Собачья радость

Роман Голопятый

Собачья радость

Забывчивый

В первые дни лета кажется, что вся Москва куда-то летит. Зал вылета Шереметьево забит под завязку. На регистрацию тянутся нервозные очереди. В зоне контроля безопасности потные пассажиры бьются за пластмассовые ящики под досмотр и ругаются, снимая обувь. Несколько рейсов задерживаются, все ВИП-залы в зоне посадки заняты.

Я прохожу вдоль переполненных кафе и решаю позавтракать в том, что кажется свободнее. Прохожу за барьер, но впечатление обманчиво: все столики заняты. Неожиданно прямо передо мной семья поднимается из-за маленького столика. Блондинистая пышногрудая женщина, одергивая юбку, облегченно улыбается:

– Вы столик ищете? Мы уже уходим, посадку на рейс объявили. Слава Богу! – сегодня всё задерживают, а наш вроде вовремя.

Подождав, пока официант уберет посуду, я плюхаюсь на стул. Маленький чемодан придвигаю к соседнему креслу, чтобы изобразить занятое место. Но моя хитрость не удается. Едва успеваю открыть меню, как слышу голос:

– У вас не занято?

И не дожидаясь ответа: – Не будете возражать, если я присяду? Совсем нет свободных мест.

Рядом стоит дорого одетый мужчина, с шикарной спортивной сумкой Louis Vuitton на плече и такой же барсеткой в руке. Лет хорошо за пятьдесят, темные волосы с проседью. Лицо уверенное, карие глаза смотрят нагловато. Довольно высокого роста, когда-то он был хорошо сложен, но сейчас солидное брюшко выпирает из-под жемчужного, в мелкую серую клеточку расстегнутого пиджака. Плечи пиджака широковаты, рукава длинны, прикрывают массивный Патек Филипп. На другой руке – широкий серебряный браслет с замысловатыми узорчатыми звеньями. На пальце – перстень с черепом, в глазах черепа – яркие рубины. Широкие джинсы держатся на бедрах, свисая на заднице и коленях пузырями.

Я оглядываю зал кафе— свободных мест действительно нет, даже очередь на вход наметилась. Отказать неудобно. Молча убираю чемодан. Мужчина присаживается, шумно выдыхает, от него пахнет спиртным.

–Шо то с ума сошли сегодня все, – жалуется он, по южно-российски смягчая слова.

Ухватив за руку проходящую официантку, фамильярно тыкает:

– Пивка принеси, родная.

Я никогда не понимал желания выпить с утра перед рейсом. С одной стороны понятно —впереди пол дня вынужденного безделья, хочется расслабиться, поднять настроение. Но с другой стороны – такси, самолет, паспорт – контроль, багаж, досмотр – миллион мелких дел. Надо быть концентрированным. Если с утра выпить, и что -то упустить, вся поездка насмарку пойдет.

Решаю поддержать разговор:

– Куда летите? В отпуск?

– Та нет, – отзывается он, удобно устраиваясь в пластмассовой сковородке кресла. – Получается, живу на две страны. Любимая здесь, семья там, надо всех проведать. Подарки подарить. Детишки маленькие везде— они подарки любят… – Он игриво подмигивает.

– Что, в ВИП-зал мест нет?

– Та шо там…, – он расстроено машет рукой, – Еда хамно, народу мноха, идти далеко – в дальний ухол. Сесть некуда, бухло за деньги. Так шо я обычно по дороге кружечку пивка в кафе перехватываю. А в самолете, в бизнесе, кормят хорошо.

Официантка приносит пиво. Мужчина отпивает, пододвигает сумку ближе, начинает шарить в карманах пиджака. Взгляд напрягается. Он похлопывает себя по бокам, отклячивая зад проверяет задние карманы джинс.

– Черт! Вот жеж…Паспорт! – бормочет он и привстав, оглядывает зал побелевшими глазами. – Извини, брат, – голос становится заискивающим – Ты вроде не торопишься? Посмотри за сумкой, пожалуйста. Я, счас метнусь на контроль безопасности.

Не дожидаясь ответа, он мгновенно испаряется.

Я внутренне удовлетворенно киваю: теория о том, что пить с утра вредно, благополучно подтверждается. Честно говоря, если бы мой рейс объявили, я бы с удовольствием бросил здесь его сумку и ушел. Почему-то хочется назло ему так и сделать – пусть бы попсиховал, увидев, что меня за столом нет и сумка без присмотра.

Но мои кофе и сырники ещё не принесли, и я остаюсь. Когда не спеша допиваю второй Макиато, мужчина с выражением явного облегчения на лице опускается на своё место.

– Фу, слава Боху, нашел. Офицеры на контроле взяли, никто не подрезал, – радостно сообщает он.

Я растягиваю губы в искусственной улыбке:

– Поздравляю!

– Та я не только за паспорт переживал, – говорит он доверительно, —у меня в паспорте косарь евро всегда лежит. Понятно, что паспорт никому не нужен, а денежки спокойно могли себе в карман убрать. Хто потом докажет, хто искать будет? Ну, Слава Богу, и их не взяли, они так, за обложкой спрятаны.

Чувствую укол раздражения:

– А вы бы так сделали, да? Денежки в карман, а паспорт, типа, нашли? …это же вроде украсть получается?

Его глаза сужаются:

– Почему украсть? Считай, нашел на дороге. Как говорится: "Быстро спи..дил и ушел – называется нашел."

– Ну, нашел – это когда не знаешь, кому принадлежит вещь. А если знаешь – вот паспорт, фамилия – значит, украл.

Мужчина откидывает на спинку кресла, смотрит в упор:

– А ты не зевай! Если такой лох, шо паспорт потерял, то поделом. Не щелкай клювом!

Мне опять хочется уйти, но до рейса много времени. Внутри закручивается пружина злости.

– Вообще-то у нас в Москве люди честные. У меня несколько раз были случаи, когда я уже думал, что всё – пропали ценные вещи. Но возвращали.

Мужчина слушает рассеянно, его глаза прищуриваются. Я продолжаю:

– Один раз, сестра с шурином летом приезжали – за границей живут, в Канаде. Шурин раззявился, ходил, головой крутил по Москве, поражался, как красиво, после их Торонто унылого. Я племяшку на плечи посадил. Жарко – куртку свою попросил шурина нести. В куртке бумажник с правами. Так он ухитрился куртку с бумажником вместе потерять. Я когда понял – побежал назад по маршруту, но, конечно, ничего! Чуть шурина не убил. Приезжаем домой— звонок. Люди аж из Мытищ позвонили:

– Мы вашу куртку нашли, взяли с собой. Приезжайте – отдадим!

В бумажнике деньги лежали – хорошая сумма. Я предложил денег за честность, но они не взяли:

– Что мы, не понимаем!? Потерять документы – такая неприятность в наше время. У вас в бумажнике визитки лежали – мы и позвонили.

Мой собеседник слушает вполуха и ерзает. Как любой человек, переживший стресс, он теперь хочет говорить сам.

– К деньгам надо относиться с уважением, – назидательно изрекает он. – Заработал – следи за бабками. Почему у нас, если поднял денег, то сразу шиковать, швырять направо и налево? Шмотки, телки, машины, рестораны… А за бугром читаешь: миллионер в старых джинсах ходит, на развалюхе ездит. Или вон этот… как его… инвестор… Уоррен Баффет, вот! Всю жизнь в скромном домишке живёт, в котором родился. А один из самых богатых людей в Америке!

Я молчу, следя за его мыслью.

– Я, конечно, не святой, – продолжает он, – на себе не экономлю. Дорогие вещи – это ведь ещё и практично. Как говорят: "дорохо да мило, дёшево да гнило". Хорошая одежда, тачка, часы – настроение поднимают. Но меру знаю! Понимаю: деньги нам даны свыше, это энергия! Нам её Бох дал, не чтобы мы жрали, пили и спускали в унитаз! Деньги – это возможности, энергия!

Он вдохновляется собственной речью, откидывается в кресле, сует руку в барсетку, что-то там ощупывает, кивает сам себе и продолжает:

– Тебе Господь Бох дал возможности – скажи спасибо и поделись с другими. Стань для них маленьким богом. Ведь может, им не так повезло, как тебе. Прежде всего – родным, близким. РодителЯм, пока живы (он широко крестится) – им-то вообще ничего хорошего при совке не досталось. Потом дальним знакомым, друзьям, одноклассникам. Знакомым, одноклассникам помоги – пойми, что нужно, сделай приятное – кому сына на спортивную секцию экипировать, кому на лечение. Я и даю. Тем более, что некоторые одноклассницы еще очень ничего.

Он ухмыляется и торжественно поднимает палец.

– Не оскудеет рука дающего!

Я жду продолжения.

– Но! – Он отхлебывает из кружки, – Если сосед твой лох, или государство расслабилось и за бабками не следит, значит, энергия ушла от них – не нужна больше! Тут не грех забрать, шо плохо лежит. Чем просить и унижаться, лучше спи…дить и молчать! Ну, вздрогнем! – весело поднимает он кружку. – Шоб у нас всё было, и нам за это ничего не было!

Пиво подогревает его красноречие:

– А если некому помочь, то Богу отдай – в церковь сходи, нищим раздай. Вот, мы с парнями-байкерами… Я, кстати, байкер, на Харлее катаю, с друзьями…

Он подставил мне под нос сжатый кулак с черепом на перстне.

– Это мы так смерть отпугиваем, черепами. Примета такая. Так вот, знаем один монастырь под Суздалем – маленький такой, женский. Пять монашек всего. Они там, бедные, даже без водопровода жили. Разруха, жуть! Я им со своей фирмы спонсорский взнос делал на ремонт, его потом из налогов можно вычесть. Там настоятельница суровая, ей лет уже за восемьдесят, а шустрая как энерджайзер – схимонахиня стала, даже не разговаривает ни с кем… У меня где-то фотки с ней есть… Сейчас найду…

Он тянется за телефоном, но передумывает и мечтательно продолжает:

– Как погода хорошая, мы на байки – и в Суздаль. Красота! Храмы, природа… В этот монастырь обязательно заезжаем – пожертвуем им на стройку, монашки экскурсию проведут, за жизнь расскажут нам праведную… А что? Пусть помолятся за нас! Удача не помешает!

Я киваю, раздражение меня отпустило. Его растроганное лицо выглядит даже симпатичным. Чувствуется, логика не его конек, но эмоции искренни.

– А потом по пивку в “Пушкарской слободе”, да?

Он хитро смотрит на меня. – Шо, бывали там?

– Приходилось…

– Пиво хорошо с дороги, после байка! Но в Суздале надо хреновухи ледяной, да под борщ и расстегаи… Эххх… И в баньку с девчонками! Но девчонок мы из Владимира заказываем, в Суздале своих нету… Правда тормознутые они, в провинции. Иногда, пока привезут, мы уже «в хлам» убираемся. – Он мечтательно улыбается.

"Православные на Харлеях, благотворители с хреновухой и девицами – это из какого-то нового Евангелия…" – думаю я. Хотя почему?

"Истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие" (Мф. 21:31)

Объявляют мой рейс. Я поднимаюсь. Мужчина небрежно бросает на стол несколько купюр, протягивает мне большую мягкую ладонь и тоже встает.

– Ладно, двинусь тоже. Надо бы свечку поставить за паспорт найденный, да некуда. Раньше были часовенки в аэропортах, а теперь нет. Коньячку на дорогу в Duty Freeвозьму. Здесь недорогой…

Мы почти выходим из кафе, когда сзади раздаётся тревожный возглас официантки:

– Мужчины! Кто из вас барсетку на стуле забыл?

Мой собеседник замирает, его плечи напрягаются. Он смотрит мне в глаза. На лице появляется смесь недоумения, растерянности и лёгкой паники.

Я морщу нос, удерживаясь от улыбки.

Год Дракона

Семья Голопятовых встречала Новый, 1988 год.

Квартира сверкала ёлкой, украшенной гирляндами и блестящей мишурой, пахла восковой мастикой свеженатёртого паркета.

– Садимся за стол, дети, Валера, – из кухни доносился голос мамы. – Мы с папой принесём холодец, и можно начинать.

Семья начала рассаживаться за красиво накрытым столом, за которым уже оплывал на стуле вечно пьяный дядя Валера – мамин брат, находившийся в очередном семейном кризисе и напросившийся на праздник к Голопятовым.

Бабушка Настя, входя в комнату, прилаживала к уху слуховой аппарат.

Старшая дочь Ира, отличница педагогического института, села подальше от младшего брата – шалопайского подростка Лёши.

– Ну что, – глава семейства Сергей Андреевич опустился на стул, – давайте нальём! Через десять минут Горбачёв поздравлять будет, – и опасливо покосился на дядю Валеру, задумчиво разглядывающего зелёную водочную этикетку.

– Давай, Серёженька, шампанское! Дед Мороз уже подарки под ёлочку положил, – кудрявая пергидрольная хозяйка дома, перетянутая в пухлых местах блестящим синтетическим платьем, раскладывала салаты по тарелкам. – А потом у меня сюрприииз! – загадочно протянула она.

Телевизор допел бодрые песни, и на экране появились московские курсанты.

– Дорогие товарищи! – жизнерадостная, лысоватая физиономия Михаила Сергеевича засветилась на экране. – Через несколько минут…

– Говорун ты наш меченый, – мрачно процедил дядя Валера. – Ну что скажешь? Ещё ускоряться пора? Ха! – он колыхнулся грузным телом.

– Ладно, Валера, пусть говорит, потом будем подарки разворачивать, – мама дипломатично гасила конфликт.

– Боммм! – все встали и торжественно замерли, считая удары.

– Ура! Чокнемся шампанским! С Новым годом!

Папа Серёжа допил шампанское и быстро плеснул себе водки.

Развернув свёрточки, все сделали радостные лица: бритва «Харьков», кассеты для магнитофона BASF, одеколон «О-Жен», колготки, чашки «Гжель», светильник с плавающим воском и скатерть.

Дяде Валере – незапланированной нагрузке на бюджет – Дед Мороз выделил календарь с видами Крыма.

– А теперь сюрприииз! – мама Наташа вытащила из-под стола заготовленную страшную маску. – Наступает год Дракона!

Она надела маску и помигала глазами.

– Дракон – существо волшебное и сделает всем подааарки!

– Что?! – тонким голосом вскричала баба Настя, поставив руку ракушечкой к уху.

– Ничего, маман, – проорал ей в ухо папа Серёжа. – В Китае год Дракона.

– А, – баба Настя принялась рассматривать фарфоровую чашку.

Дядя Валера, пользуясь неразберихой, махнул водкой и закусил солёным груздём.

Мама продолжила приподнятым голосом:

– Папа после праздников получает новую должность, и мы попросим китайского Дракона, чтобы с папиной новой зарплаты каждому что-нибудь наколдовать в новом году! Давайте каждый наденет маску и попросит Дракона, что он хочет!

– Мне пуховик! – не дожидаясь маски, быстро крикнул недисциплинированный Лёша.

– Хе, – скептически выпятил губы дядя Валера. – Только не китайский. Они говёные: пух лезет, швы расходятся, молнии ломаются. Эти косоглазые ничего нормально делать не могут. До сих пор на наших грузовиках ездят.

Папа Серёжа дёрнул щекой:

– Валера, ты не знаешь, о чём говоришь! У них уже десять лет «политика открытых дверей» для иностранного капитала. Новые предприятия каждый день запускают.

– Что же они такие говёные пуховики шьют?

– Это мы ничего другого купить не можем, – рубанул рукой папа Серёжа. – У них и станки уже приличные есть, и машины.

– Ага, машины. «Мерседесы» ещё не делают?

– Ну, «Мерседесы», может, и не делают! А потом и будут, – начал заводиться папа, – а вот электронику мощно развивают – телевизоры современные, видеомагнитофоны.

– Ага, скажи ещё – видеотелефоны, и скоро у каждого в руке китайский видеотелефон будет, – дядя Валера, когда начинал волноваться, краснел и проглатывал слова. – И электромобили, летающие, с пропеллерами.

– Мальчики, не начинайте, ясно, что китайцам до нас как до Луны, – вмешалась мама Наташа. – Сейчас пельмени поставим. А ты, Ирочка, чего хочешь?

Практичная Ира исподлобья глянула на отца:

– Пап, ты ругаться не будешь?, – Давай маску, мам, – Я хочу вязальную машину. Мы с девчонками договорились: несколько человек объединимся, сейчас на барахолке импортный мохер появился. Мы кооператив откроем, будем свитера вязать и продавать. Сейчас же можно? Надоело у вас деньги просить – сами заработаем.

– О! – хлопнул по ляжке дядя Валера. – Давай выпьем, зять. Это по-нашему! Мы не китайцы, нам двери открывать не надо. Свои капиталисты подрастают! Сами справимся. Нас же этому комсомол учил, да, племяшка?

– А что?! – взвился папа Серёжа. – Что тебе не нравится? Нормальный, цивилизованный путь! Да, кооперативы, да, частные предприятия, конкуренция – это хорошо! Мы с тобой о джинсах всю жизнь мечтали, сигареты «Мальборо» годами на праздник хранили. Потому что при капитализме товары для людей производят, а не только ракеты и танки!

– Ты меня с собой не равняй, – выпятил грудь дядя. – Я на стройках БАМА работал, в снегу мёрз, пока ты тут диссертацию царапал. Я Северо-Муйский тоннель строил – это мощь! Там комсомол, партия помогала, а ты её – на сигареты променять?!

– Я просто считаю, что пора идти путём развитых стран.

– Да-да, – скривился дядя Валера. – Свобода, равенство, братство! Демократия, небось! Давай весь Союз распустим и в Пекин в отпуск ездить, или на море китайское – вместо Крыма и Болгарии.

– Куда ездить? – скрипнула баба Настя, опять сделав ракушечку.

– В Пекин, мамаша! – вскочил на ноги дядя Валера. – И на китайских авто ездить вместо «Жигулей»! Авто – «Великая Стена». Ха-ха-ха!

От его сардонического хохота зазвенела хрустальная люстра.

– А, – улыбнулась баба Настя и неожиданно запела дребезжащим голосом:

Москва – Пекин,

Москва – Пекин,

Идут, идут вперёд народы,

За светлый труд, за прочный мир,

Под знаменем свободы!

Маска Дракона, забытая на столе, лежала неподвижно. В её застывшем оскале, освещённом бликами ёлочных гирлянд, промелькнула еле заметная насмешка.

Собачья радость

Воскресенье. Утро начинается с пронзительных сигналов воняющего кислятиной грузовика, прорывающимся за мусором через шлагбаум.  Консьерж спит или умывается или что там, черт возьми, он делает?

«Поспать не удастся», – окончательно смиряется Марк Святославович, уже полчаса, старательно ворочавшийся с боку на бок, цепляясь за ускользающий сон.

Режим берет свое. Если в будние дни встаешь по будильнику в семь, то и в выходные хоть зашей веки нитками, сон не идет.

До выхода на пенсию он работал завлабом в НИИ удобрений и инсектофунгицидов, простым языком – сельскохозяйственных ядов для сорняков и вредителей. Он привык вставать рано, аккуратно одеваться, подбирать контрастный к сорочке галстук.

Он стареет, но держится. Бритва скользит по коже каждое утро, стрижка короткая, вес под контролем. Десять лет, без пропусков, его утро начинается со скандинавской ходьбы в парке. Джоггинг давно стал непосильным, а простая ходьба усыпляет, как железнодорожная колея. Но воздух поутру ещё чист, и вдыхать его – необходимость, почти ритуал.