скачать книгу бесплатно
Это пришлось мне по душе.
Поезд – тезка первого в мире атомного авианосца и космического корабля из сериала «Звездный путь» – ходил стабильно раз в два часа, потому долго ждать мне не пришлось. Путешествовал я практически налегке, имея при себе лишь большой, почти с меня ростом, походный чемодан с колесиками, который, впрочем, тут же перепоручил носильщику, а затем отправил в камеру хранения. Я взял билет и чертыхнулся, мне тут же пришлось извлекать на свет божий чемодан – поезд, на котором я собирался добраться до Дандолка, уже стоял у перрона.
Я люблю поезда, люблю большие пассажирские корабли, но до недавнего времени практически не пользовался ни тем, ни другим. В нашей современной жизни все подчинено целесообразности, все сковано ее прагматичными правилами. Я, как и все, кого я знаю, был замкнут в этой практичной клетке, но теперь твердо решил, что непременно вырвусь на волю. Потому я и предпочел поезд автобусу или аренде собственной машины. Мои водительские права, к счастью, остались действительны, несмотря на произошедшее со мной, пришлось лишь заново сдать биометрию. Нет, я не собирался отказываться от автомобиля и рассчитывал взять что-то приличное по прибытии в Дандолк, но до города я все-таки решил ехать поездом. К счастью, мое место оказалось в самом хвосте вагона, к тому же у окна и одинарное. Присев в удобное даже для меня кресло, я с горем пополам отрегулировал его под свой рост, включил в сеть планшетник и заказал стюарду чай с круассанами – близился файф-о-клок.
Вагон был полупустой, народу ехало немного, в основном яппи обоих полов, которые, едва опустив пятую точку в кресло, моментально утыкались в свои гаджеты. В дальнем от меня конце салона устроилась веселая компания из трех парней и девушки, немедленно доставшая банки с элем и карты. Оттуда периодически доносились раскаты здорового смеха, но меня это ничуть не беспокоило. Толпа возбужденных футбольных фанов, на мой взгляд, была бы намного худшими попутчиками.
К моменту отправления, однако, вагон заполнился более чем наполовину. Контингент был примерно однотипный, прибавилась только одна семейная пара с двумя симпатичными рыжими детишками. Они сидели через проход и на ряд позади меня. Малыши то и дело косились на меня, и одного из них, которого я мысленно прозвал Дейлом, отец даже разок строго одернул. Другой (естественно, получивший прозвище Чип) был старше, а потому серьезнее. На нем, кстати, был даже плащик, как у Чипа, только вот шляпы не хватало для полноты образа.
Тем не менее место напротив меня никто не занимал, и, к сожалению, я догадывался почему. Должен заметить, что в своей прошлой жизни я бы и сам не сел напротив такого субъекта, каким я стал ныне. Это лицемерие, гордо именуемое толерантностью, прошито в глубине нашего сознания. Мы не умеем, более того, мы не желаем сочувствовать чьей-то беде. Проще сделать вид, что человек ничем от тебя не отличается… то есть затереть проблему. Сделать вид, что ее не существует.
Задумавшись над этим, я едва не пропустил момент, когда место напротив меня все-таки заняли. Едва – потому что появление моей соседки я не мог не заметить, хотя она двигалась легко, как тень облака в погожий день. Сначала мне показалось, что она ребенок, девочка не старше семи-восьми лет, но когда она подняла голову (она что-то искала в своей сумочке) и отвела прядь пушистых рыжих, как кожура апельсина, волос от лица, я увидел милое лицо молодой женщины.
При этом рост у нее был поменьше моего, вряд ли больше трех футов, если не меньше. Сначала я даже удивился, но потом вспомнил о том, что мне рассказал таксист, и решил, что девушка, вероятнее всего, тоже из Хоулленда. Она была молода, едва ли старше двадцати пяти, и признаки карликовости, за исключением малого роста, у нее были практически незаметны. Правда, у нее были немного детские черты лица, но такое сплошь и рядом встречается и у обычных женщин. Большие зеленые, или, выражаясь языком поэтов, аквамариновые глаза, пушистые рыжие ресницы и рыжеватые брови, курносый милый нос, небольшие, четко очерченные, пухлые губы, аккуратный подбородок… Девушку можно было даже назвать красивой, но нечто, встроенное в человеческую генетическую память, препятствовало этому.
Впоследствии я часто задумывался над этим: почему человек не в состоянии заметить красоту в тех, кто внешне отличается от стандарта, заложенного природой? В нашем «коллективном бессознательном», в самых его недрах, заложено нечто, отталкивающее нас от подобных людей. Вероятно, это происходит потому, что с биологической точки зрения подобные люди менее жизнеспособны, чем «полноценные». Но ведь мы живем совершенно в другом мире, чем наши далекие пращуры, полагавшиеся на свои инстинкты. Мы создали цивилизацию, защищающую нас от вызовов природы. Так разве после этого психология человека не должна была измениться, стать более лояльной и более восприимчивой к тем, кого до сих пор называют «неполноценными людьми»? Но нет, вместо этого мы искусственно создали «толерантность» и лицемерно заставляем себя «быть терпимыми», А ведь если вдуматься, какое ужасное понятие заключено в самом выражении «терпимость»! Мы словно специально сами себя настраиваем против «не таких», иных, непохожих… Если человека принуждать к чему-то, внутри него рано или поздно созреет протест против того, к чему его принуждают! Невозможно любить из-под палки. Невозможно в принудительном порядке относиться к другому человеку, как к равному…
– Не узнаете? – непринужденно спросила девушка, заметив, что я совершенно неприличным образом уставился на нее. – Я вас тоже что-то не узнаю. Я Ариэль, дочь Блейка.
Это мне ровным счетом ничего не говорило. Имя Ариэль у меня прочно ассоциировалось только с духом из «Бури» Шекспира и навязчивой рекламой стирального порошка, а Блейк – исключительно с фамилией автора «Бракосочетания Рая и Ада»… Еще вроде был такой адмирал.
– Боюсь, мне это ни о чем не говорит, – улыбнулся я. – Меня зовут Фокс Райан. И я не из Хоулленда.
Я попал пальцем в небо, как оказалось. Девушка кивнула:
– Прослышали про наш городишко и решили посмотреть на независимую державу карликов? – спросила она непонятным тоном. Тем временем поезд тронулся, немного резко, и я придержал чашку с чаем, чтобы она не расплескалась.
– Мааааам!!! Их уже двое!!! – это нас заметил Дейл. Отец, вероятно, чистокровный англичанин, тут же состроил чопорно осуждающую мину, его высокая полноватая жена, типичная ирландка, сразу же наклонилась к сыну и что-то зашептала ему на ухо. Тот слушал и кивал, но искоса поглядывал на нас с Ариэль.
– Обожаю детей, – весело сказала моя спутница. – Они такие непосредственные. И не смотрят на тебя, как на чудовище.
– Разве на вас кто-то может смотреть, как на чудовище? – удивился я. Ариэль, на мой взгляд, была хоть и миниатюрной, но весьма миловидной. Я совершенно не мог себе представить, что кто-то может считать ее чудовищем.
Девушка как-то неопределенно пожала плечами:
– Ну, я говорю вообще. Но, откровенно говоря, меня не оставляет мысль, что люди чувствуют себя несколько неудобно в моем присутствии. Знаете, мне интересно общаться с людьми, но я давно заметила, что сковываю их. Они смотрят на меня так…
– Словно вы одолжили им тысячу фунтов? – спросил я, когда она сделала паузу, подбирая слова. Она вновь неопределенно пожала плечами. Она делала это так, будто ежилась от холода.
– Я никогда никому не одалживала денег и никогда не держала в руках больше сотни фунтов, – улыбнулась она. – Вообще, лепреконы живут небогато. Мой отец выбивался из последних сил и буквально на всем экономил, лишь бы я могла выучиться. Но, наверно, вы правы – так смотрят на тех, кому должны энную сумму и не могут расплатиться. Что-то вроде этого.
«Похоже, эта ситуация ей хорошо знакома…» – подумал я и решил сменить тему на более безопасную:
– Скажите, пожалуйста, долго ли мы будем ехать?
– До Дандолка? Не больше часа. Потом… Правда, не знаю, если сегодня есть представление, можно будет попроситься в экскурсионный автобус…
Я приосанился:
– Вообще-то в Дандолке я хотел взять напрокат машину, так что, если вы позволите, могу предложить подбросить вас до города.
Я ждал, что она начнет отказываться, говорить, что не садится в машину к незнакомцам, и даже уже приготовился уговаривать ее…
Но ее глаза загорелись.
– Вы водите машину? Это же здорово! Всегда мечтала водить машину, но у меня нет денег на автошколу… И потом что водить? У отца, правда, есть старенький «Додж»-пикап, но он, в смысле, пикап, а не отец, ровесник «Битвы за Англию», и папа использует его только в крайних случаях. Да и не позволит он мне сесть за руль.
– А вы не знаете, где в Дандолке можно взять машину напрокат? – поинтересовался я. Конечно, можно было узнать все прямо на вокзале, наверняка пункт проката рядом с ним. Но, в конце концов, Ариэль была местной и, по моему мнению, должна была знать лучше. К тому же мне нравилось разговаривать с ней.
Я ошибся, девушка лишь снова пожала плечами:
– Откровенно говоря, не знаю. Я до того, как поступить в институт, вообще не выезжала из Хоулленда, а потом приезжала домой только на каникулы, так что я знаю Дандолк не лучше вашего.
– Тогда будем искать вместе, – решил я. – Вы не против?
Она покачала головой. Ее волосы при этом слегка заискрились в свете предзакатного солнца.
– Совершенно не против. Тем более что ехать домой в машине куда приятнее, чем трястись в экскурсионном автобусе.
Она вновь тряхнула головой, а я, словно завороженный, следил за ее волосами. Пока поезд стоял в дебаркадере вокзала, пока он тянулся между привокзальными строениями, ее волосы оттенком напоминали мне медь, но теперь они переливались, словно танцующее пламя.
– Я этого совершенно не понимаю! Такое впечатление, что «Харконен Энтерпрайзес» все равно, что чувствуют приезжающие в город туристы. Это при том, что ее хозяин, Дэвид Харконен…
– Барон Харконен? – изумился я.
– Почему барон? – удивилась она. Похоже, «Дюну» она не читала. – Просто Харконен. Так вот, Дэвид Харконен, наш президент… кажется…
– Кажется?
– Или президент, или канцлер. У нас так издревле повелось – если президент Харконен, то канцлер Кохэген и наоборот. Вообще-то, – Ариэль весело хихикнула, – это чем-то напоминает монархию. Первым президентом Хоулленда был Питер Кохэген, первым канцлером – Соломон Харконен. Первый приходится дедом нынешнего Стивена Кохэгена, второй – прадедом Дэвида.
– И к вам еще не явились американские морпехи? – улыбнулся я.
– Возможно, потому, что у нас нет нефти, – ответила она, мило улыбнувшись в ответ. – Хотя, если разобраться, у нас все вполне демократичненько, не менее, чем в тех же Соединенных Штатах. У них демократы и консерваторы, у нас консерваторы и лейбористы, вполне кошерно.
– Давайте угадаю. Харконен – главный консерватор?
Она опять мило заулыбалась и тряхнула головой, рассыпая золотинки волос.
– Наоборот, лейборист. Лейборист лоббирует туризм, что само по себе казус, – она внимательно посмотрела на меня. – Но вы, очевидно, разбираетесь в политике… Скажите, чем вы занимаетесь?
Мне почему-то было легко общаться с ней, и я думаю, не только потому, что она была ростом ниже меня на несколько дюймов.
– Угадайте, – предложил я.
Она задумалась, слегка наморщив носик, что само по себе было довольно мило, как и вся ее детская непосредственность при некоторой взрослой внешности.
– Вы политолог, – решила она. – А может, журналист. Странно, что я вас не знаю, хотя… Вы кажетесь мне знакомым. Вот только ка…
И она внезапно замолкла, а ее щеки залил такой румянец, какого я еще никогда ни у кого не видел. Даже у моего шурина – блондина, красневшего так, что даже шея розовела.
– Карлика-политолога вы бы запомнили, точно? – тихо и мягко сказал я. Она закрыла губы ладонью, жестом столь старомодным, что он казался совершенно чуждым окружающей нас обстановке современного поезда. Чуждым, как ангел в борделе.
Внутри меня что-то кувыркнулось, словно от выпитой рюмки доброго виски, но я протянул руку и, взяв ее запястье, отвел ладонь от лица.
– Вам совершенно нечего стесняться, – уверенно сказал я. – Мне кажется, что вам, как и мне, не по душе всеобщее лицемерие. Лично меня совершенно не беспокоит мой нынешний рост, я не вижу причин комплексовать по этому поводу.
А вы?
Она посмотрела прямо мне в глаза и ничего не ответила. Тогда я продолжил:
– Я не политолог и не журналист, хотя не так давно действительно мелькал в прессе. Я ученый, физик, химик, биолог и эколог. Раньше таких называли энциклопедистами, хотя на меня этот термин распространить нельзя. Во многих областях науки я не более компетентен, чем покойный осьминог Пауль в термоядерном синтезе…
Она снова внимательно посмотрела на меня. Казалось, вот-вот, еще немного – и она меня вспомнит, но увы…
– Несколько месяцев назад я выдвинул теорию, что человечеству для выживания надо уменьшиться в размерах. Признаю, теория очень сырая, но…
– Что вы говорите? А разве человек может уменьшиться в размерах? – с удивлением перебила меня она.
– Я смог, – ответил я, понимая, что говорю с некоторой толикой нехорошей гордости. – Я, к вашему сведенью, не всегда был четырехфутовым.
У нее даже зрачки расширились от изумления.
– Вы меня разыгрываете?
Я вздохнул. Очевидно, опять придется пересказывать свою историю.
Общество Ариэль мне нравилось. Сначала я решил, это потому, что с ней я общался легко и непринужденно, как ни с кем другим. Ни меня, ни ее не сковывало то, что мы… необычные. А затем, когда я уже закончил свой рассказ, я вдруг понял, что вообще никогда ни с кем не общался так непринужденно, как с ней. Тогда я еще боялся признаться себе, а может, просто не успел понять, что она мне нравится, и не только как человек, но и как женщина. Я просто ни о чем таком не думал, а от души наслаждался ее обществом.
– Вам хуже, чем мне, – выслушав меня, сказала она простодушно.
– Почему это? – спросил я, любуясь переливами света в ее волосах. Сейчас, когда солнце уже скрылось за деревьями, но еще не успело зайти за горизонт, ее волосы вновь стали медными, но не такими, как в Дублине, более теплых оттенков, словно подсвеченными изнутри.
– Потому, что я всегда была такой. Я ничего не теряла, и мне не с чем сравнивать, а вот вы…
Я совсем, как она, пожал плечами. Черт, кажется, это заразно.
– Откровенно говоря, меня не столько потрясло мое превращение, сколько реакция окружающих на него.
– Какая же она была?
– Ну, если в общих чертах… Все отчего-то решили, что я от этого должен впасть в непробудную депрессию. А когда я их разочаровал, поспешили объявить меня сумасшедшим.
Она с пониманием кивнула:
– Такое впечатление, что все считают нас глубоко несчастными в душе и стараются пожалеть, – она вздохнула. – Честно говоря, я рада тому, что возвращаюсь в Хоулленд. В большом мире мне было очень неуютно.
Я машинально кивнул, задумавшись над ее словами. Неуютно… А мне, когда я еще был нормального роста, было ли уютно в большом мире? Может, дело тут вовсе не в размерах? Если да, тогда Хоулленд, должно быть, удивительно приятное местечко.
Словно прочитав мои мысли, она продолжила:
– В Хоулленде все по-другому. Конечно, мы живем небогато, но как-то…
– Уютно? – подсказал я.
Ответить она не успела.
Поезд резко дернулся и остановился. Настолько резко, что моя чашка едва не опрокинулась – хорошо хоть, что чай я уже выпил. Я раньше не бывал в подобных передрягах и не знал, нормально это или нет, когда поезд вот так дергается и останавливается. Потому паниковать не стал, но внутренне все же напрягся. А у окружающих на лицах явно отражался испуг. Значит, все-таки это ненормально.
Я увидел, что Ариэль тоже испугалась, и сказал, пытаясь говорить спокойно:
– И часто случаются такие внезапные остановки?
– Н… нет, – ответила она с дрожью в голосе. – Не знаю. Я не часто езжу на поезде. Говорят, что у «Энтерпрайза» такое случается.
Первая половина ее фразы противоречила второй, к тому же девушка была напугана, и я не знал, как ее успокоить.
– Странно, вроде новый поезд… Что бы это могло быть?
– Лучше не спрашивайте, – почему-то шепотом ответила она.
– Почему? – удивился я.
– Этот поезд идет в Ольстер, – ответила Ариэль.
– Ну и что?
– Вы, наверно, думаете, что ИРА – это уже часть истории? – спросила она. – А другие так не думают. В общем, на этой линии такие инциденты не раз уже случались, а после шотландского референдума, говорят, еще и участились…
Теперь и мне стало страшно, особенно с учетом того, что как раз в это время из задней двери вагона появилась пара бобби[2 - Жаргонное название полицейских в Соединенном Королевстве.] в форме, ведущих на шлейке припадающего на заднюю лапу старого добермана.
Вот удача, попасть на теракт!
– Дамы и господа, экипаж поезда просит вас сохранять спокойствие, – заявил голос, дублирующий информационное табло, на котором до этого крутили какой-то винтажный фильм, кажется, «Ночного портье». – Остановка вызвана техническими причинами, никакой опасности нет…
– Ага, – громогласно заявил пожилой краснолицый джентльмен, сидевший в нескольких рядах впереди нас. – Примерно то же говорили на «Титанике».
На него возмущенно зашикали.
– Да ну, я не верю, – я постарался придать своему голосу полнейшую уверенность в том, что ничего особенного не происходит. И, кажется, это мне удалось. На Ариэль мое спокойствие, по крайней мере, подействовало, а большего мне и не надо было. Успокаивать всех краснолицых джентльменов в вагоне в мои планы не входило.
– Ух, – сказала она. – Если честно, я перепугалась.
«Если честно, я тоже…» – подумал я, но вслух говорить об этом не стал.
– Мааам, а когда мы поедем? – захныкал Дейл. Чип сидел тихо, но вид у него был напуганный.
– Расскажите мне еще про Хоулленд, – сказал я, стараясь отвлечь Ариэль. – А когда придет стюард, я закажу нам чаю с круассанами. Как вам мой план?
