Неуловимое Рождество, или Приключения Тима в Лабиринте Времени

Роджер

Неуловимое Рождество, или Приключения Тима в Лабиринте Времени

Мистер Хэзертон, папа Тима, обитал в особом измерении, которое можно было бы назвать «Постоянным Состоянием Забегания». Обычный шаг был для него утраченным искусством, подобным письму гусиным пером. Его перемещение по дому напоминало траекторию шахматного коня, только гораздо более хаотичную: два шага вперёд, резкий бросок в сторону, чтобы подхватить летящий папский планшет, скачок на кухню, где подгорал тост, и зигзаг обратно к столу, где уже трезвонил телефон. Он не просто шёл – он решал многоходовую шахматную задачу, где все фигуры на доске были против него, а игроком выступала сама Жизнь, торопливая и безжалостная.

Его общение было похоже на сеанс одновременной игры с невидимыми оппонентами. Он говорил не с телефоном, а в него, изливая потоки цифр, терминов и согласований в бездонное ненасытное ушко микрофона. Обед представлял собой не трапезу, а стратегическую паузу для пополнения боеприпасов, во время которой его взгляд был прикован к плоскому планшету, поглощающему светящиеся строки писем. А по вечерам, когда полагалось бы наслаждаться тишиной и теплом домашнего очага, его лицо, бледное и отрешённое, озарялось холодным синим сиянием монитора. В этом призрачном свете он вёл свои бесконечные битвы: сражался с огнедышащими драконами дедлайнов, которые извергали пламя просроченных дат, и отражал взгляды василисков видеоконференций, чьи десятки застывших лиц могли обратить живую мысль в камень скучной рутины. Он сражался так яростно, будто от этих битв зависели судьбы миров, и в пылу сражения порой забывает, какой именно мир он, собственно, защищает.

В самом укромном уголке гостиной, там, где тень от пушистой еловой лапы ложилась на ковер самым таинственным узором, пребывал в благоговейном ожидании Адвент-Календарь. Он стоял неброско, как и подобает хранителю великих тайн, и его скромный картонный фасад был подобен занавесу перед волшебным представлением. Но сколь обманчива была эта внешняя простота! Ибо звался сей артефакт не иначе как «Заводные Гонки 3000» – имя, от которого замирало сердце любого разумного существа мужского пола в возрасте от семи до ста лет.

Это был не просто ряд пронумерованных окошек. Это были двадцать четыре запечатанных врата, ведущих в двадцать четыре крошечных вселенных, каждая из которых была заключена в корпус причудливой, хитроумной машинки. Там, за картонной створкой с цифрой «1», мог таиться миниатюрный спорткар алого цвета, чьи колеса были не больше булавочной головки. За окошком «5» – грузовичок-монстр с подвеской, способной переехать через стопку книг. А за «24», самой большой и торжественной дверцей, скрывался, если верить легендам на коробке, гоночный болид с настоящим заводным моторчиком, готовый ринуться в путь по краю ванны или паркетному автобану.

Для взрослого взгляда это была лишь игрушка. Но для Тима сия шкатулка с сюрпризами была ни много ни мало как машиной времени и пространства, чьи шестеренки были смазаны нетерпением. Каждое утро первого декабря и последующих дней должно было начинаться с ритуала: дрожащей рукой прикоснуться к прохладной картонной створке, вдохнуть поглубже и, со скрипом открыв ее, узреть новый фрагмент карты, что вела сквозь метель школьных дней и предпраздничной суеты к самой яркой точке года – к Рождеству. Это был не отсчет дней, а их преображение, где каждое утро было не просто числом, а новым витком ключа, заводящего пружину главного зимнего Чуда.

Однако, как это часто бывает с самыми прекрасными вещами в подлунном мире, на пути к волшебству встала непреодолимая преграда. И заключалась она в том, что заветные окошечки, эти врата в предрождественское наслаждение, демонстрировали поразительное, почти одушевлённое упрямство, отказываясь раскрывать свои картонные створки. А если выражаться с математической точностью, лишённой всяких поэтических преувеличений, то мистер Хэзертон, этот великий полководец полей сражений офисных баталий, с завидным постоянством не успевал совершить над ними положенный ритуал.

– Папа! Сегодня первое! Первое декабря! Можно открыть окошечко?И вот наступило утро первого декабря. Тима разбудило не солнце, пробивавшееся сквозь зимние тучи, а трепетное ожидание, щекочущее душу. Он стремительно ворвался в спальню родителей, и его голосок, чистый и звенящий, подобный хрустальному колокольчику, попытался рассеять густой, липкий туман утренней дремы.

– Непременно, мой мальчик, непременно! – провозгласил он, и голос его звучал так, будто доносился из-за плотной завесы. – Буквально через мгновение! Как только я одолею этого трёхголового Отчета-Пожирателя-Времени! Он уже почти повержен, осталось лишь отрубить последнюю, самую ядовитую голову!Мистер Хэзертон в этот момент уже пребывал в состоянии, пограничном между сном и явью, где его правая рука инстинктивно сжимала подгорелый тост, а левая – срослась в едином порыве с беспроводной мышью, словно это был не гаджет, а продолжение его собственной нервной системы. Он повернул к Тиму лицо, на котором застыла маска доброжелательности, наброшенная поверх глубочайшей озабоченности.