скачать книгу бесплатно
Нина совершенно не удивилась тому, что незнакомый молодой человек вышел вместе с ней, идет туда же, куда и она, – она рассказывала ему про костюм. Алексею все это было так удивительно. Она не кокетничала, не играла, это была какая-то совершенно другая и непонятная для него девушка. Вся в своих мыслях, в собственных идеях и одновременно такая доверчивая и открытая, что сразу захотелось ее защитить, оградить от этого большого мира, в котором столько жестокости, несправедливости, про которые Нина, наверное, никогда еще не слышала.
В родном Ахтубинске у Алексея случались влюбленности, была даже одна почти трагическая: девушка, которую он, как ему казалось, любил больше жизни, предпочла ему его лучшего друга. Лешка вызвал соперника на поединок, тот побил его нещадно, Зоя, плача, промывала его ссадины, называла его ослом и вдалбливала, что ни одна девица не стоит того, чтобы из-за нее драться, тем более та, которая тебя не любит.
– Это надо же, удумал, ну ладно бы пошел девушку защищать. Нет, объясни мне, чем Генка-то виноват?!
– Но он же знал, что мне Лена нравится!
– Но ты же Лене не нравился. Ой, Лешка, прости! Да плюнь ты на эту Лену. Тоже мне, красавица. Вон посмотри, Света Морозова – какая девочка хорошая, и ты ей давно нравишься.
– Ладно советы давать, – вмешивался Василий, – ничего страшного, мужик должен и подраться из-за женщины. Молодец, Леха! Уважаю!
В какой-то момент и Алексей понял, что ничего страшного, у противоположного пола он успехом пользовался, но вот так, чтобы зацепило до боли в сердце, такого не случалось. С Ниной не было у него любви с первого взгляда – просто сразу стало понятно, что он встретил родного человека, своего, единственного.
9
Ниночка Зинчук выросла в Иркутске в интеллигентной семье. Папа – врач, мама – домохозяйка. С детства Нина шила. Любую тряпочку сразу же приспосабливала как какой-то наряд для куклы или медведя. А дальше придумывала этим двум персонажам целую жизнь. Особенно ей это удавалось летом, когда из веток можно было соорудить для них дом, из листьев смастерить шляпы и плащи и дальше в голове построить целую историю со сменой декораций.
Мама тоже всегда ждала лета, потому что зимой была опасность, что Ниночка опять разрежет скатерть на свои костюмерные нужды, а летом подручного материала хоть отбавляй, и менять интерьеры можно каждый день. И медведя с куклой представлять разными персонажами. Сегодня они король с королевой, а завтра врачи, как папа.
Никакой неожиданностью не было, что Нина поступила на отделение моделирования одежды. В учебу ушла с головой: рисовала эскизы, строила макеты, шила модели. «Да уж, из травы да листьев выходило дешевле», – сетовала мама Ида Иосифовна. При повальном дефиците найти лишний кусок картона и то было проблемой. Но родители во всем и всегда поддерживали дочь, она не доставляла им хлопот, в подростковом возрасте читала запоем книжки, занималась в изостудии, домой к ним два раза в неделю приходила учительница фортепьяно. Благополучная девочка, гордость родителей. Нина хорошо окончила школу, с первого раза поступила в институт.
Все сложилось само собой, Алексей даже толком не делал девушке предложения. Он просто протянул ладонь, а она ее сжала обеими руками, причем так доверчиво и открыто, что выбора-то у него больше и не было. Хотя сомнения возникали. Особенно когда первый раз пришел к Зинчукам домой. Он понял сразу, с порога, что попал в другой мир, и тут же опять вспомнился любимый его герой – Мартин Иден – и первые главы романа, которые практически точно описывали состояние самого Алексея. И не сказать, что он был невоспитанным каким-то или, как Мартин Иден, не чистил зубы. Но, сидя за круглым столом, он так же, как и его любимый герой, подбирал слова, боялся ляпнуть что-нибудь не ко времени и не столь изысканное и милое, как расставленные повсюду фарфоровые статуэтки и расстеленные кружевные салфетки. Ида Иосифовна подливала ему чаю и называла все время почему-то «молодым человеком»:
– И что же завод, молодой человек?
Вот что должен был отвечать Алексей, где, собственно, вопрос? Хотелось сказать: «Стоит!»
Но он понимал, что может показаться невежливым, поэтому пытался как-то развить тему по своему усмотрению:
– Прекрасные люди, знаете, работают, специалисты толковые.
– Люди? – так же неадекватно реагировала Ида Иосифовна. Мол, неужели там могут быть люди?
«Нет, звери!» – хотелось крикнуть Алексею, но он крепился и с улыбкой развивал тему дальше:
– Знаете ли, много молодежи, активных комсомольцев!
– Ага, значит, активисты. И что же вы, молодой человек?
Алексей начинал потихоньку закипать, хотелось ругнуться матом и потом, как тот самый Мартин Иден, сказать, что это выражение такое канадское. Навряд ли Ида Иосифовна слышала в жизни такие изречения, да и в Канаде, наверное, не была.
Спас положение отец, он оторвался от медицинского журнала и громовым голосом прокричал:
– Стало быть, наша Ниночка наконец в дом привела молодого человека? Похвально! И что, на заводе нашем будете трудиться?
Алексей заскрежетал зубами и поймал умоляющий Ниночкин взгляд. Видимо, отец уже давно не вслушивался в то, что говорит жена (собственно говоря, правильно делал, иначе же можно было сойти с ума). И, глубоко вздохнув, Леша опять зарядил про комсомольцев-активистов. Нина рассказывала про отца много и с гордостью. Валентин Исаевич, врач-офтальмолог, был одним из лучших специалистов в городе, поэтому либо находился на работе, либо думал о ней. Он не очень вникал в процесс организации всего этого уюта, который для него создавался руками Иды Иосифовны; он знал, что у него есть семья, по-своему гордился женой и дочерью уж как умел. Понравился ли ему Алексей, сложно сказать. Алексею показалось, что Валентин Исаевич его не заметил. Совершенно это была не та проблема, про которую стоило бы думать, вот про искусственный хрусталик думать стоит, а про Алексея – зачем? Есть Нина, есть, в конце концов, Ида Иосифовна. Все как-нибудь образуется.
– А давайте я вам поиграю.
Нина легко вскочила со стула, поправила немного сбившийся льняной непрокрашенный чехол и села за пианино. Она оглянулась на Алексея:
– Я сыграю на свой выбор, хорошо? – и заиграла что-то совершенно для Алексея новое, неизвестное, еще больше показав его непринадлежность к этой жизни и усилив его сомнения в том, нужно ли ему все это. И опять возникла литературная ассоциация – вновь вспомнился первый приход Мартина Идена в семью Руфи. Та тоже села за фортепьяно и заиграла специально для Мартина. Здесь Нина тоже играла для него, хотела ему понравиться, не понимая того, что сама углубляет если еще и не пропасть, то небольшую расщелину между ними. Перепрыгнуть ее можно, но делать это придется Алексею, не Нине, и окажется он на другом берегу, причем на всю жизнь. И жить ему не только с Ниной. На этом же берегу с ним окажутся и занудная, с небольшим прибабахом, Ида Иосифовна, и ее громогласный муж Валентин Исаевич – люди для Алексея совершенно чужие и непонятные.
– Не обращай на маму внимания: ее мать, моя бабушка, училась у нас в Иркутске в Институте благородных девиц, теперь мама всю дорогу старается соответствовать.
О том, что они евреи, он тогда не задумывался, ему и в голову не могло прийти, что это может что-то значить и Ида Иосифовна давно одержима мыслью податься куда-нибудь за моря и океаны и уже потихоньку собирает какие-то метрики. Когда этот вопрос встал открыто и теща так же неопределенно выразилась:
– Здесь? Жить? – Алексей уже занимал хорошую должность и имел право голоса:
– Именно так! А вы, простите, милая теща, что здесь делаете? Или думаете, что это такой перевалочный пункт, а жизнь начнется где-то там? Или, может, вы забыли, сколько вам лет?..
– Валентин… – это тоже было любимым возгласом Иды Иосифовны, когда междометия заканчивались или она хотела показать свое негодование.
Тесть сразу же реагировал на свое имя:
– Да, дорогая!
Естественно, все, что было сказано до этого, он никогда не слышал. Но он давно уже придерживался следующей политики: с женой не спорить, она лучше знает, у нее есть жизненный опыт. Откуда такая уверенность, каждый раз удивлялся Алексей. Почему такой достойный человек никогда не спорит с этой женщиной, но и никогда не вслушивается в то, что та говорит.
Глухое раздражение зрело в Алексее год от года, и он уже переносил тещу с трудом. Она так и не нашла для него никакого имени, и он тоже в свою очередь стал обращаться к ней не иначе как «уважаемая теща».
А, собственно, с какой стати иначе?
Кто бы мог подумать, что в итоге судьба развернет их лицом к лицу, и им придется вдвоем преодолевать все случившееся. Поддерживать друг друга, и не на кого будет опереться Алексею, кроме как на свою «уважаемую тещу».
10
Сначала он себя отругал за этот порыв сорваться, все бросить и мчаться в Москву. Дурак, кто его тянул за язык? Со своими бы проблемами разобраться. И потом, все решается легко и просто, когда не с тобой происходит. И когда очень далеко и даже не надо ничего говорить вслух. Можно просто думать потом целую неделю о том, как глупы люди, как ничего не видят у себя под носом.
Алексей звонил Зое раз в неделю. Как правило, по четвергам. Часам к десяти. Он обычно приходил на работу к семи утра. Потом решал срочные вопросы и ровно в восемь (в десять по Москве) набирал сестру. Ему казалось, что он даже не слышал гудков, а сразу же громкий голос Зои:
– Але! Але! Я тебя не слышу, ты где?! Але!
– Ты меня не слышишь, потому что я еще ничего не сказал. – Алексей сразу начинал раздражаться. Вот ведь странное дело, он целую неделю ждал этого разговора с сестрой, с таким дорогим и родным для него человеком. Придумывал, что он ей расскажет, что спросит. И с первых же этих ее «але» начинал так бездарно раздражаться. А ведь понятно, что Зоя точно так же ждала этих еженедельных звонков. Ведь схватила трубку сразу, и даже в голову сестре не могло прийти, что звонит кто-то другой. Только ее Алеша.
Алексей постарался взять себя в руки:
– Зайка, привет! Это я! Зайка, не мельтеши. Да, да. Здравствуй. Ну, конечно, я. Ну кто же еще? Только не плачь. Зоя! – уже строго произнес Алексей, хотя и у самого предательски защипало в глазах.
Нет, это невозможно. Василий умер четыре года назад. После его смерти сестра плачет все время. Теперь это стало ее образом жизни. В начале разговоров всхлипы и в конце уже обязательно. Заключительные Зоины слезы при прощании Алексея опять же приводили в тихое бешенство, а вот вначале он готов был расплакаться с сестрой за компанию. Что это – возраст, неустроенность, эта чертова эмиграция, про которую не забываешь ни на минуту, которая мешает нормально есть, спать, которая лишила его дочерей, родины, вот и единственной сестры? Хотя о чем это он? Можно подумать, его кто-то выгонял. Сам все придумал, сам принял решение. Один, никто ему в тот момент в советчики не годился. Да что там вспоминать. Восемнадцать лет уже как в Германии.
А ведь в Германии даже слово есть такое – «Wahlenheimat», то есть «родина, которую ты себе выбрал». То есть что понравилось, то и родина. Если приехал в Германию, живешь здесь – значит, сделал свой выбор и есть у тебя теперь новая родина. Вот ее и люби. Для Алексея дико, непонятно. Все же он вырос в советской стране и чувство родины в нем жило с детства. Есть река Ахтуба – вот это родина, и его школа, где вырос, институт, даже московская гостиница «Украина», из окна которой открывался вид на Кутузовский проспект. А вот Дуйсбург – не родина, ни по выбору, ни без него. Это место жительства.
– Алеша, как твое плечо?
И опять Алексею пришлось прокашляться, чтобы продолжить разговор. Почему его дочерям неинтересно про его плечо? Ведь никогда не спросят, хотя видят, что отец регулярно ходит на специальную гимнастику, то и дело хватается за руку. Нет, даже в голову не приходит поинтересоваться – лучше, хуже. Раз куда-то ходит, значит, под присмотром. Значит, есть кому позаботиться. Каждый за себя. Вот она – прекрасная страна Германия, где все расчерчено по клеточкам, не дай бог тебе заступить на чужую территорию. Личное пространство. Здоровье, даже и отца, – это его личное пространство. Спрашивать не принято. Если он захочет, то и сам расскажет, а раз молчит, значит, таков его выбор.
Выбор. Что значит «выбор»? Конечно, хочется, чтобы спросили, чтобы пожалели, по голове погладили, прижались так, как тогда, когда дочери были маленькими. Но он же, черт побери, спрашивает, как их дела! Правда, в ответ получает дежурную улыбку с коротким «ок»!
А вот Зоя, она спрашивает:
– Сколько ты уже сеансов сделал? И каждый раз с иголками? А не вредно так часто? Но хоть какие-то улучшения есть?
– Да кто его знает. Вроде забудусь – и ничего. А как подумаю, опять ноет.
– Так ты не думай.
– Так я стараюсь.
– Как Аля, Таня?
– Вот и я бы хотел знать, как они. – Алексей уже успокоился, он мог нормально отвечать на вопросы.
– Что, не разговаривают?!
– Да я их не вижу, ты же знаешь, у каждой своя жизнь. Все что-то доказывают сами себе.
– А ты не расстраивайся. Сам знаешь, все болезни от нервов. Если бы я на «этих» внимание обращала, давно бы уже в могиле сидела.
– Ты что, мусульманин?
Зоя на какое-то время прервала монолог:
– Почему?
– Потому что это они своих сидя хоронят.
– Да типун тебе, Лешка, на язык. Нет, ты только послушай…
Все, можно отключаться. Минут двадцать Зоя взахлеб будет рассказывать про «этих», каждый раз давая им разные замечательные определения. Самым любимым было «засранцы».
– Нет, представляешь, засранка какая. Знаешь, сколько у нее сережек? Лавку можно ювелирную открывать!
– Так ты попробуй, все будет чем заняться, – вставлял Алексей.
Зоя на том конце слегка поперхнулась:
– Тьфу на тебя, ты меня не слушаешь! – и Зоя вдохновенно продолжала ругать свое окружение.
Алексей давно уже понял: спорить бесполезно, это никому не нужно, сестре под семьдесят. Ее поздно воспитывать, ее нужно поддерживать. Что он может для нее сделать? У нее, похоже, есть все, хотя она в этом и сомневается. Но он может ее слушать. Делать то, чего не делает никто из ее окружения: ни паразиты, ни дармоеды, ни засранцы. Им лень выслушать бабку, покивать головой, повздыхать. Ну что, жалко им, что ли? А главное, кругом одно и то же. И в их чистоплюйском Дуйсбурге, и в неприбранной Москве. Людям наплевать друг на друга. Перестали жить чувствами, идет гонка на выживание, на выколачивание из жизни средств; постоянный марафон – кто первый.
11
Зоя осталась единственным родным человеком. А может, он себе все это придумал. Ведь они не виделись черт знает сколько лет. И потом, когда они жили вместе, они же никогда толком не дружили. Да нет, не то. Это он не дружил. Зоя дружила всегда. Синдром старшей сестры.
Алеша родился практически сразу после войны. Отец, вернувшийся с фронта, так толком и не смог оправиться от ранений. Он умер, когда Алеше было два года. Он потом все пытался вспомнить отца, какой он был, но из воспоминаний тот стерся начисто.
– А нечего вспоминать-то, – потом уже как-то рассказала Зоя, – пил по-черному, за матерью гонялся – контуженый, одно слово.
Так и получилось по жизни, что отца у Алешки как будто никогда не было, а вот мамы целых две. И Зойка – или, как он называл ее с детства, Зайка – была всегда ближе. Разница в возрасте давала ей много прав. Десять лет – это вам не шутка. Понятное дело, она переживала за брата – на ее взгляд, его жизнь не сложилась. Ведь что значит хорошая судьба: это когда семья, работа, достаток. У Алексея не было главного – семьи.
Вокруг – да, много женщин, и вон соседка, Сиси, не против отношений с ним. Он же видит, как она ему улыбается. Недавно, приехав после работы, парковал у дома машину, она от своей тащит пачку плитки керамической. Ведь неподъемная же. По привычке сначала ринулся помочь, потом сам себя остановил, нельзя, ни в коем случае, а то подумает, что он ее унижает. Да чем?! Тем, что надорваться не позволяет. За восемнадцать лет никак не привыкнет к такому раскладу вещей.
За день до поездки позвонил дочерям; Алька, как часто бывало, даже не стала слушать:
– Einen Monat?! O Got! Was darfst du dort finden, in diesen scheisen Russland [3 - Целый месяц? О господи! Что ты забыл в этой чертовой России?!].
– Das ist meine Heimet. Und deine auch [4 - Это моя родина. Твоя, кстати, тоже.].
Бесполезный разговор. Таня была на переговорах. И Алексей зашел в соседнюю пивную как-то скоротать вечерок. Он очень нервничал, столько лет не был на родине, уезжал еще из Советского Союза, аккурат в год развала, теперь и страны такой больше нет. Как-то его встретит эта самая Россия?
В пивной народу уже было полно, Алексей занял угловой столик за большой деревянной колонной и сразу же кивнул официанту, показывая, что ему, как всегда, бокал «темного».
Этого еще не хватало – практически рядом, за соседним столиком, восседала Сиси с подружками. Как ни странно, соседка его не заметила, а Алексею было слышно каждое слово. Прямо как в нашей сказке – «три девицы под окном». Сиси как-то приглашала Алексея по-соседски на чашечку кофе, а может, и не по-соседски, но она рассказывала о так называемых «штаммтышах» с подружками. Это когда за подружками закреплялся столик, и раз в месяц они имели возможность за кружечкой пива обсудить свои девичьи проблемы. Обычное для Германии дело. И немецкие приятели Алексея так собирались, сам он в таких мероприятиях участия не принимал, но традиция хорошая, почему нет?
Вместе с кофе в тот вечерок они уговорили бутылочку ликера, Сиси разоткровенничалась, но рассказывала в основном о проблемах своих подружек – Кристель и Уты. По описаниям Сиси, Алексей легко опознал молодых женщин. Все ясно, в желтой майке – это как раз Кристель, которая с тяжелой жизненной ситуацией. Понятно. А та, которая смеется, как горгона, стало быть, – Ута, вроде бы парикмахерша.
Сиси, как всегда, с поджатыми губами. Очки в роговой оправе. Неужели она не понимает, что эти жутковатые очки только добавляют ей возраста? Или все-таки их общий ценз в пятьдесят семь лет виден и без очков и несмотря ни на какие улыбки? Извечные черные брюки, правда, новый джинсовый пиджак. Алексей его раньше не видел, хотя они встречаются у своих машин каждое утро; понятно, Сиси хотела чем-нибудь поразить воображение подружек. Ну что ж, новый пиджак ей действительно шел. А куда ей еще наряжаться? Наверное, эти ежемесячные посиделки втроем – единственное, что у нее осталось? Хотя Сиси никогда в этом не сознается.
– Кристель, ты опять в своей любимой майке? Желтая, как цыпленок!
«Сиси могла бы и промолчать», – подумал Алексей.
Ута приобняла подругу и прижалась поочередно к обеим щекам.
– О! Зато новые духи? Что это?
– «Хлое»! Как же ты не узнала? И, кстати, на мне новый пиджак.
– Прости, не увидела. Но он же опять синий! – Ута с трудом втиснулась в свое кресло. – И как у них тут мало места. Только не говорите мне, что я поправилась. Нет, нет и нет! Вы видите на мне эту юбку? – Она попыталась привстать. – Я не влезала в нее года два.
– Ута, ты и сейчас в нее не влезла. Талия – под грудью. Ты что, пива пить не будешь? – Сиси осуждающе смотрела на подругу.
– Вот еще. Пиво – обязательно. Юбку можно и расстегнуть, у меня кофта длинная и тянется прекрасно. – Ута весело тряхнула золотыми кудряшками и натянула пониже черно-белый трикотажный свитер. – Нам тоже пива! – помахала Ута официанту.
– Так точно, любезная фрау, – приветливо улыбнулся молодой человек и побежал выполнять заказ.
– Нет, вы представляете, вчера купила в Карлштадте брюки за сто сорок девять евро, а вечером зашла в соседний магазин, и там точно такие же за сто двадцать! – Сиси еще больше поджала губы и осталась совсем безо рта. – Как вам это нравится?
– А цвет какой? – Ута сделала большой глоток пива и удовлетворенно откинулась на спинку кресла.
– Какой? Конечно, черный!
– У тебя черных брюк, наверное, штук сто! И главное, все одной длины и одного фасончика. Зачем тебе столько, Сиси? Ну ладно, мы с Утой – толстухи известные, у нас джинсы между ног протираются. А ты-то всю жизнь худющая. – Кристель не смогла удержаться, чтобы не съязвить. Хотя весь разговор был известен наперед.
Алексей знал все эти разговоры. Сначала долго будут обсуждать: кто, что, почем купил. Закончат о вещах, перейдут к продуктам. Потом, естественно, речь пойдет о телевизионных шоу: «И зачем всегда приглашают неправильных ведущих?» – «А кого приглашать? Ну, не нас же!»
– Может, и не нас. У нас образование другое. Ну, есть же милые лица на телевидении. А не эти лошадиные морды?! – Сиси особенно кипятилась по этому вопросу.
