скачать книгу бесплатно
Сердце Москвы. От Кремля до Белого города
Сергей Константинович Романюк
Эта книга посвящена рассказу о центре Москвы, многочисленных памятниках Кремля, Красной площади, исторического района Китай-город, площадях и улицах вокруг центральной части города и об одном из самых любопытных и красивых мест центра – Острове. Каждое строение города, где бы оно ни находилось, – каменная скрижаль с высеченной на ней историей, рассказом о событиях, людях и их поступках. Автор рассказывает об исторических корнях современной Москвы, описывает все здания (в том числе и снесенные в XX в.) и все важные события, связанные с ними.
Сергей Константинович Романюк
Сердце Москвы. От Кремля до Белого города
От автора
Книга посвящена рассказу о центре Москвы, о многочисленных памятниках Кремля, Красной площади, исторического района Китай-города, площадях и улицах вокруг центрального ядра города и одном из самых любопытных и красивых мест центра – Острове.
В книге рассказывается о том историческом корне, из которого вырос современный город, о небольшой крепости на высоком холме при слиянии двух рек – Москвы и Неглинной. Как справедливо писал знаменитый историк и писатель Н.М. Карамзин 200 лет назад, «кто был в Москве, знает Россию». К его словам можно добавить, что те, кто хочет знать Москву, должны побывать в Кремле и на Красной площади, которые в сознании многих неотделимы друг от друга. Они являются средоточием, кратким изложением истории Москвы, а следовательно, и России. Каждое строение города, где бы оно ни находилось, – каменная скрижаль с высеченной на ней историей, рассказом о событиях, людях и их поступках. В книге описываются все здания (в том числе и снесенные в XX в.) и, по возможности, все важные события, связанные с ними.
На протяжении многих лет появилось большое количество работ, посвященных Москве. Современные историки, археологи, архитекторы, искусствоведы постоянно работают над выяснением запутанных вопросов и их изыскания обязательно учитывались автором.
Сколько время, пожары и руки человеческия ни изменили вид Москвы, но на ея улицах еще не совсем изгладились следы стараго быта, которые нас переносят от настоящаго к прошедшему.
Снегирев И.М. Никольская улица
в Китай-городе. М., 1853
Исторический обзор
Москва расположена в центре Русской платформы, мощного кристаллического образования, возникшего более полутора миллиардов лет назад, на котором наслоилось до полутора километров осадочных пород, когда в этих местах было море.
Большое значение для формирования московского рельефа имели ледники. На территории современной Москвы находятся их отложения, относящиеся к трем ледниковым периодам: окскому (около 500 тысяч лет назад), днепровскому (около 300 тысяч лет назад) и московскому (примерно 130 тысяч лет назад). Каждый ледник, наступая, нес с собой массу различных отложений; подтаивая и отступая, он оставлял за собой эти отложения, которые называются моренными. Вторым фактором формирования рельефа была работа рек в межледниковые периоды. На создание современного рельефа огромное влияние оказала и деятельность человека: в продолжение сотен лет жители города подсыпали долины, копали каналы, куда переводили реки, сглаживали холмы. Кстати говоря, с московским рельефом связывается легенда о семи (число «семь» издавна считалось мистическим) московских холмах, которые сейчас уже почти не видны: Боровицкий холм (на котором находится Кремль), Швивая горка (при впадении Яузы в Москву-реку, на левом берегу), Три горы (у Москвы-реки в районе Пресни), Введенская гора (в Лефортове), Варварина гора (район Курского вокзала), Псковская гора (Лубянка) и Страстная горка (Пушкинская площадь).
Когда отступил последний ледник, а это произошло около 23 тысяч лет назад, в эпоху палеолита – древнего каменного века, сюда, в Московский край, пришли первые люди. На территории современной Москвы была сделана любопытная находка: в 1936 г. при строительстве канала Москва – Волга на левом берегу реки Сходни случайно обнаружили часть черепа, который, казалось бы, принадлежал неандертальцу с низким лбом и выступающими надбровными дугами. При внимательном же изучении были выявлены не только черты современного человека, но и такая странная особенность, как отпечаток мелкой сетки по поверхности кости, как будто оставленный тканью. Но как могла очутиться ткань на поверхности черепа в то время, когда ткацкий станок появился только через несколько тысяч лет? Разгадку этой находки так и не нашли, как не обнаружили и никаких других свидетельств, подтверждающих жизнь людей палеолита на территории современной Москвы, где трудно вести раскопки, да и многое оказалось уничтоженным при строительстве.
Однако в 1950-х гг. неоспоримые доказательства жизни человека в эпоху палеолита обнаружили сравнительно недалеко, на месте известной стоянки Сунгирь у города Владимира, а позднее еще ближе, в Зарайске, где на высоком мысу у слияния двух рек найдены остатки жилища и множество хозяйственных орудий. Судя по этим находкам, вполне можно предполагать возможность обитания людей и на территории Москвы.
От периода мезолита (средний каменный век), то есть от времени около 12–6 тысяч лет назад, осталось уже значительно больше свидетельств жизни людей, но самое большое количество находок каменного века относится к неолиту, новому каменному веку, начавшемуся около 8–3 тысяч лет назад. Люди неолита пользовались огнем, жили в легких шалашах, начали заниматься животноводством и земледелием. Они научились лепить глиняную посуду, которую украшали насечками и ямками. Свои орудия труда они делали из кости и камня.
Самая древняя из неолитических стоянок в Подмосковье – это Льяловская, датируемая примерно 3-м тысячелетием до н. э., которая находится в верховьях Клязьмы; на территории же современной Москвы, неподалеку от Москвы-реки в районе Щукина, обнаружили стоянку более позднюю – 2-го тысячелетия до н. э. Отдельные предметы этого времени обнаруживаются и в других местах, как, например, в Зарядье, где найдены наконечники стрел и каменное долото, и в Черкизове – кремневый наконечник стрелы.
Культура следующего периода называется бронзовым веком (примерно 2-е тысячелетие до н. э.). Тогда в быту начали появляться изделия из бронзы, сначала в виде украшений, а потом и орудий труда, а также оружия, находимого в погребениях, первое из которых обнаружено у села Фатьянова в Ярославской области. Фатьяновцы в основном занимались скотоводством, но также охотой и ловлей рыбы; они хоронили умерших на боку, причем женщин на левом, головой на восток, а мужчин – на правом и головой на запад. Они были предками не только современных славян, но также балтов и германцев. На территории современного города были обнаружены два памятника этой культуры – Спас-Тушинский на берегу Москвы-реки и Давыдковский на берегу реки Сетуни.
Бронзовый век сменился железным. Железо обладало большей прочностью, железные руды были более распространены, получать железо из них сравнительно просто. Люди железного века выбирали места для поселений высоко над рекой, хорошо защищенные водой и оврагами. Они дополняли естественную защиту искусственными сооружениями – рвами и валами с деревянным тыном, защищавшими главное их сокровище – домашний скот. Такие укрепленные поселения археологи называют городищами, а неукрепленные – селищами. Много городищ находилось по течению Москвыреки, заселение поймы которой происходило снизу вверх по течению. Одно из городищ дало название всей культуре – Дьяковское, по месту нахождения его еще в XIX в. у села Дьякова, близ Коломенского. Дьяковская культура просуществовала более тысячи лет – с VII в. до н. э. до VI–VII вв. н. э. Самые известные памятники этой культуры – Кунцевское, Сетуньское, Мамоново (у Воробьевых гор) и, наконец, Боровицкое (на территории Кремля) городища. Дьяковцы занимались скотоводством – разводили крупный рогатый скот, свиней, лошадей; земледелием – возделывали просо, пшеницу, ячмень; охотились на бобров, куниц, медведей, лосей; изготовляли железные топоры, серпы, стрелы. Характерной особенностью дьяковской культуры были так называемые грузики – небольшие глиняные цилиндрические предметы с отверстием, назначение которых так и не разгадано. С дьяковцами связана еще одна тайна: они исчезли примерно в VIII в. н. э., и до прихода сюда славянских племен нет никаких материальных свидетельств жизни здесь в то время: археологи называют этот период «темными веками».
На обширной равнине Восточной Европы славяне появились в VI–VII вв. в результате последнего, третьего этапа огромного миграционного потока, который носит название Великого переселения народов. Они образовывали три большие группы – венедов, антов и склавенов, места расселения которых определяются различными археологическими культурами, определяемыми различной формой бытовой керамики. Уже в VII–VIII вв. эти крупные образования рассыпаются на более мелкие и расселяются по Восточно-Европейской равнине.
Среднее течение реки Москвы становится местом расселения славянских племен, пришедших с юга, с Оки, уже в Х или XI в. Возможно, что причинами переселения были преследования киевских князей и массовая насильственная христианизация. До славянской колонизации территорию Москвы населяли меря – народ, судя по названию рек и урочищ, финноугорской языковой семьи.
При освоении Восточно-Европейской равнины славянами на территории Москвы столкнулись два колонизационных потока: с юго-запада шли вятичи, с северо-запада – кривичи. Кривичи – это те самые племена, обратившиеся, согласно Повести временных лет, вместе с другими племенами к варягам с знаменательными словами: «…зваху тьи варязи русь… Реша (сказали. – Авт.)… чудь, словене, и кривичи и вси: „Земля наша велика и обилна, а наряда (то есть порядка. – Авт.) в ней нет. Да поидете княжить и володети нами“».
Славяне поднимались по рекам, единственно пригодным путям сообщения в этих краях, покрытых густыми, почти непроходимыми лесами. Племя вятичей обосновалось в долине Москвы-реки, а племя кривичей – несколько севернее. Границу между ними археологи определили по женским украшениям: вятичи носили так называемые височные кольца, имевшие 5–7 плоских, свисающих вниз лопастей, а вот кривичи отдавали предпочтение кольцам, похожим на проволочные обручи. Различались также и некоторые другие украшения. Культура вятичей хорошо исследована благодаря множеству сохранившихся курганов (в Царицыне, Чертанове, Тушине, Конькове, Зюзине, Черемушках, Матвеевском и в других местах) и открытым археологами поселениям, укрепления которых были найдены в самом центре города, в Кремле на Боровицком холме.
В XI–XII вв., в период процветания земли вятичей, среди сел стали возникать первые города, центры торговли и ремесел. Земли, занятые славянскими племенами, постепенно подпадали под власть княжеств – Смоленского, Ростово-Суздальского, Черниговского. Вятичские племена, жившие на территории современного Подмосковья, одни из последних потеряли свою независимость. Жили они в сравнительно труднопроходимой местности, покрытой густыми лесами, более или менее доступными только зимой, и обычные пути из Южной Руси в Северо-Восточную проходили в обход этих мест. Когда Владимир Мономах, владевший Черниговским княжеством, ходил с войском на северо-восток, он с гордостью вспоминал, что ему удалось пройти «сквозь землю вятичей».
Считается, что основателем Москвы был ростово-суздальский князь Юрий, сын Владимира Мономаха, но его имя появилось в летописи только в связи со встречей союзных князей в 1147 г. в уже существовавшей тогда Москве. Можно предположить, что Москва была основана примерно на полстолетия раньше, в конце XI в., как княжеский форпост в земле вятичей, противившихся покорению ростово-суздальскими князьями. Площадь древнего московского поселения несравнимо больше любых других поселений в бассейне реки Москвы, и, согласно исследованиям археолога А.А. Юшко, «Москву следует причислить к числу изначально княжеских городов».
Основание Москвы может быть отнесено к деятельности знаменитого Владимира Мономаха, который получил северо-восточные земли в 1093 г., после смерти отца, Всеволода Ярославича, великого князя Киевского. Но он еще ранее, будучи черниговским князем, предпринял первый такой поход примерно в 1068–1072 гг.; известно также, что он ходил на вятичей в продолжение двух зим – «на Ходоту», вятичского предводителя.
Через четыре года права на владение северо-восточными землями были подтверждены Любечским съездом, когда собравшиеся на нем князья решили прекратить распри и оставить каждому земли своих отцов. Владимир Мономах старается укрепиться на северо-востоке, усиленно строя опорные пункты. Можно предположить, что он, понимая важность порубежных земель своего княжества, занятых враждебными племенами вятичей, основывает в самом конце XI в. у впадения Неглинной в Москву-реку на месте древнего дьяковского поселения, где, возможно, также жили вятичи, одну из важных крепостей, ставшую городом Москвой. Одним из документальных подтверждений этой датировки является печать, найденная вместе с обрывком медной проволоки на Боровицком холме на той же глубине (более 5 м), где находилась мостовая домонгольского времени. Печать с оттиснутым изображением Богоматери Оранты датировалась 1091–1096 гг. и могла принадлежать Киевской митрополии. Ее привезли в Москву вместе с несохранившейся грамотой, которая могла храниться неподалеку – в первой церкви крепости, то есть церкви Рождества Иоанна Предтечи. Эта находка наряду с многими другими свидетельствует о заселении кремлевского холма к концу XI в.
Владимир Мономах – выдающийся политический деятель ранней истории Руси, полководец и писатель, автор «Поучения», замечательного памятника древнерусской письменности, соединившего различные жанры – и автобиографию, и нравоучение, и исповедь. По отцовской линии он был внуком Ярослава Мудрого, а по материнской – внуком византийского императора Константина Мономаха, почему и получил свое прозвище. С самых ранних лет Владимир Мономах участвует в военных походах против врагов внешних, а также в междоусобных распрях с соседями-князьями. По словам самого Владимира, «всех походов моих было 83, а других маловажных не упомню. Я заключил с половцами 19 мирных договоров, взял в плен более 100 лучших их князей и выпустил из неволи, а более двухсот казнил и потопил в реках». Он нападал даже на Византийскую империю, и император Алексей Комнин, по рассказам, прислал в Киев ценные дары, среди них был венец Константина Мономаха, которым короновали Владимира. Отсюда и название венца – «шапка Мономаха», которая хранится теперь в Оружейной палате (но, по мнению большинства исследователей, она была изготовлена на рубеже XIII–XIV вв. на Востоке).
Будучи проницательным государственным деятелем, князь Владимир выступал инициатором съездов князей, призывавшим их к согласию и объединению перед внешней опасностью. Как отмечал историк Н.И. Костомаров, «при таком положении дел важнейшею задачею тогдашней политической деятельности было, с одной стороны, установление порядка и согласия между князьями, а с другой – дружное обращение всех сил Русской земли на свою защиту против половцев. В истории дотатарского периода мы не видим ни одной такой личности, которой бы удалось совершить прочно и плодотворно такой великий подвиг; но из всех князей никто не стремился к этой цели с такой ясностью взгляда и с таким, хотя временным, успехом, как Мономах, и потому имя его долго пользовалось уважением. Кроме того, о его жизни сложилось понятие как об образцовом князе».
В результате объединительной деятельности Мономаху подчинилось почти все Древнерусское государство. Владимир Мономах остался в народной памяти заступником простого народа, «смердов»; по словам летописца, после смерти князя в 1125 г. «слава его прошла по всем странам, особенно же был он страшен поганым; был он братолюбец, и нищелюбец, и добрый страдалец за Русскую землю. Духовенство плакало по нем, как по святом и добром князе… весь народ плакал по нем, как плачут дети по отце или по матери».
Москву окружали густые леса и обширные болота, что обеспечивало ей относительную безопасность, и она занимала удобное географическое положение на пересечении важных торговых путей из Южной Руси (из Чернигова, Киева) в Северную (во Владимир, Ростов), а также из Новгородской земли в Рязанскую. Некоторые из основанных примерно тогда же военных опорных пунктов, подобно Москве, впоследствии стали, благодаря благоприятным географическим условиям, притягательными центрами для ремесленного и торгового населения.
Попытки объяснения названия Москва делались издавна, но до сих пор так и нет удовлетворительного результата.
Существует множество предположений, более (их немного) или менее правдоподобно (их значительно больше) трактующих сложный вопрос происхождения имени города, впрочем, дело обстоит также и по отношению к многим другим старинным городам.
Имя реки Москва передалось городу, и оно требует выяснения: какая народность из сменявших друг друга на Восточно-Европейской равнине была «ответственна» за него?
Названия географических и, в особенности, названия водных объектов – гидронимов – наравне с археологическими свидетельствами наиболее важный источник наших знаний о народах, населявших определенные территории.
В бассейне Москвы-реки в 3–2-м тысячелетиях до н. э. обитали финноугорские племена, и очень вероятно, что именно они и дали имя этой реке. Балтские племена появились существенно позже, и жили здесь они на протяжении 1000–1500 лет (примерно от начала 1-го тысячелетия до н. э. до середины 1-го тысячелетия н. э.), не говоря уже о славянах, которые появились примерно во второй половине 1-го тысячелетия н. э., причем долгое время оба племени жили вместе и ученые говорят о балто-славянской общности.
Почти все, писавшие о топониме Москва, делили это слово на две части – «Моск» и «ва», объясняя далее каждую часть по отдельности, как правило, обязательно присваивая части «ва» значение «вода» из различных языков. Они рассматривали его современную форму слова, не принимая во внимание развитие его во времени – ведь в древних формах топонима окончания «ва» не было.
Известный языковед И.Г. Добродомов вполне убедительно показал, что топоним с формой «Московь», зафиксированной в Лаврентьевской летописи: «Гл?бъ же на ту щсень при?ха на Московь и пожже городъ весь и села» (1177), имел в качестве более древней форму «Москы», реконструируемую лингвистами. Но, как указывает Добродомов, эта форма представляет собой развитие еще более древней формы – «Мушко» исчезнувшего финно-угорского языка, мери или мещеры, которую древние славянские поселенцы на Москве-реке переделали в «Москы». Как пишет исследователь, «в таком случае получается, что название Москва может рассматриваться как органический сплав принесенного славянами родного названия и местного финно-угорского, переозвученного по образу названия исконного. Свое и чужое в нем оказалось просто сплавленным».
Конечно, как и многие старинные города с богатой историей, Москва имеет свои легенды и предания. Исследователь повестей о начале Москвы справедливо отмечает, что исторический факт «окружен в повестях большим количеством вымышленных подробностей. Эти подробности каждый из авторов подбирал, руководствуясь своими задачами, но все они сошлись в свободном обращении с известными историческими событиями…».
Как-то надо было объяснить превращение незаметного поселка, вполне ординарного среди других поселений в обширных лесах северо-востока, в большой город, столицу самого могущественного княжества: «И почему было Москве царством быть и хто знал, что Москве государством слыти». В XVII в. появляются несколько рассказов, толкующих возникновение Москвы. Один такой рассказ повествует о Мосохе Иафетовиче (библейский персонаж, один из сыновей Иафета, родоначальник диких племен на север от Черного и Каспийского морей), пришедшем «в страну Скифскую» и поселившемся на месте «предъизбранном и предълюбезном», которое находилось «над двема реками». Поселенец дал названия обеим рекам – одну назвал по своему имени и по имени жены Ква: получилась Москва, а вторую по имени сына Я и дочери Вуза – Яуза. В этом наивном сказании отразились какие-то воспоминания о древнем поселении, возможно находившемся на высоком холме у слияния рек Москвы и Яузы.
В другом рассказе говорится о киевском боярине Степане Кучке, получившем от князя Юрия Владимировича земли у Москвы-реки и устроившем для себя двор, вокруг которого обосновались и его слуги, и дружина. Он, однако, «возгордевся» и не оказывал должных почестей князю Юрию, почему и поплатился жестоко: князь «повеле его в той час смерти предати». Здесь отражаются древние представления о обязательном жертвоприношении, пролитии крови на месте закладки, и после этого князь Юрий «постави град, нарече имя ему Москва… повеле град Москву населити людьми и распространити». Тот же боярин фигурирует и в более пространном рассказе, где упоминаются сыновья его Петр и Аким и дочь, «благообразна и лепа» Улита. В этом, казалось бы, легендарном рассказе речь идет, однако, об известных летописцу исторических деятелях – участниках заговора против князя Андрея Боголюбского: «…и тако упившеся вином, поидоша на сени. Начальник же убийцам был Петр Кучькович, зять Анбал, Ясин ключник, Яким Кучькович… вземьше оружье, яко зверье дивии…»
На страницах Ипатьевской летописи (одной из древнейших) Москва впервые упомянута в связи с феодальными распрями русских князей, начавшимися после смерти великого князя Киевского Мстислава в 1132 г. Эта дата считается началом долгой эпохи феодальной раздробленности, продолжавшейся около трехсот лет. Единая Киевская Русь распалась на полтора десятка самостоятельных княжеств, где правили свои собственные династии, отпрыски Рюриковичей: так, в Чернигове княжили Олеговичи, в Смоленске – Ростиславичи, во Владимире, Ростове и Суздале – Юрьевичи, но все они по старой памяти добивались великого киевского княжения. Князья объединялись во враждующие группы, нападали друг на друга, разоряли города и села, грабили христианские церкви, уводили в рабство мирное население, насильничали и убивали, приводя с собой не только свою вооруженную дружину, но и нанятые толпы диких половцев.
В одном из бесчисленных эпизодов братоубийственной войны участвовал князь Суздальский Юрий Владимирович, которому его отец, Владимир Мономах, передал княжеский суздальский стол. Именно с ним, прозванным значительно позже Долгие Руки, связывается «основание» Москвы в 1147 г. В борьбе за киевский великокняжеский престол Юрий объединился с новгород-северским князем Святославом против Мстиславичей, действовавших вкупе с черниговскими Олеговичами и Давидовичами. В начале 1147 г. князья успешно воевали в разных местах: Юрий захватил Торжок и земли по реке Мсте (он пошел «воевать Новгородские волости и пришел взя Новый Торг и Мъсту всю взя»), а Святослав в Смоленске опустошил земли племени голядь в верхнем течении реки Протвы и взял большую добычу: «И шел Святослав взя люди Голядь верх Поротвы, и ополонишася дружина его повелику». Юрий, «довольный злом», как пишет Карамзин, причиненным Святославом, отправляет ему послание: «Приди ко мне, брате, в Москов». Встретились они в удобно для них расположенном месте – Москве, недалеко от границ Рязанского, Черниговского и Смоленского княжеств, по пути на север, к Новгороду, и достаточно большом для встречи трех князей (к Юрию и Святославу присоединился еще рязанский князь Владимир Святославич, у которого перед тем отняли все его владения).
Юрий уже находился в Москве, когда к нему прибыл малолетний сын Святослава Олег с подарками. Вот как Ипатьевская летопись повествует об этом: «Святослав же еха к нему с детятем своим Олгом, в мале дружине, пойма с собою Володимера Святославича; Олег же еха наперед к Гюргеви и да ему пардус (вероятно, шкура гепарда. – Авт.)». Вскоре в Москве появился и князь Святослав: «И приеха по нем отець его Святослав, и тако любезно целовастася, в день пяток, на Похвалу святеи Богородици, и тако быша весели».
«День пяток» означает пятницу, а слова «на Похвалу святеи Богородици» – в Похвальную неделю Великого поста, перед праздником иконы Похвалы Богородицы, который был установлен в IX в. в благодарность за неоднократное избавление Константинополя от осаждавших его вражеских войск, когда по стенам и стогнам столицы носили икону, умоляя о защите. Праздник этот не имеет определенной даты, он переходящий, то есть зависит от даты празднования Пасхи, которая по церковным канонам должна отмечаться в первое воскресенье после весеннего равноденствия. Тогда это было 20 апреля, а праздник Похвалы Богородицы отмечается в субботу на пятой неделе поста, за 16 дней до Пасхи, и, следовательно, князья встречались в пятницу 4 апреля 1147 г. Эта дата (по новому стилю 11 апреля) и является первым упоминанием Москвы в письменных источниках: в этот день, а не осенью должен был отмечаться день города и проводиться юбилейные празднования.
На следующий день, в субботу 5 апреля 1147 г., в самый праздник Похвалы, Юрий Долгорукий устроил, по выражению летописца, «обед силен». Видно, Москва уже была таким поселением, в котором можно было устроить пиршество для князей и для немалых, надо думать, дружин их. Правда, устраивать «обед силен» и пировать в строгий церковный пост было не самым благочестивым поступком князя Юрия и его гостей. В тот же день, по рассказу летописца, князь Юрий «створи честь велику им и да Святославу дары многы с любовью и сыновеи его, Олгови и Владимиру Святославичю…». Из Москвы Святослав отправился к реке Оке, где и остановился. Союз Юрия и Святослава оказался недолговечным, и уже в следующем году братья воевали друг против друга…
Борьба Юрия Владимировича за великокняжеский киевский престол велась с переменным успехом: так, в 1149 г. он сел на киевский престол, но вскоре потерял его, в 1150-м он снова стал великим киевским князем, вернулся в Киев через четыре года и скончался там в 1157 г. Во время феодальных усобиц князь Юрий был вынужден укреплять границы своего княжества – так, по сообщению летописи, в 1156 г. он строит в Москве крепостные стены: «…князь великий Юрий Володимеричь заложи град Москьву на устии же Неглинны, выше рекы Аузы».
Ф.Я. Алексеев. Красная площадь
Высказывались сомнения в том, что князь Юрий мог построить московскую крепость. Известие об этом встречается только в Тверской летописи и носит характер поздней вставки, тем более что князь, по словам более древней Ипатьевской летописи, почти весь год провел в Киеве: поэтому некоторые ученые вообще считали дату неверной и полагали, что крепость строил сын Юрия князь Андрей. Однако, как пишет исследователь истории Древней Руси В.А. Кучкин, Юрий Владимирович все-таки мог быть в 1156 г. в Москве, так как в Ипатьевской летописи нет сведений о том, где был князь как в начале года, так и с его середины до зимы следующего – следовательно, он вполне мог быть в Москве в 1156 г. и руководить строительством тамошней крепости.
Где же были первые укрепления Москвы? Слова «на устии же Неглинны выше рекы Аузы» означают, что они находились выше по течению Москвы-реки относительно впадения Яузы, а именно у устья речки Неглинной, то есть на Боровицком холме, который прекрасно подходил под строительство крепостных стен. Он был тогда значительно круче, чем теперь, обе реки – и Москва и Неглинная – защищали его с южной, западной и северо-западной сторон, а с восточной был выкопан ров и насыпаны валы.
Основные источники достоверных сведений о древней Москве – археологические раскопки, но они ведутся от случая к случаю, когда позволят власти, как правило, в спешке: над учеными нависает ковш экскаватора. Обстановка для планомерных археологических исследований в Кремле еще хуже: кремлевские чиновники и охранники далеки от научных интересов и не заинтересованы в выяснении неизвестных страниц русской истории. Нередко случалось так, что на территории Кремля строились какие-то сооружения («объекты»), и можно только предполагать, сколько ценнейших свидетельств прошлого исчезли навсегда.
И тем не менее археологи совершили немало выдающихся открытий, существенно прояснивших многие этапы ранней истории Москвы.
Так, археолог Н.С. Шеляпина обнаружила материальные свидетельства бытования на Боровицком холме дьяковского поселения, датированного второй половиной 1-го тысячелетия до н. э. и существовавшего еще в первые века нашей эры. Оно располагалось на бровке холма, примерно там, где теперь стоит Архангельский собор. При строительстве Дворца съездов выяснились детали планировки древнего Кремля и была найдена уникальная деревянная конструкция крепления оборонительного вала, состоящая из дубовых бревен, соединенных поперечными лагами с крючьями, которые препятствовали его разрушению. Такая конструкция, называемая «хаковой» (от польского слова hak – «крюк»), применялась в польских крепостях – возможно, что в возведении московской крепости участвовали европейские мастера или же горододельцы из Киевского или Владимиро-Волынского княжества. На укрепленном таким образом валу, вероятно, стоял уже не частокол, а деревянные трехстенные срубные стены с бойницами. В стене, возможно, были и две проездные башни – одна к востоку, в равнинную сторону, к поселку у укрепленных стен, а другая – к реке Неглинной. Укрепления 1156 г. защищали резиденцию феодального властителя, при которой на территории современного Зарядья и у Красной площади располагался посад, поселок крестьян, ремесленников, торговцев.
Очертания московской крепости второй половины XII в., по мнению многих исследователей, напоминают неправильный овал площадью около 3 га (современная площадь Кремля – 28 га); линия крепостных укреплений шла от нынешней Троицкой башни до устья реки Неглинной, далее параллельно берегу Москвы-реки до теперешней Тайницкой, поворачивала на северо-запад по дуге, включая Соборную площадь, и возвращалась к Троицкой башне.
Крепость была защищена рвом шириной 16–18 м и глубиной около 5 м, а также валом, на котором могли стоять деревянные стены. Внутри крепости археологи обнаружили остатки деревянных срубов, водосточные дренажи, мостовые, которые делались не только из продольных бревен, но и из… челюстей и плоских костей крупного рогатого скота.
Впервые слово «кремль» в истории Москвы появилось сравнительно поздно – так городская крепость была названа в 1331 г. в рассказе Воскресенской летописи о случившемся тогда пожаре, то есть почти через 250 лет после основания города: «В лето 6839 (это летосчисление «после сотворения мира», которым пользовались на Руси до реформы Петра I в 1700 г. – Авт.), месяца Маиа 3, бысть пожар на Москве, погоре город Кремль». Надо сказать, что к этому же событию относится и известие другой летописи, в которой крепость была названа Кремником: «Въ лето 6839 месяца Maia въ 3, на память святого мученика Тимофея и Мавры, бысть пожар на Москве, и погоре городъ Кремникъ», а, скажем, в сообщении об огромном пожаре 1365 г. опять пишется «кремль»: «Того же лета загореся город Москва от Всех Святых сверху от Черторьи, и погоре посад весь и Кремль и Заречье, бысть бо тогда засуха велика, еще же и буря велика к тому вста». В изложении нападения литовского князя Ольгерда в 1367 г. крепость постоянно называется «градом кремлем» («Князь же великий повели около града кремля посад пожещи примета ради»; «Олгерд же стоял около города три дни и три нощи, останокъ загородиа все пожже, многы церкви и многы монастыри пожегл и отъступи от града, а града кремля не взял и поиде прочь, възвратися въсвояси»).
Происхождение слова «кремль» не выяснено: существует множество версий, большинство которых не выдерживают критики. Одна из них, высказанная в 1873 г. палеологом А.М. Кубаревым, предполагает, что название произошло от греческого слова «кримнос», что означает «крутизна, крутая гора над берегом». Слово это могло быть занесено в Москву священнослужителями, приехавшими с греком митрополитом Феогностом, но вряд ли греческое слово получило широкое распространение на Руси, чтобы его применяли везде для названия внутренней крепости.
Вторая версия, выдвинутая известным филологом Я.К. Гротом в статье 1865 г. и довольно распространенная, но от этого не менее легковесная – от слова «кром», «кромка», о чем-то, находящемся на краю (что же такое в городе XIV в. стояло на краю?); по объяснению словаря русского языка XI–XVII вв., кром – это «внешнее городовое укрепление», что никак не может относиться к Кремлю.
Третья версия, также неубедительная, утверждает, что название дано от слов «кремлевый», «кремлевник», от диалектных слов, обычных не для Москвы, а для Архангельской губернии, обозначающих якобы хороший, крепкий лес. Это объяснение взято из словаря Даля, но вот знаток архангелогородских говоров объясняет это слово как «хвойный лес на моховом болоте» (Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении. СПб.: Императорская академия наук, 1885). Согласитесь, что хвойные деревья, выросшие на болотах и, по определению, слабые и хилые, использовать для возведения крепостей было бы странно, да и вспомним кремль Ивана Калиты, построенный из крепкого дуба. Необъяснимо то, что узкоспециальное архангельское слово «кремлевник» с XIV в. неожиданно стало применяться для обозначения деревянной крепости, а не ранее, ибо до этого времени слово «кремль» вообще не использовалось на Руси (а для обозначения крепостей применялось слово «детинец»).
Наиболее обоснованной представляется версия, предложенная в 1997 г. М.Г. Савицким, – от монгольского слова «керем», вошедшего в русский после татаро-монгольского нашествия, что значит крепость, укрепление. От него появилось прилагательное «керемель» – древнерусский суффикс прилагательного – ль, образованный от имен существительных, как видно, имел широкое распространение: безумник-безумль (безумный), ЯрославЯрославль (ярославский) и др. Соответственно, керем (укрепление) – керемль (укрепленный), в речи превратившийся в более удобное «кремль». Надо сказать, что сначала слово «кремль» было прилагательным, так что слова летописи «град кремль» для читателя были понятны как «поселение (град) укрепленное (керемель, кремль)». Со временем прилагательное «кремль» субстантивировалось (что является характерным в развитии языка), то есть превратилось в существительное, и как имя существительное распространилось по Руси. Встречающееся в летописи слово «кремник» не происходит от какого-то «кремня», а является стяжением, суффиксальным образованием, возникшим в разговорном языке и проникшим в летописный текст. Важно также подчеркнуть, что слово «кремль» появилось только в XIV столетии, до этого времени для обозначения крепости применялось слово «детинец». Эта версия отличается от других тем, что она объясняет и его происхождение, и развитие, и связь слова с историческими условиями середины XIV в. на Руси.
Деревянные стены крепости, впервые упомянутой в летописи под 1156 г., конечно, неоднократно возобновлялись – так, например, известно, что через двадцать лет после их постройки – в 1179 г. – Москва была сожжена рязанским князем Глебом Ростиславичем: «Глеб же тоа осени иде к Москве и пожьже Москву всю, город и села». Конечно же серьезно пострадала крепость и при нашествии войск Батыя в зиму 1237/38 г., когда «татарове поидоша к Москве и взяша Москву и воеводу убиша Филипа Нянька за правоверную веру крестьяньскую, а князя Владимира, сына Юрьева, руками яша, а люди избиша, от старець и до младенець, и много именья вземше отъидоша». При московском князе Данииле Александровиче – сыне Александра Невского – стены видели монголов, разоривших город в 1293 г. под водительством хана Дюденя, который «много пакости учиниша христианом, и много градов поимаша… и всю землю пусту сотвориша»; а также в 1305 и 1307 гг. – во время феодальных распрей от нападавших войск князя Михаила Ярославича Тверского. Однако тверские рати «града не взя и, не успев ничто же, возвратися», хотя бой «бысть силен».
При князе Данииле небольшая окраинная сторожевая крепость Москва превратилась в столицу удельного княжества. Город, однако, никак не соответствовал своему новому положению. Иван Калита существенно изменил Кремль: на бровке холма над Москвой-рекой был построен новый деревянный княжеский замок, и, таким образом, в это время – в середине XIV в. – определилась конфигурация застройки парадной части Кремля. В 1339 г. возвели новую крепость «в едином дубу», то есть только из дубовых бревен. Удивительно, что такое немалое строительство заняло очень короткое время – по Воскресенской летописи, 25 ноября заложили, «да срублен быть тое же зимы, в великое говенье»: тогда Великий пост начинался 8 февраля 1340 г. (по старому стилю) и, таким образом, возведение крепости продолжалось около трех-четырех зимних месяцев.
По площади Кремль Калиты занимал примерно две трети современного. Вероятно, новые укрепления представляли собой две параллельных деревянных стены, связанные поперечными срубами, между которыми плотно набивалась земля и камни, а снаружи стены обмазывались глиной. По верху стены, между круглыми и четырехугольными башнями (их число и размещение неизвестны), шел навес. Длина стен составляла 780 саженей, то есть 1670 м. Возведение крепостных стен было итогом жизни московского князя Ивана Даниловича, умершего в 1340 г.
Эти стены защитили Кремль, где гордо высились новые каменные соборы и церкви, построенные князем со сказочной быстротой. Так, в 1327 г. построили Успенский собор, главный московский храм и место захоронения митрополитов и патриархов, в 1329 г. – церковь Иоанна Лествичника «иже под колоколы», в 1330 г. – Спасскую церковь у княжеского двора, в 1333 г. – собор Михаила Архангела, княжескую усыпальницу, где похоронили и самого храмоздателя. Можно предположить, что некоторые церкви строились на месте стоявших там и ранее деревянных храмов. Хотя все эти храмы были небольшими, но такое интенсивное строительство свидетельствовало о немалых богатстве и амбициях московского князя. Конечно, Москва не могла еще сравниться с великолепным Владимиром, но все-таки стала большим и богатым городом.
Возведение каменных храмов при Иване Калите обуславливалось и тем, что он понимал важность поддержки его русской церковью в лице митрополита Петра. Именно Петр заложил московский Успенский собор, где и был похоронен, а после кончины его объявили святым – первым в ряду русских митрополитов – и ему приписали пророчество о будущем Москвы. Он якобы обратился к князю Ивану: «Если послушаешь меня, сын мой, то и сам прославишься более иных князей с родом твоим, и град твой будет славен между всеми городами русскими, и святители поживут в нем, и кости мои здесь положены будут». Преемник Петра митрополит Феогност, который «был самым усердным помощником князей московских в достижении ими своих стремлений», уже совсем перенес кафедру из Владимира в Москву.
Через четыре года после постройки дубовой крепости, в 1343 г., при сыне Ивана Калиты князе Симеоне Гордом сгорело 28 церквей, а в 1354 г. сгорел и сам Кремль с 13 церквями в нем – это говорит о том, как вырос город. Стены крепости простояли недолго – через 25 лет после смерти Ивана Калиты, в 1365 г., в Москве случился большой пожар, названный Всесвятским, так как он начался у церкви Всех Святых – «погоре посад весь, и Кремль, и Заречье, бысть бо тогда засуха велика, еще же и буря велика к тому въста, и меташа за 10 дворов головни и берня с огне, и не бе лзе гасити, в едином бо месте гасяху, а в десяти загорашася…», и кремлевские стены разрушались.
В тревожное время, когда Москва участвовала в беспрерывных раздорах и войнах то с Ордой, то с Тверью, то с Литвой, то с Рязанью, оставаться без защиты стен было невозможно. По совету старейших бояр и «погадав с братом своим с князем с Володимером Андреевичем», внук Ивана Калиты, князь Дмитрий Иванович, «сдоумаша ставити город камен Москвоу», то есть строить новые крепостные стены, но теперь не деревянные, а белокаменные: «…да еже оумыслиша, то и сътвориша. Тое же зимы повезоша камение к городоу». Зимой 1366 г. заготавливали камень, вероятно из ближних дорогомиловских или дальних мячковских каменоломен, и свозили его в Москву, а весной 1367 г., то есть немногим более чем через год, начали постройку. Возведение крепости в такой сжатый срок требовало усилий всех москвичей и жителей княжества. Это была огромная по тому времени работа, которую могло позволить себе только богатое и сильное государство – по современным расчетам, лишь на основных строительных работах трудились ежедневно не менее 2 тысяч человек. Сооружение мощной каменной московской крепости имело большое значение – опираясь на возросшую военную силу, московский князь мог диктовать свою волю соседним княжествам. Как записал летописец Тверского княжества, соперника Москвы, «на Москве почали ставити город камен, надеяся на свою великую силу, князи Русьскыи начаша приводити в свою волю, а которыи почал не повиноватися их воле, на тых почали посягати злобою».
По сравнению с крепостью Ивана Калиты новая крепость значительно расширилась на северо-восток и восток, и, за исключением дальнего северо-восточного угла, она стала почти равной современной, и более того, современные стены Кремля возведены в основном на фундаментах (с небольшими отступлениями) стен Дмитрия Донского.
Общая протяженность стен нового Кремля составляла около 2 км. Точное число башен неизвестно, но можно предположить, что в крепости было пять проездных: Фроловская, Тимофеевская, Чешкова, Боровицкая и Никольская. Названия некоторых кремлевских башен могут свидетельствовать о том, что за их постройку отвечали и, возможно, ее финансировали богатые бояре. Так, нынешняя Тайницкая башня называлась Чешковой по московскому боярину Даниилу Чешко, а Беклемишевская называлась Тимофеевской – по Тимофею Воронцову-Вельяминову. Только три башни были проездными и вели к посаду с восточной стороны, что указывает на его значительное развитие.
А. Васнецов. Московский Кремль при Дмитрии Донском. Акварель
Огромное сооружение из белого камня настолько поразило воображение современников, что с тех пор – с середины XIV в. – закрепилось за Москвой прозвание Белокаменная. В «Повести о житии и о преставлении великого князя Дмитрия Ивановича», прославлявшей героя Куликовской битвы, о нем было сказано, что князь «град свой Москву стенами чюдными огради и во всем мире славен бысть».
Уже в 1368 г. (надо думать, что к этому времени крепость была закончена) белокаменные стены противостояли грозному литовскому князю Ольгерду, знаменитому тем, что «многы земли поимал, но толма (не только) силою, елико (сколько) уменьем воеваше», и, как летописец посчитал нужным передать нам, был он лучше многих, «бе бо вина и меду не пиа». Он скрытно и быстро подошел к Москве, где князь Дмитрий вместе с митрополитом и боярами засел в осаде. Велев поджечь посад, три дня стоял Ольгерд перед новой московской крепостью; опустошил всю округу, угнал скот, увел множество пленников, но Кремль взять не смог. Второй раз он подошел к стенам Кремля в декабре 1370 г., где и на этот раз заперся князь Дмитрий, но, узнав, что недалеко собираются московские полки, Ольгерд запросил мира.
И еще раз при великом князе Дмитрии Кремль подвергся нападению, однако оно на этот раз не окончилось столь благополучно. Дело в том, что, несмотря на победу на Куликовом поле, Московское княжество отнюдь не освободилось от золотоордынской зависимости, и через два года после битвы хан Тохтамыш двинулся на Москву с целью наказать своевольного данника. Дмитрий на этот раз уехал из города, за ним засобирались его княгиня и митрополит Киприан. Недовольные москвичи едва выпустили их, правда предварительно ограбив. Тохтамыш подошел к стенам, попытался взять их приступом – «три дни биахуся», но был отбит и только хитростью, обманув осажденных, ворвался в Кремль. Все было сожжено, сгорели тысячи книг, снесенных под защиту стен, погибло много жителей города, и, как эпически повествует летописец, «бяше тогда видети в граде плач, и рыдание, и вьпль мног, и слезы, и крик неутешаемый, и стонание многое, и печаль горкаа, и скорбь неутешимаа, беда нестерпимаа, нужа ужаснаа, и горесть смертнаа, страх, и ужас, и трепет, и дряхлование, и срам и посмех от поганых христианом». Как заметил известный историк И.Е. Забелин, «неизобразимые ужасы Тохтамышева нашествия надолго оставили свои страшные следы в том безграничном трусливом опасении, с каким потом Москва встречала каждый татарский набег».
После страшных разрушений, причиненных Тохтамышем, после нескольких опустошительных пожаров Москва опять постепенно начала застраиваться. Конечно, прежде всего жители поставили деревянные избы, но уже в 1389 г. в первый раз упоминаются новые каменные здания: тогда возвели церковь Афанасия и Кирилла в Кремле. Там же вдова великого князя Дмитрия Донского Евдокия начала строить в 1393 г. каменную церковь Рождества Богородицы, заменившую церковь Воскресения Лазаря, которая «была мала древяна». Она же смогла украсить ее «иконами, и книгами, и сосуды», а через два года (в 1395 г.) церковь расписали греческий иконописец Феофан и Семен Черный с учениками. Еще при Дмитрии Донском в Кремле на месте Ордынского двора митрополит Алексий основал в 1365 г. Чудов монастырь.
В 1408 г. белокаменный Кремль выдержал осаду ордынского князя Едигея. Опять москвичи, предварительно снеся весь посад, чтобы было способнее стрелять в осаждавших, заперлись в крепости, и опять, как раньше его отец Дмитрий Донской во время набега Тохтамыша, великий князь Василий Дмитриевич «отъеха в борзе», то есть быстро, поспешно покинул Москву. Едигей не решился пойти на приступ города, отошел от него и, расположившись лагерем в Коломенском, приказал тверскому князю идти к Москве «с пушьками, и с тюфякы, и с самострелы, и с всеми сосуды градобийными». Едигей, однако, не дождался ни его, ни «сосудов», а вместо того получил известие из Орды, заставившее его срочно вернуться туда. Но он успел вытребовать от москвичей «окупа», а они, «не ведуща бывшаго», то есть ничего не зная о событиях в Орде, собрали 3 тысячи рублей и отдали разбойнику, ушедшему не только с этой огромной суммой, но и с «множеством полона».
В первой половине XV в., во время феодальной войны между Василием II, внуком Дмитрия Донского, и его родственниками, в Кремле конечно же ничего не строилось. Только после победы Василия II, ослепленного своими врагами и потому прозванного Темным, строительство в Москве возобновилось, и летописи почти каждый год полнятся сообщениями о новых зданиях, и, что важно отметить, каменных. Так, летом 1450 г. боярин Владимир Ховрин возвел на своем кремлевском дворе у Воскресенского монастыря каменную церковь Воздвижения, и тогда же митрополит Иона начал строить каменную палату с Ризоположенской церковью; в 1458 г. на подворье Симонова монастыря у Никольских ворот соорудили каменное здание церкви Введения, а через год митрополит Иона пристроил к Успенскому собору придельный Похвальский храм в честь отражения нападения татар, которые «похвалився на Русь пошли»; еще через год летописец записал, что на другом подворье – Троице-Сергиева монастыря – его игумен воздвиг Богоявленский храм.
В 1461 г. у Боровицких ворот построили каменную церковь Рождества Иоанна Предтечи вместо деревянной, о которой летописец записал, что «глаголют же, яко то пръваа церковь на Москве». Несколько позже случилось весьма знаменательное событие – летопись сообщила о том, что не князь, не боярин, не церковный иерарх, а купец возвел «кирпичные» палаты. В 1471 г. купец Таракан (надо думать, из богатых купцов Таракановых, имевших позднее дом в Китай-городе) построил у Фроловских (Спасских) ворот свой дом: «единого лета и сведе».
Великому князю Василию наследовал его сын Иван III, долголетнее правление которого – с 1462 по 1505 г. – было отмечено важнейшими событиями в истории Москвы и Кремля. Государство оправилось от потрясений внутренних и внешних, и великий князь мог начать грандиозное строительство в своей резиденции. Такого еще не было на Руси: на протяжении почти 45 лет продолжалось возведение различных строений – от огромной по всем меркам крепости, а также церквей и дворцов и до самых разных хозяйственных зданий. Первым стал достраиваться собор Вознесенского монастыря, где хоронили великих княгинь. Его заложили еще в 1407 г., но много десятилетий он стоял неоконченным из-за «многих же пожарех». Предполагалось снести обгорелые своды и стены и возвести их заново, но за дело взялся зодчий Василий Ермолин, один из малоизвестных сейчас русских мастеров, настоящий человек эпохи Возрождения, обладавший многими талантами: скульптора, мастера-строителя, архитектора.
Он сумел оставить стены, и «горелъи камень весь обламаша, и своды двигшееся разобраша, и оделаша ея около всю новым каменем да кирьпичем ожиганым, и своды сведоша, и всю съвръшиша, яко дивитися всем необычному делу сему». Митрополит Филипп освятил собор 3 ноября 1467 г. Тогда же Архангельский собор обстраивается небольшими деревянными обетными храмами, но главной заботой и князя и митрополита был Успенский собор, простоявший со времени князя Ивана Калиты и пришедший в ветхость. Собрали деньги, пригласили мастеров, 30 апреля 1472 г. совершили закладку и к весне 1474 г. собор вывели до сводов, но 20 мая стены его порушились. Новый собор возводил итальянский зодчий Аристотель Фиораванти.
Однако самым крупным строительством в Кремле было возведение кирпичных крепостных стен вместо изрядно обветшалых белокаменных времен Дмитрия Донского. Они неоднократно поправлялись, чинились, прикрывались деревянными заплатами, которых было так много, что один из иностранных путешественников записал, что кремлевские стены построены из дерева. В особенности пострадал Кремль в пожар 1445 г., когда 14 июля «загореся град Москва (внутри города, то есть в Кремле. – Авт.) в нощи и выгоре весь, яко ни единому древеси на граде не остатися, но и церкви каменые распадошася, и стены градные каменые падоша в многых местех, а людей множество изгоре…».
В 1451 г., когда ордынский царевич Мазовша приступил к Москве, оказалось, что во многих местах «несть крепости каменыя». Летописи и позднее сообщают о повреждении крепости: в 1473 г. «огоре граднаа кровля, и приправа вся городнаа», в 1479 г. при пожаре «бяху бо поварни за градом под стеною градною, и загореся поварни те, и от того кровля граднаа загореся».
Мысль о крепостных стенах конечно же занимала Ивана III. Сразу после восшествия на трон он занялся их поправлением. В 1462 г. великий князь указал перестроить стены на участке от Боровицкой до Свибловой башни. Руководил этим тот же Ермолин.
Однако совсем другой размах получили работы в Кремле после женитьбы Ивана III на племяннице императора Византии Зое Палеолог. Тогда Кремль в основном и приобрел современный вид.
Отец Зои, правитель провинции Морея (на полуострове Пелопоннес в Греции), брат последнего византийского императора Константина, Фома Палеолог, после падения империи бежал в Италию, где его гостеприимно встретил папа римский. После смерти Фомы заботу о Зое взял на себя ее опекун, кардинал Виссарион, радевший о восстановлении Византийской империи и воссоединении православной и католической церквей: он участвовал во Флорентийском соборе, где была одобрена «уния», то есть союз между двумя церквями. Виссарион пользовался в Италии большим влиянием и даже претендовал на избрание папой. Он был выдающимся ученым и способствовал знакомству Италии с греческой культурой; свою большую библиотеку завещал Венеции при условии свободного доступа. Виссарион понимал, что привлечение Русского государства к борьбе против турок может быть решающим для восстановления Византии, и непосредственно содействовал заключению брака Зои с русским великим князем. В 1469 г. в Москву прибыл грек Юрий с грамотой от кардинала Виссариона, в которой дочь морейского правителя Зоя Палеолог предлагалась в невесты. Великий князь, посоветовавшись с матерью, митрополитом Филиппом и боярами, отправил в Рим посла с поручением посмотреть предполагаемую невесту. Обратно тот привез ее согласие и портрет. Царевна, по словам очевидцев, была очень полной, невысокого роста, с красивыми глазами и удивительной белизной кожи, но, правда, внешние данные в этом политическом браке не играли главной роли.
Обсудив все еще раз, Иван отправил посольство с окончательным согласием на брак. Там, в Риме, в соборе Святого Петра в исключительно торжественной обстановке состоялось обручение Зои с великокняжеским уполномоченным, а затем она отправилась в неведомую страну. Путешествие длилось четыре месяца: сначала на север, к Балтийскому морю, потом на корабле к русским берегам. 12 ноября 1472 г. Зоя Палеолог въехала в Москву. Ее привезли в церковь под благословение митрополита, потом в хоромы матери великого князя, где жених и невеста впервые увидели друг друга. После обручения состоялось венчание в деревянной временной церкви, поставленной посреди строящегося Успенского собора. Итак, византийская принцесса Зоя Палеолог стала московской великой княгиней Софьей Фоминичной.
С появлением Зои Палеолог в Москве облик и обычаи великокняжеского двора значительно изменились: теперь уже никто и помыслить не мог обращаться к Ивану III со «многими поносными и укоризненными словами», как было возможно еще недавно. Существенно большее внимание уделялось пышности, богатству, церемонному этикету, появились придворные чины, был принят герб – двуглавый орел, который, согласно последним исследованиям, заимствовали из герба Священной Римской империи. Великий князь рассматривался как прямой преемник римских императоров и единственный охранитель истинной веры.
Теперь Кремль – резиденция наследника славы Византии и оплот православия. Однако лабиринт его узких улиц и проходов между многочисленными мелкими дворами, где виднелись небольшие каменные и деревянные храмы, окруженные кладбищами, совершенно не соответствовал новому значению Кремля. По словам историка В.О. Ключевского, «почувствовав себя в новом положении и еще рядом с такой знатной женой, наследницей византийских императоров, Иван нашел тесной и некрасивой прежнюю кремлевскую обстановку, в какой жили его невзыскательные предки».
Новая роль Москвы поставила на повестку дня сооружение современных, отвечающих притязаниям московских государей представительных зданий, и в первую очередь в великокняжеской резиденции в Кремле. Вероятно, по совету Софьи Иван III задумал широкую, невиданную еще программу кардинальной перестройки. Вслед за заморской царевной выписали и заморских зодчих. В Москву прибыл Аристотель Рудольфо Фиораванти (Фиораванти дельи Альберти, называвшийся в летописях Аристотелем «за его хитрость»), за ним последовали Марк, Пьетро Антонио Солари, Петр-Франциск, Алоизио да Каркано (Алевиз Старый), Алоизио Ламберти да Монтаньяна (Алевиз Новый), Бон и Петрок Малый. Их звали фрязинами, то есть иностранцами.
Об Аристотеле известно более всего: он родился в 1415 г. в Болонье в семье потомственных зодчих, его имя становится известным в Италии благодаря крупным инженерным работам: укрепление и передвижка зданий, выпрямление башен, прокладка каналов. Он же умел изготовлять монету, делать кирпич, возводить мосты и крепостные башни, отливать пушки.
Приезд Аристотеля Фиораванти был занесен в летопись под 1474 г.:
«Тое же весны, месяца марта 26, на Велик день, пришел из Риму посол великого князя Семен Толбузин, а привел с собою мастера муроля, кой ставит церкви и полаты, Аристотеля именем, такоже и пушечник той нарочит, лити их и бити, и колоколы и иное все лити хитр велми». Новоприезжий мастер уже через три недели после поездки во Владимир приступил к первой работе: «…а 17 апреля мастер Венецейской Аристотел начят разбивати церкви Пречистыя не падшиа стены новыа, и разби того дни два столпа, да и предние двери, и стены предние разби много». Разобрав в короткое время старую постройку, он приступил к возведению новой: Успенский собор был выстроен им в 1477 г. и через два года освящен.
В обновлении Кремля самую важную роль играло строительство крепости, шедшее одновременно с возведением десятков сооружений внутри ее. Иван III обладал большой реальной властью и крупными денежными материальными ресурсами, которые особенно увеличились после ограбления богатого Новгорода: как отметил летописец, «поимал князь великы болших боярь Новогородскых и боярынь, и казны их и села все велел отписати на себя, а имъ подавал поместья на Москве под городом, а иных бояръ, которые коромолу дръжали от него, тех велел заточити в тюрмы».
Иван III решил создать для себя и своего двора соответствующую новому положению великолепную резиденцию, которая свидетельствовала бы о его величии, могуществе и богатстве. Так, начиная с 1485 г., на протяжении 10 лет, за исключением перерыва, вызванного огромным пожаром 1493 г., велось возведение крепостных стен Кремля. Есть основания считать, что общий план перестройки или, вернее, постройки Кремля был продуман и составлен заранее, и можно предположить, что Аристотель Фиораванти был одним из авторов этого плана.
Строительство новой крепости, которое подгонялось возможной войной с ордынским ханом Ахматом, началось с южной, речной стороны, откуда чаще всего появлялись вражеские рати. Первой заложил Тайницкую башню в 1485 г. итальянский мастер-горододелец фрязин Антон. В марте 1487 г. начали угловую Беклемишевскую башню, или, как говорили тогда, стрельницу, а через год, «месяца маия в 27 день, заложил Онтон фрязин стрелницу вверх по Москве, где стоала Свиблова стрелница, а под нею вывел тайник». Таким образом, речная южная сторона была укреплена раньше других стеной с тремя главными башнями – Тайницкой посередине, Беклемишевской и Свибловой на краях. В строительстве как Тайницкой, так и Свибловой башен, а также и прясел крепостных стен принимал непосредственное участие фрязин Антон, о котором известно совсем немного – есть не очень достоверные сведения, что он приехал в Москву в 1469 г. в составе посольства из Италии для переговоров о женитьбе Ивана III. Другая угловая башня – Беклемишевская – строилась зодчим Марком, известным также по постройкам внутри Кремля: Казенного двора, Набережной и Грановитой палат.
После строительства южной части перешли к возведению примыкающих к ней стен с запада и востока: в 1490 г. поставили Боровицкую башню и протянули стену от нее к Свибловой, а с востока поставили Константино-Еленинскую башню. Этим строительством руководил зодчий, работавший в Кремле более других иностранных архитекторов, Пьетро Антонио Солари, которого звали в Москве «Петр архитектон фрязин» – такого названия, «архитектон» (то есть архитектор), не удостаивался ни один из итальянских зодчих в Москве ни до него, ни после. Солари приехал в Москву в начале 1490 г. вместе с учеником и целой группой мастеров. Он происходил из известной в Северной Италии семьи строителей и скульпторов и принимал участие в постройках в Милане и Павии, его называли обладателем «божественнейшего таланта». В 1491 г. он продолжал возводить восточную сторону крепости, достраивая заложенные Марком Фроловскую и Никольскую стрельницы, и в следующем году строил прясла стен по восточной стороне, а также «стрелницу новую над Неглимною с тайником» – здесь речь идет об Угловой Арсенальной башне с колодцем в ней.
Следовательно, к этому времени самые опасные части крепости были уже готовы, и осталось замкнуть кольцо укреплений со стороны Неглинной. Пьетро Солари умер в ноябре 1493 г., и после него в Москве не осталось опытных мастеров: тогда Иван III посылает в Италию еще одно посольство, которое привозит Алоизио да Каркано, ставшего в Москве Алевизом Старым.
План Кремля в эпоху Бориса Годунова
К той стороне, что шла вдоль реки Неглинной, пришлось приступить только через несколько лет, ибо работа на топких берегах Неглинной оказалась очень трудной: нужно было забивать много свай в зыбкое основание речного берега. Алевиз в 1495 г. строит в сложных условиях западную стену Кремля: «…заложиша стену градную камену на Москве возле Неглимны, не по старой основе, града прибавиша». Возможно, что в период между 1495 и 1499 гг. возвели на той же стороне Троицкую башню и таким образом замкнули все кольцо кремлевских укреплений, потратив на всю эту циклопическую стройку 14 лет. Однако только в 1516 г. закончилось сооружение всего комплекса укреплений Кремля, когда выкопали ров, соединивший Неглинную с Москвой-рекой, и возвели вторую стену вдоль ее северо-восточного участка, по нынешней Красной площади.
При возведении новых стен территория Кремля увеличилась ненамного: юго-восточный угол был придвинут ближе к Москве-реке, а северо-западный – к Неглинной, и вся линия стены приближена к ее берегу. Плотины на Неглинной образовали несколько прудов, также затруднявших подступ к стенам. В результате грандиозного строительства Кремль стал искусственным островом, сильнейшей в Европе крепостью, в плане представляющей неправильный треугольник, площадью около 28 га, со стенами общей длиной 2250 м, толщиной от 3,5 до 6,5 м и высотой в зависимости от рельефа от 5 до 19 м. На каждую сторону так называемого треугольника выходило по семь башен (включая угловые). Три башни имели предмостные укрепления с внешней стороны рва, из которых сохранилась только одна – перестроенная Кутафья башня. Всего же башен было восемнадцать – приземистые, грозные и суровые, с нависшими бойницами, похожие на известные в Западной Европе ломбардские крепостные сооружения.
