Ци-Гун Пяти зверей: правда и сказка

скачать книгу бесплатно


– Так называется тест, который проходят в Германии люди, севшие за руль в нетрезвом состоянии, а также другие злостные нарушители дорожного движения. А называется он «идиотен», потому что законопослушные немцы считают, что нарушать правила дорожного движения (да и вообще закон) может только идиот. В этом тесте есть, например, такой вопрос: «Что вы будете делать, если вы приехали на своей машине в гости, а хозяева предложили вам выпить?» Варианты ответа следующие: откажусь; выпью и поеду домой на такси; выпью и останусь ночевать у хозяев. Как ты думаешь, какой ответ правильный?

– Странный вопрос, – удивился Вадим, который лет двадцать водил машину. – Человек же в любом случае выпившим за руль не садится. Получается, что все ответы правильные.

– По нашей логике ты, конечно, прав. А по немецкой – все наоборот, все ответы неверные.

– И какой же правильный?

– А верный ответ ты должен был придумать сам. И звучит он примерно так: «Я ни за что, ни в коем случае, ни за какие деньги не поеду к людям, которые могут предложить выпивку человеку за рулем».

И таких вопросов там немало. Например, такой: «Представьте себе, что вы выпили и стоите на улице, а рядом женщина собирается рожать. Что вы будете делать?» Варианты ответа такие: вызову скорую помощь; остановлю такси; если скорой помощи или такси долго не будет, сам сяду за руль и спасу фрау, потому что без медицинской помощи она может погибнуть. Думаю, после предыдущего примера ты уже понял, что правильный ответ может быть только такой: «ничего подобного в принципе быть не может, потому что я вообще не пью».

Смысл этого теста в том, чтобы полностью «переформатировать» мышление человека, чтобы он не думал о том, как поведет себя, когда выпьет, а чтобы он вообще забыл о том, что такое возможно, вбить ему в голову, что водитель вообще не пьет! Никогда! Вот потому я бы и направил твоих дружков на этот «идиотентест», чтобы им вправили мозги, чтобы они понимали, как следует себя вести, если им (в кои-то веки, может, один раз в жизни!) встретится настоящий мастер. Или все они за исключением тебя уже всему научились и у них такое эго, что им не по чину снова идти в ученики?

– Думаю, все именно так и есть. Тут большинство людей давно сами преподают и уже отвыкли учиться сами, – подтвердил Вадим. – Да и гордыню еще никто не сумел отменить.

На этом наш разговор подошел к концу, и я решил, что в ближайшие дни попытаюсь познакомиться с Сергеем Михайловичем и поговорить с ним сам. Ведь учитель Кун оставил нам на этот случай прекрасное наставление: «Не поговорить с человеком, достойным разговора, – значит потерять человека. А говорить с человеком, недостойным разговора, – значит потерять слова. Мудрый же не теряет ни людей, ни слов». Вот и посмотрим, сочтет ли мудрый Сергей Михайлович меня достойным разговора.

Великие, достигшие состояния единства как своего права, незаменимы не только для жизни милости, но также и для жизни мира.

Бхагаван: Мудрец помогает миру, просто пребывая Истинным Я. Лучший способ служить миру – это добиться состояния, свободного от эго.

    «Падамалай»

«Personalmente»: профессор и Пять зверей

Подобает оставаться в компании благородных, осознавших истину, оставивших путь заблуждающихся, опустившихся и невежественных.

    «Падамалай»

Когда-то я учил итальянский. Надо сказать, с большим удовольствием учил, потому что этот язык почти всем европейским языкам «отец родной». Древние римляне постарались. Но распространенность – это одно, а красота – совсем другое. Откуда произошло выражение «чеканная латынь», я так и не выяснил, но итальянские слова, рожденные от этой латыни, иногда меня просто завораживали. А самым моим любимым итальянским словом было слово «personalmente». Оно было такое певучее, складное, само собой перетекающее от слога к слогу. Не слово, а конфета. К тому же оно легко запоминалось и не требовало перевода, потому что означало «персонально», «лично». Так что знакомиться с профессором (и если очень повезет, то и с его искусством) я собирался «personalmente», причем хотел сделать это как можно быстрее. Когда он заканчивает тренироваться, я уже знал и к концу следующей тренировки поджидал его у выхода из зала. Выйдя, Сергей Михайлович, не торопясь, направился к метро. Я догнал его и только собрался с духом, чтобы окликнуть, как он повернулся ко мне.

– Это вас я видел вместе с Вадимом, – не то спрашивая, не то утверждая проговорил он. – Чем могу?

«Все видит и все помнит, – подумал я. – Юлить с таким не имеет смысла. Мужик суровый, будет или «да» или «нет». Оно и неплохо: никакой неопределенности!»

Тем временем Сергей Михайлович остановился:

– При нашей прошлой встрече вы выглядели заинтересованным. Если хотите поговорить, можем зайти в ближайшее кафе, а то зима, на улице не жарко.

Кафе было итальянское, в нем было уютно и тихо, играла музыка, тоже итальянская. «Тото Кутуньо, L’italiano», – машинально отметил я.

Сергей Михайлович, явно «чувствовавший пространство» вокруг себя (наверняка его в свое время учили по принципу «глаза видят шесть направлений, уши слышат восемь сторон»), сразу заметил, что я внимательно слушаю песню.

– Знаешь, почему она такая популярная? – спросил он меня.

– Музыка хорошая, голос приятный, поет душевно, – не задумываясь ответил я.

– Это здесь мы слышим только музыку и голос, а в Италии она популярна еще и за слова. Там они достаточно неожиданные: «Здравствуй, Италия, с недоваренными макаронами и президентом партизаном… канарейками на окнах… с этой Америкой на каждом шагу… где все больше женщин и все меньше монашек… Италия, которой ничего не страшно, с мятным кремом для бритья, с синим костюмом в полоску… С новыми носками в ящике, с флагом в химчистке и с шестисотым «Фиатом»», – переводил он фрагментами, не всегда успевая за певцом. – Особенно мне нравятся вот эти наглые слова: «Здравствуй, Господи, знаешь, здесь живу и я».

«Забавно, – подумал я. – Вадим мне говорил, что профессор ему показался похожим на меня. Видимо, он был прав даже больше, чем ему самому показалось. Оказывается, профессору тоже нравится итальянский язык. Во всяком случае, знает его он явно лучше, чем я».

Тут нам принесли покрытый плотной мелкозернистой молочной пеной капучино в правильно прогретых фарфоровых чашках, и Сергей Михайлович перешел к делу.

– Итак? – вопросительно произнес он.

– Наверное, я должен рассказать вам о себе, чтобы вы знали, с кем имеете дело? – нерешительно начал я, стараясь угадать, как следует вести себя с профессором.

– Не обязательно, – тут же откликнулся он. – Имени будет вполне достаточно, а все, что мне нужно, я про вас и так знаю.

– Это как? – удивился я. – Вадим рассказал?

– Проще. Никакого Вадима и никаких фокусов. Вам лет сорок пять. В нормальной физической форме. Наверняка не дурак и, похоже, порядочный человек. Способность и желание учиться явно не утрачены. Высшее образование, думаю, техническое, может, даже и не одно. Научная степень? Пожалуй, во всяком случае, весьма вероятно. Резюме такое: неглупый, образованный и, главное, порядочный человек предположительно (возможно, я не прав, но это весьма вероятно, иначе зачем я вам понадобился) хочет у меня учиться. Согласен, не много, но мне больше и не нужно, что, мне у вас справку о прописке требовать?

Что тут было говорить? Профессор был хорош и точен в определениях, поэтому я ответил ему столь же кратко, как он характеризовал меня.

– Зовут Леонидом, – начал я. – Насчет «неглупый» – не знаю. «Два образования» – да, «научная степень» – да, «порядочный» – думаю, наверняка, во всяком случае, изо всех сил стараюсь. «Хочу у вас учиться» – разумеется. Справки о прописке с собой нет, но могу получить в ЖЭКе.

Тут мы оба дружно захохотали.

Отсмеявшись, Сергей Михайлович сказал:

– Поверьте, я бы с удовольствием учил вас. Но вряд ли получится. В моем сегодняшнем положении учеников не берут. У меня время перемен, меня здесь ничего не держит, я живу «здесь и сейчас» и не знаю, где окажусь завтра. Хотя… – Тут он сделал паузу, явно раздумывая. После раздумья он перешел «на ты»: – Ты долго этим занимаешься?

– Если под «этим» подразумеваются боевые искусства и Ци-Гун, то лет с пятнадцати. А насчет перемен Конфуций говорил, что не надо их бояться, ибо чаще всего они случаются именно в тот момент, когда необходимы.

– Молодец, – с некоторым удивлением посмотрел на меня Сергей Михайлович. – С Конфуцием трудно спорить. С Конфуцием может позволить себе поспорить только Конфуций: «Три пути ведут к знанию: путь размышления – это путь самый благородный, путь подражания – это путь самый легкий и путь опыта – это путь самый горький». Так вот, я сейчас, в тот самый момент, когда мне казалось, что все полностью отрегулировалось, неожиданно для себя оказался на третьем пути и куда он выведет меня, я еще не знаю. Знаю только, что спокойной размеренной жизни пришел конец и что если у меня и есть время на «научение» тебя, то его очень мало. Впрочем, это не очень и важно. Ты занимался много лет, а когда человек готов, то ему «и муравей провозвестник».

Раньше я в такой ситуации за тебя вообще бы не взялся, прежде мне казалось, что для того, чтобы научить человека, нужны десятилетия.

– А разве не так? – удивился я. – А как же знаменитая пословица «Занимаясь Тай-Цзи-Цюань, десять лет не выходи из дома»?

– Так, так, – засмеялся Сергей Михайлович. – Только мне сдается, что ты уже больше десяти лет «не выходишь из дома».

– Из дома-то я, конечно, выхожу, но занимаюсь Тай-Цзи-Цюань лет пятнадцать точно. А до этого были Дзю-До, Карате, У-Шу.

– Ну вот, свою «порцию горечи», как говорили древние мастера, ты уже съел, так что тебя чуть подтолкнуть, чуть направить, чуть подправить, чуть исправить… Впрочем, никто тебя и не собирается учить Тай-Цзи-Цюань.

– А чему? – немедленно подхватил я.

– Ну… – задумчиво протянул профессор, – максимум, на что я могу решиться, – это Ци-Гун Пяти зверей. Это как раз то, что я делал, когда ты приходил в зал. Ты наверняка слышал о таком, думаю, не мог не слышать. Если хочешь, можем попробовать

– Никогда раньше не видел, но слышал точно и точно был бы рад научиться, – обрадовался я. – Мне, честно говоря, все равно, что изучать, тут важнее получить «истинную передачу».

– Ладно, тогда сделаем так. Мой старинный друг каждый год на зиму уезжает в теплые края. Через три дня он отбывает, а мне отдает ключи от своей загородной дачи. Случилось так, что живу я сейчас на съемной квартире, так что это для меня подарок. Если поедешь со мной дней на десять, то я тебе передам этот «зверинец» со всеми деталями и детальками. Сможешь взять отпуск на это время?

– Конечно! – не задумываясь сказал я.

Я еще не представлял, как буду отрываться с работы, но это был не вопрос, у меня такая работа, что я сам себе хозяин, никому отчитываться не должен, а все текущие дела на ближайшие две недели я за оставшиеся три дня как-нибудь утрясу.

Я не сомневался, что мы поедем на машине, даже заранее залил полный бак. С вещами я тоже особенно не заморачивался: почти не глядя, взял всего с большим запасом, – багажник огромный, туда весь шкаф с вещами влез бы целиком. Однако на машине Сергей Михайлович ехать отказался наотрез, сказал, что так мы удовольствия не получим. Какое может быть удовольствие в том, чтобы ехать в набитой электричке, когда можно было бы спокойно доехать на машине, я не понимал, но спорить не стал, уложил вещи в рюкзак и поехал на вокзал. На вокзале была обычная толпа, толчея, суета. Билеты, расписание, посадка…

Когда мы наконец сели в вагон, профессор тихо сказал мне на ухо:

– А вот и первое удовольствие.

Сначала я не понял, о чем он, но тут же до меня дошло: точно, после всей этой вокзальной суеты оказаться в вагоне – это уже удовольствие, причем не маленькое.

Но что на самом деле имел в виду профессор, я понял, только когда мы вышли из электрички и спустились с платформы. Улицы поселка были пусты. Под ногами приятно поскрипывал чистый снег. Высокие прямые сосны, высокое чистое холодное голубое небо. И какая-то необыкновенная тишина. Напряжение, которое было внутри меня (до этой минуты я и не подозревал о том, что его во мне накопилось так много), как-то сразу ушло, меня «отпустило». На душе совершенно «на ровном месте» стало легко, светло и спокойно. Вообще это ощущение было мне и раньше знакомо. Лес всегда «снимал» с меня городскую суету. После того как начал заниматься Ци-Гун, я стал замечать этот эффект даже в городских парках. Но чтобы так ярко – никогда.

– Вижу, ты понял, – улыбнулся Сергей Михайлович. – А если бы мы приехали на машине, этот фокус бы не удался, тут нужен контраст. Чем суетнее было на вокзале, чем большая толпа была в электричке, тем больше шанс у человека почувствовать эту благодать. – С этими словами он широким жестом показал на окружающий нас зимний пейзаж.

Дошли мы быстро. То, что я представлял себе дачей, снаружи оказалось огромным домом (точнее, двумя двухэтажными домами, соединенными одноэтажным переходом с огромными окнами), а внутри – настоящим дворцом. Войдя внутрь, я ахнул, так там было просторно и красиво. На профессора вся эта роскошь никакого впечатления не произвела. А когда я сказал, как здесь хорошо, он ответил так:

– Трудно сказать.

– Чего ж тут трудного? – удивился я. – Просторно, красиво, с большим вкусом, я бы даже сказал, изысканно. Конечно, хорошо.

– Ты здесь кого-то видишь?

– Нас вижу, – засмеялся я.

– А еще? – настаивал профессор.

– Сейчас никого, но скоро, думаю, хозяева приедут.

– Это вряд ли. Этот дом по большей части пустует. Его хозяин значительную часть своего времени проводит на Средиземноморском побережье Франции, на Лазурном Берегу. Осень, зиму и весну точно. Там триста солнечных дней в году, а климат такой, что даже летняя жара в тридцать пять градусов переносится очень легко. Платаны, пальмы, кипарисы, каштаны. Зачем ему эти морозы, этот снег и эти сосны. Так что в доме этом он практически не живет, сам видишь, здесь все новое, «не пользованное».

– Ну не пользуется и не пользуется, что тут плохого?

– Плохо не то, что не пользуется, а то, что человек не знает, что ему нужно, и тратит свою жизнь на то, что ему совершенно не требуется. Сколько времени, сил и средств понадобилось, чтобы возвести такой дом? На это ушла часть его жизни. Теперь вся эта роскошь ему вроде как ни к чему. Мало того, что она ему не нужна, так ему еще приходится оплачивать все коммунальные услуги, охрану, уборку, уход за капризными домашними растениями, думать о том, что происходит с домом в его отсутствие. Скажи, зачем тебе вещь, которой ты не пользуешься, за которую нужно платить и о которой нужно еще и беспокоиться?

На эти вещи можно смотреть очень по-разному, но несомненная логика в его словах была, так что спорить я не стал. Я вообще спорить терпеть не могу, у меня даже есть специальная поговорка (и даже в стихах) по этому поводу:

Буддист, конфуцианец и даос!
Втроем годами спорить им не грех.
Какой бы ни затронут был вопрос,
всех чаще истина одна звучала – смех.

Так что смеяться – сколько угодно, а спорить – увольте, тем более не для того я сюда приехал. Хотя лично я считал, что мне сильно повезло, я еще никогда не жил во дворце. Неожиданно получался такой шикарный «санаторий» с обучением Ци-Гун вместо обязательных в санатории оздоровительных процедур.

Разместившись по комнатам (благо было из чего выбирать) и распаковав вещи, мы встретились в переходе с высокими окнами. Тут я восхитился домом еще раз. Переход оказался большим зимним садом. Ощущение было забавное: за огромными окнами, начинавшимися буквально от пола, толстым слоем лежал белоснежный снег, а здесь были настоящие джунгли, наполненные неизвестными мне растениями. А посреди этого зеленого великолепия стояли стол со стульями, кожаный диван и пара кресел.

– Только говорящих попугаев не хватает, – усмехнулся Сергей Михайлович, заметив мой восторг. – Надо будет хозяину подать идею. Но и без попугаев лучшего места, чтобы в зимнее время изучать «звериный» Ци-Гун, нам не найти. Самый настоящий лес.

Затем профессор сообщил, какое у нас будет расписание занятий. Оно оказалось совсем простым: занятия утром, днем и вечером. Чтобы не перетрудиться, одно занятие должно было быть теоретическим. Первое такое занятие было назначено на сегодняшний вечер. Все эти занятия я записывал на диктофон (эти записи я позднее распечатал) и при необходимости рисовал схемки. В общем, я прекрасно понимал, что эта «лафа» весьма быстротечна, и не собирался из-за своей лени или расхлябанности забыть что-то из того, что Сергей Михайлович предполагал мне показать.

– А почему именно Ци-Гун Пяти зверей? – спросил я. – Ведь так много разных видов, типов, подвидов и подтипов Ци-?Гун. Почему именно этот зверинец?

– Это очень правильный и уместный вопрос, – одобрительно закивал Сергей Михайлович. – Ты собираешься начинать большое дело, потому что если все сложится удачно, то тебе эту практику еще делать и делать. Так что имеешь полное право узнать, во что впрягаешься. Я бы вообще любое дело начинал с вопросов «почему?» и «зачем?», потому что часто люди берутся за что-то, сами точно не зная, что они делают, зачем им это и почему именно это. Так что на этот вопрос я готов дать достаточно развернутый ответ.

Причин тут несколько. Первая из них состоит в том, что раньше я пытался обучать людей чему-то большому, объемному, «время- и энергозатратному», но в наши дни немного найдется людей, готовых приложить большие усилия, да и условия, честно говоря, не располагают. Так что теперь я учу по принципу «раз-два и готово». Ты понимаешь, о чем я?

– Чего тут не понять, это же «Кузнец» Маршака:

Эй, кузнец,
Молодец,
Захромал мой жеребец.
Ты подкуй его опять.
– Отчего не подковать!
Вот гвоздь,
Вот подкова.
Раз, два —
И готово!

Это, можно сказать, жемчужина, поэтическое описание семинарского принципа обучения, когда люди собираются на несколько дней, платят приличные деньги «за интенсив», быстренько что-то разучивают, а потом еще быстрее забывают то, чему научились.

– Ты верно все понимаешь, – одобрительно кивнул профессор. – Самуил Яковлевич был мудр, так что принцип «раз-два и готово» я еще называю «принципом Маршака». Практически это означает, что людям я преподаю только самые простые вещи, используя для этого самые простые способы. Один очень понимающий человек называет это методом «ага, получилось», подразумевая под этим, что слабомотивированному (или вовсе не мотивированному) ученику нужно давать настолько легкие задания, чтобы у него сразу же все получалось. Если у такого человека не будет получаться с первого раза, он мгновенно бросит тренироваться. А так, если на каждом занятии он будет достигать хоть какого-то, пусть крошечного, результатика, то, возможно, сколько-то времени и продержится. А там (хоть и маловероятно, но не исключено), глядишь, втянется и задания можно будет усложнить.

Такой упрощенный подход очень удобен. Учитывая, что сложным вещам я сейчас вообще не обучаю, я могу честно передать методику человеку средних способностей за очень непродолжительное время. А что он будет делать дальше с полученным богатством (забудет или продолжит заниматься) – это уже его дело.

Иначе говоря, если я возьмусь научить человека Тай-Цзи-Цюань, то почти наверняка не сумею этого сделать и нарушу свои обязательства. А это очень плохо. Если же я возьмусь показать тебе Ци-Гун Пяти зверей, то за десять дней плотных занятий управлюсь наверняка, причем смогу сделать это достаточно качественно и с большим запасом по времени.

– А какие еще причины, вы же сказали, что их несколько? – не отставал я.

– Вторая причина в том, что это действительно настоящий древний и полностью традиционный уданский Ци-Гун, предназначенный для укрепления здоровья и продления жизни. Но это не новость, любой другой «нормальный» Ци-Гун, который можно (очень условно) определить как «Ци-Гун не высшего уровня», предназначен именно для этого.