скачать книгу бесплатно
Он снова замолчал.
– Кто мог сделать? – снова спросил доктор.
– Дали всю информацию, – профессор продолжал говорить, не обращая внимания на вопросы. – Даже по дачам и посёлкам ИЖС. Мы всё просчитали, как может быть. Просчитали, как этого избежать и что делать, если случится, м-м, случится это. Это и случилось.
– Наверное, как вы написали, так это и произошло по минутам?
Мужчина резко обернулся. Его круглые глаза были красными, воспалёнными и злыми.
– Они предложили мне дальше работать. Дальше анализировать, что делать с людьми в лагерях перемещённых лиц. Что делать с теми, кто не хочет уезжать.
– И вы?
– А что? У меня вся семья в заложниках в Москве, с осени. Они считают, что в движении к новому рабовладельческому обществу препятствием и очагом сопротивления может стать именно Сибирь, и люди, которые здесь живут. Поэтому всё это, а-а, – сказал он, резко отвернулся и снова замолчал.
На улице поднялась настоящая пурга. Ветер завывал и долбил в стенки автомобиля, пытаясь его перевернуть. Так же резко, как долбил ветер, открылась дверь в автомобиль. Вместе со снегом внутрь машины завалились дознаватель, очень богато одетые мужчина и женщина с кейсом и Юли-фитоняшки. Они быстро расселись по сиденьям. Фитоняшки уселись рядом с доктором. Девицы были без сумок и выглядели испуганными. Или просто прошло опьянение?
– Куда, куда ехать? – кричал в устройство, похожее на большой айфон с антенной, дознаватель, которого звали Саша.
По дисплею болталось лицо того, кто отвечал. Судя по мимике, он сильно и матерно орал. Только звук исчез.
– Счаз вернусь! – с этими словами дознаватель снова вылез на улицу и бодро побежал к торговому центру.
– Мы думаем, нас в бордель повезут, – тихо сказала одна из Юль.
Они обе испуганно смотрели на него. На их лицах не было красок, они где-то смыли макияж и стали другими.
– Это для вас самый простой вариант, – ответил доктор.
Пришло время и ему рассказать то, что знал.
– Соскоб со слизистой щёк у вас взяли для генетического анализа. Саша этот был приставлен за вами наблюдать или даже вас выбирать.
– Для чего?
– Для чего-то более сложного, чем пересадка органов и тем более бордель.
– Пересадка органов? – обе Юли округлили от ужаса глаза.
– Этого барахла после Украины в Европе навалом. Даже цена упала, всем, кому нужно, пересадили. Не всем, правда, помогло. Очень много отторжений. Самое громкое: у Дэвида Рокфеллера последнее сердце не прижилось как раз из Украины. Самое страшное слово для вас, девочки, это нейробиолис.
На него заинтересованно смотрели и профессор, и мужчина с женщиной, и фитоняшки Юли.
– Нейробиолис – это тема моей докторской диссертации. Если кратко, то это создание нейронной флешки или сим-карты. Создание матрицы из нейронов, способных прорасти в другой мозг. Матрица готовится очень долго, несколько лет, из частей мозга, отвечающих за память и поведенческие параметры индивидуума или, верней, реципиента, формируются минимальный в объёме и максимальный по файловой загрузке синапс. Реципиент находится в искусственной коме, его мозг открыт, и из него выращиваются на основе субстрата из стволовых клеток нейроны, из которых и формируются активные синапсы. Для контроля этого процесса через электроды, зафиксированные в мозгу, задействован целый суперкомпьютер. Всё это сейчас происходит в филиале института мозга французской академии наук в предгорьях Альп. Готовят несколько реципиентов. Это две престарелых графини де Ротшильд и сам престарелый граф де Ротшильд Джейкоб, официально умершие несколько лет назад.
– А доноры кто? – спросила богато одетая женщина.
– А вот они.
Все посмотрели на фитоняшек Юль.
– Можете объяснить просто? – тихо сказала одна из Юль.
– Могу. Донорским органом в этом случае служит всё тело. Человека-донора тоже вводят в искусственную кому, вскрывают голову и готовят зоны для проращивания активных синапсов.
– Как симку в телефоне меняют? – проявила активность вторая из Юль.
– Да, точно. Только менять надо больше года. Так два тела лежат рядом и соединяются через синапсы. Вернее, мозг одного как симка заходит в мозг другого, и через него управляет новым, красивым, молодым телом. Под контролем суперкомпьютера. Когда процесс будет завершён, старое тело отключат. А новое выйдет в свет. И баронесса де Ротшильд будет жить вечно, меняя только тела на свой вкус и цвет. Одна из баронесс, пребывая в старческом маразме, выбрала для себя тело Анджелины Джоли. Та с перепугу и вырезала из себя всё, что можно, только чтобы стать непривлекательной для баронессы. И стала. Я думаю, донорских тел было выбрано не менее тысячи. Так что, девчонки, я бы на вашем месте во Францию не стремился.
– А мы и не стремимся, – нахмурились девицы.
– Скажите, а сколько это всё может стоить? – заинтересованно спросила богато одетая женщина.
– Сколько денег? А сколько стоит одна война? Или этот наш природный катаклизм? Не меньше.
– Но это же, о чём вы говорите, м-м, не на потоке? – спросила одна из Юль.
– Нет. Это чистый эксперимент. И никто не знает, чем это может закончиться. Кроме меня.
– Почему?
– Это моя идея – трансплантация синапсов. Они её украли, и у них скоро возникнет тупик, как раз перед завершением проращивания. Я знаю, что делать дальше. А они нет.
– Да это всё бред! – громко сказал богато одетый мужчина.
– Да не вопрос, бред так бред, – ответил доктор и привалился к окну.
В машине стало невыносимо холодно. Пора было заводить двигатель.
Все молчали, и каждый думал о своём. Юли: ехать или нет во Францию. Богатые: сколько стоит вечная жизнь, а профессор думал, что он последняя сволочь. Скоро прибежал водитель и завёл двигатель. Потом прибежал дознаватель Саша. И они поехали. Куда?
Доктор смотрел на большое здание торгово-развлекательного центра «Созвездие», раньше, в советское время, на этом месте был колхозный рынок, там продавали цветы, фрукты и мясо; в перестройку торговали всем, чем придётся: от пуховиков до трусов; в нулевые построили невероятных размеров торговый центр, где было всё сразу и всё дорогое: от духов и норковых шуб, компьютеров и телевизоров до золота и бриллиантов. Вокруг понастроили элитных домов, где и жили элитные покупатели этого центра.
Жили.
Площадь исчезала из виду, а вместе с ней и рынок, где сейчас вместо рыбы продавали людей.
Сцена вторая
Аэропорт
Голод уже не скулил у него в животе, а стал закручивать кишки так, что при одном воспоминании о жареной картошке и солёных помидорах у него кружилась голова. А ещё ему грезились малосольные огурцы и почему-то копчёная рыба, а во рту прямо в слюне стоял вкус чая с лимоном и сахара или варенья, малинового, налитого на кусок хлеба с маслом. Так он делал в детстве. Варенье стекало на пальцы, они становились липкими, и их надо было мыть. Как-то после тренировки он съел его целый литр, а когда он был в деревне летом, то мешал ягоды малины со сгущёнкой и ел всё это ложкой, а потом гонял на велике.
Здорово это было – гонять на велике. Он снял перчатку и стёр изморозь с окна, смотрел в него, стараясь не думать о еде. О тушёнке, мёде и сникерсе, о коробке сникерсов и банке мёда, трёхлитровой, а вот тушёнки грезилась всего одна банка.
Он смотрел в окно. В каждом большом городе есть районы старой деревянной постройки, которые ещё не снесли, а новые большие дома уже обступили их с разных сторон, такие Николаевки или Покровки. В некоторой своей части они трансформировались в подобие коттеджных поселков, а в остальном оставались скопищем старых двух- и трёхэтажек. Именно сейчас их автобус проехал мимо поворота в сторону одного из таких районов. Между машинами, стоявшими посередине дороги, в сторону района Марьино шли люди, несколько сотен, в надежде на тепло и кров. Надежда подтверждалась дымом от печных труб, что там топили, дома или бани, было неясно. Так же, как и есть ли место для беженцев. Но у людей была надежда, и они шли.
Потом они проехали и выезд из города к двум мостам через реку. Одному железнодорожному, а второму автомобильному, судя по чёткой колее, в ту сторону и повернули автобусы с беженцами, уехавшие перед ними. Доктор надеялся на то, что они на следующем проезде свернут вправо, в сторону железнодорожного вокзала. Он надеялся на то, что движение по железной дороге невозможно отключить. Там было много систем поддержания безопасного движения: от дизельных станций до аккумуляторов высокой мощности.
Но и туда они не повернули. А микроавтобус остановился перед большим зелёным мусоровозом, который уткнул свой зад в середину большого автобуса, и они неуклюже перегородили широкую улицу, кажется, навсегда.
Это была улица Рабочего Штаба, со своей знаменитой позной, позы в которой готовили по старинным бурятским рецептам и подавали к столу очень артистично. Вход в позную был завален снегом, под самую крышу. И вся дорога была завалена снегом, неглубоким и рыхлым. Ехать было сложно. Они забрались на тротуар, задев днищем о бордюр и, пробуксовав, свалились на дорогу, которая была заставлена брошенными автомобилями. Чтобы их объехать, надо было снова пробираться по тротуарам, цепляя бортом то за деревья, то за машины, то за редких людей, у которых инстинкт выживания был заморожен.
Микроавтобус ехал в сторону коммунального моста через реку. Так решил доктор, осматривая их путь. А эта дорога вела в аэропорт, он часто сам ездил по этому маршруту. А что дальше – он не знал. Самолёты же не летали.
Автобус трясло, подкидывало и дёргало. Доктор, пытаясь удержаться, развернулся лицом в салон и упёрся руками в спинку переднего кресла. Невольно его взгляд уткнулся в норковую доху богатого человека.
Доктор смотрел на норковую доху богато одетого человека, чёрную, стриженую, с чёрным же атласным подкладом, вывернутым сейчас наружу. «Barin» было вышито на подкладке.
Он вспомнил, где видел этого человека.
Первый раз, когда он привозил свою пожилую маму к ним в отделение на консультацию. Заведующий попросил именно его осмотреть, уточнить диагноз и составить план лечения. Что, собственно, доктор и сделал. А заведующий, забрав план лечения, стал обговаривать финансовую часть сделки. Он всегда это делал, даже любил это делать, и у него получалось, продавал. Но не в тот раз. Богато одетый сказал, что в Израиле будет дешевле.
Второй раз, когда богато одетый избирался в депутаты. Много говорил о справедливости и инвестициях. Обещал построить дома, дороги и детские сады. Его и выбрали в депутаты областной Думы. Доктор мало интересовался политикой и на выборы не ходил. В отличие от тёщи. Ему нравилась фраза Жванецкого: «Депутаты, а кто их выбирает?»
Н-да, а новую квартиру они купили в доме, который построила именно его фирма. Большую, светлую, в красивом доме, где доктор собирался жить долго. Не получилось.
Третий раз совсем недавно, когда его физиономия мелькнула в связи со скандалом. У богато одетого была беременная любовница, которая выкладывала в инстаграм фотки себя голой с животом. Как бы: вот мой живот растёт изо дня в день, так и так растёт, и я такая, то накрашенная, то волосы вверх, то косу заплету, то селёдки захочу. И вот один раз сам богато одетый депутат попал в снимок. Правда, не голый, как беременная, а в красных трусах, на втором плане, но очень хорошо узнаваемый. Шум был большой, он молчал, стойко перенося нападки журналистов, пока не начался сезон пожаров. Сгорело несколько таёжных посёлков, все СМИ уехали туда освещать ситуацию, и о депутате в красных трусах забыли. А маму свою он не вылечил, её привезли на скорой в критическом состоянии и не спасли. Богато одетый, тогда уже депутат, орал, что разгонит нашу богадельню, всех уволит, накажет. И требовал возместить. И вот сейчас доктор ехал вместе с ним. Такая вот судьба, наверное, ироничная.
Наконец они мимо станции метро имени Сергея Лазо выехали на окружную дорогу, ведущую к мосту, минуя центр города. Моста ещё не было видно, а плотную пробку из брошенных машин было видно хорошо. Они сейчас находились на возвышенном участке дороги. А прямо перед ними стояли две чёрных «Тойоты-Камри», морда одной уткнулась в багажник другой, двери обеих машин были распахнуты, и в их салонах ветер давно налепил странные сугробы из снега, похожие на людей.
Микроавтобус остановился, и водитель бодро так выскочил, наверное, искать объезд. Доктор невольно посмотрел в окно. Хотелось есть. Давно хотелось, но было неприлично об этом говорить, когда тебя и так спасают, героически везут через страшный город, скорей всего в аэропорт. Но стоянка затягивалась, а через дорогу был виден супермаркет с выбитыми дверями. «Может, что и найдётся там, какая банка тушёнки?» – подумал он почему-то именно о тушёнке.
– Может, сходить за едой? – сказал доктор вслух. – Может, кто ещё хочет есть? – спросил он, посмотрев на фитоняшек.
Все молчали.
– Может, это я один, бля, голодный, как сука?! – уже громко заявил доктор.
– Там, наверное, уже ничего нет, – тихо сказал профессор.
– Я проверю, – не унимался доктор.
– Нет, нет, никто не выходит из машины, – сказал дознаватель Саша.
– Это понятно. Может, меня там съедят или зарежут. Так вам и легче будет. Одним эваку-, тьфу, -ируемым меньше, – доктор поднялся с места.
– Нет. Нельзя. У нас время поджимает, – немного растерянно говорил дознаватель.
– Какое время? До порта пешком целый день идти. Летом, – доктор ткнул пальцем в стекло в сторону аэропорта.
– Мы едем, – уже со злостью цедил слова дознаватель.
– Никуда не едем. Впереди тупик, тупиковей не бывает, – постучал по стеклу доктор.
– А мы что, в аэропорт едем? – спросила одна из Юль.
– М-м, да, мы пытаемся проехать в аэропорт, но вот видите, – ответил дознаватель.
От слова «аэропорт» возбудились только фитоняшки Юли. Они громко стали разговаривать между собой, даже сняли шапки и расправили замусленные волосы. Они оказались брюнетками. Богато одетые, они точно знали, куда едут. Профессору было наплевать. А доктор хотел есть.
– Дайте мне пять минут, – продолжил доктор, – я на всех принесу чего-нибудь съедобного.
– Нет! – зло вдруг вскрикнул дознаватель.
– Ты заткнись! – поддержал его богато одетый и повернулся к доктору. – Ты мне-е надоел, сука! Заткнись! – заорал он.
Заорал так, со знанием дела. После этих слов доктор и решил выйти из машины, вернее, этот окрик и заставил его начать действовать. Он встал и двинулся по проходу. Богато одетый тоже попытался встать, но, получив удар в грудь ногой, осел и удивился. Его, видимо, давно не пинали, может, никогда. Дёрнув дверь, он вывалился из микроавтобуса. Дуло автомата сразу уткнулось ему в живот. Больно.
– Ты, сука, запомни, – цедил слова дознаватель, – мне на тебя наплевать, я не знаю, почему ты стал номером один на эвахуацию, но мне хлубоко пох на тебя и на твой номер.
Доктор немного отстранился от дознавателя. Странный шрам был на его левой брови, свежий, ничем не обработанный сгусток крови, ровный, словно топор остановился в самом начале пути и замер, но оставил аккуратный след. И глаза у него были странные, зрачки словно в веснушках, сероватые, в ржавых пятнах. Злые. Наверное, злые с рождения. И до смерти.
– Это ещё как понятно. Да и мне на тебя пох, но я обещаю вернуться, – рукоятка пистолета в руке отяжелела, щёлкнул предохранитель. И час смерти чьей-то приблизился.
В этот момент из машины так же кубарем вывалился профессор. Вывалился шумно, отодвинув своим телом чью-то смерть. Всё это заняло секунды жизни, словно кто-то играл ими, натягивая струны судьбы. Этот кто-то сейчас играл и огромной страной, натягивая канаты судьбы этой страны. Они уже скрипели и лопались. И что в этом скрипе жизни простых людей? Секунда звука – и больше ничего.
Доктор отпустил пистолет, вытащил руку из кармана, застегнул его и выдохнул.
– Саша, я схожу вместе с ним. Водителя всё равно нет и ехать некуда, это точно, – тихо, почти вкрадчиво сказал профессор.
– Ладно, под вашу ответственность, – дознаватель, нервно дёрнув дверь, залез в автомобиль.
Профессор и доктор быстрым шагом, насколько позволял снег, пошли ко входу в магазин. В магазине было всё перевернуто, разбито и много уже замёрзло. Проходя через хозяйственную часть, доктор подобрал пару забавных пляжных сумок с мордами мопсов, одну отдал профессору. Они прошли дальше вглубь магазина. На полках ничего не было. Тушёнки точно. Да просто ничего.
– На склад сходим. Может, что там есть, – предложил профессор.
– Да, вы сходите, а я дообследую зал, – ответил доктор.
В зале осматривать было нечего. По полу разлились большие лужи подсолнечного масла. Валялись рваные упаковки, битые бутылки из-под вина и водки и их осколки. В хозяйственном отделе тоже был бардак. Всё валялось вперемешку с грязью и льдом. Единственно ценным для себя доктор признал два термоса. «Может, где раздобудем горячей воды», – думал он. В подсознании возник образ чая, который он пил на площади. Чай из термоса. Он кинул их в пляжную сумку. Ещё бросил упаковку разовых бритв и флакон пены. «Может, где будет вода. Побреюсь», – подумал он.
– Вот, – из подсобки вышел профессор, – больше ничего нет, в кабинете у директора нашёл. Это всё, – он показал на упаковку шоколадных батончиков «Баунти», одну сыра «Хохланд» и большой пакет с лапшой «Доширак». – Да, доктор, не ходите туда, не надо, – он отдал сумку с продуктами доктору, а сам пошёл к выходу.
Из кармана его куртки торчало горлышко бутылки.
– Не ходите туда. Не надо, – повторил он.
Доктор посмотрел на открытую дверь в подсобку. «Не надо, так не надо, – подумал доктор, а вспомнил провизора с пробитой головой. – Ладно», – он развернул несколько батончиков и с жадностью их съел. Пошёл к выходу.
– Я здесь, – сказал профессор.
Он стоял сбоку от входа по колено в снегу.
– Вы что будете? – пережёвывая остатки кокосовой стружки, спросил доктор. Как будто у них был выбор.
– Выпей, – он протянул ему открытую бутылку водки.
– Нет, я больше нет. Не время, – отказался доктор.
