Последний рубеж

скачать книгу бесплатно

Последний рубеж
Роман Чёрный

Детский клуб в забытом богом депрессивном посёлке скрывает некую мрачную тайну. Не так-то просто стать его членом. Но у недавно переехавшего мальчишки, чьи родители разводятся, может просто не оказаться иного выбора.

Роман Чёрный

Последний рубеж

Когда мои родители затеяли развод, мне было двенадцать лет. Собрав пару чемоданов и прихватив меня, мать вернулась в родное село Окаёмово. Пазик увозил меня из райцентра по пыльному просёлку. От друзей, одноклассников, смутно нравившейся девочки – от всего, что я знал. Пружинное сиденье скрипело и подбрасывало на каждом ухабе почти до потолка. Старушка в соседнем ряду покопалась в сумке и дала мне, зарёванному пацану, подтаявшую конфету “Мишка на севере”. Шёл восемьдесят девятый год, страну лихорадило. Досталось и нашей семье: отец потерял работу и запил, скандалы на кухне из еженедельных стали ежедневными. В конце концов, пазик раскатал лысыми покрышками и оставил умирать на дороге весь мой мир и всю прежнюю жизнь.

Окаёмово, где я пару раз гостил у бабушки – это довольно большое село. Там была и поликлиника, и дом культуры, и даже собственное техучилище. И, конечно же, свои нравы, отличающиеся от городских. Бабушка обо всём договорилась, меня отдали в местную школу, где я в первый же день понял, что попал. Ведь я был трусоватым, тощим парнишкой с тихим голосом, не умеющим постоять за себя, да ещё и очкариком. Во время большой перемены какой-то гадко ухмыляющийся шнырь нашёл меня на школьном дворе и пригласил на разговор “со старшими”. Разговор состоялся за школьным гаражом и был краток. Старшеклассники, смолившие там папиросы тайком от трудовика, скептически смотрели на меня, с оттяжечкой харкая на землю и переговариваясь вполголоса. Расспросив, какими судьбами в их края занесло столь трепетное создание, они посовещались и, неприятно улыбаясь, пообещали устроить мне “проверку на вшивость” после уроков.

Уроки тянулись вечность. На литературе я с ходу схлопотал двойку, потому что не слушал дородную учительницу. Судорожно соображал, как бы незаметно для всех сбежать домой. Сбежать не удалось: вечером всё тот же гадкий пацан с парой знакомцев подкараулил меня у школьного крыльца и поманил пальцем. В стремительно густеющих сумерках, сопровождаемый конвоем, я на ватных ногах вошёл под тень деревьев: почти сразу за старым заброшенным корпусом ПТУ начинался лес.

Спустя несколько минут тропинка вывела нас на поляну, освещаемую костром, разведённым в наполовину вкопанной в землю бочке. В его неровном свете я увидел нескольких ребят, столпившихся вокруг чего-то, что я пока не мог разглядеть. Всего там собралось человек десять: мои одногодки, пара младшеклассников, но было и несколько ребят постарше, класса из девятого. И ещё один, рослый заводила с недавно проклюнувшимися жиденькими усами. Я узнал двоих, с которыми говорил за гаражом. Меня толкнули в спину, чтобы пошевеливался. Подойдя ближе, я понял, что в центре круга лежит, схватившись руками за живот, незнакомый мне курчавый парень лет четырнадцати. В этот момент один из ребят сделал шаг вперёд и со всей силы ударил его ногой в лицо.

Курчавого страшно били на протяжении десяти минут: ногами и принесёнными с собой черенками, без шума, строго по очереди. По команде усатого. Участвовали все, даже самые маленькие, кроме конвоя, предусмотрительно окружившего меня, чтобы не смел сбежать. Лицо бедняги и руки, которыми он несмело пытался его прикрывать, быстро превратились в кровавое месиво, сломанные пальцы торчали в разные стороны под тошнотворными углами.

Когда я попытался отвернуться, на ухо мне прошипели: “А ну, смотри!”. И я смотрел. Тишину нарушали только звуки влажных ударов (с такими мама на кухне по праздникам отбивала мясо) и рыдания парня. То была самая настоящая дворовая казнь за, как я понял из разговоров, какое-то совершённое им предательство. Тот, с усиками, даже не школьник, а, наверное, студент ПТУ, склонился над лежащим, сунув руки в карманы. Спокойным голосом он отчитывал его, прерываясь лишь на то, чтобы подать остальным очередной знак: “бейте”.

– Егор, слышишь меня? Егор?

– С-слышу, – на размозжённых губах Егора надувались кровавые пузыри, спазмы мешали ему говорить.

– Ты понимаешь, за что это всё с тобой?

– Простите меня, пацаны, простите!

– Не слышу ответ.

– Я понимаю! Понимаю! Хватит, пожалуйста! Я всё понимаю!

– Ты понимаешь… Это хорошо. Думаешь, нам это нравится? Нет, не нравится. Учти, нам сейчас хуже, чем тебе. Мы ведь все давали присягу, так? Учили слова, клялись. А ты что же? Сбежать надумал. Трус. Поставил наше дело под угрозу. Как с тобой после этого идти в разведку?

– Да я не от вас! Ну не от вас же, от отчима бёг! – сотрясаясь от слёз, Егор вскапывал дёрн пятками, неуклюже пытаясь отползти подальше и баюкая особенно изувеченную правую руку. – У н-него армейский ремень со свинчаткой. Он меня порол! Я не мог больше…

– Заткнись, – холодно прервал его говоривший. – Отчим твой, конечно, урод. Но присягу нарушил ты, а не он. Он-то как раз свою держит. Что? Не знал, что он был из наших? Первый юношеский, между прочим. Он и доложил, когда ему с автовокзала звякнули, что ты билетик приобрёл. И мы тебе не верим, Егор, не от ремня ты бежал. Просто твоя очередь была следующая, вот ты и сломался. Скажи, не так было? Правильно, лучше молчи, – парень тяжело вздохнул. Казалось, он и в самом деле был разочарован. – Наше дело – оно важнее, ты осознай. Важнее всего на свете, что только может быть. Отчима твоего, тебя, меня. А ты. Всех. Подвёл.

Экзекуция продолжилась. Егор оставил попытки уползти и теперь только стонал, уже не пытаясь защититься от ударов. В какой-то момент его вырвало. В красноватой массе белели осколки зубов. Трава в центре круга была теперь густо забрызгана чёрными каплями крови. Неровный свет костра делал сцену совершенно ирреальной. “Господи, да это же как в Повелителе мух”, – пришла в голову непрошенная мысль. Кто-то подбросил в огонь дров, и взметнувшиеся искры осветили лица собравшихся: суровые взгляды, сжатые губы. У некоторых на школьной форме что-то блеснуло. Скосив глаза, я посмотрел на грудь пацана, стоявшего справа. Так и есть, у них всех на лацканах были приколоты маленькие эмалированные значки в форме мишени, ещё там был Вечный огонь и какая-то надпись.

Помолчав, покачавшись с пятки на носок, старший взмахом руки приказал поднять Егора, отошёл к костру и пошарил в ранце, оставленном на самодельной скамейке. Вернулся с ярко-красной игрушечной пожарной машинкой. Увидев её, Егор выпучил глаза и закричал.

– Не… Не не не, пацаы, не нао, ну хоош, п’авта, я же всё поял, я же осо’нал!! Кьянусь!

– Замолчи. Будь мужчиной, – старший недовольно поморщился и затолкал игрушку в карман Егора, затем взял его за плечи и развернул в сторону одной из уводивших с поляны тропинок. Не той, по которой меня привели.

– Но сео’ня даже звёзт не ви’но! Ну не ви’но же звёзт! – произносимые разбитым ртом слова было почти невозможно разобрать.

– Справишься. Напортачил – отрабатывай, – вся компания двинулась вглубь леса, толкая жертву перед собой. В чьей-то руке зажёгся фонарик.

Меня взяли под локти и потащили следом. Очень скоро между деревьев показалась странная постройка. Сперва я принял её за заводскую дымовую трубу, почему-то лежащую на земле. Тропинка вела вдоль её покатого, заросшего мхом бока. Железобетонные колодезные кольца, из которых она состояла, опирались на такие же блоки и образовывали длинный прямой туннель, идущий прямо сквозь лес. Труба была слишком большой, чтобы увидеть, что находится с другой стороны, и я просто считал кольца, мимо которых брёл. Ночь то и дело оглашалась надсадными криками и мольбами Егора. Ему никто не отвечал, только в невидимых кронах деревьев тревожно шумел ветер.

Мне было очень жаль его, но, конечно, я не рискнул и пискнуть в его защиту. Видимо, он сделал что-то очень плохое. А мне по задумке местных стоило увидеть, что здесь за это бывает.

Когда я насчитал уже сорок колец, впереди появилась небольшая одноэтажная постройка без окон вроде трансформаторной будки. Своим концом труба входила в кирпичную стену на высоте полуметра. Я ломал голову над тем, кому и зачем могло понадобиться строить такое, но безрезультатно. Стальная дверь в стене со скрипом открылась, на траву упал прямоугольник тусклого света. Притихшего Егора поставили перед дверью и отпустили. С моего места не было видно, что находится внутри.

– Иди, – старший вытряхнул на ладонь папиросу из мятой пачки “Казбека” и неторопливо её раскурил.

– Пацаы… Пожаута? Мы же дру’я, – в голосе не было никакой надежды. Заплывшими глазами Егор обвёл собравшихся. Почти все смотрели в сторону, никто не произнёс ни слова. Стало ясно, что помилования не будет.

– Ну и чо’т с ами, – глухо произнёс он спустя минуту. Несколько раз прерывисто вдохнул, как перед прыжком в воду, на заплетающихся ногах вошёл внутрь здания. Мазнул кровью по краю ржавой двери и закрыл её за собой.

Все сразу же отвернулись и стали молча расходиться. Кто-то пошёл назад вдоль трубы, часть ребят выбрала другие тропинки. Вскоре возле двери остались только старший (он курил, задумчиво глядя куда-то в лес) и я со своим сопровождением.

– Саш, это тот, новенький, – уважительно обратился один из “конвойных”, ткнув в меня пальцем.

– А… Привет. Как зовут?

– Ант, – в горле пересохло, я быстро сглотнул, – Антон.

– Вот что, Антон. С тобой мы поговорим позже, хорошо? Поздно уже, мать, небось, волнуется, – Саша растоптал окурок, чуть нагнулся, пристально посмотрел на меня. – Ты не бойся, мы тут не звери какие. Так было нужно. Ты сам всё поймёшь. Приходи в пятницу вечером на нашу поляну. Помнишь, как идти? Нет? Ничего, Кирилл проводит. Но чтобы никому – ни гу-гу. Ни сейчас, ни потом. Как видишь, у нас с этим строго. Бывают последствия. Понял? Вижу, что понял. Ты молодец, Антон, умный парень. Ну всё, беги. Кирилл, да отпусти ты его уже, всё он понял, пусть идёт. Увидимся.

***

Той ночью я почти не спал. Перетерпел ругань матери и причитания бабушки, без аппетита поковырял вилкой ужин и повалился на скрипучую тахту. С улицы проникал только лунный свет и далёкое, монотонное уханье совы. То есть я полагал, что так звучит сова, но кто же её знает. Всё было незнакомым. Никаких больше привычных по городу уличных фонарей или шума проезжающих машин, даже лунный свет иначе падал в окно, был ярче, что ли. Компанию мне составляли только сверчки в заросшем садике за окном. Мне было очень страшно. Перед глазами вставали сцены, от которых мутило. Пляска огня на многих ожесточённых лицах и одном изломанном, кричащем, где слёзы прочертили чистые дорожки на маске из начавшейся запекаться крови. Боже. Приехав сюда, я в одночасье словно оказался в другом мире, где всё не так и люди ведут себя ненормально. Как больные, как сумасшедшие.

Я и прежде опасался сельских, слышал какие-то рассказы, но то, что случилось сегодня… Это были совсем не шутки. Там были даже младшеклашки! И что за странное здание в лесу, и почему бедный избитый Егор так не хотел в него заходить? Вышел ли он уже оттуда? Я взглянул на будильник у кровати: было без четверти три. Что за одинаковые значки я видел у его мучителей? При чём тут, наконец, красная пожарная машинка? Она явно много значила для них. Вот же проклятая деревня. Здесь творится какое-то безумие, и дальше, – подумал я, ворочаясь в комке влажных от пота простыней, – дальше станет только хуже.

Лишь под самое утро я забылся горячечным сном. Во сне вокруг меня был чёрный непроглядный лес, в разных направлениях пересечённый толстыми бетонными трубами. Я искал среди них Егора, чтобы помочь спастись, но никак не мог отыскать его в этом лабиринте.

***

Милиция на школьном дворе на следующий день не появилась, вопреки моим ожиданиям. И через день – тоже. Егор не показывался. Его отчим позвонил завучу и сообщил, что тот слёг с воспалением лёгких и какое-то время побудет дома. Всю неделю меня никто не трогал, но я то и дело ловил на себе липкие взгляды своего надзирателя и соглядатая Кирилла, который вечно крутился поблизости. Присматривал, конечно же. Не побегу ли к завучу, не сболтну ли чего матери? Я не сболтнул.

Но и без дела тоже не сидел. Понятно, что встречи на поляне мне не избежать, но идти туда вслепую было попросту страшно. Следовало выяснить, что здесь творится. Кто же мог рассказать новичку об этом? Даже взрослым нельзя было доверять. Так что я нашёл классную руководительницу Егора, застал её одну в учительской и выудил его домашний адрес. В пятницу сказался больным и отпросился с двух последних уроков труда. Выбросил ранец из окна туалета на первом этаже, спрыгнул сам и стремглав понёсся на другой конец села, туда, где за участками уже начинались поля, и скелетами левиафанов поднимались из травы остовы заброшенных колхозных коровников.

Калитку открыл подтянутый, нестарый ещё мужчина в тельняшке, с подозрением окинувший меня взглядом.

– Здравствуйте, я к Егору, он дома? Я от Аглаи Фёдоровны, принёс домашнее задание за неделю, – для убедительности я показал учебник по биологии и пару тетрадей, которые держал в руках. Целую минуту ничего не происходило. Наконец тяжёлый взгляд переместился куда-то за моё плечо. Я почувствовал облегчение.

– Ну, проходи, браток. Раз от Аглаи Фёдоровны, – посторонившись, мужчина сплюнул на пыльный потрескавшийся асфальт. – Он на дворе, за домом налево, сам найдёшь.