Принятие

Роман Андреев

Принятие

Пасмурное октябрьское утро, начинающийся с шороха капель, с бледного сумрака, остужающего комнату. Не понимаю почему я все еще просыпаюсь.

Вот она, кульминация моей жизни: Я лежу на скрипучей полу ржавой кровати. Протекший желтый потолок – моя единственная картина в этом проклятом богом забытом месте.

Вторым был мой сосед по палате – Саша. Его истощенное тело источало желание поскорее сдохнуть. Нет, не умереть, а именно сдохнуть. Потому что его тело увядает от мук. Его щенячьи глаза так и просили помочь ему уйти в мир иной, но современная медицина беспощадна и милосердна даже к тем, кому это и вроде бы не надо. Его голова, туловище, руки, половой член. Все его тело было пронизано какими-то резиновыми трубками. В одну, как я понял, заливают отвратную на вид жидкость, воду, лекарства. Трубка проходит прямиком в желудок. Из других выходят моча, кал. Из трубки в горле он дышал и иногда выплевывал кровавую мокроту с отвратительным хлюпаньем. Мученик. Он мог лишь моргать и дышать. Его плоть была покрыта страшными ранами, пролежни, вроде как… Губы постоянно кровоточили от недостатка влаги и нормального питания. Кожа истончилась словно салафановый пакет и мне казалось, что его можно было порвать как бумагу. После многих месяцев химиотерапии у него не осталось волос на голове. Он смотрел на меня будто что-то прося, я на желтый потолок, отгоняя страшные мысли.

Моим утешением было то, что я еще могу говорить и сам ходить на своих двоих в туалет. А вот недостатком в наших с ним отношениях было то, что Саша слышал меня, мои слова и монологи, которые я частенько бубню вечерами. Его зрачки следили за моими движениями, иногда я пытался разгадывать с Сашей сканворды, но он никогда не отвечал. Лишь смотрел на меня своими бледными и тусклыми глазами и чего-то ждал. Будто я святой ангел и тяну с решением забрать его душу на тот свет.

Надолго я здесь? Я не знаю и не хочу знать. Я могу ходить, но у меня нет даже толики желания выйти на улицу и подышать холодным осенним воздухом.

Мне дают какие-то уколы, обезболивающее на букву Т, которые я никак не могу запомнить, но мой лучший наркоз от этой жизни – это сон. Палитра за окном разбавила серо-черные оттенки бледно – желтыми лучами солнца. Мы находились в богом забытом месте. В лесной глуши в паре автобусных остановок от города. Меня пугала эта отчужденность от цивилизации. Гостей в этой больнице было немного: Сестры милосердия, православные попы и редкие проверки сан эпид надзора, перед приходом последних усиленно травили тараканов и клопов по всем этажам.

Мы с Сашей молча смотрели друг на друга, и я терпеливо ждал вечера. Сегодня четверг и каждый четверг меня приходит навестить Маша. Я никого не хочу видеть и нет желания общаться, но Я человек, и я социальная скотина. Если я буду разговаривать с полуживым овощем – недалеко и умом тронуться, а бывшая жена не худший вариант.

Я услышал приближающийся стук каблуков медсестры. Сегодня даже вовремя. Обычно они опаздывают минут на двадцать и это дико раздражает. Хотелось уколоться побыстрее после тяжелого сна.

Я ждал смерть, призывал ее, но в то же время исправно делал себе уколы дабы уйти от боли. Сердился, когда вовремя не приносили обезбол. Ругал себя за это, зло посмеивался – «хо-очешь жить» – и все же продлевал эту ненужную теперь жизнь. И искал, искал в голове какие-то зацепки, просветы, которые вернули бы смысл быть на этой земле.

– Доброе утро! – Звонкий голос медсестры пронесся по палате.

– Доброе – Я кивнул.

Сегодня была Таня. Медсетры менялись день ото дня. Их было около четырех или пяти на все отделение. Некоторые были уже в возрасте и с мразотным характером, некоторые моложе и мягче. Таня была не худшей из них. Приятная блондинка лет тридцати, с еще горящими глазами и желанием помогать.

Она встала надо мной держа в руке маленький синий шприц иголкой вверх.

– В плечо – Я оттянул рукав футболки.

– Хорошо – кивнула она.

За эти месяцы я уже привык к ежедневным уколам и моё тело не чувствовало боли когда стальной комар целовал меня в иссохшие мышцы.

Раньше мне нужно было пять минут, чтобы почувствовать облегчение. Но сейчас минут десять или пятнадцать и волна боли лениво спадала на пару часов. Врач говорит, что это нормально. Толерантность растет и организм привыкает. Только вот я думаю, что это не организм привыкает, а рак становится все сильнее и прожорливее.

– Ты занят? – Спросила Татьяна – Мне нужна помочь в процедурной. Буквально пять минут.

– Сейчас подойду. – Я кивнул.

Я подождал, пока она выйдет из палаты. Не хочу, чтобы кто-то видел каким образом я встаю с постели по утрам. В некоторые дни это занимает по полчаса, в некоторые пару минут. Поразительно, но когда здоров даже не замечаешь какое чудо может вытворять твой организм без всяких помех и болей. Сон, пробуждение, туалет, питание, резкие перепады температуры. Все это стало для меня сравни сто метровке на время.

Я сделал глубокий вдох и пошел к Тане.

Медсестра копошилась в каких-то медицинских инструментах.

Я мягко постучал по открытой двери.

– Да, Максим Валентинович…

– Можно просто Максим – перебил я ее.

– Максим – на ее лицо появилась улыбка – Можешь пожалуйста помочь убрать гвозди с стула? Василия сегодня нет, видимо опять пьет… Но сейчас пойдут пациенты на уколы, а в этом треклятом стуле гвозди рвут все, что можно.

– Да, без проблем.

Она протянула молоток, и я лениво приступил к работе.

– Сегодня придет Мария Семеновна, верно?

– Да, Тань, у тебя хорошая память.

Я вырвал последний гвоздь c противным ржавым скрипом с большими усилиями. Ощущение, будто они торчали там десятилетиями.

– Готово.

– Ох ты! Вы мой герой!

Она играючи изобразила восхищение.

– Принесу завтрак как можно скорее.

Я смущенно кивнул.

В коридоре эхом послышался знакомй хриплый кашель, и шорканья ног. С каждым шагом он становился все ближе и мимо дверного проема кряхтя прошел электрик Василий.

Я прищурился и посмотрел ей в глаза.

Она вздохнула.

– Максим, ты целый день лежишь на кровати как твой сосед. Но разница в том, что он не может ходить и уже присмерти, а ты уже будто играешь в трупа. Движение – жизнь, Максим! Это не про спорт, а про действия, про общественную жизнь, семейную жизнь. Я пытаюсь тебя заставить шевелиться, что-то делать. Может остальным сестрам тут и по барабану, но давай хотя бы при мне шевелись

– Сейчас уже ничего не изменить, Таня. Я знаю, что меня ждет. – я кивнул в сторону своей палаты – Я буду таким же. И сгнию на матрасе, ведь так?

– Рано или поздно, я тоже там буду – ее улыбка слетела с лица – Но пока ты можешь ходить – ходи и делай что-то. Ведь если бы я не позвала тебя помочь, то ты бы лежал на кровати ворочаясь целый день, жалея себя?

– Ты же не знаешь какого это, иметь такой диагноз – фыркнул я.

– А ты хочешь, чтобы я узнала какого это?

– Нет. Конечно же нет.

– Я представляю, какого тебе. И я здесь, что бы тебе помочь. И ты мне помог, и я тебе благодарна. Ты можешь убрать гвозди со стульев и в своей палате тоже. Многие посетители жалуются, что штаны рвутся. Эх, Стулья старые уже. – Она оглядела комнату – Сегодня ведь придет Мария Дмитриевна, верно?

Я посмотрел на металлический боёк и кивнул

– Подготовь стул для нее и пригласи ее на прогулку по двору. Сегодня вроде бы нет дождя. Хватит сидеть и пыль собирать. – она вновь улыбнулась и погладила мое плечо своей миниатюрной, но крепкой рукой – И, если мне еще понадобиться помощь, я могу к тебе обратиться еще?

– Да, конечно можешь.

– А Василия действительно не было с утра. Видимо опять опоздал – Сказала она мне вслед.

Я сделал еще один глубокий вдох. Уже второй за это утро

***

Я ждал ее и перебирал вырванные ржавые гвозди в руках.

Наконец, она пришла. В старом черном коротком меховом пальто. Я улыбнулся, но она вроде бы не заметила моего приветствия и не ответила взаимностью.

Я чуть отодвинулся, давая ей понять, что хочу видеть ее рядом. Она села.

– Как твои дела?

– Все так же: не хуже и не лучше. Пока что никак. Скоро буду как он, наверное – я кивнул на своего соседа

– Ой, брось. Я тебе соки принесла – прервала она меня и начала копошиться в сумке.

– Да, спасибо. Я… как раз хотел что-нибудь сладкое. Местная кухня в горло не лезет.

Она достала литровую коробку и поставила мне на тумбу.

– Я тут кое чем занялась на этой неделе. – она посмотрела на меня, затем стыдливо опустила глаза

– Чем это?

– Тот магазин. Я смогла достать записи.

– Что? Как?… вернее, зачем? – я резко встал и пристально взглянул ей в глаза.

– Прошло два года и Дименко, наверное, подумал, что всё улеглось. Он подкупил владельца магазина, но я нашла директора на прошлой неделе и выкупила у него записи с камер во дворе… Отдала часть накопленных денег и пару ювелирных колец.

Я застыл и пристально смотрел на Марию.

Дименко… Михаил Дименко. Где-то в глубинах моего подсознания, куда я его так давно загнал, в темноте, окутанной колючей ненавистью покоится это имя. Имя человека, с которым я бы всем сердцем желал столкнуться, где нибудь в параллельной реальности на равных, но никак не в этой.

Два года назад он в усмерть пьяный сбил мою восьмилетнюю Аню и ее школьную подругу на автобусной остановке. Он очень быыстро всё замял и купил свидетелей, следователей, а кого не мог купить – запугал до смерти. Все записи с видеокамер ближайшего магазина куда-то исчезли. А сел в тюрьму вместо него какой-то богом забытый урка, который даже водить то вряд ли умел, но именно он по мнению следаков "угнал" машину Дименко.

Не было ни звонка с извинениями, ни письма. Я невольно искал пути решения, и справедливости, ходил хвостиком за своей женой по всем инстанциям, но прекрасно знал, что он нам не по зубам.

Дименко мог бы сожрать нас за минуту, если бы хотел и весь мой род бы просто исчез. Уже проигравший, по инерции, я всё еще продолжал войну так как не мог сделать иначе. Страх и злоба копились во мне и год назад у меня обнаружили рак. Маленький комок гнева в душе перерос в злобную опухоль в легких.

– И что ты собралась делать? Засудишь его? – Еле слышно спросил я.

– Да. У меня есть доказательства его вины. Теперь он не найдет подставного алкаша, а понесет наказание сам. – Решительно парировала Маша. – Я начну трубить во все газеты, во все СМИ

Я ухмыльнулся её непрошибаемой наивности. И посмотрел в окно

– Просто забудь. Он растопчет тебя в суде, или дело даже не дойдет до туда. Живи дальше.

– А я ради этого и живу, Макс!

– Ты смотрела эту запись? Ты видела все в деталях? Это точно он?

Она кивнула, а я молчал и искал в ее глазах хотя бы крупицу осознания реальной ситуации.

– Я ненавижу его всем сердцем. Я потеряла свою дочь, из-за этого говнюка я скоро потеряю тебя. Но может быть еще произойдёт чудо, и ты…

Я подвинулся поближе и постарался сделать самый серьезный вид, на который только был способен. Это был именно тот момент, когда пытаешься убедить фанатика одержимого выдуманным божеством.

– У меня четвертая стадия, Маша. В лучше случае я сдохну быстро, в худшем – стану как он. – Я кивнул в сторону своего соседа. – Я знаю, мы с тобой погано кончили. Я не знаю, что это у тебя – упертость или глупость и наивность, что ты идешь против одного из самых грязных бизнесменов этого города, но я так не могу. Точно не сейчас. Если ты хочешь поддержки? Ну чтож, флаг тебе в руки. Мы это уже обсуждали сотни раз…

– Слушай – прервала она. – Мы никогда не любили друг друга. Но Аня была тем хрупким звеном, что нас хоть как-то связывала и знаешь, мы были хорошей семьей конкретно для нашей дочери.

Я задумался над ее словами. Аня лишь плод нашей кратковременной страсти в студенчестве, которая, как и любой член семьи начинала раздражать с возрастом, превращаясь в совершенно другую личность.

Или это просто моя личность так отвратительно старела. Я потерял всех любимых людей моего детства, родителей, часть за частью я потерял себя, и вот от меня ушло все то, что грело и любило меня и уже ничего не осталось. А когда поставили злополучный диагноз, то раздражение только постепенно росло, обострялось. Будто бы лишь раку надо догрызть мою плотскую оболочку и все, конец.

– Я скоро потеряю тебя, как ты сам говоришь. У меня никого не останется. Совершенно никого. – Белки её глаз наливались кровью и губа начинала дрожать. – Доживать свою старость зная, что по земле ходить этот жирный уебок, который купил всех и даже не извинился? Что бы ты сделал на моем месте?

Честно. Я даже не знаю, что бы я сделал. Последние месяцы я так поглощен собой и своей болезнью, будто вовсе потерял эмпатию ко всем остальным. Рак будто маленький ненасытный избалованный ребенок – Требует внимания и капризничает по каждому малому поводу; Лёг не так – боль, еда не та – боль и рвота, много спал – боль, мало спал – еще больше скрипучей боли в груди…

Когда тебе приносят смертный приговор, то весь окружающий мир отходит на второй план. Я лишь копался в своей голове и тщетно думал, что рак чудом отступит. Молился. Давал взятки врачам. Но что потом?

– Если ты начнешь судебное дело, он выиграет дело. Ты же знаешь, Маш.

– Не начать, а возобновить старое дело – Отметила Маша, словно учительница – Я хочу, чтобы люди узнали правду.

– Ты не боишься его? Что он может с тобой сделать? Он вроде полез в политику и скоро пойдет по головам. Не удивлюсь, если он станет мэром через лет пять.

– Я уже ничего не боюсь. А Деменко я не боялась никогда, в отличие от тебя – С презрением рявкнула она. – Я увидела детский гроб для своего ребенка. Что может быть ужаснее, чем детский гроб для своего родного ребенка? Ответь мне! А ты… – на ее лице появилось отвращение – Бросил лечение в последний момент!

– Я не бросил! Это не лечение, а пытка! Фикция! – я резко вскочил и подвинулся, ближе пытаясь донести свою мысль – Эти врачи всё чешут насчёт выживания. Год или два. Будто важнее всего именно жить. Но какой смысл жить, если я не смогу работать, наслаждаться едой, заниматься любовью? Сколько бы мне ни осталось, я хочу прожить эти дни дома, спать в своей кровати, а не давиться 30-40 таблетками в день и терять волосы, и валяться, не в силах встать с постели, и с такой тошнотой, что головы не повернуть. А я лежу тут. Ты меня сбагрила с квартиры…

– Здесь бы тебе помогли лучше, чем…

– Ну да, тебе же сука видней – резко перебил я.

Молчание длилось недолго.

– Мне плевать что ты думаешь об этом. – Ты нашла записи, хочешь начать суд против него, а от меня что ты хочешь?

– Хоть какой-то поддержки, Макс! – Слезы выступили на её глазах, а голос слегка подорвался. – Я думала, что тебе уже нечего терять. А ты всё еще пытаешься отговорить. Ты был трусом и умрешь им, Макс. Ты мне отвратителен. Не ради меня, а хотя бы ради нее!

– А какой от меня сейчас толк, Маш? Делай, хорошо, я поддерживаю, но думаю ты прекрасно осознаешь риски. Что-то еще?

– Пойдем со мной в суд в понедельник. Я подам заявление. Записи у меня дома, я наняла юриста, и он помог мне составить заявление.

Я молча смотрел на нее и будто лишь я в комнате осознавал всю бессмысленность ее действий.

– Созвонимся в воскресенье, хорошо? Мне нужно взять разрешение на выход с больницы…

– Тебе он не нужен. – она махнула рукой – Я узнала у врача. Ты можешь уйти на 12 часов в любой момент без всяких выписок и бумаг. Просто предупреди медсестру и возьми заряженный телефон.

Я вздохнул и ее лицо окаменело.

– Хорошо. Я сделаю все сама. – она нервно отмахнулась и встала с стула и начала застегивать пальто. – Я еще приду на следующей неделе, даже если тебе настолько плевать на все, что я пытаюсь сделать.

Резкий топот ее каблуков быстро угасал в больничном коридоре.

***

Раньше я часто просыпался с мыслью, что в этой жизни надо что то менять. Наступал вечер и ничего не менялось. Так и прошла моя жизнь.

Но этой ночью мне не уснуть. Но в недрах моего города вместе со мной будет страдать от бессонницы еще один человек – отчаявшаяся женщина, замкнутая в тесном пространстве собственной спальни. Мучаясь от собственной трусости, беспомощности, мы оба будем смотреть во тьму своих комнат и думать, что будет завтра. Но, тонкие колебания эфира, исходящие от наших астральных тел, возможно, зазвучат в унисон и утро наступит во мгновенье.

Уже ночь. Саша сопит как ребенок, а я все мечтаю отмотать время на 24 часа, до встречи с Машей и не узнавать об ее планах. Закрыть дверь палаты. Спрятаться в туалете пока она не уйдет. Я лишь хочу быстро сдохнуть, что бы мне никто не мешал.

Если бы я был Деменко, разве я бы не узнал о том, что она выкупила записи и начала дело? Конечно бы узнал. Что бы я делал? Что бы сделал один из самых могущественных людей этого сраного города? Не можешь купить человека – убей. Может она уже мертва? Черт, уже поздно, может позвонить? Или я нарушу ее и ни без того чуткий сон.

Мысли крутились у меня в голове, и я не мог убежать от всего этого. Я понимаю, что спокойно сгнить в этом могильнике мне не дадут.

Я набрал в телефоне ее номер и ждал. Гудки. Ничего. Она всегда отвечает на звонки. Даже когда ей некогда.

Подождал еще немного и позвонил еще раз. Снова ничего…

Я чертыхнулся и бродил по темной палате, еле освещаемой уличным фонарем с пыльных окон.

Если бы я был Деменко, каковы бы были мои действия…. Мысли быстро проносились будто пожар по иссохшему лесу.

– Саша, Саша! – шепотом прошипел я. Бедняга еле поднял веки и удивленно посмотрел на меня. – Таня попросила поменять кровати. Просто поменять местами, хорошо?

Стараясь не шуметь, вкладывая всю свою силу, я двигал мычащего что-то на полумертвом языке Сашу с его огромной кроватью в свою сторону. Закончив рокировку, я дал бедняге попить через трубочку и выключил свет. Я сильно вспотел. Раньше я бы смог передвинуть хоть 20 таких кроватей. Я рухнул обессиленный на свою койку.

Если бы я был Дименко, я бы сильно парился о своей репутации, тем более, когда я решился пойти на пост министра. Если бы я был Деменко, я бы убил Машу и Феликса. Мне бы было некогда возиться с этими червями под ногами. Была проблема, и нет проблем.

Я не знаю точно, но эту ночь я спать не буду.

Сжимая молоток, я смотрел на слабо освещенный потолок с еле открытой двери и слушал тишину.

Не знаю сколько я пролежал в полудрёме, но за 4 месяца пребывания тут, я запомнил ритм и звук всех каблуков у местных медсестер. Этот шаг был бесшумный, тень из-под двери появилась будто… Я медленно сел на кровать. Моя рука сжимала рукоятку молотка настолько сильно, что дрожала кисть.

Страшно.

Я задержал дыхание и постарался слиться со стеной.

Дверь осторожно приоткрылась и вошла темная фигура.

– Максим Валентинович? Я оперуполномоченный с 5 отдела.

– Что вам нужно? – Отозвался я из темноты

– Я хочу, что бы вы проехали со мной… Черт, где тут свет включается?

– Куда проехал? Что случилось? – Дрожь в голосе становилась сильнее. – Почему так поздно?