скачать книгу бесплатно
И всё таинственно, прекрасно,
И всё рождается вот-вот,
И гармонично, и согласно
Гимн Богу Сущему несёт!
Душа всколыхнулась, очистилась от увиденного, он вновь обретал себя… «О, Боже! Как хочется жить! А здоровья уже нет и сил тоже».
Перо выпало из его рук, обеими руками он ухватился за лицо и замер… Казалось, едкие слёзы сами собой поползли под его пальцами…
Решил – он не трус, признается дочери, как он виноват перед покойной супругой и перед ней, своей дорогой дочуркой. Он принимается писать, но пальцы почему-то не слушаются, его пробирает дрожь. Он смахивает с лица остатки слёз, продолжает:
«Ещё, милая доченька, к моему безнадёжному тогда положению приложила руку и Сара, нынешняя моя жена. Получилось так, что она стала моим проклятьем и разрушила мою жизнь. Ты меня прости, родная. Боюсь такого же повторения у тебя. Где-то я читал очень интересные мысли, у кого – не помню. Вот они:
В жизни надо сразу уходить от плохого, прекращать общения, заводящие в тупик, рождающие надрыв, горе… Нельзя возвращаться туда, где опалился, продолжать, уже оставленные отношения из-за никчемности и боли. Если ты мучилась, огорчалась в отношениях, то не жди, что всё изменится к лучшему. Даже если тебя на коленях будут умолять вернуться. Будет только хуже… Запомни, пожалуйста, это на всю жизнь… Я очень боюсь за тебя. Мир коварен и умеет рядиться под славного добрячка, когда ему надо кого-то обмануть… Если б я мог понять это сразу… Всё могло бы быть иначе… Поэтому волнуюсь о тебе… Не повторяй моих ошибок, умоляю!
Итак, я вернулся к жене, она уже была безнадёжна… Я старался сделать всё, чтобы её спасти, но мои усилия были тщетны. И тут меня обнаружила полиция и отправила в тюрьму – на каторгу, хотя я, повторяю, был не виновен. Мне назначили 5 лет тюремного срока. Вышел из тюрьмы по амнистии через три года. Именно там я и стал писателем. Мой некий знакомый по Гондурасу, куда я был вынужден спрятаться от несправедливо обвинявшего меня правосудия, тоже сидел в тюрьме, но он-то хоть за дело – грабил банки, а за что сидел я? Вот так бывает в жизни. Вспоминаю сейчас, как всё было:
Несколько раз мы с коллегами по работе сходили в бар. Я решил, они хорошие добрые ребята, даже деньги с меня не берут за съеденное и выпитое, но они всё старались исподволь выпытать у меня, когда закрывается касса, когда в неё помещают деньги, как расходуются наличные деньги. (Конечно, он не стал прибавлять к этому подробности своей связи с Сарой. Хоть он не грабил кассу сам, но доля вины его была на лицо – она совершенно запутала его, доведя почти до безумного состояния). Итог же получился плачевным. Прости меня, дорогая, вновь повторюсь. Заклинаю – не знакомься с неизвестными женщинами и мужчинами, ничего не узнав о них предварительно. Это очень опасно! Лучше с незнакомыми людьми вообще не иметь никакого дела… Итак, попав в тюрьму, я стал писать рассказы, чтоб не сойти с ума от горя, отправляя их через знакомых в издательства. Рассказы сразу понравились людям, имели большой успех».
Он вновь отвлёкся, вспоминая. Да, его рассказы – «Русские соболя», «Дары волхвов», «Санаторий на ранчо», «Пимиентские блинчики», «Справочник Гименея» – блеск, великолепны, в них очень много юмора, жизни, любви к простому человеку… Все просто умирают от хохота, читая их…
Ах, если б не эта Сара! Она опять возникла из небытия, как и тогда, но ещё более наглая и коварная! Ни много ни мало, она потребовала от него, чтобы он женился на ней! Он ей ответил:
– Исчезни с глаз моих и более не появляйся! Мне уже нет дела до тебя и твоих проблем! – Но она, дерзко рассмеялась ему в лицо, бесстыдно заявив:
– Дорогой, ты женишься на мне, никуда не денешься, и будешь содержать меня! Это, во-первых, иначе вся Америка узнает, что писатель О. Генри (он сменил фамилию, выйдя из тюрьмы, и рассказы подписывал новым именем О. Генри) – бывший вор и каторжник!
Во-вторых, почему ты винишь одну меня во всех своих несчастьях? А не думаешь ли ты, что к этому приложил руку отец твоей женушки? Видно выследил нас и подставил, чтоб отомстить за свою чахоточную дочь, которую повесил тебе, так как, более не мог никому её навязать! Я её видела, она произвела на меня впечатление простенькой дурёхи!
И в-третьих, что это ты всё валишь на меня? Ты мужчина или не нет? Признайся сам себе, наконец, тебе самому хотелось пошалить со мной, ведь тебе тогда уже до смерти надоела твоя приторная тихоня!
Он представил всё это вновь, будто это произошло только что… Он чуть не задушил её тогда при этих словах… Был просто в ярости, не понимал, что предпринять. Находясь в тюрьме, он знал: надо выкарабкаться, приложив все силы, вырваться, из опутавших его щупальцев позора, стать вновь человеком ради дочери, ради себя. Но теперь ему не на что будет надеяться, если Сара всё обнародует. Все от него отвернутся. Не хотелось, чтоб и дочка узнала о том, кем ранее был её отец, (но вот теперь он пишет ей, всё таки, об этом сам… Всё равно Сара наговорит дочери после его смерти с три короба, перессорит с роднёй и – в итоге – оберёт дочь), да и жить ему было б тогда не на что, ибо его рассказы, после такого позора, не прияло бы ни одно издательство. К тому же это сообщение вконец загубило бы судьбу Маргарет! Её все будут презирать из-за него, отвернутся, замуж ей никогда не выйти за порядочного человека. Лучше уж ему сразу надеть камень на шею и утопиться! Тогда он не раз подумывал об этом… Удержала маленькая дочь… Ведь она останется совсем одна, не на кого будет опереться… она просто пропадёт…
Да, вот тебе и порезвился вволю… По гроб жизни хватит воспоминаний… Придётся на ней жениться, даже из-за того, чтобы не портить жизнь дочери. А Сара, выйдя за него замуж, никогда не поднимет этот вопрос в обществе, ибо это будет значить – плевать против ветра себе в лицо!
Он долго сидит молча, затем снова берётся за перо, покусывая его кончик и думая, как объяснить Маргарет, зачем он женился на этой «нехорошей тёте», как она её называла. Затем уверенно махнув рукой, решил – не будет доводить дочь до отчаяния. Не сообщит все подробности. Ведь если Маргарет узнает всю правду, она рассорится с мачехой в конец из-за своего отца, и та может погубить девочку. Следует быть осторожнее, поберечь дочь… Но всё-таки, надо отметить: всё мутирует и изменяется на глазах, люди превращаются неизвестно во что…
Что ли остались одни обормоты,
Воры, лакеи и мерзкие жмоты,
То ли и мы обормотами стали,
И свою гниль ещё не осознали?
Только людей я не вижу вокруг, —
Лишь бессердечных и наглых хапуг.
Где же те милые нежные дамы,
Что ублажали нас музыкой с вами?
Нет уже тонких, изысканных, тех,
Всех уничтожил коварный лемех…
Многих гоняли когда-то по кругу,
Тех, утончённых, ищу я подругу,
Но нахожу только хищниц одних.
Что же найти я смогу средь них?
Дамы за деньги любовь предлагают,
И перед этим о Вас всё узнают.
Вытянут всё из души, из кармана,
Горько закончится Ваша – «нирвана»…
Подавив брезгливость и отчаяние, он продолжает писать уже спокойнее, не желая волновать дочь, единственную радость, что осталась у него от его невесёлой жизни:
«Доченька, ты же не знаешь, почему я женился на Саре… Своё мимолётное увлечение детства я ошибочно принял за любовь к ней… Думал, может она станет тебе матерью, но, увы, я ошибся… Ты была права, недолюбливая её, называя её плохой. Она оказалась именно таковой и испортила всю мою жизнь. Мне ещё только 47 лет, а жизнь уже кончается… Ты часто мне говорила:
– Папуля, зачем ты пьёшь вино? Фи, оно такое противное! – Мне было стыдно сказать тебе, я перестал уважать Сару, даже рядом с ней не хотел находиться под одной крышей. Ты видела, что меня никогда нет дома, я то в отеле живу, то в другом месте, лишь бы не видеть её изо дня в день. Даже не мог уже, и писать от отчаяния, но изменить ничего не мог. Стыдно в таком возрасте сходиться, расходиться. Она говорила, что погибнет одна. Мне стало страшно быть виновником чьей-то гибели, тем более когда-то мы были с ней дружны… Поэтому прости меня, дорогая доченька, за эту слабость…». Рука его вновь опустилась, он понимал – всё кончается. И вновь тоска навалилась на душу, и она заволновалась… Он задумался, затих, перед глазами проходила вся жизнь, короткая, трудная, и всё равно такая желанная…
****
Дочитав всё до конца, я еле перевела дыхание. Слёзы, непрошено полились из моих глаз… Мне захотелось кричать, что-нибудь сломать, даже хотя бы громко стукнуть кулаком по столу, за которым сидела. Еле сдержалась… Выскочила в коридор и несколько минут ходила там из конца в конец! Не могла остановиться… Какой оказалось горькой жизнь этого человека, писавшего очень тёплые, остроумные рассказы с хорошим концом для нас, несчастных людей… Он желал приносить нам радость в этой трудной земной жизни, дабы, мы не отчаивались… Ведь почти у многих из нас – «нет, нет, да есть»! Я прочувствовала его тогдашнее настроение, и немного позже добавила к этому письму следующие стихи:
Я люблю предосеннюю нежность,
Эту тихую скромную грусть,
И природы, поникшей, небрежность,
И живого уход неизбежность,
Содрогается сердце, и пусть…
После я вернулась назад, долго ещё сидела неподвижно, переживая из-за трагедии великого человека. Ах, да, у него содрогалось сердце…
Посидев ещё немного, я, наконец, успокоилась, подумав: «Ну, вот, что-то прояснилось…». Затем всё перефотографировала, добавив мысленно подстрочный текст, недосказанный автором из чувства стыда и неловкости, и тотчас помчалась к своим друзьям, чтобы развеяться, отдохнуть, позагорать на море… Решив использовать каждую возможную минутку для отдохновения души и тела, ибо никто, из живущих людей, не знает, куда повернёт своё колесо в следующий миг, непредсказуемая Фата Моргана…
А о его дочке надо добавить, что она тоже стала писательницей, но жила недолго, ушла в мир иной ещё ранее своего несчастного отца совсем юной…
***
Странная встреча
Не удержишь то, что любишь… У. Б. Йетес
Конечно, есть любовь и жизнь, весна,
И есть заботы, головокруженье!
Я не хочу, чтоб я была одна!
Желаю жизни и движенья!
И улыбаюсь всем и всех дразню,
Своей задорностью, весною.
Приказываю я продлиться дню,
Успеть всё сладить, встретиться с тобою!
О, жизнь прекрасна! Бога я прошу,
Чтоб разрешил подольше задержаться!
И я в душе любовь ко всем ношу,
И не хочу при трудностях сдаваться!
Но мне почему-то становится очень грустно, обидно, больно, когда люди не понимают друг друга. Ведь жизнь устроена на Земле очень гармонично… Мы почему-то никак не хотим наладить всё сами… Или не умеем по недомыслию, несовершенству и эгоизму…
Мы встретились с ним в пути, может, и нелёгком, возможно, совсем нелёгком, но мы встретились и пошли вместе. Я отставала, еле догоняя его, идущего. Он мне что-то рассказывал, потом, утомившись, попросил:
– Давай присядем! – Я согласилась. Давно чувствовала и сама усталость, но не смела, сказать ему об этом.
Мы разместились тут же, на траве. Местечко, кое мы выбрали, было удивительно милым. Рядом – бурливая речушка с чистой синей водицей, берег, заросший пахучими травами – осокой, мать и мачехой, дикой ромашкой, чабрецом. Невдалеке синел небольшой лесок. Солнце ещё полыхало, но уже спешило к себе домой, опаляя янтарными лучами опушку, где мы находились, всё окружающее. Оно ещё дарило тепло, но, как бы доверительно сообщало по секрету: «Меня ждут, меня уже давно ждут дома!».
Вдруг, на моих глазах стало всё изменяться… Небольшие деревца в зелёной посадке, словно загорелись от лучей заходящего солнца, меняя свой цвет то на зеленовато – оранжевый, то на светло – коричневый, то буро – голубой. Вода в речушке, словно чешуя огромной змеи, уже переливалась блестящими бликами – ярко – жёлтыми, зелёными, бурыми, красными. Небо задумчиво хмурилось, словно не желая быстрого прихода царицы ночи. Ему, видимо, желалось подольше покрасоваться в солнечных отсветах заходящего солнца, помечтать… Заполыхала и трава, вокруг нас. Я и сама стала, будто янтарная, полупрозрачная, сияющая… Повеселела, оживилась.
Развели костёр, вскипятили воду, у меня нашлись бутерброды, попили с ними чай. Мой случайный попутчик оказался художником, он много рассказывал мне о красках, кистях, материалах, чем, как и на чём работает. То на холсте, то на картоне, за неимением первого… Я долго слушала, затаив дыхание, моё сердце трепетало… Ведь я очень люблю творческих людей – художников, скульпторов, композиторов, музыкантов, писателей. Утомившись, наконец, от дороги и беседы, он ушёл в лесную посадку, чтоб не мешать, мне отдыхать, время было уже позднее. Я осталась у потухающего костра, там было тепло, уютно. Но спать не хотелось. Перевозбудилась от поздних разговоров. Солнце совсем исчезло с горизонта. Небо потухло, стало суровым, даже грозным. Вокруг шевелились пугающие тени. Я задрожала, окутанная какой-то странной истомой… Потом упокоилась. Почему-то начала мечтать, представляя себе то, о чём мы вели беседу. Вскоре всё-таки тоже немного вздремнула. Утром я проснулась рано и очень удивилась, в голове сами собой рождались рифмы:
Небо вдруг помолодело,
Засияло, разожглось,
В нежной тихости сомлело,
И тепла поднабралось..
Что ли, небо, ты влюбилось,
В эту нежную красу,
То ли, небо, ты забылось,
Тихой дрёмой на весу.
Только радостней, милее
Стали грозные тона,
Благодатнее, светлее,
И прозрачней глубина…
Вскоре подошёл и мой попутчик, немного пощебетали, позавтракали налегке, он сообщил:
– Мне надо спешить. Я пойду быстрее завтра, возможно, мы встретимся вновь. Думаю, обязательно встретимся. Хорошо?
– Когда? – Спросила я, задетая таким оборотом.
– Дайте мне номер Вашего телефона, я позвоню, – категорично отрезал он.
Продиктовав ему номер смартфона, я тоже побрела, но в другую сторону, по своим делам. Однако мне стало грустно, чувствовала себя потерянной… Ко всему – что-то случилось с моим сердцем! Я ничего не понимала. Оно ведь ушло от меня и побежало, полетело вслед за тем незнакомцем, боясь не догнать его. Вот это случай! Я стояла опустошённая, уставшая, растерянная, еле живая… Не верила сама себе… Неужели моё сердце способно на такое? И почему? Он загипнотизировал?! Или я совсем сошла с ума и добровольно подарила его? В чём дело? – В голову лезли странные мысли. Я содрогалась, сама не понимая, почему. Видимо, без сердца совсем плохо человеку, тоскливо, невесело, но я успокоила себя – он обещал позвонить… Буду ждать…
На другой день он не позвонил, Когда, на всякий случай, я пришла к тому же месту, где мы находились, я увидела его издалека… Он сидел с другой женщиной и непринуждённо болтал с ней о чём-то, как ранее со мной… Я повернулась и пошла, нет… побежала домой. В бешенстве я заблокировала его номер, чтобы более не звонил. Обманщик! Хватит! Всё! Конец! Буду перебиваться без сердца и без него! Баста!
Прошло несколько томительных дней, видимо, всё-таки я ждала звонка, вдруг ноги сами понесли меня на то место, где мы сидели с ним недавно. Увидела я его там же, но уже одного. Так же было всё мило, приятно, уютно, располагающе… Когда я подошла ближе, он заговорил со мной. Я негодовала, была, напряжена, как натянутая струна, которая вот-вот лопнет… Слушала его слова и не вникала в смысл. Он шутил, смеялся. И вновь я подалась его обаянию, музыке слов, раскисла и рискнула рассказать, что не сдержалась и заблокировала его номер телефона, когда он не позвонил. Но он сидел и молчал, я хотела услышать от него хоть одно слово, но, увы… Тогда я повернулась и быстро-быстро помчалась к себе домой. Но без сердца мне было всё-таки тревожно.
Через несколько дней, я вновь увидела его мельком на старом месте. Но ландшафт окружающего уже не вызывал у меня никакой симпатии… Он сделал вид, что ничего не случилось, проронил несколько ничего не значащих фраз, но сердце моё не отдавал. Вновь, ничего не добившись, я ушла. Дома стала молиться о благополучном исходе моего волнительного дела, и незаметно уснула в слезах. Вдруг мне послышалось, кто-то произнёс:
– Он вернётся.
– Зачем? – Спросила я, но в душе замерла от радости. – Он всё сказал своим поведением… В этом спектакле уже сыграны все роли. Теперь ничего не надо объяснять, мне всё понятно без слов! Но он вернёт моё сердце? Ибо мне очень тоскливо! Более мне ничего не надо от него… О, я, кажется, умею обманывать даже себя?
– Дерзай! – Услышала под конец.
Когда мы вновь увиделись, может этого хотела я, может, он, не знаю, (ну, конечно же, я), он грустно посмотрел мне в глаза. Я опустила свои вниз (знала, что тогда он поймёт всё, что со мной происходит) и протянула к нему руку со словами:
– Верни то, что ты забрал, – более я не сказала ни слова! Он тоже, молча протянул свою руку ко мне, в ней, словно маленький жалкий, общипанный воробушек, лежало моё сердце, съежившееся от холода и нелюбви. Молча я взяла его, повернулась и заспешила назад, подумав: « И зачем ему был нужен этот крошечный сморщенный комочек? Не понимаю! Но более ты мне, случайный незнакомец, уже совсем не нужен… Никогда… ни за что… Даже прощаться с тобой не хочу!».
Потом я побежала так, что только ветер свистел за моими пятками. А я бежала и бежала, не зная куда, не зная зачем, не было слёз, совсем, совсем, не было… Я не плакала, всё запеклось в моей душе какой-то странной, тяжёлой горечью… И даже сердце, моё бедное сердце ещё не пришло в себя! И я сказала себе в волнении; – Более не хочу его видеть… Никогда – никогда! Прощай… Не до свидания, а прощай! Но этого он уже не слышал. Вновь мои руки потянулись к телефону с желанием заблокировать его номер, вдруг, непрошено, мелькнула тревожная мысль: «А если он позвонит? Если всё-таки позвонит? – Я на мгновение остановилась и решила – Нет, нет, блокировать на всякий случай не буду…
Установилось, рассосалось
И всё смятенье улеглось.
А мне вдруг как-то показалось,
Что много зла понабралось.
Но всё развеялось, истаяло,
И стало на сердце светло,
Всё то, что душу мою маяло,
Всё то, что мучило и жгло».
***
Слушаю Баха концерт в де минор, БВВ 974- адажио.
Господь великий и святой,
Ты научи по-Божьи жить.
Совет бесценный, дорогой
Я постараюсь сохранить
В душе и в памяти своей,
И яркой звёздочкой зажгу.
И от врага спаси скорей!
