Турция. Чудеса, в которых находишь себя

Роман Орлов

Турция. Чудеса, в которых находишь себя

Предисловие

.

О чудесах, которые не заканчиваются

Я не искал чудеса.

Они искали меня.

Не по билетам, не по гиду, не по спискам из учебника. Они приходили, когда я терял маршрут, забывал зарядку от телефона и стоял посреди чужой земли, не зная – зачем я вообще уехал. И тогда, в тишине, на шаг дальше одиночества, вдруг оказывался камень. Или колонна. Или храм, которого почти нет. И что-то внутри замирало.

Не от восхищения. От узнавания.

Меня часто спрашивают – почему древние чудеса света? Почему руины, пыль, камни, от которых остались только тени? Почему ехать туда, где почти ничего не осталось?

Но в том-то и дело.

Чудо – не в мраморе.

Чудо – в том, что мы всё ещё идём. К ним.

Не потому что там красиво. А потому что там – откликается.

Потому что есть места, где ты вдруг вспоминаешь, кто ты был до имён. До боли. До «надо».

Я пишу эту книгу не как путеводитель.

Это не список достопримечательностей. Это – следы.

Следы шагов, которыми я проходил по Турции – стране, где земля говорит языком мифов, где тишина – это тоже фраза, где камень помнит и прощает.

В этих главах – не факты, а прикосновения.

К древности, к тишине, к себе.

Если ты ищешь маршрут – ты его найдёшь.

Если ты ищешь себя – ты найдёшь больше.

Потому что настоящие чудеса света – не те, что входят в список.

А те, в которые ты входишь – и выходишь другим.

Встретимся в Эфесе. Или в Трое. Или, может, на камне, где когда-то кто-то просто оставил камешек.

Не для истории.

Для того, чтобы сказать:

Я был. Я всё ещё есть.

Глава 1. Храм, в котором молчание слышно

Артемида. Эфес. Начало.

Я не собирался ехать в Сельчук.

Я просто больше не мог дышать этим невидимым шумом, который копится внутри, как грязь под ногтями. Всё было вроде бы на месте – работа, маршруты, утренний кофе – но каждый день казался распахнутым шкафом: всё повешено ровно, но ничто не хочется надеть.

Поездка получилась не запланированной, а интуитивной, как рука, тянущаяся к выключателю в темноте.

Утром проснулся в Измире, так бывает: вроде бы живой, вроде бы день начинается – но внутри всё… как в комнате после гостей.

Я вышел из отеля без маршрута. Просто брёл.

Шёл, не глядя на карту, – Мимо особняков Конака, по мокрым плиткам тротуара, мимо сонных пекарен, где пахло горячей выпечкой и старым кофе, мимо людей, чьи голоса звучали, как из другого мира.

В какой-то момент оказался у вокзала. Даже не помню, как. Просто оказался – как будто город сам привёл.

В зале – прохладно и тихо, пахнет железом, вином и пыльной мятой. Я встал перед табло отправлений и смотрел, как бегут буквы, не читая, а чувствуя.

И вдруг – строчка, будто выдохнулась сама: Selçuk.

Слово как будто вспомнило меня, а не я – его.

Я знал: где-то там, среди турецких холмов, осталась колонна от Храма Артемиды. Одного из чудес света.

Но ехал я не за мрамором.

Я ехал туда, где всё разрушено – но не исчезло.

Тропа, по которой идут не ногами, а внутренней тенью

Поезд мягко качался. За окном – выгоревшие поля и редкие оливковые деревья. Всё вокруг дышало медленно, лениво.На вокзале в Сельчуке – влажный воздух, пахнущий перегретым железом, пылью и раздавленными финиками.

Дорога к храму петляет, будто не уверена, стоит ли вести тебя туда. Сначала – кладбище. Потом – низкий мост, как будто согнувшийся в поклоне. Потом – тропинка, поросшая сухой полынью, пчёлы гудят в зарослях, будто охраняют тишину.

Жаркий воздух давит в лёгких, пряный, с привкусом камня и горьких трав. И вдруг… поле. И колонна.

Стоящая. Одинокая. Белая. Как что-то забытое – но слишком гордое, чтобы напомнить о себе.

То, что не просит внимания – и потому зовёт сильнее

Сначала ты не понимаешь. Перед тобой просто открытое пространство, залитое солнцем, лениво плавающее болото, редкие птицы.

А потом – взгляд цепляется.

Древняя одинокая колонна.

На вершине сидел аист – и его профиль напоминал чернильный иероглиф.

Я подошёл ближе. Земля под ногами потрескивала – как хлебная корка.

И вдруг – в груди стало тихо.

Так тихо, как бывает перед слезами, когда ты понимаешь, что можешь плакать – и никто не остановит.

Богиня, которая не была холодной

Здесь Артемида – не охотница. Не стройная фигура с луком и высокомерным профилем.

В Эфесе она – женщина. Мать. Жрица плоти и трав, рожениц и кровотечений.

У неё много грудей. Она – как древо, кормящее целый народ. Она не обещает защиту – она просто есть.

Храм был как город: 127 колонн, каждая выше виноградной башни. Купола, статуи, аромат мёда, ладана и кедровой смолы.

Он сгорел. В ту же ночь родился Александр Великий. Говорили, богиня была занята его появлением и не уследила за своим домом.

Но храм отстроили. Не из страха. А из тоски. Потому что как жить, если некуда положить ладони, когда молишься?

Лара

Я увидел её у подножия колонны.

Тонкая. Волосы выгорели, как поле, давно забывшее дождь – бледные, будто выжженные временем. На щиколотке – блёклая татуировка в виде капли. Рядом – блокнот. В руках – камешек, белый, как молочный зуб.

Я хотел пройти мимо. Слишком личным казалось это сидение у святыни. Но она сидела так, будто надеялась, что её заметят.

Я сбавил шаг. Не зная, зачем. Не зная – что сказать.

Она не отвернулась.

– Вы турист?

– Я – убегаю.

– А я – прячусь, – ответила она. – Почти одинаково, правда?

Пауза. Длинная, как вдох перед признанием.

Она рассказала.

Не сразу. Осторожно.

Ребёнок. Потеря.

Глухое одиночество, в котором даже холодильник кажется слишком громким.

– Это было на восьмой неделе.

– В шкафу осталась крошечная кофточка. Я достаю её иногда и не понимаю – это была я? Или кто-то другой?

– Мне не хотелось говорить. Ни с кем. Ни с родными, ни с Богом. Хотелось, чтобы кто-то услышал – без слов. Просто услышал. Без жалости. Без вопросов.

Её голос дрожал не от слёз – от усталости. От того, что слишком долго всё было внутри.

И вдруг – тишина стала плотной. Не между нами. Между ею и миром. И я понял: она сказала это не мне. Она сказала это наконец.

Когда она уходила, положила у основания колонны камень.

На нём было написано карандашом: «Я была. Я всё ещё есть.»

Я остался сидеть.

Ветер шевелил пыль и травы. И мне вдруг стало страшно: а если моё молчание – это не тишина, а пустота? А если я просто не умею говорить вслух то, что внутри?

Колонна не просила. Не объясняла. Просто стояла.

И вдруг – я больше не чувствовал пустоты выгорания.

Молчит, но помнит

Колонна была тёплая. Не от солнца – от времени.

Я прислонился к ней лбом, как к плечу старшего брата.

Ничего не просил. Просто стоял.

И вдруг понял: мне не нужно, чтобы меня слышали. Нужно, чтобы меня не прерывали.

И колонна не прерывала.

Распылённое по миру, но не потерянное

Храм исчезал не сразу. Его разбирали веками, как память, которую хочется оставить, но некому рассказать.

Фрагменты увезли в Айя-Софию, в Лондон, в музеи, в частные коллекции.

Но главное – осталось здесь.

Колонна.

И в ней – не гордость. Не величие. А простое, тихое "я здесь".

Вещи, которые мы оставляем случайно

Я уходил, когда солнце коснулось линии холма. Шелестели кусты, в дальних руинах кто-то смеялся. Стая скворцов перелетела, как записка, подброшенная ветром.

Я остановился у колонны. И заметил: в траве – белый камешек. Без надписи.

Я поднял его. Чистый. Как начало.

Положил рядом с Лариным. Не для кого-то. Не для памяти.

Просто потому, что… я тоже был.

Путевые заметки

Местоположение:

Сельчук, провинция Измир, Турция. Руины храма – чуть южнее центра.

Как добраться:

Поездом из Измира (~1 час до станции Selçuk), оттуда пешком 15–20 минут.

Когда ехать:

Весна (март–май) или осень (сентябрь–ноябрь). Летом – лучше на рассвете.

Что взять с собой:

Шляпу или платок от солнца. Блокнот. И, может быть, камешек – если захочется оставить след.

Если поедешь – не планируй много. Просто приедь.

Колонна ждёт не тех, кто знает зачем. А тех, кто не может иначе.

Глава 2. Библиотека Цельсия: гробница слов и света