скачать книгу бесплатно
«Сей страж на вратах – по всему, бывалый скрытник! Не возьмешь его врасплох!» – тут же прикинул Молчан, просчитывая наперед.
– А чегой вдвоем приперлись? Не было такового уговора! Пропущу лишь одного! – высказал басовитый страж, преграждая своим туловом проход и пробуравив гостей недобрым взором, точно насквозь.
– Коли так, доведи своему начальствующему, что не дождется мя! Не пойду к нему одиночным! Сей миг поверну обратно, а впредь – не допросится, – парировал Молчан оное недоброжелательство, прекрасно осознавая, что козыри ноне в его длани.
Недоброжелатель, непривычный к подобному отпору, аки и любой представитель Секретной службы, где все были с гонором, избыточно мня о себе, перекривился, однако удержался впасть в хай. И чуток обдумав, постановил:
– Отойду справиться, что решить с тобой, хотя будь на то моя воля…
Насчет формы проявления той воли не прояснил он, однако не вызывало сомнений, что подразумевалось силовое. А отходя добавил, обращаясь к сконфуженному поводырю, явно ярясь, что не пресек тот самовольства Молчана:
– Ты же, Искр, надзирай за ними, дабы не пронырнули во двор, пока не обернусь! И не плошай наново!
«А ведь лишнее брякнул в запальчивости! Выдал при Забое имя скрытного служивого. Опасаюсь: не спохватился бы он, ведь нужен им лишь я, допущенный к секретам, да и поднаторевший в сходничестве. А Забой получается ненужным свидетелем… Не решили б избавиться от него по-злодейски! Вынужден буду настрого напомнить Будимиру, коего и Евпатием помню, что вятичи своих не бросают!» – быстренько проанализировал и вывел Молчан.
И обратился к «засвеченному» по неосторожности:
– Не по правде строг ваш ревнитель засова и створок! Неправедно накатил он, ибо не плошал ты, быв при исполнении! Замолвил бы за тебя словцо, да не ведаю имени сего ворчуна …
А не поддался Искр на фальшивое сочувствие и примитивную разводку, сохранив непочатой служебную тайну! Отмолчался. Не открыл прозвания!
«Не Искр ты, а обгорелая головешка! Ошиблись твои старшие, еже нарекали тебя! Мог бы и проговориться мне – в отместку вратнику, злющему. А лишь утерся. Явно трусоват! И отзыв его тот – слова одни: оный и на сеновале заробеет! Куда ему с молодкой?!» – не оглашая вслух, в сердцах рассудил Молчан, раздосадованный неподатливостью плюгавого скрытника…
Неспешно возвратившись, суровый страж гаркнул – с заметным сожалением на роже:
– Дозволено вам! Однако нога в ногу за мной. Иначе – себя вините!
Едва преодолели они створчатые врата, Молчан невольно присвистнул! Открылся двор изрядной величины, шагов на шестьдесять вглубь, с двумя расходящимися тропами.
Натоптанная широкая, в свежих отпечатках подков, вела к коновязи на два парковочных места для верховых гостей в виде врытых столбов, а дале и к постройке у дальней ограды – по прикидке Молчана, конюшне, примерно на три денника. Вторая, едва заметная, брала вкривь и следовала полукругом, в подобие серпа, завершаясь у высокого крыльца двускатной бревенчатой избы.
И не было сомнений, что срублена та из сосны инде ели, ведь вятичи повсеместно предпочитали хвойные дерева, понеже они лучше защищали дом от влаги, надежнее хранили тепло в нем и не были столь подвержены гниению, аки лиственные породы. Безусловная зажиточность хозяев сего капитального строения удостоверялась не токмо примыкающим к нему аналогично основательным крытым двором и впечатляющими габаритами, а и прочими выразительными приметами, включая оконца, намного просторнее обычных.
«Не скупится Секретная служба на осведомительские нужды! Поди, и приплачивает главным своим доносителям, не жмотничая. Меня же, явного героя, не вынюхивающего исподтишка, ажно сии, обделяла даже на особо опасных выездах на чужбину и по возвращении из них. Боле уж не надует! Не обломится ей скаредность на мне!», – невольно подумалось Молчану.
А не ведал он о том, что еще за пять веков до его появления на свет многомудрый китайский Сун-цзы поучал в книге «Искусство войны», кою перечитывают и стратеги двадцать первого века: нельзя жалеть денег на шпионаж и подкуп, ибо «Войны – это путь обмана», и любая оплата шпионов обойдется дешевле, чем собственная армия. Увы! – высшие начальствующие Секретной службы Земли вятичей не владели древнекитайским, а ежели б и владели, проштудировав упомянутый труд, все одно зажилили выплаты нештатным сходникам по меркантильной привычке своей, неизменной и низменной…
К местной резиденции, тайной, пошли они след в след за вратником, и Искр шел первым, осторожно ступая по кривой тропке.
«Явно вырыта на ней сокрытая «волчья яма» для незваных гостей!», – мигом сообразил бывалый охотник и непроизвольно поежился, представив последствия несанкционированного проникновения на секретный объект – рухнув при утрате бдительности на острия кольев…
Преодолев половину конспиративной тропки, Молчан приметил одесную избы длиннющие козлы недавнего изготовления, частично накрытые чем-то вроде столешницы, и три высоких пня округ них, тоже не ветхие на срезе. «Похоже, тут трапезничает обслуга», – рассудил он.
Ограда с задней стороны, за коей, по всей вероятности, начиналось чистое поле, была ничуть не ниже, чем спереди. Да и острые верхушки ее кольев были обмазаны смолой, точно и там.
«Не оснащена ли сия смола отравой, воздействующим на кожу, дабы тот, кто ненароком коснулся, самовольно перелезая, стал недолгим, не узрев рассвета? С оных хозяев станется! Да и Путята единою проговорился мне о подобных ядах», – заподозрил наш славный вятич, скорый на разгадки, учуяв вслед смачный аромат жареного мяса, явно изготовляемого с тыла избы…
Он анализировал бы и боле, определяя, где могут затаиться иные смертельные ловушки для ворогов, да отворилась входная дверь и вывалил из нее некий верзила, вынудив разом просевшую верхнюю ступень издать скрип.
Могутной своей статью, оный, в длинной рубахе с подвернутыми рукавами, перехваченной опояской, был почти вровень с Забоем. И имел аналогичный вид не самого разумного аборигена Земли вятичей.
Взор являл неприветливый, зырил исподлобья. А выглядел вдвойне неприлично: без головного убора, что не подобало вне дома уважающему обычаи вятичу, зато с преизбытком растительности, проросшей даже на внешней стороне его дланей столь густо, отчетливо напоминая меха звериной шкуры, что впору было конопатить ей бревна на срубе.
«Тот еще качок!» – непременно оценил бы Молчан, доживи он до изобретения и широкого употребления данного слова. А не дожив, увы, мысленно ограничился он чисто древнерусской характеристикой: «Экая орясина!». Впрочем, чуть погодя, прибавил к первоначальному впечатлению: «Не пригоден сей к сходничеству, ибо весь – запечатленная дурь. Не иначе, держат его для запугивания при допросах, да заготовки дров под костры для померших героев, тайных: таковой пол-леса вырубит, а не пропотеет!».
В пользу гипотезы о предельно малом статусе в Секретной службе богатыря, обильно проросшего изнутри, еще указывали неряшливость его рубахи, стираной, скорее всего, по зиме, плетеная опояска-шнурок, а не приличествующий кожаный пояс, и преогромные лапти с онучами вместо сапог, никак не походившие на ловкую маскировку для укрытия в толпе от чуждого пригляда.
Однако предположительный челядинец выступил, будто лицо, приближенное к хозяевам с полномочиями отдавать приказы:
– Ты, – указал он зримо заскорузлым перстом на Молчана, – заходи! А иной – пущай дожидается!
– Ежели Будимир в избе лишь один, и то получается, что у них – пятеро, включая жарящего мясо, – мгновенно прикинул дозволенный ко вхождению. – А ведь заверял меня неискренний Искр, что дожидаться будут лишь двое, а сам он – третий.
Воистину: кривдой зачаты скрытники из Секретной службы, ею же и рождены, пребывая в оной, пока не преставятся! Сплошная фальшь сии! Плюю на них и отрицаю!
Впрочем, из предусмотрительности не опустился он до публичного плевка под ноги орясине с преизбыточным волосяным покровом. Зато демонстративно и в полный глас довел до Забоя:
– Подожди чуток: скоро выйду. Да не вздумай садиться на пни! – те для любезных хозяев, ловких, а прислонись к стене бревенчатой, обозревая и бдя.
Не забудь, что наказал тебе допрежь. И поправь кистень с ножом, дабы под рукой были, аще нагрянут дикие звери! Место-то глухое: самая окраина…
Любезные хозяева мигом оценили колкое ехидство вкупе с неприкрытым предупреждением для резвых не по уму – у вратника даже вытянулась рожа.
Ибо Забой, о подлом и внезапном нападении на коего сзади не приходилось отныне и мечтать, был грозен и с голыми кулаками. А уж с кистенем…
– Веди ж, да не смей спотыкаться в сенях! Не то осерчаю! – распорядился Молчан, потешаясь в душе над оторопью невоспитанного верзилы, привычного к подобному обращению свысока токмо от своих начальствующих.
«Точно непрост сей! Эвон, сколь охамел! Явно стоит за ним сила, да и сам не слаб», – солидарно подумали ревнитель засова и неискренний Искр.
Внезапная психическая атака порой деморализует и самых прытких, аки внеплановый твердый шанкр на причинном месте! И ведая о том, Молчан всегда прибегал к ней, когда иного не оставалось…
Войдя-таки, он, приложив превеликие усилия, отодвинул плечом мохнатого прислужника и незамедлительно вперил взор напрямую.
Сразу же впечатлили его общий простор, особливо в длину, и богатенькие оконца, затянутые дорогущей слюдой, доступной по цене лишь немногим; каждое – с рамой из четырех металлических прутов.
Под одним из них, у дальней стены, шагах в пятьнадесяти, восседал на короткой и широкой лавке Будимир, бывавший и Евпатием, чьи досконально знакомые черты Молчан в Тмутаракани не единожды вожделел исказить во всю кулачную силу, отчасти смазывались полумраком. Ведь даже самая лучшая слюда не совершенна абсолютной прозрачностью.
– А! Вот и пожаловал! Подходи, уж заждался я… Эй, Латыня, неси к столу! – провозгласил бровастый рыжебородый хозяин, не вставая при встрече драгого гостя.
И опечалила того сия невежливость!
«Понапрасну не умалил я сего в Тмутаракани хотя бы на чету зубов, укрепив длань свинчаткой. Эх, доброта моя, зряшная!» – сокрушенно подумал он, досадуя за ту потачку – моральную отрыжку тогдашнего его гуманизма…
VII
Выход из форс-мажора подсказал Осьмомыслу Молчан в качестве аборигена сих мест, ведающего особенности ментальности местного населения.
Чрез Дружину, поставившую кляксу на скрытной своей репутации, однако пустившую слезу раскаяния в ходе конфиденциальной вздрючки, была доведена до масс – с уведомлением о необходимости строжайшей секретности, дабы не проведали и впали в злобу от зависти в соседних городищах и селищах, информация стратегического значения.
Будто бы, Совет старейшин Земли вятичей, по ходатайству ответственного должностного лица, командированного для осмотра флоры и фауны, предназначенной к реформированию и приватизации, отказался от намерения о заказнике, восприняв консолидированную позицию актива городищенской общественности по данному вопросу проявлением реального патриотизма в большом и малом – в духе программных установок безальтернативного движения «Единая Вятчина» и главных единителей из Высшего своета старейшин, славных годами своими, безмерными, в его правлении.
Вместе с тем приезжий посланец останется обследовать оба лесных массива, дабы определить методику увеличения поголовья бобров и куниц с целью утроения заготовки ценной пушнины для продажи на ближнем торге и зарубежных рынках, одновременно изыскивая дерева, особливо подходящие для оборудования новых бортей, кои обеспечат учетверение добываемых меда, воска, перги, маточного молочка и пчелиного клея с ориентацией на экспорт.
А для налаживания организованного досуга жителей городища в ближнем лесу будут определены обширные поляны, где намечены к появлению пункты по продаже медовухи, березовицы и твореного кваса, равно и детские площадки для игры в «лошадки»; число же зон отдыха, несуществующих пока, однако безусловно предстоящих, предполагается умножить впятеро уже чрез шесть лет – с дальнейшим переходом к их удесятирению.
Узнав о сем попечении от высшей властной структуры, городищенцы пришли в солидарный восторг, несказанный! Наособицу же воодушевило их обещание умножения впятеро зон отдыха от нынешнего нулевого наличия, хотя находились скептики, полагавшие, что последующее удесятерение едва ли случится осилить из-за дефицита полян надлежащей обширности.
Само собой, отпали все претензии к эмиссару Совета старейшин, ведь леса были спасены по его ходатайству, пущай и не вполне безвозмездном, однако дело стоило того!
И уже не вызывали интереса редкие выезды оного санным путем к ближнему и дальнему лесам вместе с Молчаном, коего, как уведомила любопытствующих Дружина, определили указанием сверху в помощники для содействия, ибо знатный охотник он – с доскональным знанием обследуемых территорий. Да и регулярные посещения Молчаном сего беспалого на дому и долгое пребывание там не вызывали боле прежнего любопытства, ведь наступила долгожданная ясность…
Обучение премудростям практического сходничества и профессиональному соответствию нашего спецагента залегендированному для него легальному промыслу в Тмутаракани проходило с повышенной интенсивностью.
И Молчан возвращался домой столь перенасыщенным полученными знаниями и навыками, утомлявшими даже его неимоверную от природы память, что токмо и мечтал поскорее рухнуть на лежанку, невзирая на призывные намеки Доброгневы. Хотя в обычной жизни всегда засыпал с трудом, а сновидения прибывали к нему лишь под утро. О чем еще баять, ежели к исходу первого месяца занятий в избе Дружины, где оба окошка были затянуты бычьим пузырем, пропускавшим немного света лишь в ясную погоду, оказались израсходованными все сальные свечи, масло для глиняных плошек с фитилем и даже запас березовых лучин!
Дошло до того, что пришлось выпрашивать у Доброгневы. Однако уже при третьем обращении она отказала мужу, молвив в раздражении, кое подпитывалось и указанным дефицитом супружеских ласк: «Накладны для нашего семейства твои посиделки! Скоро придется, аки голи перекатной, строгать, пропаривать и подсушивать лучины! Во, до чего дожили мы! А в состоятельных ходили…».
И Осьмомысл, из конспиративных соображений бывший для всех в городище, окромя Молчана, Волхом, вынужденно раскошелился на закупку свечей – причем, по настоянию своего подопечного, восковых, у неких особливо запасливых поселян, ведь не было, увы, в тогдашних весях стационарных торговых точек сельской потребкооперации, равно и магазинов на колесах.
Наставник оказался зело сведущим не токмо в специфике тайного фронта, невидимого даже налоговикам той поры, а и в страноведении, явно побывавшим, судя по отдельным его репликам, исподволь фиксируемыми Молчаном для дальнейших раздумий, и на Севере, и на Юге, и на Западе.
Он отметился даже в разрушенной киесвским войском столице хазар Итиле, а до того их столицей был Семендер у Хвалынского моря, а многие называют его Хазарским по старой памяти.
«Не иначе, искал там сокровища», – предположил, было Молчан.
Однако позде, в следовании на санях в сторону дальнего леса, а случилось оное, когда ученик совсем уж выдохся от преизбытка полученных сведений о замысловатой практике сходничества, едва усваивая их, и наставник, усмотрев сие, разрешил однодневный релакс, не утерпел он и полюбопытствовал об Итиле, то услышал в ответ удивительное!
Оказалось, что вслед за убытием тех войск, снесших и крепостные стены, многие жители Итиля и царский двор вернулись обратно – на развалины, начав расселяться на обеих берегах и отстраиваться, хотя и без прежних удобств для купечества и роскоши для знати. Ноне же частично восстановились рынки и потянулись в них торговые караваны. Поелику Киев, уничтожив хазарское войско, отнюдь не уничтожил целиком Каганат.
В той же Тмутаракани и округ нее первое время существовало государство во главе с неким Давидом, являвшимся по слухам потомком по боковой линии хазарского военачальника Песаха, единою приведшего свои войска к Киеву и наложившего на тогдашнее княжество дань. Да и на полуострове, отделенном от Тмутаракани проливом, в большой ноне силе полководец-хазарянин Георгий Цула, стратиг Херсонеса Таврического.
Дале разговор перетек на описание животного и растительного мира на территории Тмутарканского княжества.
– Запоминай и сие! – наставил Осьмомысл. – Всякое порой пригождается!
И в частности предупредил Молчана, что надобно опасаться змей, ибо полно их там, вельми ядовитых. А при охоте близ водоемов следует особливо остерегаться болотную рысь с черными кисточками на концах ушей, поелику, когда прыгнет она сзади, не ведая страха пред человеком, на выю неосторожному ловчему, а птиц она ловит на лету, несдобровать ему!
«А Путята-то ни словом не обмолвился мне о сей опасности!», – незамедлительно подумал Молчан с мысленным упреком старшему родичу, нахваливавшим промысел именно того зверя.
– Есть там водная долина с цветами названием лотос, предивно открывающимися летом, достигая до локтя в поперечнике, – продолжил наставник. – А уж маков подлинно море! Прекрасны видом цветы названием орхидеи. Растет водный орех-чилим, цвета бурого, а то и черного, и словно рожки у него, коим при нужде можно и перекусить, отваривая, либо запекая в золе.
Аще ж захочется мяса неведомого тебе вкуса, лови болотных черепах! – смачны они в тушеном виде. А и того гоже – запекать их в угольях прямо с панцирем: как токмо лопнет он, принимайся трескать! Персты оближешь!
Он бы еще многое поведал, да тут вконец замедлились сани их, и Осьмомысл переключился на иное:
– Скверная лошаденка, ленивая! И упряжь у нее – тьфу! Явно ладил ее неумеха, коему лишь навоз собирать. Попади он мне в ученики, возрыдал бы!
Услышав столь негативную оценку трудов своего знакомца Забоя, могучего, Молчан живо сообразил, что наставнику доводилось сходничать под легендой мастера шорных дел.
И являясь по нутряной своей сути толерантным мизантропом, вспомнив, в каковой личине таился резидент в Царьграде, наш славный вятич вывел: есть схожесть в ремеслах шорника и сапожника, а главная разница в том, что первые содействуют четвероногим, а вторые – двуногим, хотя оба отряда сих колоритных особей порой отличаются лишь наличием або отсутствием хвостов.
Назавтра продолжилось обучение кандидата в Тмутаракань, с редкими отлучениями его на охоту, ибо, будь по-иному, городищенские могли заподозрить неладное, ведая, сколь истов Молчан в ловитве, да и Доброгнева не спустила бы долгого уклонения от пополнения семейного стола свежатиной.
Закончилось оно лишь в начале весны, когда прибыл Путята еще с одним – явно, его телохранителем, и три дня кряду Молчан экзаменовался по всем освоенным им дисциплинам, включая даже знание наизусть трех сотен базовых слов на ромейском, имевшем широкое хождение в Тмутаракани…
– А ведь можешь, ежели захочешь! – резюмировал Путята; меж тем совсем стемнело и сквозь бычьи пузыри проглядывал лишь полный мрак. – Считай, что свершил свой первый тмутараканский подвиг!
– В чем же он? – неподдельно удивился Молчан.
– Да в обучении у Осьмомысла. Что ни вложил он в главу твою, все ты усвоил. Рад!
Пора и отметить сие, ведь прихватил я с собой хмельное, и смачные копчения. Оцени, младшой: не напрашиваюсь к твоей Дорогневе приветить нас, четверых, и добрый стол спроворить, дабы не пришла она в лютость и полное расстройство.
Эх, жены наши! – что с них взять, непонятливых?! Не для них восторг геройства, токмо мужам присущий! Посему и расположимся, не отходя…
VIII
Драгой гость приблизился к столу, вслед обойдя его, дабы не посягать на место хозяина. И не вступая с ним в прения, даже и не поприветствовав, присел на лавку у иной стены, перпендикулярной. Столешница, к слову, была украшена по плоским кромкам фигурной резьбой, однако отсутствовала на ней скатерть; на фоне отнюдь не бедного интерьера сие удостоверяло: оное жилье не предназначается для постоянного проживания.
Вслед воцарилась затяжная тишина, кою не спешил прерывать насупленный гость. И погодя, первым не выдержал любезный хозяин, отчасти нервничая:
– Сел? А теперь выслушай мое слово, и не перебивай!
Зрю: нахмурился на мя, надулся. Дуться же пристало мне! Ведь привел ты чуждого к тайной избе нашей службы, явно вынудив моего гонца на оное непотребство. Шкуру с него сдеру, али две!
Что объяснить смогу моим начальствующим, дабы самого не ошкурили? Порушена строжайшая скрытность! А все из-за тя…
И что ноне делать с твоим подручником? Соображал ли ты, что в беду его вовлекаешь, лютую? Ведь не сможем заставить его молчать об увиденном, ибо не наш он. А и дозволить ему проговориться не имеем права!
Судьба усадьбы сей, драгоценной для наших нужд, поставлена тобой под удар! И кому расплачиваться, ежели начальствующие распорядятся отказаться от нее?
Ежели кто и позарится купить, то лишь за полцены – ведь на окраине она и в тупике. А кто возместит разницу? Ни тебе, ни мне не осилить!
Посему, предполагаю я, живо поступит приказ: сделать вдовой жену твоего попутчика. А подозрение падет на тя – по-другому и не будет! И никто не осмелится вступиться. Сам ведаешь: Секретная служба ходит под Высшим советом старейшин, а раз сии – всевластны, то и мы – всемогущи!
Завершаюсь, весь в скорби и негодовании. А что намерен ты? Чемсобираешься искупить неимоверную вину свою?
– Искупая пред ногами моими за зряшную ходьбу сюда, собираюсь испить меда, обещанного твоим гонцом, да и стражу моему отлить, – спокойно молвил Молчан, бушующий внутри, мысленно посылая на своего собеседника столь грозные кары, что свершись они, остался бы Будимир безо всех зубов нижнего ряда, ибо лишение такового лишь двух – порочная сердобольность!
– Моего вареного меда?! Отлить оному?! Не спятил ли ты?! – ошарашенно справился хозяин, выпучив зенки и взметнув бровищи.
– Не твоего, а служебного, закупленного для личных и скрытных нужд из тайных фондов. И начальствующие передали его тебе для моего улещивания!
Был бы он твоим, добудь ты его из борти, або купив на торге. А сей приобретен на дирхемы азиатской чеканки, выделенные внешнему сыску Секретной службы Высшим Советом старейшин. Не по чину берешь, бесстыдно примазываясь к высшим!
А спятил за столом сим не я. Как мог ты в здравом рассудке возмечтать, что пожалую сюда, где мне готовят засаду, лишь один?
Радуйся, что не привел четверых, дабы было поровну!
