова надо полежать, отдохнуть, подняться, превратиться из подростковой лепешки во взрослую, объемистую и, главное, не прилипнуть друг к другу – это просто неприлично и недопустимо! И снова под влажное полотенчико, снова ждем. Я, правда, тыкаю иногда пальцем в тот, что с краю, не могу удержаться, очень уж приятно, и смотрю, как глубокий след от моего тоненького детского пальчика исчезает, колобок снова приобретает изначальную форму и его уже не отличишь от других. Главное, чтоб никто не заметил – тесто не любит, когда его тревожат. Снова ждем, снова время.
Когда гости, наконец, за столом и пошли в ход всякие бочковые селедки, вымоченные в молоке, губернаторская икра под замороженную водочку и бородинский хлеб, салат из красного лука, разных помидоров и оливкового масла цвета тыквенных семечек, только что открытые мамины любимые рижские шпроты, капуста провансаль, заквашенная ровно три дня назад – ни больше, ни меньше, – и другие закуски, припрятанные к празднику или купленные случайно, – вот тогда самое время начинать жарить лепешки!
Бабушка торжественно скидывает с голеньких упругих колобков полотенце, будто все они вместе идут главным лотом на аукционе – и начитается действо.
Сковородка раскаляется, на вилку гордо натыкается полсырой картошки, которую бабушка каждый раз обмакивает в подсолнечное масло и смазывает чугун. Сковородки тоже особые – старинные, тяжелые, привезенные еще из Саратова. Их никак нельзя было мыть, а только вытирать дочиста белой бумагой, чтобы видеть, когда вся гарь исчезнет. Потом Лидка мнет в руках каждый колобок, расправляет его, чтоб он превратился в лепешечку. Что-то приговаривает, протыкает каждую несколько раз насквозь вилкой, чтоб лепешка не вздувалась над сковородкой от радости, а была б приличного вида в палец толщиной. И жарит до корочки. И переворачивает почему-то руками, не используя ни вилки, ни лопатки. Меня это всегда пугало и восхищало, такие отношения с огнем, раскаленными сковородами и шкворчащим маслом! Ну не помню я, чтоб бабушка когда-то сильно обжигалась или ходила с забинтованными от готовки пальцами. Не было такого на моей памяти! Наверное, какая-то магия!
