скачать книгу бесплатно
В каюте повисла гробовая тишина.
– Теперь вы понимаете, что отступать нам некуда, – усталым голосом продолжал Василий. – Если что-либо омрачит радость царского венчания, виновных ждет позор и казнь. Отступим – смерть, останемся – смерть. Но, оставшись, ценой наших жизней мы сможем задержать флот агарян. И еще сможем отправить вестовых в Гитио и Константинополь. Пусть готовятся к нападению.
По мере того как Василий говорил, речь его становилась все громче и тверже.
– Дадим византийским стратигам время на подготовку к встрече врага. А сами умрем, но зато со славой! – Вскочил Василий, подняв руку с обнаженным тесаком.
Капитаны снова зашумели. Не все были готовы сложить головы «просто так».
– Разреши мне сказать, наварх, – начал не спеша Эрман, прерывая гомон.
– Говори, Германариг.– Василий устало опустился на стул.
– Отправить вестовых конечно надо. Но мать Слава предпочитает победителей, а не побежденных. Давай посмотрим, что мы имеем? – Эрман начал раскладывать на столе предметы. Все уставились на стол.
– Вот дромон, – он поставил кувшин с вином в центр стола.
– Вот наши галеры и ладьи, – он поставил впереди кувшина три кружки.
– А вот это флот азиатских арабов. – Он сгреб остальные кружки в другой конец стола и выстроил друг за другом – «змеей».
– В каждой ладье в среднем по пятьдесят воинов, на каждой галере около сотни человек гребцов33 и морских пехотинцев34, не считая флагмана. У противника и галер больше, и воинов. Следовательно, в абордажной сцепке нас задавят.
Капитаны загалдели – это и так ясно. На каждый корабль по два пиратских. Внезапно Эрман ударил по столу так, что кружки подпрыгнули.
– Тише! Я не все сказал. – Он обвел тяжелым взглядом присутствующих. После того как гомон прекратился, спокойно продолжал:
– А сказал я, что в абордажную схватку нам вступать не стоит. Но теперь подумайте, чего у нас есть, а у них нет? Чего боятся пираты? – Спросил Эрман и сам себе ответил: – Сифонафор с мидийским огнем!
– Да, но таковыми оборудован лишь флагманский дромон, – теперь живо заинтересовался и Василий.
Все уставились на кувшин, как на Мессию. И снова загалдели.
– Тишина! – снова проревел Эрман голосом, который перекрывал рев бури на море. Галдеж стих, и он снова продолжал спокойным голосом:
– Допустим, что дромон нападет здесь, на голову «змеи». – Он поставил кувшин перед тремя кружками.
– Я успею сжечь пару кораблей, – ответил Василий. – Остальные либо возьмут меня на абордаж, либо обойдут стороной.
– И такое же произойдет, напади дромон в любом месте этой «змеи». Значит, такой план нам тоже не подходит, – рассуждал Эрман.
– Как только агаряне завидят наш флот, они тут же перестроятся из походной колонны в атакующую стену, – предположил Василий. – Наверняка они тоже осведомлены о количестве наших судов. Поэтому, чтобы использовать свое количественное преимущество они построятся в двойную стену.
Василий расставил три кружки и кувшин в один ряд, а оставшиеся кружки выстроил, напротив, в два ряда.
– Таким образом, они пройдут по нам, как гребень по волосам, – подытожил Василий.
– Конечно, пираты перестроятся из «змеи» в двойную «стену», – подтвердил один из капитанов.
– «Стенка» на «стенку»?! Когда две противоположенные «стены» сойдутся, каждый из наших кораблей окажется между двух вражеских галер. А те, кто попытается вырваться вперед из абордажного кольца, попадет во вторую «стену» пиратов, – добавил другой.
– В первой «стене» пираты будут только обстреливать, стараясь нанести нам урон. А на абордаж возьмут наши корабли во второй «стене». Во всяком случае, я бы так сделал, – заметил конунг Хильд.
– Хоть так, хоть эдак. Все равно это чистое самоубийство! – Загомонили остальные.
– Это так, но если мы не переиграем их! – Эрман обвел тяжелым взглядом присутствующих капитанов.
– Не тяни коня за хвост, – не выдержал Хильд.
– Флагману надлежит встать здесь! – Эрман поставил кувшин за крайней из трех кружек. – Когда мы попадем под перекрестный огонь первой «стены», будет жарко. Но все корабли при этом сбросят ход. Пока мы будем отбиваться, дромон должен будет сделать маневр, развернувшись на одном из флангов. Встав на курс параллельно меж двух «стен».
Эрман поставил кувшин с краю, между двумя рядами «вражеских» кружек. – Заняв исходную позицию с флагмана должны подать сигнал флагом. По этому сигналу все корабли, сражающиеся с противником в первой «стене», делают то, что от них и ожидает враг. Они вырываются из-под обстрела галер первой вражеской «стены» и входят под обстрел второй. Галеры противника в обоих «стенах» будут какое-то время обездвижены. Вот тут вступает в действие и наш «бегун». Дромон на максимальной скорости проходит между вражескими кораблями выстроившихся в два ряда, поливая их огнем из сифонафор с обоих бортов.
Наступила тишина. Какое-то время каждый из капитанов обдумывал необычный план предложенный федератом.
– Галеры арабов тяжелее и медленнее. Передний ряд пиратских кораблей не успеет набрать ход, чтобы уйти из-под огня. А второй будет скован перестрелкой с нашими галерами, – у Василия начали загораться глаза. – Придумано толково, может получиться.
Его шумно поддержали другие капитаны. Как только смолк гвалт, снова заговорил Василий, обращаясь к капитанам:
– Решено! Мои трубачи протрубят дважды. Первый раз, когда я буду выходить к исходной позиции, на мачте поднимут бело-голубой флаг. И второй раз, перед тем как я начну поливать их огнем, поднимут красный флаг. Постарайтесь набрать ход и уйти с линии обстрела.
– Это значит, что для свободы маневра ни в коем случае нельзя позволять пиратам сцепляться для абордажа, – добавил Хильд.– А это неизбежно произойдет, если наварх задержится с исполнением своего маневра.
– Галеры врага выше. Стрел и камней будет много, поэтому чтобы прикрыть гребцов и стрелков надо будет соорудить навесы вдоль бортов и короб для кормчего, – добавил другой.
Капитаны снова зашумели.
– Если все сказано, утверждаю это решение, – подвел итог Василий – Завтра с утра выходим в море. Я на флагмане первый, за мной по старшинству. При обнаружении врага занимаем оговоренную боевую диспозицию. Совещание закончено. По кораблям.
Лазурное море. Легкий ласковый ветерок. Солнце и чайки. Мирная картина в пастельных тонах. На горизонте показались вражеские корабли. Один, два, три, десять… дальше не сосчитать.
Варяги встали на молитву:
– Отче наш небесный!.. – Начал Эрман, и все на ладье вторили ему. Завершив молитву, он обратился к своим воинам:
– Товарищи мои! Чем страшнее враг, тем почетней победа! Не посрамим памяти прародителя Гаута! Перкунас благословит наше оружие! Вперед Гаутинги! Слава героям! Смерть врагу!
Смерть! Смерть! Смерть! – Повторяли воины в такт ударов мечей о щиты.
И вот сошлись два флота. Закружилась смертельная карусель. Вопящая, изрыгающая тучи стрел и камней схватка галер. Оглушительный треск поломанных весел и проломленных бортов. И вот внезапно в самой гуще скопления изуродованных кораблей появился «царский бегун», изрыгая огненные струи с обоих бортов.
Жидкое пламя полилось на вражеские корабли. Попав на палубу, мидийский огонь, который позже стали называть греческим, быстро разгорался. Его нельзя было потушить водой. Яркое пламя разгоралось. Черный дым окутал галеры. Крики радости пиратов, от предвкушения победы, сменились воплями ужаса. Достигнутая, казалась, победа, мгновенно сменилась поражением. В считанные минуты весь пиратский флот был объят негасимым огнем. В отчаянии морские разбойники бросались в воду.
Капитаны, судам которых посчастливилось не попасть под огонь, в спешке разворачивали свои галеры, торопясь покинуть место морского пожара. Но их настигали византийские галеры и брали на абордаж.
Еще догорали некоторые суда, но сражение закончилось. После схватки, оставшихся в живых моряков вылавливали из воды.… И своих и чужих.
В порт острова Эвбеи вошли изрядно потрепанные триумфаторы. Трем ладьям варягов и четырем малым ромейским триерам не суждено было вернуться в порт.
В каюте наварха на флагмане Хильд передавал Василию последнюю волю Эрмана.
– И когда все закончилось, я подошел к его горящей ладье, – рассказывал Хильд. – Даже затрудняюсь с чем-то сравнить ее. То ли с ежом, то ли с решетом. Живых я взял к себе на борт. Херман же не пожелал покинуть свою ладью, наполненную мертвыми телами. Он отправился с ними к своим предкам в Вальхаллу. Я просил его передать мой поклон предкам и приветствие Одину. Славная, хорошая смерть!
– Я не вмешиваюсь в ваши варварские обычаи, но мне доложили, что вы привязали женщину к мачте горящей ладьи. Зачем?
– Это была одна из корабельных шлюх пиратов. Мои товарищи выловили ее из воды. Очень кстати. Негоже было такому вождю, как Эрман отправляться в долгий путь на Небо без женщины, обслуживающей его.
– Его подвиг не забудут в Византии. Я позабочусь, чтобы причитающееся ему жалование было передано тебе. Ну а ты распорядись им по своему усмотрению согласно вашим обычаям.
Пропустив мимо ушей риторику Василия, Хильд протянул вперед свою ручищу и разжал кулак. На ладони лежал золотой медальон, с отвратительной Горгоной, изображенной на нем.
– Ты будешь в Константинополе на триумфе. Наверняка, тебя пригласят и на свадебные торжества. Секонунг дал мне это, и попросил, чтобы ты передал его невесте царевича Романа со словами: «Это подарок на свадьбу от риха Хермана Рыжего».
– Я исполню последнюю волю героя. – Василий взял медальон из ладони викинга.
Флот азиатских арабов потерпел сокрушительный разгром. В ближайшее время можно было не ожидать пиратских набегов на прибрежные города Византии. Но все же Василий дождался эскадру галер из Антальи, пришедшую им на смену. Отправив свои потрепанные ладьи и галеры на ремонт в центральный порт фемы Пелопоннес36 Коринф37, Василий на флагманском дромоне поспешил с докладом в Константинополь. Он вез с собой пленных предводителей пиратов, посаженных на время перехода за весла, вместо византийских гребцов.
Глава четвертая: свадьба Анастасии
Наступил день свадебных церемоний. Сочетание священными узами брака провинциальной актрисы и наследника царского престола.
Почти все собравшиеся сегодня в дворцовом крыле у цесаревича Романа были преимущественно бюрократического сословья. Возглавлял свиту цезаря паракимомен, первый министр и спальничий самого государя Васили Ноф . Пестрая одежда, но с преобладанием зеленых цветов, придавала компании Романа оживленный вид. Присутствие в одеждах зеленого цвета, подчеркивало их партийную принадлежность. Непримиримые сословья бюрократов и военных, даже на свадебной церемонии неосознанно кучковались возле своих лидеров.
Палатин, один из дворцовых служащих, набираемых из евнухов, заглянул в зал:
– Прошу занять указанные места, господа, если вас это не затруднит. Церемония начинается.
Роман отправился на свое место в первом ряду и чуть не споткнулся. Его церемониальный халат был ничуть не легче доспехов и к тому же был менее удобным. Бархат вишневого цвета весь топорщился золотыми вышивками. Жемчуг с драгоценными камнями, в изобилии красовавшиеся на груди, воротнике и по рукавам делало одежды просто неподъемными. А широкий золотой пояс, усыпанный рубинами, сапфирами, аметистами, инкрустированный искусной эмалью, весил куда больше, чем солдатский пояс с мечом, ножнами и кинжалом. На голове его сияла стемма цезаря – обруч чистого золота, украшенный драгоценными камнями и эмалями.
Бронзовые двери палаты бесшумно отворились. Первым в открытые двери вышел палатин, задача которого состояла в том, чтобы указывать – кому и куда идти. Плотный, расшитый золотом бархат халата противно шуршал и поскрипывал, когда Роман медленно двинулся за евнухом.
Но едва только процессия вышла из здания. Роман порадовался тяжести своего одеяния. Их встретил холодный осенний ветер. Романа подвели к огненно-рыжему жеребцу, символизирующего своим окрасом алый цвет осеннего Солнца. Цвет, символизирующий время сбора урожая и налогов, время вождей. Василий и остальные сопровождающие из свиты Романа сели верхом на коней вороной масти. Черный цвет символизировал их бесконечную преданность цезарю.
Когда верховые заняли свои места, конная колонна шагом выступила из дворцового комплекса по направлению к собору Юстиниана Ринотмета , иначе называемый собором Святой Софии. От самого дворца вдоль дороги цепью стояла императорская гвардия, сдерживающая толпы плебса, которые вышли поглазеть на церемонию и поприветствовать Романа. За толпой, в тени улочек можно было заметить городских стражников равдухов, готовых в случае надобности пресекать уличные беспорядки.
Перед гвардейцами через небольшие интервалы стояли палатины с мешками наполненными фигами и орехами. При приближении колонны они начинали забрасывать содержимым из мешков горожан стоящих за цепью гвардейцев.
В это же время с другого конца города из ворот дворцового комплекса семейства Фока выдвинулась другая кавалькада. Впереди в парадной военной форме на вороном коне ехал сам магистр Никифор, усыновленный матерью невесты. По старинному обряду, но освященному церковью. В виду угрозы возможного пиратского нападения ее отец Алан Каратер, эпарх города Гитио, не смог сам присутствовать на торжествах в Константинополе. В отсутствии отца, на правах брата, Никифор Фока сопровождал невесту к месту венчания.
Рядом с ним на белой лошади, символизирующей серебристый цвет Луны, дающий высокий урожай, ехала невеста. Просторные церемониальные одеяния скрывали округлившийся живот Анастасии. Ее платье, сшитое из мягкого белого шелка, пронизанное серебряными нитями и украшенное белоснежными кружевами у запястий, казалось, было соткано из лунного света. Серебряная стемма архонтессы на голове подчеркивала ее красивые каштановые волосы.
Дочери базилевса Константина: Зоя, Феодора и Агафа не посчитали возможным для себя быть среди подруг невесты из провинции, поэтому «подруг» пришлось спешно собирать среди дочерей вельмож. Среди них Анастасия сразу же выделила Марию Склирину, дочь архонта Фотиноса, которому принадлежали обширные земельные владения на восточных окраинах Малой Азии. Девушки сразу же подружилась. И Мария встала во главе «подруг», которые ехали на серых лошадях сразу за невестой.
Замыкали колонну Никифора военные мужи – представители землевладельческой знати, архонты. У них в одежде преобладали синие и голубые тона, что подчеркивало принадлежность сопровождающих к партии военных. Под ними были гнедые кони.
Тут были и одетый более светски, чем его брат стратиг Лев Фока, и брат Марии Склирины – Варда Склир. Рядом со Склиром ехал Иоанн Куркуас, по прозвищу Цимисхий, который надел поверх шелковых одеяний свою горящую на солнце кирасу. Никакого головного убора он не носил, открывая всем на обозрение копну длинных, пышных рыжих волос. Ван намывал их лимонной водой, пока они не встопорщились, как львиная грива.
А еще там были владетельные князья-ишханы Багратуни из провинции Тао-Кларджети, иначе называемой царством Картли или Верхней Иверией. Они приехали на церемонию из своей столицы – Артвина , чаще именуемой по-арабски Артануджи. Возглавлял их делегацию царь картвелов Смбат Ивирский – бдешх Арийстана, что соответствовало латинскому титулу герцог или греческому титулу дука. Смбат был так же удостоен высокого византийского титула курапалат. И хотя титул начальника охраны царского дворца был скорее данью традиции, чем его непосредственной обязанностью, курапалат Смбат ежегодно получал из казны соответствующее денежное содержание – рогу. А все потому, что храбрые горцы из армянских провинций Тайка и Гугарка по-прежнему составляли большинство гвардейцев дворцовой стражи. Смбат был одет в персидский шелковый халат. Голову его венчал тюрбан, какой носили в халифате.
Рядом с ним по-родственному ехали соседи, представители младшей ветви Багратуни из рода Торников. Это были выросшие в Византии братья, стратиги фемы Македония, Лев с Николаем и с ними сам глава рода танутер Ашот, ишхан армянской провинции Тарон.
Первой на храмовую площадь вышла кавалькада жениха. Их встречал распорядитель дворцового церемониала препозит Иосиф с командой палатинов. По команде препозита, Роман и его свита спешились. Подбежавшие палатины перехватили коней под узду и быстро увели их с площади в сторону конюшен располагавшихся позади храма.
Удостоверившись, что все стоят на своих оговоренных церемониалом местах, препозит Иосиф протрубил в дудку. Палатин во главе колонны величаво и торжественно поплыл вперед, задавая скорость остальным. Под приветственные крики толпы жених и его свита направились в сторону распахнутых ворот Святой Софии.
Великолепные барельефы этих ворот были свидетелями бесчисленных торжеств. Венчания на царство и свадебные церемонии. Божественные литургии. В менее торжественные дни тут проходили заседания религиозных судов. Такой неуклюжий снаружи, храм был настолько светлым, изящным и пропорциональным внутри, что выглядел почти невесомым. Он поражал воображение. Изнутри храм по случаю торжества был освещен тысячью свечей.
Роман бывал здесь не раз. Но великолепие храма, торжественная обстановка, сотни глаз следящих за каждым его движением заворожили его так, что он на миг остановился.
Посреди центрального зала, хрисотриклина, размещалась круглая площадка для вознесения молитв и проповедей. Над ней невесомо парил купол, а вокруг, как в амфитеатре, стояли скамьи. Сразу бросалось в глаза, что мастера царской столицы обладали, куда большими возможностями, по сравнению с провинциалами, чтобы украсить свое творение. Невозможно было даже представить, какие суммы были затрачены на создание этого чуда.
Несмотря на обилие сокровищ, собранных в храме, главным его чудом все-таки оставалось умелое архитектурное решение. Колонны, облицованные чудесным моховым агатом, были просто изумительны по своей красоте. Стены храма воссоздавали небеса, подражая краскам восхода и заката на востоке и западе. Иллюзия эта достигалась использованием красного камня разных оттенков, который постепенно сливался с белым мрамором и бирюзой, которые покрывали северную и южную стены до самого основания.
Колонны, стены, арки, малые купола – все это вело взгляд к одному – к великому куполу, который сам по себе казался чем-то волшебным. Казалось, он лежит лишь на ярких столбах солнечного света, струившегося из больших окон храма. Мягкий поток солнечного света струился сквозь мозаичные витражи арочных окон, делавшие сам купол почти невесомым. Казалось, он парит в воздухе над собором. Свет отражался от золотой и серебряной фольги, сверкал на плитах пола, покрытых мозаикой и золотом. С трудом верилось и в то, что великолепный купол имеет невероятный вес. Его легче было бы представлять в виде некоего большого мыльного пузыря, так деликатно соединенного с храмом, что легкий ветерок мог унести его и оставить святыню открытой. Игра света в куполе создавалась мириадами покрытых золотом стекол. Это был символ Солнца достигшего зенита. Символ Небесного светила в его полной силе.
Это подвижное, переливающееся золотое поле окружало громадное изображение Христа, который смотрел с высоты на свою паству. Удлиненное бородатое лицо со спокойным, но строгим взглядом, он точно пронзал людей собравшихся внизу. Эти всевидящие глаза, казалось, заглядывали прямо в глубину души. Стоя под этим божественным взором, человек ощущал всю тленность бытия. Все человеческие деяния были записаны в «книзе животней», которую Христос держал в левой руке. «Великий Небесный судия. Будет ли он милосерден ко мне?» – так думал всякий находящийся в соборе.
На полпути к восточной стене находилась большая ниша – ложа, куда имела доступ только царская семья. Чудесный занавес из ткани, похожей на газ и расшитый тонким бисером, позволял базилевсу и его окружению видеть все, оставаясь невидимыми для посторонних глаз. Но сейчас занавес был отброшен. Все могли лицезреть царя царей и его августейшую супругу.
Константин Багрянородный был облачен в желтый, шитый золотом шелковый халат, еще более великолепный, чем у Романа. Только острые носки пурпурных сапог выглядывали из-под покрытой драгоценностями оторочки. На голове сверкала золотая императорская стемма, украшенная драгоценными камнями и эмалями, надетая на шапку с тульей, и увенчанная крестом наверху. По бокам стеммы свисали жемчужные подвески. Дополняя это великолепие, на поясе базилевса висела сабля в разукрашенных каменьями ножнах. Навершие рукоятки сабли украшал большой рубин.
Слева от императора сидела севаста Елена. У нее была смуглая кожа и черные, как смоль, волосы. Однако круглое лицо василиссы сохраняло доброе выражение. На ней было голубое шелковое платье, расшитое серебром. Жемчуг с драгоценными камнями в изобилии украшал грудь, воротник и рукава севасты. Голову ее украшала серебряная стемма императрицы, украшенная драгоценными камнями и эмалями. По бокам свисали жемчужные подвески. Красивые темно-синие глаза Елены излучали покой.
Роман не глядя по сторонам, проследовал к алтарю. Его сопровождающие заняли скамьи справа от алтаря. Места с левой стороны по традиции занимали женщины. Скамьи Великого храма делались не из прочного и скромного орехового дерева, а из светлого дуба. Навощенные и отполированные до блеска, они были инкрустированы черным деревом, слоновой костью, сандалом, самоцветами и жемчугом. Позолота и серебро отражались в полированном дереве и металле, отблески драгоценностей мелькали в самых дальних его уголках.
Едва жених занял свое место, со стороны площади донесся гул. Это подошла кавалькада невесты. Все повторилось по уже отработанному сценарию. Палатины быстро увели лошадей. Спешившаяся невеста и ее свита под суровым взором препозита Иосифа начали выстраиваться в колонну. Палатин, подойдя к Анастасии негромко, но внятно произнес:
– Сюда, пожалуйста. Делайте все, как на репетиции, и пойдет как по маслу, – добавил он ободряюще. Анастасия кивнула в ответ. Хорошая актриса – она и здесь играла свою роль.
– И тут театр, – проворчал Никифор.
– Вся жизнь – игра, – вторил ему Цимисхий.
Препозит огляделся, желая убедиться, что вся компания заняла надлежащие места и протрубил. Палатин величаво начал движение вперед, задавая скорость остальным.
Войдя в храм, колонна распалась. Подруги невесты заняли отведенные места слева, а сопровождающие ее мужчины справа.
– Эти бюрократы даже в постель к девчонке затащат скуку, – взглянув на уже сидящих чиновников, произнес Цимисхий. Шутка разрядила обстановку, вокруг заулыбались.
Магистр Никифор подвел невесту к алтарю и, оставив ее там, присоединился к мужской половине сопровождения. Заняв место рядом с Василием Нофом.
Направляясь к Роману, Анастасия улыбнулась и подняла руку, показав браслет с изумрудами, который он когда-то ей подарил. Роман улыбнулся ей в ответ. С того самого дня, как, исполняя волю басилевса, ее закрыли в резиденции патриарха, они не виделись. Анастасия была слегка бледна, но по-прежнему прекрасна.
«Осуждать невозможно», – шепнул Константин Елене цитату из «Илиады», сравнивая Анастасию с прославленной красавицей древности.
Певчие монахи-канторы запели: «Святый Господи, помилуй жениха и невесту! Святой Дух, помилуй их близких! Свят, Трижды Свят, помилуй спутников невесты!»
Неистощимый на выдумки Цимисхий был не в состоянии усидеть на месте больше минуты. Он дерзко разглядывал подруг невесты, посылая в сторону приглянувшихся воздушные поцелуи.
