скачать книгу бесплатно
– С тобой и с ней. И мне это надо принять к вниманию. Постоянно осуждаю, за что наказываюсь Господом – болею…
– А ты не осуждай.
– Никак не получается… Люди ведь очень любят грех, тянутся к нему в каком бы обличии он не являлся… Как будто медом меня накормят, если осужу. Потом рыдаю, каюсь и… вновь за старое… Сама бороться не могу. Прошу Господа помочь… – Татьяна чуть не плакала от обиды на себя. Успокоившись, вспомнила:
– Скажи, ты заказала благодарственный молебен после помощи Божией?
– Нет, закрутилась и забыла, – испугалась Галина.
– Неправильно. Давай сейчас почитаем акафист «Слава Богу за все!»
– О, как хорошо-то, давай почитаем, – обрадовано согласилась приятельница.
И они, со страхом Божиим, благоговейно встали на молитву.
ДАР ТЕРПЕНИЯ
Эта женщина еще в детстве проявляла великие терпение и любовь ко всем слабым и искалеченным. Жили они вдвоем с мамой, энергичной доброй женщиной. Но дочка Лидочка по доброте и жалостливости и от мамы отличалась. Рыдала над убитым воробышком, над горемычной больной соседкой, помогая и угощая, чем можно, чуть ли не плакала над раздавленным червячком. Сочувствовала каждой твари. Наделенная Богом необыкновенной красотой и мягкостью, Лида входила в любое сердце без стука. Огромные, ласково-безответные карие глаза, маленький носик, пушистые светлые волосы. Ангел с иконы, да ко всему и верующая. Матушка ее иногда даже боялась: до какой степени мягка, добра, что будет?
Училась Лидочка в школе хорошо. Да и учителям приятно было ставить ей пятерки. Способная, ласковая, словно жаворонок весенним ранним утром. Что же за девочка такая? Понять никто не мог.
Вот ей и 17 стукнуло, не усмотрела мама, как окрутили дочку. Так в народе «краденую» свадьбу называют. Матушка против. Но кто ее спрашивал? После Лидочка объясняла двоюродной сестре.
– Если б не вышла замуж, убил бы он меня…
– Ах, ты, горемычная…
Долго мучил девушку, нож к шейке приставлял. Сошлись, живут. Ребенок уже родился, первенец. Радуйся, счастье-то какое – верующая, кроткая жена, уступает, слово не обронит…
На Руси женщинам живется не просто. Видел ли кто, чтоб в семье было ладно, да гладко? А в основном, как пили раньше, так и сейчас пьют. Как били, так и по сию пору бьют. И делают все по-молодецки, на славу. Пьют – себя не помнят. Бьют – чтоб мозги вторая половина потеряла. Смертным боем калечит пьяный мужичонка. Силы набирается демонической и уродует, уродует. До крови, до потери сознания. Женщина превращается в запуганное, странное существо. Дрожит, сердце замирает и молчит, молчит. Лидочку он бил, в основном, по голове. Ребенка ли кормит, второго ли. Разве что значит для изверга – детей своих пугает, мать их калечит? А Лида? Терпит. Только еще больше Богу молится, старательней угождает супругу. Даже непонятно, чьего гнева она боится больше – Божьего или мужнего. Может, жалела его, как только на Руси умеют, почти как свое больное чадо? А людям вид подавала – боится, чтоб не смеялись над несчастной горемыкой…
Даже повенчалась с ним. Но Господь, видя такое смирение, силы давал. Все-то ей нипочем. В храм ходит, в хате убирает: обеды вкусные варит, детей воспитывает. Кто не знает ее жизни, скажет: «Счастливая!»…
А вдруг и счастливая? Может, Ангел Господень спускается к ней каждый день и укрепляет своей дланью на терпение великое? Муж-то не работает, никакой помощи от него нигде – ни по дому, ни на огороде. Только затрещины. И крайняя бедность. Если б не мамочка, пропала бы с тремя детьми. Она на старости лет работала, их содержала. Бывало, придет навестить, а детки палец к губам прикладывают: молчи мол, папу пьяного разбудишь, все пропадем. Сердце кровью обливается – уроки, бедные, в туалете учат, от шума скрываются.
Сельчане недоумевали: откуда у Лиды берется это смирение, чем питается? У нее же на все один ответ:
– Господь терпел и нам велел…
Ей отвечали:
– Но Он же Господь! А ты – человек, где силу берешь?
– Он меня и укрепляет… Не пострадаем на этом свете, на том в рай не попадем…
Но вообще-то она не любила говорить про свое горе. Мужа ли боялась, стыдно ли было, редко кто и знал, догадывался…
Как-то совсем разошелся пьяный дебошир, избил Лидочку, голову пробил. Кровь из нее брызгала фонтаном. Дети, испугавшись, что мама умирает, стали кричать истошно, до посинения, выбежав на улицу.
Вызвали соседи скорую помощь и милицию. Лидочка лежала в хатенке навзничь. Длинные волосы разметались по полу кровавым заревом, юбка взлетела, словно кумач. Ни звука не издавала… Только правой рукой по полу водила. То сожмет в кулачок, то разожмет, словно руку ей только что отсекли. И та по инерции продолжает конвульсивно вздрагивать…
Когда приехала скорая помощь, она уже не дышала почти. Ни движения, ни стона. Соседи кинулись к ней – жива ли?
– Ах, изверг, что наделал, осиротил детей!
– Держите его, держите! Убежит до приезда милиции!…
Сильные мужчины скрутили его, как не вырывался. Лидочку в больницу увезли, а его в милицию. Пришел туда к ней следователь для дознания. Начал расспрашивать, что, да как? А она напрочь отказалась:
– Мы сами во всем разберемся, прошу Вас, не приходите ко мне больше.
Мать умоляла, чтоб его посадила, дети просили, но она, улыбаясь, слабо покачивала головой. Лицо все в бинтах. Только глазоньки, впавшие видны, словно ясная чистота в них обитала…
Так и ушел милиционер ни с чем. Расстроенная матушка прошептала:
– Зачем же ты так?
– Я, мамочка, сама виновата, слово сказала ему наперекор…
Да и грех большой венчанного мужа в тюрьму сажать, отца деток моих… «…что Бог сочетал, того человек да не разлучает» (Мф.10;9)
– А как же быть-то дальше?
– Молись лучше, а Господь и вразумление ему подаст…
И непонятно и тяжело-тяжело сделалось на душе у матери. А потом вдруг успокоилась. Верующая дочь, не пропадет с Божьей помощью. Дал Господь дочке великий дар, редкий. Может, она весь род и очищает, чтоб за ее терпение вся родня в рай вошла? Ведает о том Один Вездесущий Господь!…
НЕРАСКАЯННЫЕ ГРЕХИ
Жила она тогда в Белгороде. Очень сильно болела. Болезни были все какие-то непонятные, неподдающиеся лечению. И когда Татьяна обнаружила – лечи их, не лечи – они возвращаются, поняла, что это наказание Божье. Грехи в каждом шаге, в каждом помысле. Не грешить же она не могла. Плакала, сопротивлялась, умоляла Господа простить. Но болезнь до конца не уходила. Когда просила прощение от души, наступало облегчение, согрешала – страдания усиливались.
На улицу выходила не часто. На дворе – осень. Удивительно стройные, почти голые, беспомощно-реденькие деревья с небольшим количеством листьев, разбросанных на ветках. Их скудность еще более заставляла сжиматься сердце от неизбежности и не уюта: одинокие деревья, ее одинокая душа, оголенная жизнью… И сумерки бытия печально сливались с сумерками природы…
Однажды приятельница Верочка пригласила ее в загородный храм. Предварительно ничего не объяснила. Татьяна привыкла к батюшкам в городских церквах: подтянутые, деловые. А тут принимать исповедь вышел несколько апатичный, чрезвычайно спокойный священник, будто и дела ему нет до этого чопорного внешнего вида, и стал исповедовать. Подошла к нему, батюшка спросил:
– Вот такие-то и такие-то грехи были?
Она как-то свысока и небрежно посмотрела на него и ответила:
– Я уже каялась в них раньше!…
Иерей смиренно промолчал. Когда они с Верочкой возвращались, та внезапно поразила:
– А ты знаешь, этот священник помогает выявить нераскаянные грехи.
– Да?! Значит, он мне их перечислил. А я так грубо ему ответила:
– Я уже каялась в них!
– Могла и покаяться, а Господь не принял…
– Наверное, не принял, я это предчувствовала…
************
Как-то утром на Рождество Татьяна не смогла пойти в храм по болезни. Лежала в постели, читала книгу схиигумена Саввы и вдруг, вспомнив о нераскаянных грехах, стала плакать жаркими, горючими слезами и взывать: «Господи, прости!» Рыдала, рыдала над своей убогостью, вдруг чувствует – ощущение такое, будто причастилась. То же самое повторилось и на Крещение. Господь утешил. Видно из-за того, что в храм не могла по немощи попасть и из-за искреннего раскаяния…
Дома покой и уют. Она одна, упивается музыкой тишины. А в душе такое чувство, будто лежит маленькой девочкой в люльке и напевает ей мама колыбельную песню. И спокойствие разливается широкой рекой… О, как она любит эту музыку тишины…
Но болезнь не проходит. Татьяна то терпит ее, то раздражается, то возмущается… И вдруг обратилась ко Господу со словами:
– Господи, благодарю, принимаю болезнь, как Твой дар и постараюсь возлюбить ее, потому что Ты меня исправляешь, радеешь о моем спасении и усовершенствовании.
Смотрит, болезнь стала как бы пятиться назад… Потом вновь вперед, грешить-то не переставала. Так весенний снег в распутицу тает, и вдруг внезапно морозцем прихватит… Мучилась, но понимала – надо терпеть. Происходило с ней нечто удивительное…
Захотела пособороваться. Грехи-то следует выкорчевывать! Шел Великий пост. И во время молитвы услышала ужасное – знакомая по храму издает тявкающие звуки. Татьяна испугалась. А потом сама себе объяснила: «Почему я решила, что она хуже меня? На мне тоже печать одержимости лежит из-за моей болезни. Только ее не видно, но я-то знаю – кто я и за что получила ее…»
************
Через некоторое время Господь вразумил позвонить к тому священнику, который ее так удивил, и спросить, когда он будет исповедовать:
– Батюшка, долго болеть не перестаю…
– Это наказание Божие, грехи нераскаянные имеете, необходима глубокая исповедь…
Положила трубку, стала размышлять: «Стоит ли больной куда-то ехать?» Почувствовала – нечистый, как всегда, сбивает. Решила твердо – поедет!
Села за стол и с Божьей помощью стала вспоминать грехи с самого детства. Старалась целый день. Когда осмыслила все, записала, не так, как раньше, отдельными кусочками, а в целом, стало жутко. Предстал перед ней новый человек, хитрый, лукавый, почти безнравственный… Нечто устрашающее. Если смотреть на небо, увидишь тоску неудовлетворенности в его синих очах, если – на землю, заметишь бесформенную массу молчания и злости, если взглянуть в ее сердце, ничего не увидишь, кроме смятения…
Отложив листки с исповедью, задумавшись, подошла к альбому с фотографиями. Взяла в руки, засмотрелась. Вот она совсем маленькая, одухотворенная девочка, восторгается зеленью жаркого русского лета в санатории. Все там казалось таким удивительным, родным, близким…
А вот она – подросток, трогательно ждущий своего расцвета. Тогда же сочинила стихи:
Мое сердце, словно большая
Певчая птичка без слов.
То и может, что только щебетать,
Изливать трелью восторги сердца
И любить, любить…
Наконец, она – девушка. Любящая Господа, беспорочная, чистая, точно белая лилия, вот-вот распустившаяся ранним утром… И что же с ней стало? Что произошло? Когда она потеряла себя? Долго мучила ее горечь прошлого. К вечеру здоровье значительно улучшилось…
Спать легла пораньше, боялась проспать – ехать-то не ближний свет. Ночью проснулась от ощущения, что внутри бьется по Божьей милости молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную!» Обрадовалась, согретая лаской Господней. Давно молитовка от нее ушла, а тут сама в сердце с Божьей милостью проникла…
************
Попала на службу рано, заказала молебны и встала у амвона… Вышел батюшка. Поразил проникновенным взглядом, несколько уставшим, и как бы неземным. Будто говорил он уже с небожителями, да вот наши грехи вернули его на землю… Такого взгляда она до сих пор ни у кого не видела. Сначала, кажется простой, обычный, не в меру смиренный. А приглядишься, сможешь заметить всю его духовную суть – светится…
Говорить стал об общих грехах, но, вроде, как для нее одной, хотя сотни людей рядом стояли. И поняла Татьяна – кое-что забыла перечислить и, быстрее, добавлять, дописывать. Но общей исповеди такой она еще не слышала – вывернул их всех иерей наизнанку, встряхнул, и поняли они свою убогость. Когда Татьяна отдала священнику 4 огромных листа с согрешениями, почувствовала, встав на колени, что судит ее Сам Господь. Закрыла глаза рукой со стыда и отчаяния и застыла с поникшей главой, как бы ни смея зреть, чтоб не увидеть гнева Божия. Казалось, вот-вот умрет, осужденная, подверженная геене. Батюшка прочитал, печально посмотрел, дал наставление. Подходила к причастию, душа содрогалась, будто не кончен суд Божий и вновь еще предстоит ответ. Окаменела от своей негожести и недостоинства и… дозволил Господь причаститься Таинств Христовых…
Отстояв молебны, направилась к выходу. На улице обернулась в сторону храма, чтобы помолиться. И вдруг изумилась. Всюду на небе зияли легкие, воздушно-серые тучки, а над самой церковью – ясная, прозрачная глазурь сини. «О, как красиво!» – мелькнуло в сознании. Весна, щедрая, добрая, всеобъемлющая брала права в свои нежные руки. День мощной гармонией жизни, светлыми и возвышенными аккордами бил по стенкам ее души. И она, вдохновенная и взволнованная, щедро дарила в ответ жар сердца всем окружающим. Воздух, напоенный пронзительной радостью, пел. Казалось, все вокруг живет и трепещет. Тишь, благодать… Живи, дыши, наслаждайся. Славь Создателя и не греши…
Спешила к автобусу, как только что рожденный в мир человек. Очень робко, не веря себе, что чувствует облегчение, вдыхала аромат юной весны. Домики, словно грибочки, стали милыми и родными, попутчицы – тоже. Она любила их сегодня, как никого и никогда, кроме Господа. Благодарила за добрые, задушевные слова и хотела расцеловать. Разговорились:
– А что, батюшка с Божьей помощью помогает увидеть нераскаянные грехи?
– Не в состоянии точно сказать, а слышала следующее. Одна женщина находилась при смерти, но не могла умереть – мучилась и мучилась. Священник, принимавший исповедь, ничего изменить не смог. Позвали этого батюшку. Он посидел некоторое время с ней. И раба Божья спокойно преставилась после его ухода.
– Да, чудеса, – поддержала Татьяна…
Пришла домой, поблагодарила Господа, что вернулась, занялась домашними делами. Смотрит – болезнь по великой Божьей милости исчезает. Оцепенела. Мучения изматывали годами…
Вдруг лукавые мысли полезли, точно половодьем заливали: «А ты чистая теперь, а ты чистая!» Видит, дело обстоит очень серьезно. Встала на молитву: «Господи, не дай возгордиться, не дай забыть – без Твоей помощи покаяние было бы невозможным!…»
Шла сильная духовная брань. И поняла – почему батюшка-то болеет – сколько гнойников покаянием он помогает вскрывать с Божьей помощью! Да, за таких рачителей надо поусерднее прихожанам молиться… и самим исправляться. Обдаем батюшек своей грязью и вновь за старое… «Господи, помоги изменяться!» – взмолилась она.
************
Ночью, лежа в постели под доброе, непрошено тихое бормотание дождя, творила Иисусову молитву. Читалась она так, как никогда в жизни – легко, радостно, с любовью ко Господу. На душе- хорошо. Внезапно испугалась впасть в прелесть и жалостливо зашептала: «Господи, притуши волны благодати. Недостойна я ее по грехам!…» – и заплакала, тихонечко-тихонечко, наверное, так стонет лесная пташка, потерявшая птенцов… Сердце болело от обиды на себя, что так испоганилось… И вдруг границы души вроде как раздвинулись, стало спокойно и светло: «… напоил еси нас вином умиления» (Пс. 59;5)
А заботливый дождь, не оставляя вниманием, все спешил и спешил излить влагу, точно хотел вновь очистить ее, сделать такой, какой она была только в детстве… Затухающие капли растеклись серебристыми лунными лужами. Дождь свернулся калачиком и уснул, вместе с оживающей от зимней спячки природой…
Татьяна не спала, все творила с Божьей помощью Иисусову молитву… Она еще не выздоровела, нет. Но стало легче. «Значит снова надо вспоминать грехи, не во всем покаялась,» – с горечью подумала она…
************
В скором времени дали ей адрес хорошего врача лора. Народу там оказалось множество. Когда подошла ее очередь, увидела: врач – интеллигентная, приятная, кареглазая женщина. И сразу принесла облегчение. Уныние у Татьяны размылось спокойствием, затишьем, надеждой. Семь месяцев болела, за день лучше становилось с Божьей помощью. А врач-то, как все успевает? Утром в больнице, после обеда домашний прием. Господь укрепляет, дает она людям больше, чем берет. «Что без нее нам делать, другие-то не лечат как следует, не пытаются». А врач, догадавшись о ее безденежье, вообще стала лечить бесплатно, чем вызвала слезы на глазах у несчастной, измотанной болезнями, неудачами и невезеньем бедной писательницы. «Что же я раньше не пошла к ней, знала давно ее адрес. Видно пострадать следовало: грех – это боль», – думала она. Господь не оставлял Своей милостью. Находились и еще добрые люди, помогавшие в лечении – целители-супруги. Они с утра до ночи работали, собирая целебные травы, перерабатывая их в порошки, и бескорыстно лечили людей… Очевидно, такие люди только в России и могут быть…
И вновь захотелось увидеть батюшку. «Чувствую, он молится за меня!»
Священник находился в больнице на лечении. Как на крыльях полетела к нему навестить. В палате было спокойно, как в келье. Татьяна почему-то говорила много, напоминая зяблика, выпорхнувшего вверх, к небу, желающего надышаться свежим воздухом. Все выяснила: и как молиться утром и вечером, и как – чтоб не возгордиться… Добрый батюшка подарил икону, помазал маслицем, благословил. Ехала домой с ощущением тепла и покоя. По дороге осмыслила – не говорил Батюшка редких слов, не поражал необыкновенной умудренностью, но душа его процветала в мирном устроении, которое он дарил всем, приходящим к нему. Как бы некую благодать получила – ощутила она. Батюшка, наверное, обладал даром утешения. Но изменяться и самой следует… Следует, следует… Иначе – гнев Божий – болезни, скорби, отчаяние…
************
Наступил праздник. Утром молилась:
– Господи, привяжи мое сердце к себе сильнее!
Вечером осудила, вознегодовала, возроптала. Как это незаметно все происходит: то подойдешь ко Господу, то отшатнешься… А потом из-за согрешений гордыня каяться не допускает – сердце каменеет. Спешить следует вновь к батюшке на исповедь. Это был день ее ангела. Вновь написала несколько покаянных листов. Но народу в храме было много и вынуть листы постеснялась, чтобы не задерживать священника. Стоит и чувствует – не может находиться в церкви, изгоняет ее кто-то. Пусто в сердце, холодно, сильное нежелание здесь стоять. Поняла: Ангел-Хранитель выталкивает – с головой погрязла в грехах. Встала перед батюшкой, заплакала, все объяснила:
– Простите, не решилась Вас загружать, а Ангел Хранитель не допускает на службе стоять. Отпустите все грехи, у меня ведь сегодня день ангела. Вынула бумагу с перечнем грехов, зачитала. Лицо у иерея сделалось строгим. А у нее на душе потеплело. Храм стал родным. Вся жизнь, как молитва: срывы и разочарования, борьба и лишения. И рефреном – глубокое, безоглядно проникновенное обращение к Богу. Счастье и ушибы, падения и надломы и вновь по-детски трогательное, хрупко-хрустальное обращение к Всевышнему. Величественный хор на клиросе, душа рвется, взывает, молит… Сколько дорог перехожено, чувств пережито, мыслей передумано… И снова мощный аккорд молитвы – отречения от греховности, молитвы-мольбы! Господь, дланью Своей вводишь Ты в мир человека. И когда необходимо, незримо оберегаешь от тех невзгод, которые ему не под силу. О, верующие и неверующие тем паче, обратитесь, и да прощены будете. Склоните буйные головы перед неземным Его величием, всепрощением и благостью!
После службы подошла, попросила:
– Благословите, батюшка, не дружить с неблагочестивыми людьми.