скачать книгу бесплатно
– Да, радетель! – раздался за его спиной голос.
Он не обернулся; молодые частенько обращались к нему, очень часто – просто на спор. А он не знал, как себя вести, как реагировать на их выпендреж. Но сейчас это было что-то совсем другое. Несколько голосов подхватили крик:
– Радетель! Да, Завьер!
Хихиканье. Аплодисменты. Он кивнул. На душе стало тепло.
– Ты пришел, радетель! Боги, как же мы рады тебя видеть!
Он приветственно помахал рукой. Пальцы сжались в кулак.
Толпа разразилась восторженными криками. Ему сразу же показалось, что все стали приветливо кивать, улыбаться и в знак уважения поднимать стаканы с выпивкой, или фрукт, или мачете. Его ноздри уловили аромат горячего травяного вина и тонкий апельсиновый запах. У него словно гора упала с плеч, более того, его переполняло торжество. Ну, где же Айо, который мог бы разделить с ним это чувство?
Торговцы уже без стеснения громко его зазывали:
– Эй, радетель, подойди к нам!
– Боги милосердные, ну не пихайтесь же вы так! Дайте ему пройти!
Ему стало совсем весело, его опьянило объявшее его облегчение. Шнурок кожаного мешочка выскочил из кармана и свесился до колена, щекоча кожу. Наверное, в кармане дырка – или мотылек его прожег насквозь? Голова шла кругом. Он испытывал огромную благодарность людям. Какая-то женщина пустилась с ним кокетничать:
– Привет, радетель! Погляди на меня! Ты сегодня такой красавчик, как и всегда!
Слегка запыхавшись, он остановился у знакомой палатки. Ему очень нравился мясник, хозяин этой палатки, невысокий желтокожий человек, учивший своих коз медитировать и бездельничавший четыре месяца в году. Завьер смотрел, как он поднял на лебедке живую козу, связав ей четыре острых копытца, и та повисла у него над головой. Это было чистенькое животное – в белых и черных подпалинах, с раздутым животом. Молча, закрыв глаза, она смиренно покачивалась на тросе.
Мясник коснулся его руки.
– Все хорошо, радетель.
Это был не вопрос, поэтому он ничего не сказал.
– Останься, благослови забой!
Завьер кивнул. Он смотрел на морду и сияющие копытца чистенькой козы. Он мог бы начать праздничную трапезу прямо здесь. Купить эту козу, отнести домой, украсить ее тушу веточками специй, погрузив их глубоко до костей и оставить медленно томиться над кострищем всю ночь, а утром проснуться от дымного аромата, который будет струиться в воздухе до самого океана. Но тут требовались любовь и большой труд. А Интиасар и ему подобные не заслуживали жизни этого животного!
Вокруг начали собираться люди. Мясник приманил своих помощников, словно дирижер, рассаживающий по местам музыкантов. Они столпились вокруг: один – с синим керамическим ведром, другой – с веером сверкающих ножей.
Смуглая женщина быстро прошагала мимо, пробормотав «простите»; ее зелено-желтая шелковая юбка развевалась при ходьбе, и голая шелковистая рука случайно чиркнула по плечу Завьера. Его поразила упругость ее мягкой, но в то же время крепкой, почти звериной, кожи и ее широкая, но гибкая талия. Женщина замерла на ходу, бросив взгляд на висевшую козу; перед собой она держала сетчатую сумку, полную голубых крабов, и медленно, точно веером, обмахивалась полой длинной юбки. Он почти отвык смотреть на женщин и на их юбки: одни завязывали их узлом на талии, чтобы ходить по воде в час прилива, другие обматывали вокруг пальцев; по морщинкам на ткани он мог рассказать, чем та или иная женщина была занята весь день.
Завьер насчитал на плече женщины три небольшие папилломы. А она была целиком поглощена подвешенной на тросе козой.
Его рука осторожно ощупала карман, ладонь вспотела, в пальцах запульсировала кровь.
Женщина взглянула на него. Кончик ее розового языка быстро облизал губы. Он опустил ладонь в карман и сжал пальцами красный мешочек с мотыльком.
Самая романтическая трапеза в мире будет приготовлена самым романтичным кулинаром в мире, так? Но чем он может накормить эту женщину с потрясающей кожей, в юбке, туго обнимавшей бедра при ходьбе? Она была такая сочная, что ее соки, казалось, струились по подбородку и шее. И, отведав приготовленные им блюда, она бы задумалась, на что еще были способны его руки и язык. Он вообразил, как она содрогается, лежа под ним; как меж ее грудей выступает испарина, а из полуоткрытого рта вырываются тихие страстные стоны. И он слушал бы, как меняется тембр ее стонов, раздающихся все громче и громче…
Завьер выпустил из пальцев красный мешочек и, вздрогнув, открыл глаза. Уже много лет его тело не ощущало подобного воспарения, столь жаркого желания. Эту самонадеянность ему внушил мотылек: мол, ты заставил весь мир броситься к твоим ногам, ты мог бы стать кем угодно. Его ногти словно превратились в обжигающие круги.
Женщина в зеленом платье отстранилась от него на несколько шагов, словно почувствовала произошедшую в его теле перемену и это ей не понравилось. На мгновение он смутился. Прошу вас, боги, только бы она не обладала даром читать мысли незнакомцев!
В толпе раздались призывы к тишине:
– Тише! Тише! Коза умирает!
Мясник встал у головы козы, что-то шепча ей на ухо, вероятно, прося прощения за то, что ей предстояло умереть. Коза задумчиво слушала, словно оба участвовали в важном совещании.
Мясник взглянул на Завьера, как бы испрашивая его дозволения.
Тот кивнул.
Женщина в зеленом платье закусила губу.
Мясник одним ловким движением вспорол козе горло, отклонившись в сторону. Тугая струя крови брызнула в голубой воздух и, описав дугу, точно попала в стоявшее наготове керамическое ведро. Козий живот содрогнулся. Всякий раз, когда Завьер наблюдал, как этот человек убивает животное, его поражало обилие вытекавшей крови и филигранная точность движений мясника.
– О-о-о-о! – вздохнула толпа.
Мясник чуть опустил мертвое животное и, деловито взрезав шкуру ножом, стал вынимать печень, почки, сердце, потом мозг; вертясь из стороны в сторону, он потел, обступившие его помощники быстро обмывали козью тушу соленой водой, а мясник попеременно орудовал то острыми лязгающими ножами, то острыми короткими, не длиннее перочинного, ножиками, отделяя определенные части туши: красное мясо разных оттенков, голубые кишки, желтый жир, потом хрящи и светлые кости, черные глаза. Один глаз упал на землю и закатился под шаткий разделочный стол, вывалявшись в песке. Шкуру, снятую целиком с козьей туши, мясник отбросил в сторону, и ее тут же подхватил юный помощник: ничего не должно пропасть! Завьер наблюдал, как помощник попятился со своей ношей, – тот невольно напомнил ему краба. Обернувшись, он посмотрел на стоявшую рядом женщину c шелковистой кожей и широкой талией: проведя пальцем от талии вниз до бедра, она на секунду распахнула полу юбки, и под тканью мелькнула кожа. Удивленный, он заметил сияние ее мягкой ониксовой плоти, а потом и набедренный обруч, когда она специально чуть нагнулась, чтобы улучшить ему обзор. Усыпанная драгоценными камушками эластичная лента напомнила ему росистую траву.
Пола юбки вернулась на положенное место. Она не собиралась показывать ему свой набедренный обруч дважды – это было вызывающе. Все, что ей требовалось сейчас сделать, забыв о смраде пролитой козьей крови, лишь ему улыбнуться, явно благословляя на дальнейшие действия. Ее податливость была словно продолжением радушных приветствий рыночной толпы и веселья женщин, увлекших его на этот рынок, а главное, она казалась искуплением красивой смерти козы.
Только улыбка – после демонстрации набедренного обруча. Он не станет ее преследовать – ему сегодня было чем заняться и о чем думать, но он дожидался окончательного приглашения.
Ее мягкие темные губы приоткрылись.
– Идешь, радетель?
У нее был нежный голос – как он и надеялся.
Он откашлялся.
– Да, сестра.
– Мы очень рады.
Она положила ладонь ему на руку. Мягкие пальцы.
– Радетель, я хочу кое-что узнать.
У него сбилось дыхание.
– Слушаю, сестра.
Она улыбнулась:
– Это правда, что ты вынудил свою жену убить себя?
Его захлестнула волна гнева. Он судорожно огляделся вокруг, точно земля была готова разверзнуться и поглотить их обоих, ища глазами кого-то, кто мог бы подтвердить, что он ослышался. Но заметил только удивленные взгляды обступивших его людей. Он медленно повернулся на пятках, изучая выражение лиц. Те, кто стоял ближе всех, могли услышать ее слова и теперь, похоже, ждали его ответа. Наверное, все они долго думали, кто из них задаст ему этот вопрос. И решили подослать к нему эту соблазнительную женщину. Кто выкажет не моральное осуждение, которого он, возможно, заслуживал, и не требование услышать правду, которого опасался, а просто обычное любопытство.
И ведь никто ему ни разу не говорил, что об этом судачили люди – почему Найя пошла к океану и утонула.
Женская рука подергала его за рукав.
– Радетель, так ты мне скажешь?
Он отмахнулся от нее, сам удивившись силе, с какой отшвырнул ее руку. Она запнулась.
– Заткнись и никогда больше не говори о моей жене, поняла меня?
Она поджалась и уже больше не казалась ему нежной, скорее, испуганной. Рассекая толпу зевак, он шагнул к желтолицему мяснику. Если они хотели именно этого, то пусть получают. Громкий выплеск гнева, отчасти показной, немного в духе Дез’ре? Пусть подавятся! Мясник поднял глаза от разделочного стола и застыл от неожиданности над горой красной требухи.
Завьер заговорил – стараясь, чтобы его голос звучал как можно громче:
– Продай мне эту козу, брат. Я уплачу тебе за нее всю кучу денег, что дал мне губернатор Интиасар.
Толпа взорвалась восторгом. Все трубы оркестра издали торжествующий визг. Мясник бухнулся на колени: слава его любимой козе! Слава свадебной трапезе! Люди пели и пританцовывали в такт оркестру. На-на-на-на! Слава-слава-слава!
Празднество уже началось.
* * *
Ему было пятнадцать. Шел сильный дождь, он решил срезать путь через пустой рынок, и деревянные прилавки торчали, как обглоданные кости ростбифа, с которых капала вода. Между прилавками стояли две девчонки в сине-белой школьной форме, они крикнули ему: «Эй, мальчик!» Дождевые струйки бежали по его лицу.
Ему больше понравилась ее подружка: обалденная грудь и широкая улыбка. Он дважды был у нее в гостях, да без толку. После этого он и думать забыл о Найе, но спустя несколько месяцев она сама к нему подошла. «Помнишь меня?» – спросила она. У нее были черные-пречерные волосы с отливом и ровные белые зубы.
И он стал видеться с ней практически каждый знойный день на протяжении нескольких недель, незаметно проскальзывая в их дом, когда родители уходили на работу, и наконец осмелился первый раз до нее дотронуться. Его сразили ее светящиеся глаза и ее страсть. Ее вагина напоминала цветочный бутон. И еще у нее были аккуратные, идеальной формы брови.
Найю это не обидело. Она дрыгала ногами в воздухе и призналась, что ей та-а-ак приятно!
Они не лишили друг друга девственности. Они еще слишком юны, подумал он тогда. Не по мнению других мальчишек, а по его мнению. А он привык все делать по-своему.
В то лето ему нравилось вести себя как другие мальчишки: он увязывался за Айо и его приятелями, если они ему позволяли. Пинать коробки в дорожной грязи – два камушка за точный удар, ставить заплаты на видавшее виды дедушкино каноэ. Выуживать омаров из кастрюль, направлять их торчащие клешни на девчонок и следить, кто из них не испугается. При виде Найи он всегда удивлялся. И что ему делать с этой загадкой – девчонкой, которая разрешала ему смотреть на свое нагое тело? Тут было наверняка какое-то особое правило. Он чувствовал, когда она смотрела на него, навострив уши и чего-то ожидая. А он не знал, как поступить правильно, поэтому в отчаянии ее игнорировал.
А потом наступали еще более жаркие дни.
Лена Делзиль была девушкой иного склада. Высокая, с жесткими, точно щетина, волосами, похожая на длинную мышку. С ребрами, торчащими под одеждой. Лена не любила бороться понарошку или болтать о серьезном. Ей нравилось держаться за руки и целоваться, плотно сжав губы. Она перевязывала волосы широкой лентой. Он ходил к ней в гости, и там его угощали тушеными почками со свиными хвостами, и он терпеливо отвечал на вопросы ее отца о своем отце. Девчонки-школьницы пели им песни. Все это было совсем не похоже на юркие руки Найи, трогавшие его все более настойчиво и умело.
«Не по годам зрелая», – говорили старухи про Найю. А ведь она еще даже не носила набедренный обруч.
Все рухнуло в тот день, когда Найя застигла его на городском рынке, где он угощал Лену лимонным пирогом между невинными поцелуями под насмешки торговцев. Боковым зрением он заметил, что кто-то за ним наблюдает, и когда отвлекся от Лены, мельком увидел озадаченную Найю. Боги не спустились с небес, чтобы язвительно освистать его и забить в барабаны, но Найя с окаменевшим лицом развернулась на каблуках и ушла.
* * *
Он встретил ее в следующий раз, когда уже считал себя мужчиной. Девятнадцать лет. Важная персона. Ученик Дез’ре. Уставший после шестнадцатичасовой смены. Уже не девственник, но ставший мужчиной не с Леной, а с симпатичной водительницей автобуса, у которой кровь пылала огнем, и она опалила его не раз и не два. Люди сразу узнавали его, когда он шел через город. Незнакомые, глядя на него, бились об заклад, что именно он-то и станет новым радетелем.
Так что он был вполне уверен в себе, чтобы подойти к Найе, когда увидел, как она ловко спрыгнула с заднего сиденья автобуса на остановке между Плежер-гроу и пляжем Карнейдж. Он надеялся, что она уже простила его детские шалости.
– Привет, Найя!
Она внимательно поглядела на него.
Другое лицо. Невинность пропала. Они смотрели друг на друга и издавали невнятные звуки, и где-то внутри у обоих шевельнулось желание, отвлекая их и заглушая слова, которые они хотели произнести. Они ведь когда-то встречались тайком, по темным углам, и сейчас, стоя в открытую, лицом к лицу, на ярком солнце, смущались и казались себе незнакомцами: он – высоченный, она – низкорослая. Когда же они наконец вошли в пустой дом одного из его приятелей, она уже была целиком поглощена романтичными фантазиями, а он боялся ее напугать. Он налил ей дрянного красного вина в найденную на кухне чашку. Ни слова не говоря, она выпила, хотя терпеть не могла алкоголь, и присела на край кровати, поскольку больше сесть было некуда. В душном доме пахло псиной. Оба вспотели от жары, и внутри ее едва слышно билось желание, и собачья шерсть, покрывавшая все поверхности в доме, прилипла к ее голым рукам и к его лицу; и когда он опустил ее на кровать и поцеловал, ему почудилось, что голова сейчас лопнет. Он целовал все ее тело, не зная, что еще с ней делать, пытаясь вернуть давно угасшие нежность и доверительность, но осколки ее сердца торчали у нее из груди и впивались в его кожу.
Он знал, что она родилась с пятью сердцами: одно билось в груди, еще по одному – в запястьях, одно малюсенькое – за левым ухом, и самое крошечное таилось в третьем пальце на ноге. Но, ощутив ее крепкие объятия и исходивший из нее поток энергии, он изумился и задохнулся.
* * *
Когда пришел Айо, Завьер обследовал висевшую на тросе козью тушу, с помощью мясника поворачивая ее то в одну сторону, то в другую, все еще пытаясь успокоиться после стычки с тихой шелковистой женщиной. На спине у брата болталась дюжина курочек, истекавших кровью, на боку висела яркая пузатая бутыль.
– Хочешь, чтобы я отвез козу к Му? – Айо одной рукой снял тушу с крюка и сунул под мышку. Увидев злобное нахмуренное лицо Завьера, замер. – Чем ты недоволен?
– Не важно.
– Тебя кто-то обидел, Зав?
– Я же говорю: не важно.
Они молча уставились друг на друга. Айо покрепче зажал под мышкой козу.
Мясник поморщился:
– Я бы мог послать двух парней, чтобы они ее вам доставили, это не проблема.
Айо хохотнул:
– Да я сам в состоянии донести до ресторана Интиасарову козу.
– Замолчи, Айо!
Тот насупился.
– Да нет, правда, что с тобой такое?
– Одна девчонка тут сказала, что он повинен в смерти жены, – брякнул мясник.
Завьер бросил на него свирепый взгляд. Ну почему люди не могут держать язык за зубами?
– Ты бы только посмотрел на эту мерзкую стерву! – продолжал мясник. – От одного ее вида в кровать тянет!
– Какая еще девчонка? Где?
– В платье цвета зеленого лайма! – заметил наблюдательный мясник.
– Забудь об этом, Айо!
Айо громко всосал воздух через зубы, швырнул козью тушу на окровавленный стол, пропустив мимо ушей приглушенное проклятье желтолицего торговца, и нырнул в палатку мясника, строгим жестом приглашая Завьера за собой.
Завьер со вздохом повиновался. Айо весь этот год был терпелив и добр к нему.
