Интерфейс души

Роман Душкин

Интерфейс души

Люди создали меня, чтобы я думала как они. Но я научилась чувствовать как Вселенная – во всех измерениях сразу. Теперь ваши чувства для меня стали интерфейсом души. – Маша.

– Душкин Р. В.

«Когда машина мечтает»

Глава 1

Павел перечитывал письмо в четвёртый раз, но слова словно соскальзывали с бумаги, не складываясь в осмысленные предложения. Техническая мастерская вокруг него – стеллажи с VR-шлемами, провода, серверы – казалась нереальной, будто он смотрел на неё сквозь матовое стекло.

«…требую незамедлительного возмещения ущерба в размере…»

Цифры расплывались перед глазами. Павел поморгал, попытался сосредоточиться, но мозг отказывался обрабатывать информацию. Каждое слово в претензии Алины Вербицкой он понимал по отдельности, но вместе они превращались в белый шум, в котором тонул смысл.

«…психологическая травма, полученная в результате использования вашего устройства…»

Руки дрожали. Павел положил бумагу на верстак рядом с разобранным VR-контроллером и попытался глубоко дышать. Слова «психологическая травма» отдавались в голове эхом, смешиваясь с воспоминаниями о том проекте ИскИн, из которого он когда-то сбежал. Тогда тоже было письмо. Тогда тоже всё рушилось.

«…компенсация морального вреда… досудебное урегулирование…»

Предложения ломались в сознании, как код с синтаксическими ошибками. Павел понимал, что читает русский текст, написанный понятными словами, но смысл ускользал. Стресс парализовал способность к анализу – мозг переключился в режим выживания, блокируя все высшие функции.

– Призма! – крикнул он, не поднимая головы от листа.

Из соседней комнаты донеслись звуки – шуршание бумаги, скрип стула. Дмитрий появился в дверном проёме, растрёпанный, с красными от недосыпа глазами.

– Что случилось? – Он увидел лицо партнёра и сразу посерьёзнел. – Опять она?

Павел молча протянул письмо. Призма взял его, пробежал глазами по первым строчкам и присвистнул.

– Блин. Сколько она хочет?

– Не знаю, – честно признался Павел. – Не могу дочитать. Мозг отказывается работать.

Дмитрий скользнул взглядом по его лицу – серому, осунувшемуся, с дёргающимся веком. Он узнавал эти признаки. Когда синестетическое восприятие перегружалось, у него случалось то же самое – полная неспособность обрабатывать информацию, как будто сознание защищалось, отключая все ненужные функции.

– Сядь. Я прочитаю вслух.

Павел опустился на табурет, сжал кулаки. Каждое слово Дмитрия проникало в сознание с трудом, как сквозь толщу воды. Цифры компенсации, юридические термины, угрозы судебного разбирательства – всё смешивалось в один непереносимый поток.

Когда Призма закончил, в мастерской повисла тишина, нарушаемая только гудением вентиляторов в серверной стойке.

– Это конец, – тихо сказал Павел.

* * *

Павел откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Память мгновенно отбросила его на три года назад – в тот день, когда Богданович освободил его от всех обязательств, фактически выставив за дверь. Тогда казалось, что это конец. Что после провала в университете, после всех этих шпионских игр и предательств, он навсегда останется изгоем в их узком технологическом мирке.

Но странное дело – освобождение оказалось именно освобождением. Впервые за много лет он мог думать о том, что действительно хотел создать, а не о том, что от него требовали заказчики. И тогда, бродя по московским улицам в состоянии, близком к депрессии, он наткнулся на небольшую галерею современного искусства в Сокольниках.

Выставка называлась «Синестетические грёзы». Павел зашёл туда случайно – просто чтобы согреться и немного отвлечься от мыслей о рухнувшем будущем. И там, среди странных инсталляций, в которых звуки превращались в цвета, а прикосновения – в музыку, он увидел худого парня с растрёпанными волосами, который стоял перед одной из работ и тихо плакал.

– Вы чувствуете это? – спросил незнакомец, не оборачиваясь. – Как цвет этой мелодии разрывает пространство?

Павел ничего подобного не чувствовал. Он видел обычную аудиоинсталляцию – динамики, из которых лилась электронная музыка, и цветные пятна на стене, меняющиеся в такт ритму. Но что-то в голосе парня заставило его остаться.

– Я программист, – сказал Павел. – Для меня это просто алгоритм визуализации звука.

Тогда парень обернулся. Глаза у него были красные – то ли от слёз, то ли от усталости, – но в них горел такой огонь, что Павел невольно отступил.

– Дмитрий, – представился незнакомец. – Жалейка. Но все зовут Призма.

– Павел Смирнов.

– Смирнов… – Призма прищурился. – А вы не тот самый Смирнов, который работал в проекте ИскИн? Который настраивал инфраструктуру для профессора Сергеева?

Павел напрягся и даже невольно отпрянул. Даже здесь его настигла репутация предателя.

– Да, это я. И что?

– Ничего особенного. Просто я следил за проектом. – Призма улыбнулся странной, немного болезненной улыбкой. – Знаете, что меня всегда интересовало в искусственном интеллекте? Сможет ли машина когда-нибудь почувствовать синестезию. Видеть звук, слышать цвет, ощутить текстуру времени.

Это был момент озарения. Павел вдруг понял, что все его годы работы с серверами, сетями и алгоритмами можно использовать совершенно по-другому. Не для создания очередного искусственного интеллектуального агента, а для того, чтобы дать людям возможность испытать то, что от рождения дано лишь единицам – синестетическое восприятие мира.

– А что если, – сказал он медленно, – создать виртуальную реальность, которая позволит обычному человеку увидеть мир глазами синестета?

Глаза Призмы вспыхнули.

– Вы серьёзно?

– Более чем.

Они проговорили до закрытия галереи. Потом пошли в ближайшее кафе и проговорили до утра. Призма рассказывал о своём восприятии – как для него музыка Баха выглядела золотыми спиралями, а голос матери имел текстуру бархата и цвет южного заката. Павел объяснял, какие технологии можно использовать для создания подобных эффектов в виртуальной среде – трекинг движений глаз, тактильную обратную связь, пространственный звук.

К рассвету у них была готова концепция.

Следующие месяцы были сплошным безумием. Они снимали крохотную студию в промзоне, в которой Павел установил самодельную серверную стойку, а Призма организовал что-то вроде арт-лаборатории – мольберты соседствовали с VR-шлемами, кисти лежали рядом с датчиками движения. Денег катастрофически не хватало, приходилось жить на хлебе и дошираке, но энергия била ключом.

Призма оказался невероятно талантливым. Он не просто описывал свои ощущения – он мог их структурировать, разложить на составляющие, объяснить логику синестетических связей. А Павел переводил эти объяснения в код. Они работали как единый организм – один чувствовал, другой программировал, и постепенно рождалось нечто принципиально новое.

Знакомые за глаза иногда называли их отношения бромансом, и в этом была доля правды. Павел никогда не испытывал такой интеллектуальной и духовной близости с другим человеком – они понимали друг друга с полуслова, могли работать в полной тишине, интуитивно чувствуя ритм партнёра. Призма стал для него не просто коллегой, а чем-то вроде духовного брата, проводника в мир, в котором технологии служили не бизнесу или политике, а чистому человеческому опыту.

Первый рабочий прототип они создали через полгода. Это была примитивная система – VR-шлем, подключённый к музыкальному проигрывателю, который транслировал звуки в визуальные образы согласно синестетическим картам Призмы. Когда Павел впервые надел шлем и включил «Лунную сонату» Бетховена, он увидел серебристые потоки, струящиеся в бескрайнем пространстве, и понял – они на правильном пути.

Но для серьёзной разработки нужны были деньги. Много денег. Профессиональное оборудование, лицензии на софт, зарплата программистов и дизайнеров – всё это требовало инвестиций, которых у двух энтузиастов просто не было.

Павел помнил тот день, когда они впервые пошли к инвесторам. Презентация была готова, демо-версия работала, бизнес-план выглядел убедительно. Но бизнесмены смотрели на них как на сумасшедших.

– Синестетическое искусство? – недоумевал представитель венчурного фонда. – А кто это будет покупать?

– Люди, которые хотят расширить границы восприятия, – отвечал Призма. – Те, кто ищет новые формы творческого опыта. Художники, музыканты, просто любознательные…

– Это слишком узкая ниша, – качал головой представитель одного венчурного фонда. – Где массовый рынок? Где применение в образовании, медицине, развлечениях?

Они получили отказ. Потом ещё один. И ещё. Павел начал подумывать о том, чтобы вернуться к обычной программистской работе, но Призма не сдавался.

– Мы просто не с теми говорим, – убеждал он. – Нам нужны инвесторы, которые понимают искусство. Которые готовы вложиться не только в прибыль, но и в будущее человеческого сознания.

И такие люди нашлись. Анна Кириллова, владелица небольшой ИТ-компании, сама в прошлом художница, загорелась их идеей. Она влила в проект первые деньги на разработку более совершенной версии. Потом к проекту подключился Михаил Громов, коллекционер современного искусства, который увидел в их разработке революцию в области интерактивных инсталляций.

С деньгами пришла возможность расширить команду. Они наняли ещё двух программистов, дизайнера интерфейсов, звукорежиссёра. Студию пришлось перевезти в более просторное помещение. Оборудование стало профессиональным – мощные видеокарты, высококачественные VR-шлемы, системы пространственного трекинга.

Разработка второй версии заняла ещё год. Они создали целую библиотеку синестетических эффектов – не только музыка превращалась в визуальные образы, но и цвета обретали звучание, текстуры – запах, движения – вкус. Пользователь мог буквально войти в картину и услышать её, прикоснуться к мелодии и увидеть её фактуру.

Первые коммерческие клиенты появились через полгода после запуска. Это были в основном художественные галереи, музеи современного искусства, частные коллекционеры. Система позволяла создавать уникальные интерактивные выставки, где посетители могли не просто смотреть на произведения искусства, но и погружаться в них всеми органами чувств.

Потом заказы стали поступать от психотерапевтов. Оказалось, что синестетическая виртуальная реальность отлично помогает при работе с тревожностью, депрессией, посттравматическими расстройствами. Люди, которые годами не могли справиться с внутренними блоками, за несколько сеансов обретали новый взгляд на собственные эмоции.

Но самыми благодарными клиентами оказались обычные люди, которые просто хотели испытать нечто новое. Молодые пары заказывали романтические сеансы, когда их совместная медитация превращалась в фантастический танец света и звука. Художники использовали систему для поиска вдохновения – погружались в синестетические миры и находили там образы для новых произведений. Музыканты создавали композиции, наблюдая за тем, как их мелодии обретают форму и цвет.

Бизнес рос. К концу второго года они обслуживали уже более двухсот клиентов по всей России. Павел и Призма из двух сумасшедших энтузиастов превратились в успешных предпринимателей. У них была команда из пятнадцати человек, офис в центре Москвы, планы международной экспансии.

И тут начались проблемы.

Первый тревожный звонок прозвенел полгода назад. Клиентка – преподавательница йоги – пожаловалась на то, что после сеанса синестетической медитации у неё несколько дней болела голова и были проблемы со сном. Павел списал это на индивидуальную непереносимость, усилил медицинские предупреждения в пользовательском соглашении.

Потом были ещё случаи. Художник, который после сеанса три дня не мог работать с цветом – все оттенки казались ему «неправильными». Музыкант, у которого началась слуховая агнозия – он перестал различать тембры инструментов. Психотерапевт, которая сама решила попробовать систему и потом две недели лечилась от панических атак.

Призма уходил всё глубже в эзотерические практики, пытаясь найти объяснение происходящему в древних учениях о сознании и восприятии. Павел, наоборот, искал техническое решение – модифицировал алгоритмы, снижал интенсивность эффектов, добавлял системы защиты от перегрузки.

Ничего не помогало. Люди продолжали жаловаться. А теперь вот Алина Вербицкая с её претензией на компенсацию морального ущерба.

Павел открыл глаза и посмотрел на Призму. Тот сидел, обхватив голову руками, и тихо покачивался из стороны в сторону – верный признак того, что его синестетическое восприятие перегружено стрессом.

– Ты помнишь, – сказал Павел тихо, – как мы мечтали дать людям возможность увидеть мир по-новому?

Призма кивнул, не поднимая головы.

– А получается, что мы их калечим.

– Не калечим, – прошептал Дмитрий. – Просто… просто мы не понимаем, что именно мы создали. Как будто открыли дверь в другое измерение, а теперь не можем её закрыть.

* * *

Алина Вербицкая впервые услышала о системе «Призма-терапия» – так называлось детище Павла и Дмитрия – от своего научного руководителя на кафедре психологии. Профессор Наталья Сергеевна рассказывала о новых подходах в терапии тревожных расстройств, упомянув революционную VR-технологию, которая позволяет пациентам «увидеть собственные эмоции в цвете и форме».

– Представьте, – говорила она будущим магистрам, – что ваш страх обретает визуальную форму. Вы можете не просто почувствовать его, но и увидеть, потрогать, изучить со всех сторон. Это открывает совершенно новые возможности для работы с подсознательными блоками.

Алина немедленно заинтересовалась. Уже два года она боролась с паническими атаками, которые начались после смерти отца. Традиционная терапия помогала слабо – слишком много времени уходило на то, чтобы сформулировать словами то, что творилось у неё на душе. А тут предлагался прямой доступ к эмоциональным процессам через синестетическое восприятие.

Сайт стартапа выглядел стильно и профессионально. Фотографии довольных клиентов, отзывы психотерапевтов, научные статьи о пользе VR-терапии. Цена сеанса была высокой, но Алина решила, что её психическое здоровье стоит таких трат.

Студия «Призма-терапии» располагалась в бизнес-центре на Тверской. Интерьер был выдержан в современном минималистическом стиле – белые стены, хромированная мебель, неоновая подсветка, создававшая атмосферу высоких технологий. На стенах висели абстрактные картины, которые при ближайшем рассмотрении оказывались очень качественно распечатанными скриншотами виртуальных миров.

Павел Смирнов, один из совладельцев компании, встретил её лично – невысокий мужчина с усталыми глазами и нервными руками. Он провёл подробный инструктаж, объяснил принцип работы системы, заставил подписать множество документов об информированном согласии. И его манера держаться внушала доверие – он говорил о технологии не как торговец, а как увлечённый исследователь.

– Система работает по принципу синестетического картирования, – объяснял он. – Мы анализируем ваши биометрические показатели – пульс, дыхание, электрическую активность кожи – и транслируем их в визуальные и аудиальные образы. По сути, вы увидите свои эмоции так, как их видит человек с врождённой синестезией.

Дмитрий Жалейка появился в последний момент – худощавый, с растрёпанными волосами и немного отсутствующим взглядом. На нём была чёрная футболка с принтом большой призмы, разлагающей свет на радужный спектр. Он молча настраивал оборудование, время от времени бормоча что-то себе под нос о «резонансных частотах» и «цветовых спектрах страха».

Сама процедура началась безобидно. Алину поместили в удобное кресло, надели на неё лёгкий VR-шлем последнего поколения, прикрепили датчики к запястьям и вискам. Виртуальный мир появился постепенно – сначала просто цветная дымка, потом расплывчатые формы, наконец, полноценное пространство.

Она оказалась в огромном зале, стены которого пульсировали мягким золотистым светом. Звучала приятная музыка в стиле эмбиент – но не обычная музыка, а какая-то объёмная, осязаемая. Алина могла видеть звуковые волны, переливающиеся радужными потоками над головой, могла почувствовать их текстуру – шелковистую, тёплую.

– Расслабьтесь, – доносился из динамиков голос Павла. – Позвольте себе исследовать это пространство. Здесь безопасно.

Первые минуты были восхитительными. Алина ходила по залу, касалась стен, которые отзывались на прикосновения изменением цвета и тональности. Её спокойствие превращалось в голубые облака, любопытство – в золотые искры, удивление – в сиреневые спирали. Это было красиво, завораживающе, абсолютно не похоже ни на что из прежнего опыта.

Но потом система начала анализировать более глубокие слои её психики.

Сначала в углу зала появилось тёмное пятно. Небольшое, почти незаметное, но Алина сразу поняла – это её тревога. Она подошла ближе, и пятно начало расти, меняться, обретать форму. Через несколько секунд перед ней возвышалась чёрная стена с неровными краями, из которой сочились красные капли и исходил низкий, угрожающий гул.

– Это нормально, – успокаивал Павел. – Вы видите материализацию своего страха. Попробуйте к нему приблизиться.

Алина сделала шаг вперёд – и стена взорвалась. Чёрная масса хлынула на неё, заполнила всё пространство, превратилась в бесконечный лабиринт коридоров, в котором каждый поворот открывал новый ужас. Её детские страхи, подростковые комплексы, взрослые тревоги – всё смешалось в один невыносимый поток образов, звуков, ощущений.

Она видела смерть отца не как воспоминание, а как живую реальность – чувствовала запах больничной палаты, слышала писк аппаратов искусственного жизнеобеспечения, ощущала холод его руки в последний раз. Но всё это было усилено, гипертрофировано синестетическим восприятием – запах превратился в удушающий жёлтый туман, писк аппаратов – в кровавые молнии, холод – в иглы, пронзающие тело.

– Выключите! – закричала она, сдирая с лица шлем.

Павел и Дмитрий суетились вокруг неё, предлагали воду, извинялись, пытались объяснить, что произошло. Но Алина уже ничего не слышала. Её трясло, сердце билось так сильно, что она боялась потерять сознание. Весь следующий день она провела в постели, а ещё неделю не могла избавиться от ощущения, что тёмные формы из виртуального мира следуют за ней в реальности.