скачать книгу бесплатно
Стоит так уверенно там, у железных ворот, которые отъедут и выпустят их сына. Иван подошел ближе, но не слишком близко, пока не слишком, и встал напротив, хотел посмотреть, как она среагирует.
Ни единого слова.
Ни единого взгляда.
Она стояла, как восковая кукла, молчала, отвернувшись от него.
– Я… изменился, Бритт-Мари.
Словно его не существует. Словно всех этих лет молчания недостаточно.
– И тебя не было там, Бритт-Мари, тебя не было в доме, когда нас взяли.
Метель. Фургон, беспомощно съехавший в кювет. Дачный домик, окруженный полицейским спецподразделением.
– А я был там. Когда это случилось. Слышишь, Бритт-Мари? Если бы я не… В первый раз в жизни, Бритт-Мари, я оказался в неправильном месте в неправильное время, но поступил правильно.
Я замедлил развитие событий. Замедлил.
– Лео не сдался бы. Ты это знаешь. Наш старший сын бы не выжил. Слышишь, Бритт-Мари?
– Иван?
Она говорила с ним. Он снова существует.
– Так… так вот, значит, что ты навоображал?! Чтобы выносить себя самого? Иван, ты не предотвратил ничего! Если бы, когда они росли, ты был другим… Лео никогда не стал бы грабить банки! И не оказался бы в пустом доме, окруженном спецназом – в твоей компании!
Она так и не сняла очков, но он был уверен – Бритт-Мари наблюдает за ним.
– А Феликс и Винсент не попали бы в тюрьму. Не попали бы.
Он подошел ближе, теперь их разделяла только половина ворот. Между стальными столбами решетки угадывался главный пост, вход, выход.
– То, что случилось тогда, Иван, в первые годы, когда мальчики были маленькими – это… обстоятельства, в которых они сформировались. Ты создал клан, вот что ты сделал!
Пока она говорила, он подошел еще ближе, теперь их разделяли несколько метров, не больше.
Она не выказывала страха. Твердость. И только.
– Но ты не отступился! Ты решил продолжать, ты следовал за нами по пятам, вторгся в мою новую жизнь! И тогда, именно тогда, Иван, когда ты попытался забить меня до смерти на глазах у своих собственных сыновей, – тогда обстоятельства превратились в акт творения.
– Акт творения? Вот это да! Так, значит, ты теперь выражаешься?
– Он здесь из-за тебя!
– Да ну? Неужели мы торчали бы возле тюрьмы в ожидании сына, если бы ты не разрушила семью?
Трудно было понять, все ли еще она красива, постарела ли достойно. Шарф закрывал лоб, а солнечные очки – большую часть щек. Губы так и остались узкими, губы, которые она поджимала, когда злилась или бывала жестоко разочарована.
– И ты… взяла сюда своего нового мужа?
Он покосился на чистенькую машинку, придвинулся ближе к ней. Это не слишком помогло. Очертания головы оставались нечеткими, человек за тонированными стеклами виделся бледно-синим. Длинные волосы, подбородок без бороды. Даже возраст невозможно определить из-за бликов на стекле.
– Неужели это правильно по отношению к нему, Бритт-Мари? Лео знает, что его ждет еще кто-то?
Мерзкая улыбочка. Глумливая. Все, что у нее осталось от губ, превратилось в черту. Ей это нравится, она наслаждается тем, что мне не безразличен этот хмырь на водительском сиденье.
Он еще раз попробовал рассмотреть, кто это.
Невозможно.
Но глаза за чисто вымытым лобовым стеклом явно изучают его, следят за ним. И вот – тело согнулось, рука поднялась. Спутник Бритт-Мари осмелел, открыл дверцу и вышел.
– Что-то не так?
Голос молодого мужчины. Вот черт. Не верится.
Ростом с него самого. Темный – такой же, как когда-то он сам. Широкие плечи, примерно как его собственные.
Черт возьми, да она просто выбрала копию поновее! Никакой фантазии.
– Мама, все в порядке?
Сначала Иван не понял.
Мама?
Значит… Тогда это… Неужели – он?
– Мама! Мама, все в порядке?
Тело двигается, как тело самого Ивана – руки раскачиваются, жесты уверенно-широкие. Феликс. Направляется сюда, чтобы встать между ними. Такая большая пустая парковка – а они вот-вот соберутся все вместе на маленьком пятачке, странном месте притяжения.
– Феликс? Ты? Как же…
Теперь он ясно видит. Его второй по старшинству сын не такой высокий – сам он выше. И даже шире.
– …почему бы, ну, не встретиться как-нибудь… нам с тобой, Феликс?
Столько лет. Столько же, сколько и с Бритт-Мари. Если не считать того позднего вечера, когда Феликс и Винсент стучали в дверь Лео, пытаясь уговорить его не совершать последнее ограбление. Когда дверь открылась, за ней оказался грабитель, который собирался заменить соскочивших братьев. Их отец.
– Встретиться?
– Было бы… здорово, ну, узнать, как ты там, все такое. Как ты вообще.
– Как я вообще, тебя не касается.
Он знал еще до того, как задал вопрос: то, что случилось однажды, так и осталось на пути. Он увидел это по лицу Феликса.
– Слушай, это же было так давно.
– Иван, если я и захочу поговорить с тобой, то не здесь.
Сын замолчал, но его сомкнутые губы словно процедили: папа, тебе нечего было лезть в тот банк, это стоило нам с Винсентом нескольких лет тюрьмы.
Сын стоял там и судил его. Стоял, как преграда между бывшими супругами, которые никогда больше не станут говорить друг с другом.
Иван посмотрел на часы, в этот раз – на тикающие наручные. Может, чтобы не встречаться с презрением, может, чтобы время, которого он не понимал, наконец стало бы кое-что значить.
Что осталось восемнадцать минут до того, как его старший сын станет свободным человеком.
Что прошло два года, а он не выпил ни капли.
Что если он сумел измениться, то сумеет измениться и Лео.
* * *
Его конвоировали через весь подземный коридор в сотни метров длиной – прямая, как палка, без единого окна транспортная линия под покрытым пыльным гравием тюремным двором. На этот раз он даже не чувствовал, что жесткая ткань рубашки и брюк натирает кожу. Каблуки охранников стучали, стук эхом отдавался от бетонных стен – в этот день он не слышал стука.
Через равные промежутки коридор делили запертые металлические двери. Возле очередной, слева, лестница вела в отделения корпуса В. Но ему полагалось идти вперед; взгляды обоих охранников обратились к потолку, к жужжащим камерам наблюдения, пара секунд ожидания, потом дежурный на центральной вахте со щелчком открыл замок.
В это самое время у них над головами заключенные направлялись на дневные работы. Кто-то – в мастерскую, кто-то – на небольшую фабрику, сортировать зеленые и красные кубики или шурупы.
Вот этим он и занимался. День за днем, неделя за неделей – все пять первых лет попеременно в Кумле и Халле, шведских тюрьмах для особо опасных, и последний год – в Эстерокере. В компании убийц, киллеров, наркоторговцев и грабителей он сортировал кубики. Пока не наставал вечер, час, когда заключенных запирают по камерам. Тогда он читал. Сначала – материалы дела, с которым работало обвинение: отдельно – предварительные расследования по каждому ограблению и каждому угону машин, отдельно – по бомбе на Центральном вокзале Стокгольма, отдельно по тому, что квалифицировали как шантаж полицейских властей. Шесть тысяч страниц ходульного полицейского текста. Наконец он выучил наизусть допросы и перечень доказательств и перешел к чтению книг. В его случае чтение и сортировка кубиков были одним и тем же – попыткой не дать мозгам делать то, что в противном случае он делал всегда: думать о времени. Ведь он всегда знал время. До секунды. Часы тикали у него внутри. Но взаперти, в первый раз без дней и времен года, ни одна из этих проклятых секунд не навестила его.
Следующая железная дверь.
Еще несколько взглядов на камеры; жужжание, щелчок.
И они продолжили идти по подземному ходу, который впадает в свободу, ведет в ту область мира, где время движется вперед.
Теперь он снова вольется в этот мир. Станет его частью. Сможет чувствовать секунды и вдохи. Он знал, что сделает, пройдя через большие решетчатые ворота в стене.
Вернет себе кое-что.
Вернет себе то, чего не существует.
Еще одна дверь. Но эта – прямо в бетонной стене, она не ведет дальше, вверх по лестнице, ею не управляют с центральной вахты. Это – дверь в хранилище личных вещей. Джутовые мешки, наваленные кучей и пахнущие земляным подвалом, – для тех, кто сел ненадолго; картонные коробки с от руки заполненными этикетками с именами – для тех, кто сидит долго, чей единственный дом – исправительное учреждение Эстерокер.
– Дувняк?
– Да.
– Твое имущество – дальше, левая стена.
Символический дембель. Найти чертову коробку среди сотен других, распаковать ушедшее время, путь назад, ко дню, который держит тебя. Вот. 0338 Дувняк. Он сорвал серебристый скотч, отогнул края картонки.
Сверху лежали часы, которые были тогда на нем – четверть пятого, батарейка давным-давно села. Он застегнул их на правом запястье. Потом – кошелек, пара мятых сотен в одном отделении и просроченные водительские права в другом. Так планировалось последнее из ограблений: обычная семья за день до Рождества едет на машине, полной подарков, к родственникам, отмечать праздник. В дело вмешались вьюга и кювет. И – легавый по имени Джон Бронкс.
И вот в глубине вороха одежды – джинсы. Грязные, все еще пахнущие илом озерца, в которое он провалился, когда в разгар бурана проломился лед.
Запах неудачи.
– Можете выкинуть это дерьмо. Есть новые.
Он бросил джинсы назад, на дно коробки, на такие же дурно пахнущие свитер, трусы, носки, ботинки и подождал, пока один из охранников пороется в другой куче посреди подвала.
– Вот.
Пластиковый пакет описал дугу через комнату, Лео поймал его, вытряхнул. Одежда, которую мама принесла в свое последнее посещение. Он сорвал с себя мерзкий тюремный наряд; шесть лет упали на пол.
– Я видел, там вся семья собралась.
Охранник, бросивший ему пакет с одеждой, – один из немногих, с которыми можно перекинуться словечком, когда никто не смотрит.
– Так и бывает между братьями. Особенно моими.
– Вы ведь… какое-то время не виделись?
– Два года. Им теперь почти столько же, сколько мне. В тюрьме мы не становимся старше.
– Тогда они избежали худшего. Двое из троих. Понимаешь? Двое из троих оказываются в тюрьме всего через пару месяцев. Частота рецидивов, сам знаешь. Сделай милость, не попади в эту статистику.
Новые джинсы, носки, трусы. Чистая рубашка. Легкая ветровка, черные «рибок». Каждая вещь – того размера, какой у него был, когда он сел.
Лестница наверх, к центральной вахте. И последняя дверь. Он покосился на «стакан», где женщина в полицейской форме пристраивалась поудобнее на конторском стуле, в обрамлении маленьких четырехугольных мониторов, громоздящихся от пола до потолка – черно-белые изображения, трансляция с шестидесяти четырех камер. Заключенный по имени Лео Дувняк больше не был объектом наблюдения ни одной из них.
Еще несколько метров.
К серой, мерзкой, семиметровой высоты бетонной стене. К тем, кто стоит по ту сторону и ждет. Объятия – тело уже ощущает их. Крепкие горячие объятия. Так они всегда встречали друг друга. Его братья, Феликс и Винсент.
Шесть лет в этом мире.
Дорога на свободу, к семье, что пришла к тому, кто пока еще в тюрьме.
Он сделал еще несколько шагов. Что-то не так.
Феликс – вот он, посредине, словно пограничник между двумя островами, они столько лет не виделись, но это он – темные волосы, широкие плечи. А слева от него – рыжевато-светлые волосы немного поседели, чуть согнулась, мама, в пальто, похожем на другие ее пальто. Но по другую сторону от Феликса, справа, серый костюм, даже отглаженный… отец? Какого черта он здесь делает? А Винсент – почему Винсента здесь нет?
Ворота широко раскрылись, их негромкий скрип прекратился; они снова начали закрываться, когда он сделал первые шаги за ограду, повернувшись спиной к тому, что оставлял навсегда.
Сначала обнять маму. Какая же она маленькая в его объятиях.
– Мамочка, спасибо за одежду.
– Как я рада, Лео, просто безумно рада, что ты здесь.
Они постояли обнявшись. Обниматься на свободе – совсем другое чувство. Теперь не только она отдавала силу; теперь он тоже отдавал силу.
