скачать книгу бесплатно
– Естественно! – У Главного отпустило от сердца. Не беременная.
И уже взявшись за ручку двери, Юлька обернулась и уверенно произнесла:
– Италия! – Не дожидаясь ответа, она открыла дверь и вышла, не оборачиваясь.
= 3 =
Юля еще немного поворчала для порядка в душе. Тоже мне психолог! Все он видит, все понимает. И почему она должна еще и личную жизнь украшать? Ему? Сотрудникам? Ее дело грузы отправлять, даже карандаши точить она не обязана. Ну а уж про картины и праздники думать она точно не должна. То есть она может, к примеру, нанять фирму. Но как она сама вечно все организует – это совершенно никуда не годится. Хотя… Возможность что-то сделать на тему Италии ей самой показалась безумно интересной.
Прав Грязев. Тысячу раз прав. Юля была необыкновенно творческим человеком по натуре. И карандаши она начала точить, когда увидела красивый настольный набор руководителя с изысканным стаканом. Она согласовала покупку и поняла, что там всегда будут стоять красиво заточенные карандаши. Главный прокашлялся удовлетворенно, ничего не сказал, но она поняла: начальник доволен. Они вместе пять лет. Целых пять лет сложной и интересной работы.
Как говорила ее младшая сестра:
– Сама себе работу ищешь. Вот моя Ксюшка, тоже менеджер, между прочим, как и ты. Пришла, ноги на соседний стул положила, чтоб не затекали, чаю налила, и листай себе журнал, пока кто не позвонит. Позвонит – перенаправила! Или отбрила! Ее все как огня боятся! Вот тебе сотрудники подарки дарят? А к ней без шоколадки не подойди.
Ксюшка – верная Любина школьная подружка. Сопровождала сестру постоянно… И поминалась к каждому подходящему случаю. Просто эталон!
– Вот-вот, а она эти шоколадки тебе сбагривает.
– Так она же на диете! Она их не жрет!
Но на эту тему с сестрой было нельзя. Табу! Мама категорически не позволяла:
– Ты не понимаешь. Тебе хорошо, ты худая! Любе и без твоих нравоучений непросто!
Вот это вот «ты худая», «тебе не понять», «тебе повезло» еще больше выводило Юлю из себя.
Юля всю жизнь боролась с собственным весом. Понимала: она заложница! Заложница генофонда, природы, худой она не может быть по определению. Перед глазами всегда стояли мама и сестра.
Она ни на секунду не забывала о том, сколько в ней ежедневно копится жира, еда для нее была не удовольствием, а вызовом судьбе. В каждом пирожном она видела врага и ненавидела посиделки в гостях.
Есть же люди, которые могут просто так сидеть за накрытым столом и разговаривать. Она не могла. Если перед ней стояла еда, то она должна была ее есть. Если еда убиралась, оставались печенье-орешки и тому подобные вкусные мелочи, которые она, совершенно не замечая, мгновенно отправляла в рот.
Как-то Юля наткнулась на телепередачу про знаменитых артистов, которые за столиками в уютном кафе вспоминали смешные истории, пели и радовались жизни. Нехитрые закуски были разложены больше для антуража. И все просто разговаривали, а одна очень даже известная актриса жевала, не переставая. Бедная, подумала Юля. Несчастная женщина. Так она и смотрела потом эту программу, практически не обращая внимания на песни и шутки, глядя на актрису: вот сейчас она все съест, и что? Но сердобольные соседи подставляли ей свои порции. «Наверное, я вот так же смотрюсь со стороны. Стыд и позор». Нет! Юльке нельзя! Перед глазами мама и младшая сестра. Мама – девяносто килограммов. Сестра – сто десять.
Почему-то ее любимейшим из женщин этот астрономический вес вообще никак не мешал. Мама так вообще чувствовала себя неотразимой королевой. А сестра? Она была вечной жертвой. Вот Юльке повезло, а ей, Любане, ни разу…
Причем во всем. Муж достался не из лучших, кто бы сомневался. Хорошо Юле, она своего быстро раскусила и выставила за дверь, а вот Люба раскусила, но характера развестись нет. Юля живет в Кунцеве, и ладно что комната в коммуналке, зато этаж второй, а Люба мается в квартире на пятом этаже в хрущевке без лифта. Работа была вечно не по ней, поэтому Люба гордо с нее уходила. Проживем! Естественно. Мать всегда подкинет. Даже день рождения, и тот был камнем преткновения.
– Родиться в один день с сестрой! Врагу не пожелаешь! – Так начинался каждый их праздник.
Вообще-то Юлька могла возмутиться. Это же Люба родилась в тот же день на пять лет позже. Нет! Виновата была она. Почему? Потому что старшая?
Мать при этом томно курила сигарету. Она любила вспоминать тот хитрый ход. Лариса Васильевна тогда еще работала хирургом, завотделением, рожала в своей клинике. И поскольку ее опять «кесарили», день можно было выбирать.
– Лариса, какой день для родов назначишь? Выбирай! Все для тебя!
– А давайте на пятницу тринадцатого!
– Опять? Вроде у тебя уже одна именинница есть на эту дату?
– Будут две. Для смеху!
Вот так вся семья и хохотала уже тридцать лет.
Накануне вечером Люба и вовсе выбила старшую сестру из колеи. Юля заехала как обычно. По средам Любин муж вел курсы по скорочтению. Невероятно предприимчивый человек. И зачем людям читать быстро? Читать нужно медленно, со смаком.
– И что, кто-то учится?
– А мне какое дело? Кто-то и научится, а заплатят все.
Люба при этом гордо приподнимала брови. Мол, получила? А ты после работы еще и бесплатно стенгазеты рисуешь.
Не обращать внимания. Хотя бы постараться. Среда, вечер – это было их время. Пообщаться… Точнее, поругаться и обидеться друг на друга. И каждый раз Юля думала: зачем я еду? Только настроение портить. Но ехала. Она старшая. И кто еще есть у Любки, кроме нее? Мать вон и вообще в деревню рванула. Были у них светлые и только их посиделки, когда настраивали видео и ставили их любимое «Шла собака по роялю» с дивной музыкой Рыбникова. Залезали с ногами на скрипучий и уютный диван, Юля строго предупреждала: «Никакой колбасы». Люба ворчала: «А тебе бы только настроение испортить». Но дальше шло кино из детства. Про любовь и дружбу. Сестры теснее прижимались друг к другу, а при расставании нежно обнимались.
– Так бы вечером колбасу поела, а из-за тебя на ночь придется.
– Дурында!
Но все это беззлобно. Просто по привычке.
– Мы заложили квартиру на проспекте Мира. У Кирюши новый проект. Срочно нужны деньги.
– Ты с ума сошла? Это же квартира родителей. Их гарантия. Просто записали на тебя!
– Никуда я не сошла. На фига она им сдалась? Вон у них теперь хоромы в деревне. Деньги должны работать! Раз уж купили. Тоже мне коммерсанты. Сначала мне на квартиру полжизни копили. И что? Надо было додуматься купить эту халупу! Пока подымешься, задохнешься. Сил нету! Слава богу, Кирилл что-то в этом смыслит. Теперь я понимаю, откуда вся моя слабость вечная. Как долезу, так падаю без сил. Вон диван весь продавлен.
– Он от твоих килограммов продавлен.
– А ты не попрекай! Нельзя болезнями попрекать.
– Ой, ладно, не начинай, прошу тебя.
Юля без сил опустилась на стул.
– Любка! Заклинаю тебя! Не делай глупостей! Квартира – это даже не родителей, это твой капитал! При чем здесь Кирилл и его делишки?!
– Не смей так говорить о моем муже!
– А как мне о нем прикажешь говорить? Я расскажу матери!
– Юль, ну ладно! Не говори! Тут делов-то на пару месяцев! Они даже не узнают! Киря провернет все так, что никто и не поймет. Пожалей родителей! Сколько им лет! Зачем их волновать?
Весь вечер Юля порывалась позвонить матери. Отец никогда и ничего не решал. Как Ларочка скажет, вечная его присказка. Все же решила не звонить. Но все думала, правильно ли? Только мать могла совладать с Любаней. При всей ее любви к дочери в характере Ларисы Васильевны было стукнуть по столу тяжелым кулаком: «Я сказала! Все! Все заткнулись!» И Люба затыкалась в момент. Но, может, действительно не мельтешить? Всего-то пара месяцев.
= 4 =
Воскресенье – Лелин день. Леля жила в старом доме, непонятно какого года постройки, в Афанасьевском переулке. Обычно Юля ехала до станции метро Кропоткинская, дальше неторопливо шла по Гоголевскому бульвару. Любимый московский бульвар. Причем раньше о нем и не догадывалась. Станция Кропоткинская связывалась либо с бассейном Москва, где проходили уроки физкультуры практически у всех московских школьников, либо с Пушкинским музеем. А вот при появлении в ее жизни Лели дорога пошла в другую сторону от метро, по тому самому Гоголевскому бульвару.
Неторопливая жизнь Московского бульварного центра: голуби, шахматисты на лавочке, а рядом несколько застывших пенсионеров, смотрящих на шахматную доску. Если у Юли было время, она тоже останавливалась. Девушка ничего не понимала в шахматах, но ей было интересно, сколько времени можно было вот так вот неподвижно смотреть хором в одну точку. Как правило, свой пост наблюдателя держала до следующего хода. Вся компания удовлетворенно меняла позу, чтоб застыть еще минут на десять. И Юля с чувством выполненного долга шла дальше. Переходила дорогу на уровне Сивцева Вражка и оттуда вверх, а потом направо, уже по Афанасьевскому. Можно, конечно, было доехать до Смоленской, перейти шумный Арбат с вечно звенящим троллейбусом, пройтись вдоль него. Но лучше этой дорогой идти уже от Лели. Когда никуда не торопишься и можно даже заскочить в любимый магазин «Самоцветы». Покупать ничего не обязательно. Просто посмотреть. Но на это требуется время, и немало, магазин растянулся на весь длинный особняк. Столько времени по дороге туда у Юли не было. Опаздывать нельзя. У Лели все по часам. В 12.30 обед, потом небольшой отдых. Юля должна приехать ровно к двум часам. В это время на два часа уйдет сиделка, и это будет время только их разговоров. Раз в месяц – и всего два часа. Так продолжалось последние семь лет. Юля уже привыкала и даже свои отпуска подгадывала под эти воскресенья. Ей почему-то казалось, что Леле это очень важно. А ей самой? И ей тоже. Конечно.
Дверь открыла Ева:
– Добрый день. Проходите, Юлия. – Как всегда. Как все эти семь лет. Та же Ева. И на «вы». И ни слова больше. Никаких вопросов и рассказов. И со стороны Юли тоже ни вопросов, ни рассказов.
– Здравствуйте, Ева.
– Элеонора Александровна вас ждет.
Леля уже восседала в своем кресле. Красиво уложенные, совершенно белые волосы, длинная юбка, домашняя кофта в китайском стиле, премудрая брошь в виде птицы-феникс. Сколько же этих кофт у Лели? Как-то Юля пыталась подсчитать, но ничего не получалось. То ей казалось, что вот эту, цвета бордо, она уже на ней видела. И вдруг в ходе разговора понимала. Та же была с вышивкой в виде павлинов. А на этой попугаи. Вышивка – да. Тон в тон. Кофта бордо и вышивка бордо.
Сколько лет Леле, она тоже не знала. Спрашивать было неудобно, а мать как-то обмолвилась:
– Свой возраст старая ведьма унесет с собой в могилу.
Лариса недолюбливала Лелю. Сама же к ней дочь отправила со словами: «Нужна помощь». Каждый раз ждала рассказа, как Юля сходила к пожилой женщине, и каждый раз злилась. Девушка чувствовала сердцем какую-то ревность, недосказанность, но вопросов матери не задавала, бессмысленно. Опять эти семейные тайны.
Когда-то Леля произнесла фразу, которая потом стала девизом их отношений:
– Как-то это неловко.
И вот это «неловко» стало для Юли барьером. Прежде чем что-то сделать, она задумывалась: «А насколько это ловко?» И получалось, что скорее всего все-таки неловко. А мать просто сказала: «Не спрашивай. Слишком тут все запутано. Ходишь, нравится, и ладно». С матерью спорить было бесполезно. Вот ведь характер. И как только отец с ней живет?
– Проходи, дорогая. Я тебя ждала.
Юля подошла к Леле и поцеловала напудренную щеку. Леля неизменной палкой с красивым набалдашником указала на кресло рядом. Этот жест был тоже из веков их дружбы. Можно подумать, что Юля могла сесть куда-то в другое место. И только провалившись в старинное вольтеровское кресло, Юля успокаивалась. Заботы, тревоги, какие-то непонятные беды казались никчемными, сиюминутными. Как хорошо, что есть Леля, и эти ее духи, сладковатые и такие изысканно-дорогие, и гребень в волосах, и неизменная брошка. Да, у нее есть Леля. И это и есть ее самая настоящая семья. Почему в этом доме она себя чувствовала так комфортно? Ей хотелось быть здесь своей. Хотя Юля понимала, что это совершенно не ее жизнь, она выросла в другой семье. Ее родители, по большому счету, были простыми людьми. Мать всю жизнь билась за место под солнцем и в итоге выбилась. А отец и не бился. Такой, какой есть. Тихий, скромный, работящий. И никакой не табуреточник. Юля всегда обижалась за отца. Да, деревенский, но человек большой внутренней культуры. А вот у Лели все по-другому: порода, гены. Юля не могла подобрать точное определение. Но пожилая женщина вызывала восхищение.
– Рассказывай, какие новости.
Юле захотелось рассказать про Италию. И про этот ее финт с вечеринкой, за который еще придется расплачиваться. Почему в голову вдруг пришла Италия? Потому что Юля в душе была итальянкой. Очень глубоко в душе. Снаружи ни за что не догадаться. Это было ее тайной. Она никому ее не доверяла, хранила за семью замками, но Италия была ее страстью. Началось все с книги «Спартак», вовремя подсунутой отцом. В их семье читали все, но книги были разными. От мамы она получала «Овод», от отца – «Таис Афинскую». Бесконечное соперничество между матерью и отцом выражалось даже в книгах, которые они давали читать дочерям. Юлька жалела отца всю жизнь и поэтому даже в выбор его книг проникала глубже, чем в мамин. «Спартак» поразил ее воображение, и она уже целенаправленно брала книги в библиотеке про античный Рим, про бои гладиаторов, представляла себе мощный мир Колизея.
И совсем намертво сражена была девочка балетом «Спартак» в Большом. Ходили втроем. Сестры и мама. Ларисе Васильевне достали три билета благодарные пациенты. Она тогда даже сделала реверанс в сторону мужа:
– Хочешь?
– Что ты, Ларочка, сходи ты с девочками. Что я в этом балете понимаю?
В этом был весь отец. Отойти в сторону, не обижаться, радоваться за других. Мать воспринимала такое отношение как должное, никак не реагируя и особо не благодаря.
Восторг Юли был неописуем. Мощный оркестр, колесница, надвигающаяся из глубины сцены на зрителей, и Красс с высоко поднятой рукой.
– Папа, колесница, оказывается, не двигалась! Это все музыка. И его взгляд! Гордый! Самодовольный!
– А Спартак?
– Тоже гордый. И очень сильный. Какие люди раньше жили!
– Они и сейчас есть.
– Но, знаешь, Красс мне тоже понравился.
Потом был фильм «Плащ Казановы», наконец-то мечта становится реальностью, когда-нибудь и она поедет в Италию. Юля с удовольствием читала об Италии, пересматривала фильмы с Софи Лорен и Джульеттой Мазиной, естественно, заслушивалась Челентано.
– Он же на обезьяну похож! – удивлялась Люба, но Юля ее мнений не разделяла. Для нее певец был эталоном мужчины и мужской красоты. Да, сестра была права, действительно было что-то животное в этом харизматичном человеке. Но скорее от кошки. Или даже от пантеры. Это же надо так двигаться и так петь.
– Леля, а что ты скажешь про фильм «Плащ Казановы»?
– С чего это ты об этом заговорила? Влюбилась?
– Нет! – рассмеялась Юля. – Вечеринку устраиваю, итальянскую!
– Ну тогда лучше пересмотри «Римские каникулы». Да, про «Плащ Казановы». Мне нравится этот фильм, но я бы на него в своей жизни не опиралась. Я не люблю растерянных женщин. А тут героиня не просто растерялась. Она в какой-то момент потеряла себя. Потеряла лицо. Запомни, девочка, очень важно всегда сохранять лицо. Что бы ни произошло. А вот в «Римских каникулах» как раз про это.
– Ну так там же принцесса!
– Кто тебе запрещает вести себя как принцесса? Учись и следуй!
– Как ты?
– А похоже?
– Более чем!
– Ты мне сделала огромный комплимент.
В дверях уже покашливала Ева.
– Ну давай прощаться. Но как ж интересно про вечеринку. Жду подробностей!
= 5 =
Дни бежали своим чередом. Известий от Любы не было. Юля решила сама сестре не звонить и заставляла себя не думать.
Это совершенно не ее жизнь и не ее ответственность. А вот про новогоднюю вечеринку думать нужно было уже вовсю.
Это только кажется, что до Нового года еще месяц, но по большому счету времени нет. Тем более в конце декабря всегда аврал, все как с цепи срываются, срочные грузы в оба конца, задолженности, ответственность перед клиентами, правильно заполненные документы. В это время компанию трясет и колотит. Главный ни разу еще корпоратив не отменил. И как правило, двадцать пятого декабря, аккурат в католическое Рождество, компания садилась за накрытый стол. И здесь было два условия. Никаких ресторанов и никаких аниматоров. Все должно быть искренне, душевно и не вымученно.
Да, для Юрия Анатольевича было важно и праздник отметить, и на коллектив свежим взглядом посмотреть. А где человек раскрывается? Так за праздничными тостами! Особенно после третьего бокала! Да и расслабиться нужно людям. Работа не отдых, сил много забирает. И хотелось Грязеву, чтобы праздники их были особенными, запоминающимися.
К сожалению, чувство меры и вкуса присутствует не у всех. Вкус – это врожденное. Можно приобрести стиль. Научиться. И Грязев учился, он понимал, что у него со вкусом тоже было не очень. А у кого из их фирмы было очень? Как это ни странно, именно у Муравьевой. Вот и не красавица, и ходит в этих своих ботинках, и вроде все у нее просто и невзрачно. Но всегда уместна. Не придерешься. Никогда своим внешним видом не подведет ни на переговорах, ни на банкете после.
А вот глаз радовала секретарша Ира. И одевалась по-деревенски вызывающе, и стыдно порой за нее было. Но хороша! Это ж надо было уродиться такой красивой. И потому Ирине многое прощалось. Вечно все перепутает, вечно самому все нужно перепроверять. Ну и ладно! Тоже мне, директора он из себя, видите ли, изображает. Не из графьев! Это как кровать за собой застелить. Встал, прибрался и пошел! Начинаем с себя!
Ну отправила Маточкина Ирина в прошлый раз в Домодедово вместо Шереметьева. Так сколько лет Маточкину? Сорок пять? Он что, не читает, что на билетах написано? Позор! Правда, он тогда опоздал на рейс, а дальше на переговоры. В Уфе в итоге разразился скандал, и они чуть было не потеряли партнеров. Но ведь уладили же вопрос!
А секретарша потом так рыдала, так винилась! Слеза самого прошибала. Ира сидела в кабинете у Грязева, он наливал ей воды из графина, она пила мелкими глотками и так шумно вздыхала, что Главный ей за эти вздохи был готов простить все. Ну это ж надо было уродиться такой томной и роскошной. Рубенс с Ренуаром вместе рисовали бы только ее.
Как-то он имел неосторожность упомянуть художников при Юле. Он видел в Муравьевой соратника. Ну кому еще расскажешь про Иркину красоту? Не Маточкину же. Страшно даже представить. А так вроде как он ценитель прекрасного, и только.
