скачать книгу бесплатно
Врачебная тайна
Галина Владимировна Романова
Детективы Галины Романовой. Метод Женщины
Еще совсем недавно Зоя Свиридова была счастлива и довольна своей жизнью, а теперь в одночасье оказалась в глубочайшей депрессии. А все из-за мужа-альфонса, бросившего девушку несколько месяцев назад, отобравшего у нее половину состояния и любимого приемного сына. У нее осталась только одна поддержка – сестра Света. Она всеми силами пытается вернуть Зою к нормальной жизни, удается ей это с огромным трудом. Но все-таки Светлана не смогла спасти сестру. Придя однажды к Зое домой, она обнаружила ту уже мертвой. Казалось бы, обычное самоубийство – поводов было предостаточно, но вот петля на веревке доказывает обратное… Все следы ведут в поликлинику, где когда-то обследовали приемного сына Зои…
Сложно было представить, что авантюрная идея изложить на бумаге придуманную криминальную историю внезапно перерастет во что-то серьезное и станет смыслом жизни. Именно с этого начался творческий путь российской писательницы Галины Романовой. И сейчас она по праву считается подлинным знатоком чувств и отношений.
В детективных мелодрамах Галины Романовой переплетаются пламенная любовь и жестокое преступление. Всё, как в жизни! Нежные чувства проверяются настоящими испытаниями, где награда – сама жизнь.
Каждая история по-своему уникальна и не кажется вымыслом! И все они объединены общей темой: настоящая любовь всегда побеждает, а за преступлением непременно следует наказание.
Суммарный тираж книг Галины Романовой превысил 3 миллиона экземпляров!
Галина Романова
Врачебная тайна
Глава 1
Ботинки чавкали по мокрому, раскисающему, еще не долетая до земли, снегу. Противный резкий ветер холодил щеки, лез за воротник и доставал до лопаток. Волосы были мокрыми от снежных хлопьев. Кисти рук сводило от холода. Можно было накинуть капюшон, подтянуть шарф, застегнуть повыше воротник куртки, спрятать руки в карманы, но он этого не делал. Он просто шел, почти не замечая, насколько продрог и устал. Куда он шел, он не знал точно. Шел вперед, не сворачивая. Натыкался на чьи-то локти, портфели, сумки, слышал гневные возгласы в свой адрес, иногда оскорбления, но и на это не обращал внимания. Распахивались двери магазинов, выпуская наружу потоки ароматного душного воздуха, обильно сдобренного кофейными и ванильными отдушками. Спешили люди, обвешанные пакетами с покупками. Из дверей кафе выпорхнула стайка подростков с горячими пирожками в руках. Запахло сдобой и пряностями. Он на мгновение притормозил, глянул на огромные светящиеся окна.
Там, внутри, в рамках светящихся оконных проемов, как в больших красивых телевизорах, будто шло немое кино. Кино про чужое человеческое счастье, которого его лишили. Там было много нарядных красивых людей с детьми и без. Они сидели за нарядными столиками, на которые в преддверии новогодних праздников уже успели наставить еловых лап и свечей, обернутых яркими шуршащими лентами, и, чинно распахнув меню, ожидали прихода официантов. Кто-то улыбался, кто-то жевал, кто-то пил кофе из белых чашек. Кто-то гладил детишек по головам и целовал жену в щеку. Молодая пара, сидевшая ближе всех к выходу, в самом ярком оконном проеме, не заретушированном тонкой ажурной занавеской, держала друг друга за руки. Потом он выпустил ее левую руку и полез своей правой себе за пазуху. Парень достал какой-то предмет. С того места, где он сейчас стоял, корчась от порывов ледяного ветра и не только, не было видно, что это за предмет. Но, судя по реакции девушки и по тому, как она принялась рассматривать свою ладонь, выставив ее щитом вперед, это было кольцо.
Видимо, он стал случайным свидетелем помолвки, догадался он. И его чуть не стошнило от горестного комка, замкнувшего горло.
Сейчас эти двое клянутся друг другу в любви и верности! Любви и верности до гроба! Вечной любви и вечной верности! А у него…
У него этого не будет уже никогда! Потому что в вечность он уже не верил. Нет ничего вечного, нет! Ничего, кроме смерти! Она, проклятая, венчает все человеческое, она алчно пожирает и любовь, и верность, и счастье. Она, мерзкая, не оставляет ничего, кроме праха и кратенького промежутка времени, отведенного памяти. Но это время быстро проходит. Никто, кроме него, наверное, не догадывается, насколько оно быстротечно, это время, и насколько вероломна память, стирающая день за днем прошлые счастливые годы, дни, эпизоды, моменты.
Человек еще пытается барахтаться, пытается дергать нервы, чтобы не забыть, чтобы все еще чувствовать так же свежо и остро. Ему больно, страшно, но он сопротивляется. А потом вдруг приходит усталость и осознание, что все это без толку! Что ничего уже не вернуть! Что вся эта мысленная раскадровка с каждым днем становится все менее четкой и не так уже теребит.
И… все забывается…
А он не хотел, чтобы забывалось!!! Не хотел!!! И он не допустит!!!
Как? Как сделать, чтобы память не халтурила? А ее просто надо стимулировать новой болью, вот! Просто надо снова мучить ее страданиями.
Пусть будет так. И так будет.
Минуты три он еще стоял и смотрел на счастливых молодых людей. Парень целовал кончики пальцев девушки, она счастливо улыбалась. И что-то шептала и шептала ему, склонившись к самому уху. Потом им принесли заказ, и каждый склонился над своей тарелкой.
Так и будет у них потом, позлорадствовал он. И он, и она со временем ничего не станут замечать дальше своего носа. Ничего и никого! Как вот его теперь не замечают. А и ничего! Ему это даже на руку. Он любую роль освоить способен. И роль маленького незаметного человечка сейчас как никогда кстати!..
Глава 2
Света подъехала к дому сестры и со вздохом подняла голову к ее окнам. Они не светились. Ясно! Сестрица либо ушла из дома бродить по улицам, разбавляя тоску желанием насмерть простудиться. Либо лежит, скорчившись клубком, на диване и плачет.
Света вылезла из машины, открыла багажник, выволокла наружу два огромных пакета с продуктами. Подержала их в руках, в нерешительности озираясь, слякоть под ногами была жуткая. Оттащила пакеты к скамейкам метрах в трех. Заперла машину и тогда уже, забрав пакеты, пошла к Зойкиному подъезду.
Если честно, ноги ее туда не несли. Предстояло выдержать еще один безрадостный вечер с рыдающей от горя сестрой. Предстояло готовить – а она терпеть не могла этим заниматься, – потом кормить сестрицу с ложечки, потом укладывать ту в постель, уговаривать, как малую, следом мыть кухню. И только потом уже, выполнив этот рутинный круг обязанностей, ставший уже обязательным за последние три месяца, ей можно было отправляться восвояси. Сестрица накормлена, спать уложена, в холодильнике полки ломятся от жратвы, столы и посуда вымыты.
Черт!!! Ей-то вот это все за что?!
Она не выбирала себе в мужья мерзкого Федьку! И даже не советовала Зойке его выбирать. Мало этого, она ее всячески отговаривала от этого замужества.
– Он альфонс! – орала Света на сестру и размахивала у той перед носом руками. – Сейчас, когда мы получили наследство, ты ему нужна. Как только он все это промотает с твоей помощью, то и слиняет!
– Чушь! – гневалась Зойка, мерцая в ее сторону черными глазищами, и аристократически бледные щеки ее взрывались румянцем. – Федя, он… Он такой…
– Говнюк твой Федя! Все, что ему надо, это вскарабкаться повыше. Ты – очередная ступень на его пути к успеху!
Сестрица ничего не желала слушать. Она влюбилась, как глупая корова. Слепо влюбилась и поволокла своего возлюбленного в ЗАГС уже через пару месяцев после знакомства. Тот, к слову, не сильно-то и сопротивлялся. Позволял Зойке делать с собой все, что та пожелает.
Приодеть? Да, пожалуйста!
Прописать? Ну, если это необходимо.
Свести с нужными людьми? Как Зайка пожелает, как пожелает.
Машину ему новую? Ой, да не просит он… но и отказать не может любимой в такой мелочи. Для нее ведь это сущие мелочи.
Папаша-то девушек, упокой, господи, его грешную душу, всю жизнь не желавший никакого с ними общения, вдруг на старости лет воспылал родительскими чувствами. И совершенно неожиданно оставил все свое состояние, нажитое за границей не совсем, может, праведным путем, своим девчонкам. Бывшую жену, кстати, тоже не забыл. Хотя та давно была уже замужем за другим человеком.
Одним словом, Федька ничего нагло не просил у Зойки. Он мягко между постелью и поцелуями намекал ей. Та кидалась, как ненормальная, тут же исполнять. И даже дом затеяла строить за городом – громадный, из темного коричневого кирпича под черной черепичной крышей с бассейном и оранжереей.
– Сумасшедшая!!! – вопила Светлана и пальцем крутила у виска. – Ты не понимаешь, что ли, что это простое выкачивание из тебя средств!
– Как это? – улыбалась Зойка глупой счастливой улыбкой.
– А так! Задумай он с тобой развестись, домик-то пополам! На наследство он вякнуть не посмеет, а домик пополам поделится. А с учетом того, что вы уже успели совместно купить на твои деньги немало, – делала особый нажим на этом Светлана, поскольку Федька ничем серьезно не занимался, кроме разведения полезных знакомств, – домик-то он может оттяпать и целиком!
Что впоследствии и случилось.
– Ты накаркала, гадина! – рыдала в подушки Зойка и гнала от себя сестру прочь. – Только ты виновата!
Виноватой себя Светлана считала только в одном: в том, что не смогла сберечь сестру от страшной, пагубной страсти к Федьке. А потом и еще от ряда ошибок, результатом которых явилась ее теперешняя депрессия.
Она открыла дверь, включила свет в коридоре, опустила пакеты на пол и громко позвала:
– Зойка! Ау, сестрица, это я! Встречай свою Светланку, дорогая! Ау-уу!!! Я покушать принесла. Отбивные твои любимые в сырной корочке. Просыпаемся, девочка, просыпаемся!
Светлана стащила с ног замшевые ботиночки, нашла свои тапки на обувной полке, повесила пуховую курточку на вешалку, подняла с пола пакеты и пошла сразу в кухню.
В квартире было темно и тихо.
Зойка обычно отвечала ей как-нибудь. Стоном там или предложением заткнуться. Иногда в сторону прихожей летел какой-нибудь предмет. Могла быть подушка, годилась иногда и тапка. Однажды вылетел детский пластиковый стульчик. Это когда Зойка впервые напилась после того, как у нее забрали Сашеньку.
Сегодня ничего не летело. И Зойка подозрительно тихо себя вела.
– Заяц! – возмутилась Светлана, рассовывая по полкам холодильника молоко, масло, сыр, отбивные. – Чего притихла-то? Я к ней со всей душой, понимаешь! С душой и с хавкой, а она молчит… Я, между прочим, сегодня пожертвовала свиданием! Да-да, не ухмыляйся там в подушку. Настоящим свиданием!!!
Свидание запросто могло бы состояться, если бы Светлана несколько серьезнее относилась к своему соседу Гарику и уважительнее ко всему мужскому полу. У нее не выходило ни того, ни другого.
Гарика она знала уже почти семь лет. Ровно столько они жили в квартирах напротив. Светлана купила там жилье после получения наследства, Гарик жил там всегда. Сначала с родителями. Потом, когда они съехали за город, один. Света с Гариком здоровались, шутили при встречах, болтали во дворе, очищая свои машины от снега. Выходили на ежегодную уборку территории, организованную пенсионерами, которые наотрез отказывались надеяться на дворников. Он часто помогал ей дотащить сумки до двери. Иногда жаловался на своих девушек. Иногда нахваливал. Захаживал в гости посмотреть телик, кофейку попить. Не обижался, когда она его выставляла. Одним словом, они неплохо соседствовали, необязательно и необременительно дружили. Ну какие тут могут быть свидания! Да еще в ресторане! Да еще где играют джаз! Это же все очень романтично, это все потом настраивает на продолжение. Либо за его, либо за ее дверью. А как она могла, если Гарик просто приятель!
Она и посмеялась ему в лицо сегодня. А он обиделся и так шарахнул своей железной дверью, что на бетонный пол вывалился хромированный ободок его дверного глазка.
– Чокнутый, – досадливо шепнула Света и показала его двери язык. И тут же, оправдываясь, добавила громко, опять же в сторону его двери: – И вообще мне некогда, у меня Зойка на руках!..
Вот гад все же Федька, а! Так отравил всем душу! Так испортил все самые наилучшие представления о том, каким должно и может быть счастье отношений между мужчиной и женщиной.
Света, конечно, не в розовом коконе жила все свои двадцать семь лет и знала, что случаются разочарования, и любовь пройти может, и новая нагрянуть. Это все бывает. И в жизни их матери тоже было. С мужем – отцом своих девочек – их мать рассталась и горевала долго, и не верила никому, но потом-то, потом все у нее сложилось просто здорово! А все почему?
– А все потому, что ваш папаша, хоть и был отъявленным мерзавцем, – поясняла им мать еще подросткам, наряжаясь к венцу с дядей Колей, – гадил он только в одном направлении! Он фанатично был предан карточному столу, сволочь такая! Ему не нужны были бабы! Не нужна была бутылка или наркотики. Он был азартен до противного. Но… но, как видим, и эту свою пагубную страсть он сумел обратить нам всем во благо. Да земля ему будет пухом… – и перефразируя классика, мать добавляла: – Запомните, в человеке не может быть все отвратительным!
В Федьке отвратительным было все! Все, кроме внешности. Тут, конечно, небеса даже перестарались, на Светланин взгляд. Нельзя было создавать такой совершенной внешности при такой мерзкой, подлой душе. Они же теперь с Зойкой вообще ни одному мужику верить не способны. Вообще!!! И если Светлана, защищаясь, обложила себя прочной броней из здорового цинизма, идущим рука об руку с сарказмом, то Зойка сдулась как-то уж совершенно безвозвратно. Она перестала следить за собой. Перестала заниматься своим бизнесом. А у нее имелся прекрасный косметический салон в центре города. Стала выпивать все чаще и чаще. А теперь вот еще перестала и разговаривать.
Светлана с силой хлопнула дверцей холодильника. Поставила чайник на огонь, специально налив в него ровно половину, чтобы он принялся оглушительно свистеть уже через пару минут, чего сестра не выносила. И пошла в комнаты искать ее.
– Зойка… Ты где?
Светлана включила свет в гостиной. Было чисто и пусто. В том смысле, что Зойки там не было. В гостевой спальне, раньше служившей Феденьке кабинетом, хотя ничем, кроме сидения в Сети и глупой переписки с бывшими одноклассниками, он не занимался, сестры тоже не было. Но тоже порадовал порядок. Вчера здесь кучей на столе валялись бумаги, журналы и какие-то счета. В спальне, бывшей когда-то супружеской, кровать была застелена. Но домашнего шелкового халата, который сестра всегда бросала на покрывало, когда уходила куда-нибудь, на привычном месте не было. Подол халата почему-то торчал из-за угла шкафа, где в стену еще Федькой был вбит громадный крюк для боксерской груши. Зачем ему нужно было так неудобно ее вешать, оставалось загадкой для Светланы до сих пор. Он и не ударил-то по ней ни разу. А повесил для чего, непонятно.
А еще торчали Зойкины коленки, неестественно согнутые и выставленные вперед так, как будто бы она готовилась к прыжку из ниши за шкафом. И еще торчали ее руки, безвольно повисшие, со скрюченными пальцами и странного сизого цвета до локтей, ровно до того места, где начинались рукава.
– Зой! Зой, ты чего там, а??? – Светлана прислонилась к притолоке и всхлипнула. Она почему-то сразу все поняла, но все равно еще раз позвала сестру. – Зойка! Хорош дурить!!! Я… Я отбивные тебе принесла. Твои любимые в сырной корочке…
Надо было подойти и посмотреть. Но она не пошла. Сделалось очень страшно. Память услужливо тут же подсунула воспоминание о бабушкиных похоронах и как она боялась смотреть в ее неживое синее лицо. У Зойки теперь могло быть такое же. Она не станет смотреть. Она позвонит дяде Коле, маминому мужу, и вызовет его сюда. И уж он-то точно что-нибудь придумает. Может, Зойка все еще жива и он как-то растормошит ее?..
Она позвонила, попросила пока ничего не говорить матери. Открыла входную дверь. Села в уголок на кухне между холодильником и громадной кадкой с пальмой и стала ждать.
Дядя Коля приехал через полчаса. Он вошел вместе со своим водителем. Заглянули оба в кухню, скупо и деловито кивнули поочередно Светлане. И тут же прошли в Зойкину спальню. Потом он долго звонил, приходили еще какие-то люди. Много людей. Они топали, сновали взад-вперед. Входили в кухню, пили воду из Зойкиных стаканов. Смотрели в сторону Светланы кто равнодушно, кто с сочувствием, кто с любопытством. Никто ничего не спрашивал, пока один из них – самый уставший и самый седой – не обратился лично к ней со странным вопросом.
– Что? – Светлана близоруко сощурилась на него, хотя зрением обладала великолепным. – Что вы спросили?
– Вы первая обнаружили тело? – повторил седой дядька.
– Тело! – Светлана вздрогнула. – Она что… Зойка что, умерла?! – ее взгляд метнулся к дяде Коле, тоскливо зависшему у дверей кухни бок о бок с водителем. – Ее больше нет, дядь Коль?!
– Ее нет уже около двадцати часов, – строго резюмировал седой. – Вы вчера были у нее?
– Да, была.
– И? – Тот поднял кустистые брови, странно черные.
– И что – и? – вспыхнула она.
– Что было-то?
– Все было нормально… относительно, – тут же поправилась Светлана. – Зойка валялась в кровати, потом я заставила ее принять ванну, поужинать, мы вместе выпили кофе. Потом я все убрала со стола.
– И сразу уехали? – поторопил он ее, когда Света ненадолго замолчала.
– Нет, не сразу. Мы еще какое-то время говорили. Пили кофе. – Она встрепенулась, глянув на седого дядьку со странной надеждой. – Зойка варила! Она варила кофе. Она потрясающе это делает… делала…
– О чем говорили? – Дядька дирижерским жестом снова поторопил ее. – Что за тема для разговора была? Что-то намекало на то, что она готова была… Что она…
– Я поняла, – Света съежилась на стуле, уставилась в пол, пытаясь до словечка вспомнить, о чем они вчера говорили. Потом пожала плечами. – Да все, как всегда, было. Она ныла. Я утешала.
– Ныла о чем?
– О несчастной доле своей. – В горле у нее вдруг что-то странно булькнуло, и тут же из глаз полились слезы. – Она же несчастной была после предательства этого… урода!
– Света, не надо, – мягко укорил ее дядя Коля от двери. Глянул на седого и кратко пояснил: – Зоя недавно развелась с мужем. Это ее убило!
– Все разводятся, – равнодушно пожал плечами седой дядька.
Почему-то Светлане в глаза бросались именно его седые пряди, разметавшиеся во все стороны вокруг намечающейся лысины на макушке. И еще иссиня-черные брови. Она вообще не могла рассмотреть сейчас ни глаз его, ни во что дядька одет, обут.
– Все разводятся, – снова повторил он. – Что же, из-за этого в петлю лезть?
– А она… – Светлана приоткрыла рот ладонью, уставилась на дядю Колю полными слез глазами. – Она… Она в петлю, да, дядь Коль???
Тот широко шагнул к ней от дверей, потянул ее со стула, прижал к себе и принялся гладить по волосам, будто это могло ее утешить. Ей напротив было неприятно прижиматься щекой к его кожаной куртке с накладными карманами на кнопках. Одна кнопка как раз врезалась ей в щеку. И вообще, она бы сейчас предпочла оказаться у себя дома. Предпочла бы забраться с ногами на диван, укутаться в теплый мохнатый плед в серо-сизую клетку и предаться горю наконец.
А вместо этого она должна отвечать на глупые вопросы, слушать глупые возражения и уж совершенно неуместное чье-то мнение на этот счет. Ей не нужно знать ничье мнение! У нее свое собственное имеется.
Федька!!! Это он виноват в смерти Зойки!!! Только он, он один, гад!!! Его надо привлечь!
– А ведь существует такая статья, да? – вдруг ворвалась она тревожным возгласом в негромкий говор мужчин на Зойкиной кухне.
– Которая? – Черные брови сошлись над широкой переносицей, разговоры разом стихли.
– Доведение до самоубийства, так?
– Да, за это предусмотрено наказание, – осторожно заметил дядька. И тут же его толстый указательный палец с идеальным розовым ногтем поднялся вверх. – Но это весьма сложно доказать.
– Да что же тут доказывать-то, господи! – воскликнула Светлана и откачнулась от дяди Коли, все время стремящегося ее укрыть от посторонних широченным своим торсом в необъятной куртке с заклепками. – Федька! Это он!!!
– Федька кто у нас? – вопросительно стрельнул в ее сторону ярко-синими глазами, надо же, под черными бровищами оказались такие вот глаза.
– Федька – бывший муж! Он, мерзавец, довел ее до такого… – Светлана неопределенно махнула в сторону выхода из кухни рукой.
– Чем конкретно?
Синие глаза строго глянули в сторону дяди Коли, которому все это не нравилось и которого, судя по всему, это все жутко тяготило. Он без конца отворачивал левый рукав куртки и смотрел тревожно на часы, потом оглядывался на водителя и вопросительно дергал плечами. Торопился, видимо. Он вообще был очень занятым человеком. Занятым, деловым, предприимчивым и заботливым в отношении жены. К ним – ее девчонкам – он относился по-разному. Временами опекал. Временами помогал. Временами раздражался. Ну а в общем и целом Зойка и Света были ему по барабану. Не доставали, и то слава богу.
Девочки достаточно взрослые – Светке двадцать семь, Зойке двадцать девять. Достаточно обеспеченные. Благодаря неожиданному наследству от помершего на чужбине папаши. Самостоятельные. У Зойки бизнес. У Светланы тоже что-то намечается, не определилась пока толком, в поисках себя. На что живет? Процентов за глаза хватает и на хлеб с маслом, и на шмотки, и на то, чтобы за квартиру платить. Да и берет какие-то заработки то там, то сям. Чего ей? Семеро по лавкам, что ли, голодают?
