скачать книгу бесплатно
Литературный тур де Франс. Мир книг накануне Французской революции
Роберт Дарнтон
5 июля 1778 года швейцарец Жан-Франсуа Фаварже – торговый представитель Типографического общества Нёвшателя – сел на лошадь и отправился в пятимесячное путешествие по Франции, заезжая почти в каждую книжную лавку на своем пути и составляя своеобразные досье на книготорговцев. История о его путешествии могла бы составить фабулу плутовского романа, но оказалась в руках американского ученого Роберта Дарнтона – и легла в основу большого исследования о становлении книжного рынка во Франции XVIII века. Используя поездку Фаварже как сюжетную канву, Дарнтон подробно рассказывает, как на практике функционировало книжное дело, как попадали к французским читателям литературные тексты, как происходила полулегальная торговля перепечатанными или подцензурными книгами в предреволюционные годы. Особое внимание автор уделяет пестрому многообразию людей, населявших этот мир книг: цензорам, печатникам, книгопродавцам всех мастей (от столичных членов гильдий до бродячих книгонош), владельцам мелких магазинчиков, нелегальным частным предпринимателям и т. п. Все они играли крайне значимую роль в распространении книг, но история литературы напрочь о них забыла, и все они бесследно канули в небытие. Одна из задач этой книги, по словам автора, состоит в том, чтобы восстановить историческую справедливость и вернуть их к жизни.
Роберт Дарнтон – почетный профессор Принстонского университета, профессор и директор Библиотеки Гарвардского университета, специалист по истории Франции XVIII века, автор книг «Месмеризм и конец эпохи Просвещения», «Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века», «Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры», «Цензоры за работой. Как государство формирует литературу».
Роберт Дарнтон
Литературный Тур де Франс. Мир книг накануне Французской революции
Введение
Мир книг
Мир книг в предреволюционной Франции был бесконечно разнообразен и богат – богат прежде всего тем обилием непохожих друг на друга людей, что его населяли. Как экономическая система он продолжал вязнуть в трясине корпоративных практик, сложившихся в XVII веке. Тут были и гильдия печатников и книгопродавцев, которая монополизировала книжную торговлю в Париже, и правовая система, по-прежнему не ведавшая, что такое авторское право, и основанная на принципе привилегии, и право короля осуществлять прямую цензуру и разрешать междоусобные споры, и около трех тысяч эдиктов. А за всей этой обветшалой барочной сценографией бурбонского миропорядка обреталась многочисленная популяция профессионалов, которые зарабатывали себе на жизнь, доставляя книги читателям.
Книготорговцы, и самые разные, были в каждом крупном городе. Тон в провинциальных центрах задавали немногочисленные патриархи. Вокруг них выстраивали свою предпринимательскую деятельность фигуры помельче: они извлекали выгоду из растущего спроса, который ощутимо пошел вверх начиная с середины века, а затем пытались свести концы с концами в куда менее благоприятных условиях 1770?х и 1780?х годов. На окраине правового пространства пытались хоть как-то заработать себе на жизнь мелкие торговцы – как правило, за счет того, что усердно снабжали товаром капиллярную систему книжных продаж. Помимо этих профессионалов, мелкой книготорговлей занимались самые разные люди. Это были владельцы маленьких магазинчиков, которые официально обеспечивали себе место на рынке, покупая у королевских чиновников специальные сертификаты (brevets de libraire); частные предприниматели, которые работали нелегально; переезжающие с места на место торговцы, которые раскладывали товар по рыночным дням на уличных лотках; переплетчики, которые сбывали свои изделия из-под полы; и бродячие разносчики самого разного рода, одни из которых были счастливыми обладателями лошади и телеги, а другие перемещались пешком. Эти книгоноши представляли собой разношерстную и малореспектабельную публику обоего пола: среди самых искушенных зачастую можно было встретить замужних женщин и вдов. Все они играли крайне значимую роль в распространении книг. Вот только история литературы напрочь о них забыла. За несколькими редкими исключениями все они бесследно канули в небытие. И одна из задач этой книги состоит в том, чтобы вернуть их к жизни.
Другая задача заключается в попытке узнать, что именно они продавали. Вопрос о том, какие именно книги доходили до читателей, и о том, как люди их читали, выводит нас к более широким темам, связанным с природой коммуникации и идеологического воздействия. В этой книге я не буду напрямую касаться этих тем, но, надеюсь, смогу нарисовать достаточно подробную картину того, как функционировал литературный рынок накануне Революции и как попадали к французским читателям литературные тексты.
Для того чтобы справиться с этой задачей, я намерен сосредоточиться на том, как развивалась книготорговля в провинциях. Французская история имеет тенденцию к тому, что в центре внимания оказывается Париж, однако в XVIII веке в Париже проживало менее трех процентов населения Франции, и большую часть книг покупали жители провинций. Конечно, часть книг доставлялась непосредственно из Парижа, но гораздо чаще книжные полки заполнялись томами, изданными не во Франции; стоило только книге появиться в парижских магазинах, она тут же пиратским образом перепечатывалась типографиями, расположенными за пределами королевства. Термин «пиратство» (французы, как правило, называли его «нелегальная перепечатка» (contrefa?on) и подразумевали контрафакторов (contrefacteurs), используя такие более крепкие выражения, как «пираты» и «корсары») в XVIII веке имел весьма широкое хождение, но он скорее сбивает с толку, чем проясняет ситуацию, поскольку речь при этом шла об иностранных издательствах, которые вели свою работу вне зоны действия привилегий (privil?ges), даруемых французским королем. В границах королевства эти привилегии являлись простой формой авторского права. Наряду с менее официальными разрешениями, известными как «молчаливые дозволения» (permissions tacites), они выдавались только на книги, одобренные цензором. Иностранные издатели имели возможность перепечатывать французские книги, не обращая внимания на официальные разрешения, а также печатать такие произведения, которые никогда не прошли бы цензуру во Франции. В силу обстоятельств сугубо экономического порядка, и прежде всего из?за цен на бумагу, обе категории книг они могли издавать за меньшие деньги, чем их французские конкуренты. В результате вдоль французской границы сформировался целый ряд процветающих издательских домов, протянувшийся от Амстердама и Брюсселя через Рейнскую область и Швейцарию до самого Авиньона, который был тогда папским владением. Эти издатели, а их число измерялось дюжинами, печатали едва ли не все труды эпохи Просвещения и, я бы сказал, большую часть той современной литературы (книги по любой тематике, за исключением профессиональных справочников, требников, нравоучительных брошюр и дешевых сборников народных сказок и песен), которая существовала во Франции с 1750 по 1789 год. Они завоевали французские книжные рынки при помощи разветвленной торговой сети, частью нелегальной, особенно в приграничных районах, где главной сферой деятельности была контрабанда, но в большей степени организованной как обычные коммерческие каналы, где суетились комиссионеры, пытаясь извлечь хоть какую-то выгоду из любой подвернувшейся возможности.
Этот обширный мир, кишащий колоритными персонажами, по большей части оставался скрытым от французских властей XVIII столетия – как и для ученых всех последующих эпох. Историки книги затронули его по краям, работая в архивах, собранных стараниями парижских чиновников[1 - Наиболее важные источники, на которые я систематически опираюсь в этой книге, хранятся в архиве Бастилии из Библиотеки Арсенала и в двух больших собраниях из Национальной библиотеки Франции: в Собрании Аниссон-Дюперрона и в архиве Палаты Общества печатников и книготорговцев города Парижа.]. Однако поле зрения у государства слишком узкое. Несмотря на то что королевские чиновники, отвечавшие за книжную торговлю, составляли довольно влиятельную структуру – Управление книготорговли (Direction de la librairie) в королевской администрации, они плохо представляли себе, как в действительности обстоят дела вне парижских городских стен или стен палат синдиков (chambres syndicales), своеобразных штаб-квартир, которыми располагали книжные гильдии в нескольких крупных городах. Для того чтобы получить возможность увидеть всю систему в более широкой перспективе, необходимо было бы поработать с архивами в провинциях и в особенности с архивами зарубежных книгоиздателей. Последние, однако, практически не сохранились – за одним-единственным исключением: у нас есть архив Типографического общества Нёвшателя (Sociеtе typographique de Neuch?tel (STN)), швейцарского издательского дома, обосновавшегося у самой французской границы, по ту сторону разделяющей две страны горной цепи. Издательство занималось крупной оптовой торговлей по всей территории королевства и, кроме того, выпускало собственные книги.
Архивы этого издательства, а также материалы, доступные в Париже и в провинциях, вместе составляют тысячи писем, написанных самыми разными людьми, так или иначе вовлеченными в книжную индустрию: авторами, издателями, печатниками, изготовителями бумаги, литейщиками шрифтов, производителями типографской краски, контрабандистами, возчиками, держателями складских помещений, разносчиками, литературными агентами, обозревателями, читателями и в особенности книгопродавцами едва ли не из каждого французского города. Многие из этих персонажей обнаруживаются и в других источниках, вроде дел о банкротстве или полицейских отчетов, что позволяет взглянуть на них одновременно с разных ракурсов и получить многомерное представление о том, чем и как они занимались. Прочего рода документы из Нёвшателя – счетные книги, записи о поставках, журналы заказов, платежная книга человека, ответственного за типографию, – открывают другие аспекты торговой деятельности. Сведя их воедино, мы можем составить представление о том, как функционировала вся эта система, – и о том, как она выходила из строя и как ее заново налаживали профессионалы в области книжной торговли, старавшиеся сделать так, чтобы спрос находил предложение.
В тот временной период, который охватывают архивы STN (с 1769 по 1789 год), правовые рамки книжной торговли постоянно менялись, отражая изменения в политике французского государства. Версальские правительства, которые тоже часто менялись, издавали неиссякающий поток постановлений, пересматривая меры против пиратства, учреждая новые гильдии, расширяя полномочия полицейского надзора за книжной торговлей, вводя новые процедуры таможенного досмотра, а также повышая или понижая налоги на бумагу. Типографическое общество Нёвшателя внимательно отслеживало все эти новшества и выстраивало собственную стратегию в соответствии с полученной информацией. Таким образом, его документы в сочетании с источниками из парижских архивов показывают, как менялись правила игры в книгоиздательском деле, и, что еще более важно, они показывают, как эта игра в действительности велась.
Архивы STN, однако, настолько огромны, что исследователь рискует попросту в них утонуть. Я начал их изучать в 1965 году. С тех пор я четырнадцать раз ездил туда на все лето и один раз на зиму и прочел едва ли не все пятьдесят тысяч тамошних писем, не считая дополнительного материала, почерпнутого из бухгалтерских книг STN. Работа была долгой, но не трудной. Нёвшатель – красивый город у подножия Юрских гор, стоящий над прекрасным, обрамленным виноградниками озером. Жители Нёвшателя очень гостеприимны. Со многими из них я подружился, перебирался вместе с ними с одного альпийского пастбища на другое на отрогах Юры, наслаждался бесчисленными домашними обедами и смотрел, как мои собственные дети растут вместе с их детьми – все те долгие пятьдесят лет, в течение которых я постоянно туда возвращался. В конце книги я благодарю их всех. Но проведя столько времени в нёвшательских и парижских архивах, я в конечном счете столкнулся с проблемой: как воздать должное столь богатому материалу. Если бы я взялся пересказывать истории всех тех людей, о которых узнал, моя книга разрослась бы до многотомника. Так что я предпочел разместить представительную подборку документов, а также мои более ранние публикации на сайте с открытым доступом: www.robertdarnton.org. Те читатели, которым захочется продолжить знакомство с темами, поднятыми в этой книге, могут зайти на сайт и построить свой собственный маршрут через представленные там оцифрованные источники. Сайт избавляет меня от необходимости перегружать книгу ссылками, однако не решает другой проблемы: я должен выстроить повествование таким образом, чтобы, с одной стороны, затронуть узкоспециальные аспекты проблемы, а с другой – не утратить при этом читательского интереса. И я решил представить свое исследование не вполне обычным образом. Вместо того чтобы писать очередной научный труд, я отправлюсь по следам одного торгового представителя из STN той же дорогой, которой он путешествовал по Франции, и стану обращаться к наиболее значимым аспектам книжной торговли в том же порядке, в каком с ними сталкивался он сам, дополняя картину сведениями, почерпнутыми из богатейших архивов страны.
Наш торговый представитель (commis voyageur, британцы предпочитают термин commercial traveler, а американцы чаще говорят traveling salesman) был двадцатидевятилетним порученцем Типографического общества Нёвшателя по имени Жан-Франсуа Фаварже. 5 июля 1778 года он сел на лошадь и пустился в пятимесячное путешествие по Франции, заезжая по дороге едва ли не в каждую попадавшуюся книжную лавку. Он продавал книги, забирал счета, инспектировал типографии, зондировал рынки, составлял мнение о конкретных деловых предприятиях и оценивал характер книгопродавцев – в общей сложности более чем ста человек. Вернувшись в ноябре обратно в Нёвшатель, Фаварже знал о книжной торговле больше, чем на то может надеяться любой профессиональный историк. К счастью, те следы, которые он за собой оставлял, были бумажными – подробный дневник и письма, дотошнейшим образом детализированные, – и позволяют проследить за ним по всей Франции, а в процессе исследовать книжную торговлю на самом что ни на есть низовом уровне. Кроме того, в архивах STN, среди тысяч и тысяч писем ото всех, кто имел отношение к книгоизданию в период с 1769 по 1789 год, несколько сотен – от тех книготорговцев, с которыми встречался Фаварже. Так что совершенный им тур де Франс открывает перед нами обширный пейзаж книжной культуры.
С точки зрения торгового представителя литература выглядит не столь грандиозно, как если бы мы взялись изучать корпус великих книг, написанных великими авторами. Я вовсе не намерен сбрасывать со счетов тот старомодный подход, который по-французски именуется «жизнь и творчество» (l’ homme et l’ oeuvre), хотя среди современных литературоведов он особым уважением и не пользуется. Напротив, меня вдохновляют такие шедевры, как «Утраченные иллюзии» Бальзака, – воображаемые картины того мира, который я пытаюсь восстановить по архивным источникам и который существовал за десять лет до рождения Бальзака (1799). Я намерен исследовать книжный мир Старого порядка (Ancien Rеgime), каким он был, когда становился источником опыта и предметом постижения для профессионалов, начиная со скромной фигуры коммивояжера. Но я не собираюсь заниматься антикварным делом: избранный здесь подход должен вести от микроскопических деталей к более широким умозаключениям. Я буду затрагивать проблемы, связанные с практиками книгоиздания, с распространением книг, с операциями на книжном рынке, с ролью книготорговцев как культурных посредников и со спросом на литературу. В конечном счете я надеюсь показать, какие именно книги циркулировали на литературном рынке в те два десятилетия, что предшествовали Французской революции. Несмотря на неполноту данных, я предложу читателю списки тогдашних бестселлеров, что даст представление о литературных вкусах в разных частях страны. Кем были тогдашние читатели и как они понимали прочитанное, я сказать не могу, поскольку на этот счет не располагаю их собственными свидетельствами; однако я льщу себя надеждой, что сумею восстановить общие очертания спроса, потребительские паттерны – что бы ни имелось в виду, когда речь идет о потреблении книги.
Моя вторая цель состоит в исследовании всего того, что так восхищало Бальзака: жизненных стилей, свойственных обычным людям, которые принадлежат к слоям общества, редко попадающим в наше поле зрения. Мне хочется понять, как жили книготорговцы, как выстраивались отношения между посредниками, доставлявшими книги читателям. Если книготорговцы и появляются в истории литературы, то исключительно как бесплотные тени. Но если взглянуть на них с точки зрения торгового представителя, да еще и приглядеться попристальнее к документам из издательских архивов, предстают сложные индивидуальности этих людей. Появляются самые разные фигуры: от гильдейских уполномоченных и патриархов старых торговых семей до букинистов и мелких подпольных торговцев.
Самые полные досье позволяют проследить за всеми этапами их жизненного пути. Пройдя период ученичества, мужчина находит женщину с приданым, женится, заводит собственный магазин, набирает ассортимент, пускается в рискованные предприятия, ему внезапно везет, затем он оказывается на грани банкротства, он заболевает и умирает, оставив свое дело сыну или, в немалом количестве случаев, изворотливой и цепкой вдове. Другое досье рассказывает историю деревенского учителя, который пытается подработать продажей книг, но чаще всего у него не окупаются даже расходы на доставку. Он пускает жильцов, возделывает крохотный виноградник и умирает, не теряя надежду на следующий урожай, который принесет, может быть, достаточно денег, чтобы его подпись на просроченном векселе хоть чего-нибудь стоила. Папка, заполненная кое-как нацарапанными записками, где одна орфографическая ошибка следует за другой, дает представление о способе жизни разъездного торговца (marchand forain): в качестве адреса на долговых расписках у него всякий раз значится постоялый двор, потому что постоянного местопребывания у него нет. Свой товар он возит на телеге с одной сельской ярмарки на другую – до тех пор, пока его лошадь в силах передвигать ноги. Если она околеет или если у него самого не останется никаких оборотных средств, он не сможет объявиться на этом постоялом дворе в день обязательной выплаты, и судебный пристав вычеркнет его из списка людей, заслуживающих доверия, как бродягу с «местожительством на воздухе» (domicile en l’ air). Документы фиксируют бесчисленные вариации человеческой комедии, разыгрывавшейся в книжном мире два века назад.
И через все эти документы проходит красной нитью еще одна тема из тех, что зачаровывали Бальзака: страсть к деньгам. Конечно же, следует сделать скидку на специфический характер источников, поскольку большая часть папок содержит деловые письма, в которых речь прежде всего и должна идти о прибылях и убытках. Но письма также передают и нравы, и чувства, присущие эмоциональному регистру, особому для специфической формы капитализма, – не только желание услышать звон золотых монет (еcus bien sonnants), но и потребность в доверии (confiance) в ходе весьма опасной игры, где каждый игрок изо всех сил старался не дать себя обмануть в круговерти привычных профессиональных хитростей: пиратства, контрабанды, шпионажа, блефа, фальшивых банкротств и нелегальных операций, которые проводились из-под полы (sous le manteau) или из-под прилавка (sous le comptoir).
Конечно же, все эти практики процветали и в XIX веке, когда их изучал Бальзак, их обнаруживаешь и в другие времена и в других странах. Но книжная торговля XVIII века производит редкое впечатление свежести, которая сильно ощущается по многим досье. Книгопродавец – или издатель, книгоноша, контрабандист, поставщик – оказывается не в состоянии погасить вексель в нужную дату. Следом подходят другие платежи. Он балансирует на грани банкротства, заключает сделки с самыми нетерпеливыми кредиторами, вновь обретает почву под ногами, затем поскальзывается, падает и исчезает из виду. Письмо от соседа или от коллектора ставит в истории финальную точку: «Оставил ключи под дверью»; «Завербовался в армию»; «Уехал в Россию»; «Уплыл на корабле воевать в Америку»; «Его жена и дети просят милостыню на паперти». Не то чтобы все эти письма следовало принимать за чистую монету. Они всегда тенденциозны, всегда преследуют какой-то интерес и никогда не предлагают нам незамутненной картины реальности. Однако при всей их субъективности, а может быть, именно благодаря ей, они показывают, как конструировалась эта самая реальность в одной из интереснейших субкультур Старого режима.
Ко всему прочему, эти письма мы имеем возможность читать в отраженном свете сведений, полученных от Жан-Франсуа Фаварже, нашего торгового агента. В его задачу входило вникнуть в характер и в манеру ведения дел каждого попавшегося по пути книготорговца. И совершенный Фаварже тур де Франс дает нам, таким образом, ту структурную основу, на которой держатся многие романы. Следуя за ним по карте Франции из города в город и из деревни в деревню, можно увидеть, как сплетаются между собой судьбы самых разных людей – и все ради того, чтобы в царстве литературы пришли в согласие между собой предложение и спрос.
Несмотря на то что история Фаварже смахивает на плутовской роман, ее имеет смысл рассматривать в рамках экономики и социологии ничуть не в меньшей степени, чем в рамках истории литературы. Рассказывая ее, я старался вскрыть максимально широкие контексты, на которые она выводит, – и при этом избежать слишком откровенных экскурсов в область литературно-биографическую. Однако на сайте я выложил пару дюжин биографий, которые по большому счету могут служить чем-то вроде портретной галереи книготорговцев XVIII столетия. Кроме того, на сайте можно найти расшифровку самого дневника, переписку Фаварже с STN, письма книгопродавцев и подробную информацию о тех городах, где они жили, – о населении, производстве, торговле, уровнях грамотности, органах управления, учреждениях культуры, а также тогдашние отчеты об издательской и книготорговой деятельности и ссылки на дополнительную литературу. Поскольку сайт содержит настолько объемный материал – оцифрованные версии всех исходных рукописей, документы о контроле за книжной торговлей, десятки статей, написанных мной за последние сорок пять лет, – я постарался сделать эту книгу относительно короткой. Те из читателей, кто захочет подробнее разобраться в каких-то конкретных темах, смогут обратиться к сайту и использовать находящиеся там документы для того, чтобы предложить новые интерпретации и поставить под сомнение сделанные мною выводы.
Короче говоря, эта книга рассказывает историю, которая должна быть интересной сама по себе, но при этом всегда может переадресовать читателя к энциклопедической цифровой базе данных. Читать ее можно самыми разными способами. И наконец, я надеюсь, что она доставит удовольствие тем, кто хочет ознакомиться с такой невероятно интересной областью исследований, как французский книжный мир XVIII века.
Несколько замечаний о терминологии. Поскольку названия французских учреждений времен Старого режима перевести на английский весьма непросто, многие из них я сохранил в оригинальном виде. Parlement означает суд высшей инстанции, обладавший определенной политической властью, но и близко не сопоставимый с британским парламентом. Ferme gеnеrale[2 - В русской традиции – «Генеральный откуп» (Примеч. ред.).] была частной корпорацией, которая занималась сбором косвенных налогов, осуществляла таможенный досмотр и патрулирование французских границ. Термин livres philosophiques использовался издателями и книготорговцами по отношению к строжайше запрещенным книгам, которые они издавали и продавали. В этих книгах могли содержаться радикальные философские идеи – скажем, нападки на христианские догматы, – но с тем же успехом они могли быть порнографическими, бунтарскими или содержать клевету касательно личной жизни высокопоставленных особ. Таможенные документы, позволявшие властям отслеживать ввозимые книги, именовались acquits ? caution. Во второй главе речь идет как раз о том, что контрабандистам и агентам по доставке товара приходилось каким-то образом обзаводиться acquits ? caution для того, чтобы их груз попросту не конфисковали. Палаты синдиков (Chambres syndicales) были штаб-квартирами книжных гильдий в провинциальных городах, где досматривались грузы и где проверялись (то есть «гасились» (dеchargеs), на жаргоне таможенников) acquits ? caution.
Поскольку я не ожидаю от читателя близкого знакомства с названиями книг и документов, упомянутых в этой книге, равно как и свободного владения французским языком, перевод каждого названия я стану давать в квадратных скобках при первом упоминании текста[3 - В нашем издании система изменена: для удобства читателя все французские названия даются в русском переводе, а при первом упоминании – и в оригинале (Примеч. ред.).] – за исключением случаев очевидных, наподобие Lettre de M. Linguet ? M. le comte de Vergennes.
Глава 1
Нёвшатель.
Наш герой на задании
Если вы хотите как следует познакомиться с торговым представителем, изучите сведения о его расходах. Фаварже тщательно подсчитывал все свои траты, переводя их на французские ливры, су и денье, и записывал в конце дневника[4 - Ливр стоил 20 су, су – 12 денье. Эти сугубо абстрактные величины, которые использовались при расчетах, не соответствовали находившимся в обращении монетам. Фаварже, вероятнее всего, носил в кошельке лиарды (1 лиард стоил 3 денье) и экю (1 экю равнялся 3 ливрам). Опасаясь грабителей, он вряд ли возил с собой такие ценные монеты, как луидор, стоимость которого равнялась 24 ливрам. Если ему требовались значительные суммы, он мог на них рассчитывать в тех городах, где у STN существовали доверительные отношения с банкирами или торговцами. Покупательная способность ливра не была величиной постоянной. В 1789 году простой парижский рабочий получал 20–30 су в день, а квалифицированного каменщика можно было нанять за 40. Стандартная четырехфунтовая буханка хлеба обходилась, как правило, в 8 или 9 су, но в скудные времена эта цена могла удваиваться. См.: George Rudе. The Crowd in the French Revolution. Oxford: Oxford University Press, 1967. Р. 21–22.]. Есть там и своего рода увертюра к его путешествию[5 - Дневник Фаварже вместе с росписью расходов выложен на сайте, созданном специально для того, чтобы сопровождать эту книгу: www.robertdarnton.org. Там можно свериться с французской расшифровкой рукописи, с оцифрованным оригиналом и с английским переводом. Все цитаты в нижеследующих главах взяты из документов, представленных на сайте как в виде оцифрованной рукописи, так и в расшифровке – там их легко можно найти по имени того человека, о котором идет речь. Поскольку на сайте выложено множество документов, с которыми при необходимости читатель легко может свериться, в книге я свел примечания к минимуму.].
Перед тем как оседлать свою лошадь, он забрал из починки плащ: 1 ливр и 3 су, уплаченных в Ла-Нёввиле, своем родном городе, в десяти милях от Нёвшателя, 3 июля 1778 года, за два дня до отъезда. Вероятнее всего, речь шла о рединготе, одежде для верховой езды из плотного, провощенного – от дождя – сукна, ничуть не похожей на ту изысканную одежду, в которой щеголяла знать, с причудливой отделкой и двойными рядами изящных пуговиц. Фаварже интересовала защита от природных стихий. В начале путешествия они были к нему благосклонны. Однако в августе, когда он достиг нижнего течения Роны, солнце палило нещадно, и редингот, скорее всего, был приторочен поверх седельных сумок. Вода почти не беспокоила Фаварже, даже в речных долинах, вплоть до 6 сентября, когда он добрался до Каркассона. Начался ливень. И почти не прекращался всю дорогу от Тулузы до Ла-Рошели. Фаварже пришлось купить новую шляпу: 10 ливров. А еще он провел в седле столько времени, что вынужден был приобрести новую пару панталон: 26 ливров за штаны, купленные вместе с пледом, чтобы не мерзнуть по ночам, поскольку к началу октября они стали весьма прохладными. Дороги в те времена были покрыты таким слоем грязи, что его лошадь оступалась и падала по нескольку раз в день. В конце концов ему пришлось вести ее в поводу, в результате чего он сносил еще и сапоги: 3 ливра и 3 су за подшивку новых подошв. Фаварже потел под лангедокским солнцем, мерз в осенней грязи Пуату, так что вид у него в пути, вероятнее всего, был не самый щегольской. Когда он заходил на очередной деревенский постоялый двор, от него наверняка пахло. За все это время он только два раза потратился на прачку: 1 ливр 10 су в Тулузе и 1 ливр 4 су в Тоннене – в обоих случаях эта плата примерно равнялась дневному заработку одного из печатников STN. При себе у него были охотничий нож и перевязь с пистолетами, которые ему за 10 су почистил и наладил один марсельский оружейник – после того как Фаварже рассказали о бандитах, орудовавших на дороге в Тулон.
Впрочем, сам Фаварже на разбойника с большой дороги похож не был, несмотря на пыль и грязь, что успели въесться в его редингот. Входя в книжный магазин, удобно расположенный на центральной улице очередного города, он должен был выглядеть презентабельно. По прибытии в Лион он заказал костюм с жилетом: 23 ливра 4 су и 6 денье за материал («вуаль», легкая хлопчатобумажная ткань) и пошив. Это была серьезная трата для разъездного агента – пять процентов от годового жалования, – но не запредельная. Дважды в дороге он покупал себе ленты (каждая по 12 су), чтобы подвязывать волосы, которые носил на манер конского хвоста. Парик и шпага были бы ему не по статусу. Однако, как и у многих других путешественников, у него были часы: в сентябре он починил их за 2 ливра и 8 су. В приличном обществе он менял сапоги на туфли: новая пара обошлась ему в Тулузе в 4 ливра и 10 су. Сведения о расходах Фаварже предоставляют нам редкую возможность представить себе человека из низшего сословия, который жил два века тому назад. Впрочем, картина быстро блекнет. Мы не знаем, какого цвета у него были глаза.
Однако мы все-таки можем составить некоторое представление о его характере. Стиль его писем отличается прямотой и отсутствием лишних красивостей, грамматика и каллиграфия безупречны, как и пристало конторскому служащему. Фаварже явно получил неплохое начальное образование, однако даже не пытался упражняться в построении сложных фраз и не пытался прибегать к тем риторическим изыскам и литературным аллюзиям, что время от времени украшали письма его начальства, членов правления STN, людей, несомненно, весьма культурных и начитанных. Его корреспонденция была деловой, такой, в которую особенно не вчитывались. Но насколько его слог отражает общий строй мысли, этот слог должен был принадлежать человеку серьезному, услужливому, трудолюбивому и больше привыкшему держаться в тени. Фаварже не предавался мечтаниям, воспринимал мир таким, какой он есть, и описывал его на языке простом и серьезном: подлежащее, сказуемое, дополнение. Иногда он позволял себе толику юмора – но очень редко. Марсельского книжного инспектора он определил как «одного из тех людей, что готовы съесть собственного брата, дабы не остаться без ужина», а Бюше, владельца книжного магазина в Ниме, как «в своем роде камеру-обскуру». Однако он не слишком увлекался фигурами речи и редко использовал разговорные выражения, свойственные книготорговой среде, – вроде того комплемента, которым одарил Малерба, нелегального книгопродавца из Лудёна: «Умеет он продать свои ракушки» (Il sait fort bien vendre ses coquilles).
Фаварже мог быть человеком скромным, но провести его было непросто. Переговоры с торговцами он вел достаточно жестко и безо всяких колебаний привлекал должников к суду. Когда тулузский маклер по фамилии Казамеа (имена действующих лиц в документах зачастую опускаются) попытался силой заставить его снизить фиксированные цены на книги, изданные STN, а затем в порыве ярости порвал заказной список, Фаварже дал ему отпор. На него не произвел впечатления Фолькон, синдик книготорговой гильдии в Пуатье, который ходил по городу «надувшись от важности». Не одобрил он и претенциозных манер лионских патрициев, не пожелавших тратить время на разговоры с ним, при том что большую часть дня они предавались чревоугодию, вместо того чтобы заниматься своими магазинами. Книготорговцы из областей южных, вроде Шамбо из Авиньона или Фелина из Юзе, принадлежали к другой породе: болтуны и бездельники. Люди ленивые и болтливые не могли рассчитывать на высокую оценку в тех отчетах, что Фаварже направлял своему начальству. Столкнувшись с интриганством, пустословием или с dolce farniente, особенно в тех случаях, когда клиент жил на Юге, Фаварже писал домой так, как если бы столкнулся с чужой цивилизацией – что было недалеко от истины: он был добрым швейцарцем, попавшим в непостижимый французский мир.
Несмотря на сугубо коммерческий характер писем Фаварже, они могут дать некоторое представление о его взглядах на жизнь. Тон в них не всегда остается сугубо деловым: он хорошо знал своих нанимателей и мог быть с ними откровенным. На социальной лестнице они, конечно же, стояли выше него – состоятельные и образованные люди из хороших семей, пользовавшиеся в не слишком обширной нёвшательской вселенной немалым авторитетом, – так что он писал к ним всегда в весьма уважительной манере. Но они оказали ему доверие, взяв на работу еще совсем молодым человеком и позволив за годы работы в конторе пройти неплохую школу. Они доверили ему вести деликатные переговоры и ожидали, что он будет делиться с ними конфиденциальной информацией о каждом из книготорговцев, с которыми сталкивался. Так что его беглые замечания о человеческой составляющей в этой торговле говорят не только о других книгопродавцах, но и о его собственных взглядах. Больше всего симпатии он выказывает к владельцам магазинчиков в маленьких провинциальных городах, которые не пытались жульничать при заключении сделок, соглашались на разумные условия, не пускались в авантюры, вовремя платили по счетам и имели прочную репутацию среди местных жителей. Так, Пьер Ле Пуатье из Кастра удостоился положительного отзыва: «Он, судя по всему, ведет дело достойным образом, потому что подбор книг в магазине хороший. На вид он человек положительный и обещал в скором времени направить заказ в головную контору». Наведя дополнительные справки у местных торговцев, Фаварже оценил репутацию ле Портье как «очень хорошую»: «Ему можно с полным доверием отправлять товар. В разговорах со мной люди отзывались о нем весьма положительно. Он достаточно состоятелен, несмотря на все те трудности, с которыми книгопродавцу, торгующему пиратскими изданиями, приходится сталкиваться в маленьких городах».
Подобной высокой оценки удостаивались немногие: в предыдущих своих поездках Фаварже провел достаточно времени, вынюхивая и выспрашивая разного рода подробности, чтобы навсегда излечиться от любых иллюзий во всем, что касалось морального облика деловых людей. Ему часто приходилось сталкиваться с жуликами и мерзавцами, вроде Бюше из Нима, который тайком проматывал приданое жены, и Кальдезега из Марселя, который, объявив о банкротстве, пытался заключить тайную сделку, касавшуюся его долгов. Подобного поведения Фаварже не одобрял, но понимал необходимость иметь дело с далекими от совершенства представителями человеческого рода, особенно в обширной сфере нелегальной книжной торговли. О торговцах он пишет вполне трезво, но без цинизма, критично, но без ханжества. В редких случаях в его письмах все-таки сквозят негодующие интонации. Так, например, когда Вернарель, книжный торговец из Бурк-ан-Бреса, заказал партию недавно вышедшей книги у парижского издателя, а затем отправил один экземпляр в STN, чтобы с него сняли пиратскую копию, он дает волю возмущению: «Что за тип! Неужели он не понимал, что ему придется иметь дело с собственной совестью, когда отправлял нам ту книгу, о которой я говорил в предыдущем письме?»
Впрочем, как правило, Фаварже писал о деловых предметах, часть из которых носила сомнительный, а то и вовсе противозаконный характер, безо всякого морализаторства. Он продал уйму порнографических и антирелигиозных сочинений, упоминая о них, как и о других непристойных (scabreux) изданиях, в констатирующей манере, как о торговых активах. Книгопродавцы придерживались тех же позиций. И только однажды Фаварже столкнулся с маклером, который смешивал соображения делового и идеологического порядка, и эта встреча его удивила: «Арль. Годьон – настоящая находка, но человек он довольно странный… Когда я завел речь о Библии и об Энциклопедии, он ответил, что он слишком хороший католик, чтобы распространять книги настолько нечестивые, что все эти Энциклопедии ему предлагали и раньше, но он, конечно же, не продал ни единой из них».
Библия в глазах этого книготорговца оказалась нечестивой книгой, поскольку речь шла о протестантском издании, обильно снабженном еретическими комментариями. Сам Фаварже был не менее хорошим швейцарским протестантом, и, спускаясь на юг по долине Роны, он вторгался на вражескую территорию, все дальше заходя в самое средоточие французского католицизма. Прибыв в Марсель, он, к своему разочарованию, обнаружил, что все магазины закрыты, поскольку был день накануне Успения Пресвятой Девы: «Пушка в крепости и корабельная артиллерия замечательно палят в честь Девы Марии». Для протестантского уха звуки были непривычными. Фаварже был шокирован тулузским «мракобесием», а нетерпимое отношение со стороны книжных инспекторов и в Тулузе, и в Марселе неприятно его поразило. До него доходили слухи о том, что Людовик XVI вот-вот восстановит протестантов в гражданских правах, которых они были полностью лишены после отмены Нантского эдикта в 1685 году, включая даже право на наследование собственности и на законный брак. Поэтому он рассчитывал на радушный прием в палатах синдиков (chambres syndicales) провинциальных гильдий. В самом деле, когда из Нёвшателя прибывали партии протестантских книг, многие гильдейские чиновники соглашались смотреть на это сквозь пальцы. Но Фаварже все равно чувствовал, что на него поглядывают с подозрением – и как на еретика, и как на агента иностранного издательства.
Эти два качества дополняли друг друга, поскольку именно нелегальные маршруты распространения протестантских книг, налаженные еще в XVI веке, двести лет спустя стали дорогами Просвещения. Философы, получившие протестантское воспитание, от Пьера Бейля до Жан-Жака Руссо, внесли в радикальную мысль свою неповторимую интонацию; и от Амстердама до Женевы протестантские издатели использовали гугенотскую диаспору для того, чтобы наряду с книгами сугубо протестантскими сбывать труды философов. Фаварже не был интеллектуалом, но действовал как представитель просветителей просто в силу того, что выполнял свою работу. Его наниматели печатали книги, которые он продавал, Библию вместе с «Энциклопедией», словно между ними не было никаких противоречий. И в контексте книжной торговли XVIII века противоречий действительно не было.
У Фаварже вполне могли быть свои мнения по философским вопросам, но в деловой обстановке он никогда их не высказывал. Никаких намеков на то, что его собственные воззрения могли оказывать хоть какое-то влияние на его профессиональную деятельность в качестве книготоргового агента, мы не найдем ни в его письмах, ни в дневнике. Он просто родился протестантом и, когда отправлялся в путь, брал протестантизм с собой. Подобный образ жизни он, видимо, считал чем-то само собой разумеющимся – и, попав во Франции в общество протестантов, чувствовал себя почти как дома. Среди людей себе подобных – трудолюбивых, привыкших говорить правду и вовремя платить по счетам – он и впрямь мог расслабиться. Понятно, что и среди них могли попадаться негодяи, вроде пастора Дюмона из Тоньена, который продал присланную ему партию Библий, изданных STN, а затем отказался за нее платить. Но, как правило, Фаварже был склонен доверять своим собратьям-протестантам, как людям, на которых можно положиться на этой вражеской территории, где они по-прежнему были лишены гражданских прав. Французские гугеноты привыкли доверять друг другу – и должны были доверять, иначе бы не сумели пережить века гонений.
Разветвленные сети родственных и дружеских связей, существовавшие между французскими и швейцарскими протестантами, помогали Фаварже не потеряться во Франции. В дневнике у него был список гугенотских пасторов, и куда бы он ни приехал, гугеноты встречали его гостеприимно. Кроме того, они снабжали его рекомендательными письмами к другим единоверцам, так что в попытках разжиться заказами от католических книготорговцев или получить с них по счетам он мог рассчитывать на весьма немаловажный ресурс – на подсказку и поддержку со стороны местных протестантов. В Ниме он сходил послушать влиятельного пастора Поля Рабо, который проповедовал «в пустыне» – то есть под открытым небом, за городскими стенами, поскольку гугенотом было запрещено совершать богослужения в собственных церквях. Сам Рабо и его сын, будущий революционер Жан-Поль Рабо Сент-Этьен, были друзьями главного управляющего STN, Фредерика-Самюэля Остервальда, и сообщили Фаварже адреса еще целого ряда протестантских пасторов, с которыми он мог встретиться на протяжении своего путешествия.
Кроме того, ему оказывали теплый прием обычные миряне-протестанты, которые когда-то получали образование в Нёвшателе, и часть из них – в том пансионе, где сам Остервальд в 1750?е годы давал уроки математики и географии. Остервальда, впрочем, не следует путать с каким-нибудь скромным деревенским учителем. Он был состоятельным городским патрицием, глубоко вовлеченным в локальные политические процессы, но, судя по всему, помимо способности к государственной деятельности, обладал еще и немалым преподавательским талантом. Один из его наиболее восторженных бывших учеников, купец по имени Жан Рансон, приютил Фаварже в Ла-Рошели и описал в письме время, проведенное вместе с ним. Он рассказал, что Фаварже «отличается той прямотой, которую редко встретишь среди французов и которая в вашей стране считается делом обычным. Я спросил у него, обучался ли он в коллеже (средней школе) в Нёвшателе. Нет, мсье, ответил он. Я учился в Ла-Фаварж, где мсье Остервальд избавил меня от участи земледельца, предложив стать клерком в его конторе, и я стал клерком». Пытаясь выяснить, насколько светским человеком является Фаварже, Рансон спросил его, не играет ли он на каком-либо из музыкальных инструментов. «Ах, месье, – ответил он мне, – не пытайтесь обнаружить во мне какой бы то ни было талант. Я лишен таковых напрочь». Рансон, не встречавший подобной скромности среди высших слоев провинциальной буржуазии, был весьма впечатлен. «Ничто так не способно завоевать мою приязнь, как чистосердечие»[6 - От Рансона в STN, 7 ноября 1778 года, Архив Типографического общества Нёвшатель, Публичная библиотека Университета Нёвшатель, Нёвшатель, Швейцария. Ссылки на документы, отсутствующие на сайте, будут даваться в сносках. Во всех случаях, кроме особо оговоренных, они взяты из архива STN.]. Это единственное описание Фаварже, сохранившееся в бумагах «Общества», но оно полностью подтверждает то впечатление скромного, однако вполне уверенного в себе молодого человека, которое складывается при чтении его писем.
Есть в письмах и несколько деталей, которые могут дать представление о его личной жизни – пускай и весьма смутное. По прибытии в Лион Фаварже послал приветствие товарищам-клеркам из STN, «которых я обнимаю», и попросил их передать письмо его сестре. Messieurs les coll?gues, как он их называл, трудились в comptoir, или самом правлении, относительно замкнутом небольшом мирке, где трое-четверо служащих возились со счетами, описями и отчетами о поставках. Тем временем члены совета директоров диктовали письма или следили за работой в типографии; там, в свою очередь, стояла дюжина станков, за которыми работало двадцать-тридцать человек. Судя по всему, с другими клерками Фаварже был на дружеской ноге. В постскриптуме к письму, отправленному из Марманда, он выделил двоих из них, послав им особые приветствия: Абрама Давида Мерсье, главного бухгалтера, и Шварца, ученика или стажера, который, по окончании учебы в Кольмаре, совершенствовался в знании книготоргового дела. Шварц сделал в дневнике Фаварже пометку, попросив его по прибытии в Кольмар передать «тысячу поклонов» его друзьям и родственникам, и в особенности месье Биллингу, бывшему учителю Шварца в тамошней средней школе, который, кстати, может многое порассказать о книготорговцах Тюбингена и Штутгарта. В такие дали Фаварже не забирался, но пометка свидетельствует о том, что основой для его коммерческой деятельности служила система личных связей.
В другом постскриптуме Фаварже передавал уверения в совершеннейшем почтении женам Остервальда и Жана-Эли Бертрана, зятя Остервальда и тоже члена совета директоров. Кроме того, он справлялся о здоровье их домашней собачки: «Не заболел ли песик (le petit toutou)? Прошлой ночью мне снилось, что он издох». Служащего, которой беспокоится о том, хорошо ли чувствует себя собачка жены хозяина, трудно счесть человеком со стороны, которого с фирмой связывают сугубо деловые отношения. Говоря о делах, касающихся STN, Фаварже неизменно пользовался формами первого лица множественного числа, даже если писал в дневнике: «наши Библии», «наши интересы», «наше здание». Из его писем, адресованных в центральную контору, складывается впечатление полного единства интересов; в свою очередь, контора – то есть, собственно, Остервальд, который вел корреспонденцию «Общества», – проявляла заботу о благополучии Фаварже. Когда Фаварже выехал из Лиона, где уже успел побывать за два года до этого, и направился в неизведанные земли, Остервальд постарался его подбодрить: «Bon voyage, желаю удачи в делах и хорошо провести время. Мы будем признательны за ваши заботы о своем здоровье и за те усилия, которые вы приложите для выполнения своей задачи».
Трудности, с которыми приходилось сталкиваться одиноким путешественникам на дорогах XVIII века, сегодня трудно себе вообразить. Фаварже так ни разу и не пришлось пустить в дело пистолеты, но, выехав из Авиньона, он подцепил весьма неприятную форму чесотки, которую вызывают микроскопические клещи, проникающие под кожу: «Мне придется пережить кровопускание, а затем очистку организма [вероятнее всего, посредством клизмы]. Я обратился к хирургу и получил от него эти рекомендации». Как только его собственное здоровье пошло на поправку, захворала лошадь. Позади было уже более сотни миль нелегкого пути, и Фаварже, судя по всему, успел к ней привязаться. Он регулярно докладывал о ее состоянии, и в сентябре, когда на Южную Францию обрушились бури и лошади стало совсем худо, тон его писем стал весьма тревожным. Остервальд отвечал ему из Нёвшателя: «Нас куда более беспокоит ваше собственное здоровье, нежели здоровье вашей лошади».
Приписывать отношениям человека и животного сентиментальный характер было бы ошибкой. Жизнь у путника была достаточно суровой. Дороги были ужасными – земляные колеи, сплошь усеянные рытвинами и заполненные грязью, если не считать немногих основных трасс, ведущих прямиком в Париж[7 - Перестройка этих основных дорог, которые вели из провинций в Париж, благодаря принудительному труду в рамках дорожной повинности (corvеe des chemins) между 1738 и 1780 годами, сократила время в пути вдвое, но Фаварже приходилось передвигаться по дорогам поперечным, а те, как правило, оставались в состоянии весьма прискорбном. См.: Guy Arbellot. La grande mutation des routes de France au milieu du XVIII
si?cle // Annales. Histoire, Sciences Sociales. 28 (1973). P. 765–791; а также: J. Letaconnoux. Les transports en France au XVIII
si?cle // Revue d’ histoire moderne et contemporaine. 11 (1908/1909). P. 97–114.]. Постоялые дворы немногое могли предложить усталым путникам, проведшим весь день в седле. Тамошняя пища и тамошняя грязь, в равной степени отвратительные, служили излюбленной темой рассказов для путешественников, особенно для тех, кто уже успел познакомиться с английскими постоялыми дворами – как Тобайас Смоллет, шотландский романист: «По всему югу Франции, за исключением больших городов, гостиницы холодные, сырые, темные, унылые и полные пыли; владельцы сплошь бездельники и вымогатели; прислуга неуклюжая, чумазая и бестолковая; кучера ленивые, жадные и нахальные». Артур Янг, английский агроном, проезжавший по югу Франции примерно той же дорогой, что и Фаварже, описывал гостиницу в Сен-Жироне как «место, полное самых отвратительных грязи, мрази, жульничества и бесстыдства из всех, что когда-либо испытывали терпение или оскорбляли чувства путника»[8 - Цит. по: Henri Sеe. Les auberges fran?aises ? la fin de l’ Ancien Rеgime d’ apr?s Arthur Young // Revue d’ histoire еconomique et sociale. 1930. 18. P. 446, 447, 450.].
Во времена более поздние, когда Фаварже уже расстался с STN, фирма наняла другого commis voyageur, Жакоба-Франсуа Борнана. Тот годами ездил по Франции, как правило, в повозке, но при этом приходилось ему еще труднее, чем Фаварже, и в дороге (он получил ранение, когда экипаж его перевернулся), и в книжных магазинах. В 1784 году он писал из Лиона: «Здесь понятия не имеют ни о доверии, ни об учтивости… Вы по своему опыту должны знать, господа, как трудно здесь хоть о чем-нибудь договориться. Я уверен, что сделал все от меня зависящее, чтобы позаботиться о ваших интересах. Если бы я думал, что у вас могут закрасться хоть какие-то подозрения на сей счет, я пришел бы в отчаяние. Но, повторяю, я просто хочу вернуться домой»[9 - От Борнана в STN, 12 апреля 1784 года.]. В Париже было еще того хуже[10 - От Борнана в STN, 2 марта 1785 года.]: «Долгие и по большей части бесполезные хлопоты, которыми здесь приходится заниматься, и постоянные проволочки, которые здешние люди устраивают по самым мелким и незначительным поводам, превращают любое дело в самую настоящую каторгу, и хуже, чем в этом городе, мне жить не доводилось никогда. По улицам не пройдешь, поскольку грязь стоит до самых порогов. Снег и дождь идут попеременно… Холод просто невыносимый».
Опыт у каждого торгового представителя был, конечно же, свой, но все они выполняли одни и те же функции, и встретить их можно было во Франции везде, где продавались книги[11 - Вот единственное исследование, посвященное торговым представителям или разъездным агентам по продажам в XVIII веке, которое мне удалось отыскать в научной литературе: George V. Taylor. Notes on Commercial Travelers in Eighteenth-Century France // The Business History Review. 3 (1964). P. 346–353. Тем не менее при Старом порядке, согласно мемуарам разъездного агента по фамилии Марлен, их можно было встретить на каждом постоялом дворе и при каждом table d’ h?te: «Что такое commis voyageurs? Это, как правило, молодые люди, которые каждый год ездят по всем городам королевства, выбивая заказы для торговых домов» (цит. по: Albert Babeau. Les Voyageurs en France depuis la Renaissance jusqu’? la Rеvolution. Paris, 1885; репринтное издание: Geneva: Slatkine, 1970. P. 309). Касательно времен более поздних см.: Bill Bell. «Pioneers of Literature»: The Commercial Traveller in the Early Nineteenth Century // The Reach of Print: Making, Selling, and Using Books / Ed. Peter Isaac and Barry McKay. Winchester; New Castle, Del.: St. Paul’ s Bibliographies, 1998. P. 121–154.]. В Европе конца XVIII века без торгового представителя не мог обойтись ни один сколько-нибудь заметный издатель. Раз в год или два он выбирал в головной конторе надежного служащего и отправлял в поход, объяснив основные задачи и проложив маршрут в зависимости от конкретных нужд. Поездка могла занять всего неделю, если речь шла о том, чтобы уладить споры по счетам в близлежащем городе или скупить в том или ином районе надлежащее количество бумаги. А могла растянуться на долгие месяцы, сотни миль и касаться всех мыслимых сторон книготорговли, как это было в случае Фаварже. Торговые представители непрерывно сновали по Европе. Несмотря на всю свою неприметность, они оставили по себе многочисленные следы в архивах STN. Когда во время поездки в Париж в 1777 году директора STN обсуждали деловые вопросы с дружественными издателями, Клеман Пломтё из Льежа рассказал им, к примеру о том, что он отправил commis в tour de la France, продавать энциклопедии[12 - От Остервальда и Боссе из Парижа в STN, 4 апреля 1777 года.]. Это была стандартная практика, и в головную контору они писали об этом как о чем-то само собой разумеющемся. Подобного же рода коммивояжеры, работавшие на других издателей, часто появлялись и в Нёвшателе, а агенты STN то и дело пересекались с ними по дороге.
В предыдущей поездке Фаварже обнаружил, что торговый представитель Типографического общества Лозанны опережает его в пути на несколько городов, снимая сливки у савойских торговцев, готовых покупать книги[13 - От Фаварже в STN, 16 августа 1776 года.]. Пришлось ему столкнуться и с торговым представителем Самюэля Фоша, конкурирующего с STN нёвшательского издателя, – тот также путешествовал по Лангедоку в 1778 году. Человек от Фоша продавал во многом те же самые книги, что и Фаварже, и зачастую по более низкой цене, согласно отчетам, проходившим через книжные магазины; но в каждом городе он останавливался на более долгий срок, и со здоровьем, по слухам, у него было неладно. Перегревшись на южном солнце, он совсем расхворался и вынужден был вернуться в Монпелье, так что у Фаварже появилась надежда его обставить. Тем временем в Тулоне Фаварже повстречал Амабля Леруа, торгового представителя Жозефа Дюплена, лионского издателя, одного из партнеров STN по спекуляции Encyclopеdie, выпущенной in quatro. Леруа возвращался в свою главную контору, совершив впечатляющее турне по югу, в ходе которого добрался аж до самого Бордо. Они провели вдвоем чудный вечер в гостинице, обмениваясь историями о продаже энциклопедий.
Встречи подобного рода не были редкостью, поскольку торговые представители следовали одними и теми же маршрутами, заходили в одни и те же магазины и останавливались на одних и тех же постоялых дворах. Несмотря на соперничество, они сводили между собой знакомство и в общих интересах обменивались информацией об условиях торговли. Некоторые рассчитывали занять более высокое положение, потому что были сыновьями солидных книготорговцев, уже начавших действовать как издатели в современном смысле слова. Эти торговцы предпочитали выпускать в продажу новые книги, либо печатая их на стороне, либо справляясь собственными средствами, и сосредотачивали основные усилия на том, чтобы сбывать оптом целые тиражи. Но большинство торговых представителей на всю жизнь оставалось на низших ступенях издательской индустрии. Молодой человек, который хотел получить место торгового представителя, должен был иметь хороший почерк, основательное среднее образование (чтение, письмо и арифметика в объеме необходимом для того, чтобы разобраться со счетами, составленными в ливрах, су и денье) и связи, семейные или дружеские. Издатель нанимал его в качестве клерка (commis), как правило, на трехлетний контракт. Обычный для такого рода служащих круг обязанностей – поддерживать коммерческую переписку, вести счетные книги, следить за отправкой товара со складов. Исполняя их, они знакомились с разветвленной сетью издателей, дружественных данной фирме, а также постоянных клиентов из числа книготорговцев, причем как во Франции, так и, в случае крупных швейцарских издательских домов, в большей части Европы. При необходимости клерки отправлялись в кратковременные поездки по нескольким городам или в долгие странствия по нескольким странам. В дороге они набирались знаний – того рода, какие были жизненно важными для издательского дела в XVIII веке. Эти знания касались конкретных вопросов и, в большой мере, человеческих обстоятельств. Сметливый торговый представитель учился различать, кто из владельцев книжных магазинов стоит на грани разорения, какие синдики задают тон в chambres syndicales, у кого из инспекторов больше всех наметан глаз на пиратские издания, кто из агентов по доставке товара знает наиболее надежные каналы, какие кучера не имеют обыкновения застревать в грязи и, самое главное, кто из общего числа клиентов во всей системе сбыта готов погашать векселя. Такой торговый представитель мог принести своему нанимателю целое состояние. Иногда у него могло возникнуть искушение перейти на работу к другому нанимателю, где ему станут больше платить, а ездить придется не так далеко и часто. Если он обрастал достаточным количеством связей и приобретал кое-какой капитал – лучшим источником которого служила молодая женщина с приданым, – он вполне мог открыть собственный магазин, книжный или в какой-нибудь другой сфере торговли. Если дело не шло, он мог пуститься в странствия уже в каком-нибудь ином качестве, скажем как странствующий печатник, каковых на французских дорогах тоже хватало.
Карьеру Фаварже, судя по всему, можно счесть историей успеха, хотя проследить за ним до и после того времени, когда он работал на STN, достаточно сложно[14 - Жан-Франсуа Фаварже родился в Сен-Блезе, городишке в пяти километрах от Нёвшателя, 28 июня 1749 года (Archives de l’ Еtat de Neuch?tel, Еtat Civil de Neuch?tel, EC158). Его отцом был Жан-Фредерик Фаварже, а мать в девичестве звали Анн Барб Шатлен. В нотариальном архиве его отец значится как «горожанин» (bourgeois), что предполагает обладание всеми гражданскими правами в округе Нёвшатель; кроме того, там упоминается, что он, как и многие другие нёвшательцы, владел виноградником в окрестностях города, однако о его профессии речи не идет (Archives de l’ Еtat, F9, register of the notary Jean-Jacques Favarger, entry for January 28, 1780). Жан-Фредерик Фаварже был знаком с Остервальдом, поскольку выступал в качестве свидетеля по одной из финансовых операций последнего в 1786 году (Archives de l’ Еtat, B656, register of the notary Claude-Fran?ois Bovet, entry for June 24, 1786). Таким образом, очень может статься, что за десять лет до этого он повлиял на решение STN нанять его сына на работу.]. Первое письмо в его папке датировано 2 сентября 1775 года. Ему было двадцать шесть лет, и он прислал в «Общество» отчет из Женевы, где пытался утрясти проблемы с оплатой со стороны нескольких местных книготорговцев. Результатом наниматели, видимо, остались довольны, поскольку в августе 1776?го отправили его в долгую поездку – продавать книги и налаживать связи с розничными торговцами в Савойе, Дофине, Лионне и Бургундии. В 1777?м он совершил две краткие поездки во Франш-Конте и в западную Швейцарию, прежде всего с целью отыскать новые источники бумаги. В 1778 году он отправился в пятимесячное путешествие по Франции, которое и стало темой этой книги. Кроме того, в марте 1782?го и в феврале 1783?го он еще дважды ездил по делам STN. В первый раз речь шла о попытке спасти спекулятивную сделку в Женеве относительно сочинений Руссо, что не увенчалось успехом. Во втором случае – надо было изменить условия договора с другим женевским издателем об издании «Философской истории» (Histoire philosophique) Рейналя, а затем восстановить контрабандный маршрут из Безансона. Опыт и возраст дали Фаварже право брать на себя более ответственные поручения. Тем временем «Общество» все глубже увязало в долгах. В 1784 году оно временно приостановило платежи, а затем было реорганизовано под новым руководством, чтобы вести дела пусть и с меньшим размахом, но зато имея возможность распродавать уже изданные книги. К тому времени двое из троих директоров STN, Абрам Боссе де Люз и Жан-Эли Бертран, уже умерли. Фредерик-Самюэль Остервальд остался членом совета директоров, но уже не в качестве основного партнера. Ему было семьдесят, а Фаварже, которого он нанял десять лет тому назад, исполнилось тридцать четыре. Продолжая работать на STN, Фаварже вложил деньги в бакалейную торговлю, которую его брат Самюэль открыл в 1776 году. Документы не содержат конкретных сведений, но, исходя из имеющейся в них информации, можно предположить, что в конечном счете он присоединился к брату как полноправный партнер и в 1783 году оставил мир книг[15 - См. главу 13, где можно найти сведения о дальнейшей жизни Фаварже и ссылки на источники.].
Единственный документ, в котором изложены те условия, на которых Фаварже был принят на работу в STN, – это контракт, подписанный 18 декабря 1776 года, но и он самым удручающим образом неясен в деталях. Речь там идет всего лишь о том, что он должен отработать три года в качестве commis и получить 400 нёвшательских франков (сумма, равная 572 турским ливрам) за 1777 год, 450 франков (643 ливра 10 су) за 1778?й и 550 франков (786 ливров 10 су) за 1779?й, если STN останется довольно его работой[16 - Контракт подшит в деле Фаварже сразу вслед за дневником о путешествии 1776 года, ms. 1150.]. Поскольку Фаварже взяли на работу прямиком из деревни – «с поля, которое я пахал», как он сказал Рансону, – и он должен был обучаться ремеслу непосредственно за работой, в контракте не уточнялись его обязанности[17 - Фаварже, конечно, мог на каком-то этапе – в юности – оказаться за плугом, но крестьянином он не был. Выше речь уже шла о том, что его отец владел виноградниками и обладал полными гражданскими правами в качестве bourgeois, что исключало принадлежность к низшим классам.]. К счастью, более четкое представление об отношениях между издателем и торговым представителем можно получить из досье человека, который сменил Фаварже в этой должности, Жакоба-Франсуа Борнана.
Борнан впервые связался с STN в августе 1769 года, сразу после того, как узнал о существовании издательства. Он прислал из Лозанны письмо, в котором предложил свои услуги в качестве клерка, «способного вести переписку, следить за поставками, вести бухгалтерию и делать необходимую работу в типографии»[18 - От Борнана в STN, 20 августа 1769 года.]. Сразу нёвшательцы нанять его не смогли, но предложили ему соответствующую должность в 1783 году, скорее всего, подыскивая замену Фаварже. 26 августа Борнан подписал контракт, в котором было оговорено, что он проработает три года в качестве commis и будет получать 840 нёвшательских франков (1200 турских ливров) в год и в конце первого года премию, при условии «взаимного удовлетворения»[19 - Контракт и другие сопутствующие документы хранятся в досье Борнана в архиве STN, ms. 1124.]. Плата была существенно выше, чем в случае Фаварже, – возможно, потому, что Борнан был старше и опытнее. Прежде всего, он должен был заниматься «книготорговым делом, получать и отправлять партии книг и вести соответствующий учет, при этом посвящая свободное время таким обычным конторским обязанностям, как переписка и помощь в ведении счетных книг». Дополнительно в контракте было прописано, что ему придется совершать поездки в интересах STN и что условия каждой такой поездки будут оговариваться особо, «ко взаимной выгоде сторон».
Что именно под этим имелось в виду, стало ясно через шесть месяцев после того, как Борнан приступил к своим обязанностям: ему были даны формальные инструкции касательно поездки, маршрут которой должен был охватить Германию и Италию, хотя STN отказалось от этого плана – когда он совершил предварительное турне по Французской Швейцарии и Восточной Франции. В те времена «Общество» изо всех сил старалось не оказаться на грани банкротства и привести в порядок свои дела, распродавая накопившийся на складах товар. Борнан получил официальные полномочия поверенного и мог свободно действовать от имени издательства: инструктаж как раз и нужен был для того, чтобы обозначить основные задачи и требования. Если покупатель был готов заплатить сразу – векселем на предъявителя, который можно было немедленно обналичить, – то Борнан мог скинуть тридцать процентов с обычной цены, а если клиент упирался, то и все тридцать пять. При прочих сделках ему полагалось принимать векселя сроком от восьми до двенадцати месяцев и предлагать скидку в один процент за каждый месяц, если вексель будет предъявлен к оплате раньше оговоренного срока. Ему следовало возить с собой каталог и сверяться с ним перед сделкой, поскольку после каждого наименования в нем значилась минимальная цена, приемлемая для STN, и количество имевшихся в запасе экземпляров. Кроме того, ему доверяли осуществлять бартерные сделки – то есть обменивать книги, которые были в наличии на складе «Общества», на книги, имевшиеся у других издательств и оптовых торговцев, предварительно достигнув максимально выгодного соглашения. Обмен играл важную роль в издательском деле, что и было особо оговорено в инструкциях: «В обменах нет ничего обременительного для нас; напротив, они помогают нам сбывать наш товар, добавляя ему разнообразия, что ведет к прибыли, на которую без подобных сделок мы бы рассчитывать не могли. Но такие сделки требуют всей возможной проницательности и всего благоразумия, на которые способен господин Борнан. Итак, мы оставляем ему полную свободу действий в заключении сделок такого рода».
Вопрос о том, почему именно обмены были настолько важны для издателей, мы обсудим позже. Сейчас достаточно будет сказать, что всякий, кто брался за обменные операции, должен был обладать глубоким знанием книжного дела. Меняя книги, которые имел в избытке, на книги, которые он был в состоянии продать, издатель мог разнообразить предложение и ускорить оборот. Но он мог неверно оценить спрос или не предусмотреть каких-то привходящих обстоятельств: если, например, цену на книги, полученные путем обмена, сбивал выход нового пиратского издания или сами книги оказывались напечатаны плохо и на дешевой бумаге, могла произойти катастрофа. Здесь, как и во всех других аспектах своей деятельности, торговому представителю приходилось быть экспертом в оценке не только рынка, но и людей. В инструкциях, полученных Борнаном от STN, говорилось, что он должен присылать характеристику на каждого встреченного им книготорговца, в особенности же на тех, с кем до сей поры ему иметь дело не доводилось. Причем информация должна была касаться не только финансовой достаточности, но и нравственных качеств потенциального клиента. Говоря короче, хороший торговый представитель должен был сочетать в себе качества психолога, экономиста и специалиста по журналистским расследованиям (как мы бы сказали сегодня) вдобавок к мастерскому владению искусством продавать книги.
В случае Фаварже цели путешествия были обозначены в инструкциях, которые директора STN записали на первых страницах его дневника. Как и в дневниках других коммивояжеров, такого рода инструкции содержали одновременно и маршрут, и указания, как вести дела «Общества» в каждом месте, где Фаварже останавливался. Однако тот тур де Франс, в который отправили Фаварже, был самым амбициозным из всех путешествий, когда-либо предпринятых в интересах STN. Поэтому директивы касательно него дают нам примечательное краткое описание того, как обстояли дела в книжной торговли в 1778 году. Эти инструкции занимают тридцать шесть страниц. В самом начале клерк – юный Шварц, если судить по почерку, – поместил список городов, которые необходимо посетить, и перечислил адреса корреспондентов STN в каждом из них. Затем он резюмировал наиболее важные сведения из досье на каждого из этих людей и передал дневник Остервальду, который вписал собственные замечания в пробелах между отдельными пунктами. Эти заметки касались более сложных вопросов и оказались настолько развернутыми, что Остервальду пришлось добавить еще один список инструкций, в который, видимо, он вставил и то, что ему сказали Боссе и Бертран на темы, особенно занимавшие их, такие как получение векселей и заказ материалов для типографии. Таким образом, инструкции превратились в конечном счете в своеобразный палимпсест: вставленные и вычеркнутые фразы, заметка, наползающая на заметку, отсылки и напоминания, втиснутые разным почерком между строк и вынесенные на поля.
Основные остановки на пути Фаварже по Франции. Скотт Уокер. Картографический отдел Гарвардской библиотеки
Задачи Фаварже были ясно очерчены. По большей части они обладали каждая своей спецификой – улаживать вопрос об оплате счета в одном городе, обхаживать члена chambre syndicale в другом. Речь шла о тех же заданиях, что и в его предыдущих, более коротких поездках, – нужно было договориться с контрабандистами, найти партию бумаги, разведать финансовые обстоятельства очередного клиента, не говоря уже о главном, о продаже книг. Но появилась и новая тема. STN расширило типографию и получило возможность самостоятельно печатать огромные, in quatro, тома «Энциклопедии» и спешно подыскивало новые рынки сбыта. Спрос на книги, казалось, начал расти, особенно в таких жанрах, как путевая проза, роман, труды по истории и по некоторым естественно-научным дисциплинам, а также на livres philosophiques, как книгопродавцы называли любые строжайше запрещенные книги. У STN уже были свои устоявшиеся отношения с торговцами во всех крупных французских городах, но издательство намеревалось расширить сеть сбыта и увеличить то, что сейчас именуется «долей рынка». На последних страницах инструкций директора подытожили задачи, которые ставились перед Фаварже в этой поездке, и сделали особый акцент на его обязанности «собирать сведения обо всех книгопродавцах, в особенности о тех, с которыми вы ранее не были знакомы, и заключать четко оговоренные соглашения об условиях продаж».
Сам маршрут, проложенный STN для Фаварже, уже свидетельствовал о желании завоевать новые позиции. Ему предстояло пересечь Юрские горы, через ущелье, именуемое местными жителями «Бургундской дырой», подняться по крутой дороге в Валь-де-Травер, пересечь французскую границу недалеко от Понтарлье, уладить кое-какие дела в Бурк-ан-Брес, а затем выполнить ряд особых поручений во время пребывания в Лионе. После остановок во Вьене и Гренобле он должен спуститься по долине Роны и обойти все магазины на юге. Далее ему надлежало следовать по главному торговому пути, пролегающему вдоль Каналь-дю-Миди из Марселя в Бордо, потом направиться на север в Ла-Рошель и продолжить путешествие по Западной Франции через Пуатье и долину Луары. После чего он должен был добраться до богатых книжных рынков Лотарингии через Монтаржи, Санс и Труа (в итоге случилось так, что эту, последнюю, часть поездки «Общество» решило отменить). Ожидалось, что он сможет собрать богатый урожай заказов в Бар-ле-Дюк, Вердене, Меце, Нанси и Люневиле. Затем он вернулся бы через Эльзас по Рейну в Базель. Используя свою стратегическую позицию в Нёвшателе между Рейном и Роной, совет директоров STN с вожделением смотрел на огромный рынок сбыта вдоль обеих великих рек и прозревал безграничное расширение своего предприятия.
Глава 2
Понтарлье. Пересечение границы и контрабанда
Прибыв в Понтарлье, первый город по ту сторону франко-швейцарской границы, Фаварже отправил срочное письмо в нёвшательскую головную контору. Он не собирался писать так скоро, едва уехав из дому, но на самом рубеже Франции совершил важное открытие. Он остановился в Сен-Сюльписе, на швейцарской стороне границы, для того чтобы провести деловые переговоры с братьями Мёрон, фирмой commissionnaires – перевозчиков или агентов по доставке. Их STN часто нанимало для того, чтобы переправить свой груз на первом этапе пути из Швейцарии во Францию. Впрочем, на тот момент «Общество» гораздо чаще поручало эту задачу Жану-Франсуа Пиону, конкурировавшему с братьями Мёрон агенту, который вел дела из Понтарлье. В ходе переговоров с Фаварже один из братьев случайно проговорился об одном весьма значительном обстоятельстве: они только что переправили через границу пять пятисотфунтовых тюков с томами «Энциклопедии», изданными in octavo.
Для того чтобы понять, почему Фаварже поспешил тут же поделиться этими сведениями с Нёвшателем, – а также для того, чтобы представить себе природу контрабанды как основную сферу профессиональной деятельности, – необходимо знать, как в XVIII веке клиенту доставляли книги. Иногда издатели использовали в качестве тары для них бочки или небольшие ящики (ballots), но гораздо чаще книги перевозились в несброшюрованном виде, в листах, которые складывались вместе и соединялись в большие связки, или тюки (balles). Лист представлял собой базовую счетную единицу для издателей, когда те определяли стоимость набора и печати, а иногда и при назначении окончательной цены на книгу. (Один лист для тома in octavo, покрытый печатью с обеих сторон, содержал шестнадцать страниц текста, которые следовало затем сложить в тетрадь и сшить с другими тетрадями, в результате чего и получалась книга, которую затем переплетал розничный торговец или же сам клиент.) Чтобы сократить транспортные расходы, следовало собирать тюки весом никак не менее пятидесяти фунтов, а зачастую их делали и по сотне фунтов и больше[20 - Королевские эдикты, регулировавшие грузовые перевозки, требовали, чтобы при гужевой перевозке (roulage) вес каждого места составлял как минимум 50 фунтов. Обычный французский фунт (livre, poids de marc) в те времена равнялся 489,5 грамма, то есть составлял приблизительно половину килограмма. Перевозчики считали сотнями фунтов, или квинталами, каждый примерно по 45,4 кг. Фургоны, как правило, представляли собой очень прочные четырехколесные сооружения, в которые впрягали минимум по две лошади в каждый, и общий вес груза на одном возу зачастую доходил до 5000 фунтов. См.: J. Letaconnoux. Les transports en France au XVIII
si?cle // Revue d’ histoire moderne et contemporaine (1899–1914), p. 11; (1908–1909), p. 97–114. Данные, приведенные Летаконну, подтверждаются сотнями писем, отправленных в адрес STN агентами по доставке, которые на свои деньги нанимали возчиков и отчаянно торговались за каждый истраченный грош.]. В качестве защитного слоя использовалось сено, которое, в свою очередь, оборачивалось грубыми макулатурными листами (maculature). Упаковав каждый тюк, его обвязывали толстым шнуром, помечали надписанными поверх упаковки метками (marques)[21 - Метка представляла собой не адрес доставки, но скорее аббревиатуру с общей информацией, которая не только проставлялась на упаковке тюка, но и обозначалась в lettres d’ avis и lettres de voiture, а также использовалась в бухгалтерских книгах. Так, например, тюк, маркированный «RP 85», был отправлен STN 29 марта 1779 года на адрес Риго и Пона, книготорговцев из Монпелье; тюк весил 200 фунтов и был 85?м по счету, отгруженным STN в том году. См.: Livre de commission // STN archives, ms. 1019. Фотографии счетов и сопроводительных документов я уже публиковал ранее в статье, посвященной архивам STN. См.: Entre l’ еditeur et le libraire: Les еtapes des ventes // La Sociеtе typographique de Neuch?tel 1769–1789. Actes du colloque Neuch?tel 31 octobre au 2 novembre 2002 / Ed. Robert Darnton and Michel Schlup. Neuch?tel: Еditions Attinger, 2005. P. 365–369.] и грузили в фургоны, каждый из которых тянула целая упряжка лошадей. Погрузка требовала определенных навыков: возчик должен был так укладывать тюки, чтобы минимизировать эффект трения от упаковочных веревок, а также со всем возможным тщанием укрыть весь груз просмоленной парусиной для защиты от дождя и снега. Книготорговцы часто жаловались на ущерб, причиненный при небрежной доставке, и требовали от поставщиков, чтобы те заменили поврежденные листы (dеfets) другими, которые специально печатали про запас[22 - Печатники заранее учитывали возможную замену dеfets и прикладывали к тиражу дополнительные листы, известные как chaperon. Размер этого запаса бывал разным, но в руководствах по типографскому делу говорится, что обычная практика предполагала добавку в процессе печати одной дести (main de passe) бумаги (двадцать пять листов) на каждую стопу или на две стопы (пятьсот и тысяча листов соответственно): S. Boulard. Le manuel de l’ imprimeur. Paris: Boulard, 1791. P. 72. Добавочные листы прежде всего должны были выполнять роль подстраховки на случай типографского брака, но одновременно служили и для того, чтобы удовлетворять жалобы клиентов на dеfets, возникшие по вине поставщика.]. Без потерь переправить пять пятисотфунтовых тюков Encyclopеdies через границу было делом весьма непростым, и не только в силу трудностей, связанных с необходимостью провести тяжелые фургоны, запряженные когда парой, когда четверкой лошадей, вверх по Валь-де-Травер, по утопавшим в грязи горным дорогам, где стоило одной из лошадей поскользнуться, и беды не избежать, – но и в силу того, что сами книги были вне закона.
Городок Ле-Веррьер. Гравюра на дереве. «Нёвшательский истинный Хромой вестник» («Le vеritable Messager boiteux de Neuch?tel»). 1856
Их нелегальность не имела ничего общего с крамольными идеями, рассеянными по тексту. В 1778 году «Энциклопедия» пугала французские власти далеко не так сильно, как это было в 1750?х. Фактически Управление книготорговли (Direction de la librairie) уже разрешило парижскому издателю по имени Шарль-Жозеф Панкук выпустить ее новое издание, и он сформировал консорциум, в который вошло и STN, для того чтобы подготовить к печати текст, включающий четырехтомное Приложение, в относительно дорогом формате in quatro: в общей сложности было издано тридцать шесть томов плюс три тома иллюстраций. Его конкуренты, консорциум, в который вошли издательские дома Лозанны и Берна, тут же воспроизвели этот текст в более дешевом формате in octavo. Конкуренция на французском рынке между издателями in quatro и издателями in octavo спровоцировала яростную торговую войну, которая началась именно на франко-швейцарской границе, под Понтарлье. Обнаружив, что братья Мёрон контрабандой перевезли через границу груз «Энциклопедий» in octavo, Фаварже тем самым подал сигнал к контратаке. Но как же Мёронам удалось провернуть этот трюк?[23 - Полный отчет об этой афере можно найти в моей монографии: The Business of Enlightenment: A Publishing History of the Encyclopеdie, 1775–1800. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1979; краткое изложение того же сюжета см. в статье: The Encyclopеdie Wars of Prerevolutionary France на сайте robertdarnton.org.]
Фаварже сделал все, что было в его силах, чтобы выведать ответ на этот вопрос у самих встреченных им в Сен-Сюльписе братьев Мёрон, но единственный ответ, которого он от них добился, звучал так: «Мы знаем, как подставить друзьям плечо в трудную минуту, – если это настоящие друзья». Звучало довольно уклончиво, но сам ответ сулил, в перспективе, нечто более важное, чем возможность натравить полицию на след крупной партии вражеских «Энциклопедий». Он предполагал наличие на французской границе лазейки, дорога через которую могла бы вести прямо в Париж и в другие города в центре Франции. До того как Фаварже оказался в Понтарлье, регулярные досмотры на границе и на французских дорогах вынуждали STN отправлять большую часть своих книг через Лион и далее по окружному южному пути, вместо того чтобы везти их напрямую в Безансон, Дижон и города Северной Франции. Несмотря на все интриги и на бесконечный поток писем, издательству так и не удалось достичь своей главной логистической цели: открыть северо-западный проход к неисчерпаемым рынкам Парижского бассейна.
В распоряжении STN было множество возможных путей – вниз по Рейну и Роне или различные сухопутные маршруты, а отрезок пути между Лионом и Парижем был относительно недорогим и безопасным. И тем не менее нёвшательцам был нужен северо-западный проход, не только для того, чтобы сократить время и стоимость поставок, но и для большего удобства контрабандных операций. Все попытки провезти товар мимо лионских инспекторов рано или поздно заканчивались провалом. Подпольный маршрут через Понтарлье и Дижон мог не только разгрузить лионское направление; в перспективе на него можно было рассчитывать как на главный канал, по которому страждущие нелегальной литературы читатели центральной и северной Франции смогут получать желаемое.
Хотя Фаварже едва ли нуждался в том, чтобы ему лишний раз об этом напоминали, Остервальд счел необходимым оставить нужное указание в его дневнике, на первой же странице инструкций: по прибытии в Понтарлье ему надлежало расспросить Жана-Франсуа Пиона о том, насколько реальна возможность провозить тюки с книгами через Безансон, не раздражая тамошние власти, и вообще «собирать всю возможную информацию на границе и далее в пути следования». Обронив – как бы между делом – в разговоре с Фаварже приведенные выше слова, Мёрон дал понять, что его фирме удалось отыскать некую щель в барьере, созданном вдоль франко-швейцарской границы на пути нелегальной литературы. Он подчеркнул профессионализм братьев Мёрон и уколол STN за то, что оно предпочло отдавать заказы их соперникам по ту сторону границы. Искушение похвастаться удачной операцией перед Фаварже оказалось непреодолимым – с возможным расчетом на то, что это заставит STN отказаться от услуг Пиона и вернуться к прежнему партнерству. Понятно, что изъяснялся Мёрон исключительно недомолвками. Ни о маршруте следования, ни о том, как им удалось миновать границу, он не сказал ни полслова.
Сразу по прибытии в Понтарлье Фаварже отправился в штаб-квартиру Пиона. Там он застал только сына хозяина, который остался за старшего, тогда как отец отправился по делам в Безансон. Молодой Пион поведал, что он не может ничего сказать наверняка о незаконных поставках Encyclopеdie, но что он обратил внимание на несколько таможенных закладных (acquits ? caution), которые недавно были погашены (dеchargеs) в Дижоне и вернулись через Понтарлье на таможню в приграничной деревушке под названием Фрамбур. Acquits ? caution представляли собой ключевой инструмент, которым пользовался Генеральный откуп (Ferme gеnеrale) – могущественная финансовая организация, сосредоточившая в своих руках таможенные сборы и косвенное налогообложение некоторых товаров в пользу короны и располагавшая даже собственными вооруженными силами. Когда возчик приезжал на таможенный пункт (формально это учреждение именовалось бюро прибытия, bureau d’ entrеe), чиновник из Ferme выписывал ему таможенную квитанцию (acquit ? caution). Этот сопроводительный документ затем гасился другим чиновником в палате синдиков (chambre syndicale), то есть в головной конторе книготорговой гильдии, по прибытии груза в заранее обозначенную столицу провинции (город прибытия, ville d’ entrеe) – и после того, как чиновник досматривал груз. Потом груз можно было направлять в конечный пункт назначения, а возчик возвращал квитанцию вместе с приложенным к нему свидетельством о разгрузке (certificat de dеcharge) на тот таможенный пункт, где документ был выписан[24 - Процедура, в которой были задействованы acquits ? caution, упоминается в нескольких документах, связанных с книжной торговлей из собрания Национальной библиотеки Франции, в особенности: Fonds fran?ais 22079, no. 140, Mеmoire. Renseignements sur les chambres syndicales et les moyens d’ en еtablir une ? Besan?on, June 11, 1773; а также: Fonds fran?ais 22081, no. 165, Mеmoire donnе ? M. de Sartine le 10 novembre 1763. Впрочем, для того чтобы восстановить саму процедуру, я полагался на письма commissionnaires из архива STN.].
С первого взгляда может показаться, что во все более бюрократизировавшейся французской монархии эти процедуры были всего лишь бумажной волокитой, но от того, как исполнялись такого рода формальности, зачастую зависело очень многое. Каким-то образом братья Мёрон умудрились заполучить таможенную квитанцию на нелегальную партию «Энциклопедий» in octavo, а издатели этой книги, в свою очередь, сумели убедить Жана-Батиста Капеля, синдика дижонской chambre syndicale, придать этим документам официальный статус, выписав свидетельство о разгрузке, – и таким образом открыли своим книгам дорогу к подписчикам, причем дорогу вполне законную. Фаварже обо всем этом доложил в STN; STN уведомило Панкука; Панкук сообщил тревожную новость в правительственную службу, отвечавшую за книжную торговлю; и в скором времени вся партия была конфискована. Это была величайшая победа в «энциклопедических войнах» 1770?х годов: цена вопроса составляла сотни тысяч ливров. Кроме того, она, пусть на время, открыла брешь в системе контроля за распространением книг, поскольку прежде дижонская палата синдиков не обладала правом гасить квитанции. Капель сделал это тайком, и в результате STN, желая развить достигнутый успех, в скором времени связалось с ним, надеясь, что «за деньги он сможет и нам оказать такую же любезность».
Этот эпизод с «Энциклопедией» может послужить примером более широкого явления – бурной деятельности различных посредников, которые брали на себя доставку книг из одной страны в другую. Такие passeurs – контрабандисты и разношерстная компания их соучастников – населяли приграничные зоны: пространства, которые нуждаются в специальном исследовании, причем не только в силу их важности для международных отношений, но и в силу того, что там сложились весьма специфические культуры[25 - Сложная природа приграничных зон, давным-давно ставшая излюбленной темой для антропологов, в последнее время стала привлекать и некоторых историков. См., например: Greg Dening. Islands and Beaches: Discourse on a Silent Land: Marquesas, 1774–1880 (Melbourne: Melbourne University Press, 1980) и Peter Sahlins. Boundaries: The Making of France and Spain in the Pyrenees (Berkeley: University of California Press, 1989).].
Когда Фаварже проехал через Фрамбур, крохотный пограничный пункт между Швейцарией и Францией, затерянный в Юрских горах, он в очередной раз очутился на чужой территории, оказавшись под властью французского короля, а также всех тех законов, обычаев и религиозных практик, которые и делали эту страну чужой. Но на вид пейзаж был точно таким же – гранитные утесы поверх заросших елью склонов и глубокие зеленые долины. Деревни тоже казались знакомыми – разбросанные вдоль разбитых горных дорог толстостенные дома с крутыми, крытыми дранкой крышами. Да и люди говорили на том же самом французском диалекте, медленном и певучем. Все было привычно jurassien, «юрским» – и все же было другим.
Границы – явление неоднозначное, какими бы четкими они ни выглядели на карте. Для путешественника, который их пересекает, пограничная линия оказывается размытой, и различия между соседними странами обретают множество плавно перетекающих друг в друга оттенков, геологических, политических, экономических и культурных. Государственные власти часто пытались отгородиться от соседей, но в местах пересечения границы путешественники все равно оказываются в переходных зонах, как бывает в международных аэропортах. Эти зоны кажутся удивительно похожими друг на друга, вплоть до униформы служащих, которые проверяют паспорта. Пребывание в переходной зоне предполагает множество проверок, которым вещи подлежат наравне с людьми, потому что после перехода один набор правил сменяется на другой, а между областями действия тех и других правил наступает состояние неопределенности. Здесь можно отступать от большинства правил или даже нарушать их, и поэтому в приграничных районах плодятся различного рода посредники, наживающиеся на пересечении границы. Будь это настоящие passeurs, обычные проводники или денежные менялы, все эти посредники составляют человеческое своеобразие местного ландшафта.
В XVIII веке они изобиловали вдоль швейцарской границы и наиболее густо населяли Валь-де-Травер, где Швейцария постепенно переходила во Францию. На пути к французским покупателям через Фрамбур проходили всевозможные товары – не только книги, но также хлопчатобумажные ткани, часы и сыры. Когда в 1778 году через приграничные территории проезжал Ламуаньон де Мальзерб, ему рассказали, что контрабандой так или иначе занимается каждый местный крестьянин, вне зависимости от того, на швейцарской или на французской стороне он живет. Что в принципе неизбежно, заключил для себя Мальзерб[26 - Ламуаньон де Мальзерб, Гийом Кретьен (1721–1794) – директор Управления книготорговли в 1750–1763 годах, неоднократно президент Академии наук, впоследствии министр королевского двора, автор «Мемуаров о книготорговле» (Примеч. ред.).], если принять во внимание обилие лазеек и размер возможной прибыли, особенно в том случае, когда дело касалось книг: «Двести экземпляров запрещенной брошюры составляют не слишком большую пачку. И мне представляется делом совершенно несложным перевезти такую пачку на любой из телег, которые то и дело снуют туда-сюда [через границу] по здешней сельской местности, перевозя грузы самого разного рода»[27 - Lamoignon de Malesherbes. Voyages des montagnes neuch?teloises en еtе 1778. Geneva: Editions Slatkine, 2011. P. 80.].
Скотт Уокер. Картографический отдел Гарвардской библиотеки
Книги требовали со стороны местных французских властей особого внимания, поскольку под давлением парижской гильдии книготорговцев государство принимало различные меры для того, чтобы помешать поставкам из?за границы пиратских и запрещенных изданий. Чтобы потрафить парижским издателям, оно даже ввело жесткий тариф на любой книжный импорт. Размер его варьировался, но в 1772 году сумма доходила до 28 ливров (строго говоря, 20 ливров плюс добавочный сбор в 8 су на каждый ливр) с каждой сотни фунтов товара, или около 18 процентов его стоимости в большинстве случаев. Контрабандисты брались за переброску книг точно так же, как за переброску хлопчатобумажных тканей, на которые налагались запретительные пошлины, введенные, чтобы поддержать французских производителей шелка. Конечно, книжная контрабанда несла с собой еще и идеологическую угрозу, начиная с религиозных войн XVI столетия. Но в предреволюционный период это был прежде всего бизнес, услуга, которую оказывали потому, что на нее существовал спрос, и способов удовлетворить эту потребность было множество.
Профессиональные контрабандисты именовали свою деятельность «страховкой»[28 - Детальнее см. документы и статьи, размещенные на сайте в разделе «Посредники и контрабандисты». Экономический анализ «страховки» наряду с детальным разбором контрабандных практик на другом пограничном переходе см. в статье о Гийоне под названием «Посредники и контрабандисты», помещенной на сайте. Некоторые из моих ранних статей о книжной контрабанде оказались в конечном счете в научно-популярных изданиях, включая книгу, в которой я сам превратился в одного из контрабандистов: «Этот поток [запрещенных книг], разбегавшийся по многочисленным кафе и читательским кружкам, пополнялся целым сообществом контрабандистов и посредников. Одним из главных распространителей подрывной литературы был некий Роберт Дарнтон, издатель из Тьонвиля. Он сотрудничал с Типографическим обществом Нёвшателя, которое печатало газеты и скандальные памфлеты. В качестве прикрытия для своей незаконной деятельности Дарнтон публиковал и книги вполне невинные: альманахи, благочестивые брошюры и школьные учебники» (Andrе Besson. Contrebandiers et gabelous. Paris: France-Empire, 1989. P. 207; цит. в: Dominique Varry. Pour de nouvelles approches des archives de la Sociеtе typographique de Neuch?tel // The Darnton Debate. Books and Revolution in the Eighteenth Century / Ed. Haydn T. Mason. Oxford: Voltaire Foundation, 1998. P. 235.]. Соответствующего рода предприниматели заключали с издателями контракты, согласно которым брали на себя обязательства переправить груз через границу за оговоренную плату. Они нанимали носильщиков из местных крестьян, чтобы те переносили пачки отпечатанных листов из городов на швейцарской стороне границы в укромные места на французской стороне, где агенты по доставке собирали пачки в большие тюки и развозили по магазинам, разбросанным по всему королевству. Если носильщиков ловил патруль (brigade) Генерального откупа, книги конфисковывали, и в этом случае страховщик компенсировал издателю или его клиенту полную стоимость груза, записанную в грузовой накладной. Носильщики подлежали уголовному наказанию. В самых серьезных случаях каждому из них могли выжечь на плече буквы GAL, то есть каторжник (galеrien), и отправить на девять лет гребцом на тюремные галеры, в Тулон.
Более распространенная форма контрабанды была иной: нелегальные материалы добавляли к вполне невинным грузам и отправляли по обычным торговым маршрутам. При упаковке тюков служащие STN прятали листы запрещенных книг на самом дне пачки, прикрыв их соломой, или же вкладывали между листами других книг – это называлось «поженить» (мне попадались Библии, «женатые» на «Фанни Хилл», и атеистические брошюры, вступившие в брак с псалмами). Тюки на границе, как правило, не досматривали. Когда возчик останавливался на пограничном пропускном пункте вроде Фрамбура, таможенный чиновник – именуемый buraliste или receveur – выписывал ему квитанцию (acquit ? caution), а собственно досмотр производился в соответствующей chambre syndicale, например в Лионе.
Контрабандная доставка такого рода, как правило, заканчивалась успешно и была куда менее опасной, чем «страховка», просто потому, что проверка груза в большинстве случаев сводилась к беглому осмотру нескольких листов из верхней части тюка. В особенности так бывало в тех случаях, когда инспектор, гильдейский служащий, давно имел дело с STN или питал слабость к взяткам (впрочем, его мог сопровождать еще и особый чиновник из местной полиции, inspecteur de la librairie). Во избежание каких-либо плутней по дороге таможенный чиновник (buraliste) на пограничном пропускном пункте обвязывал тюк веревкой и скреплял веревку свинцовыми печатями. Во Фрамбуре эта операция осуществлялась разными способами. Иногда таможенный служащий ограничивался выдачей квитанции и оставлял возню с веревкой и печатями на долю другому чиновнику – уже в близлежащем городке Понтарлье, где у Генерального откупа тоже была своя контора. Тамошний чиновник, в свою очередь, мог передоверить это агенту по доставке, тоже работавшему в Понтарлье, на STN или на какое-нибудь другое иностранное издательство.
Агент по доставке (commissionnaire) во всем этом процессе играл ключевую роль. Он получал плату в 30 су за «свинцовые печати, веревки и acquit ? caution»[29 - От братьев Мёрон, Филлипена и Февра, в STN, 13 февраля 1781 года (архив STN). Процесс анализируется на основе обширных досье братьев Мёрон, Жана-Франсуа Пиона, Франсуа Мишо, Анри Росселе и Иньяса Февра из архива STN. Письма Февра выложены на сайте.] и, помимо прочего, принимал на себя ответственность за доставку груза по назначению. Для этого он, как правило, нанимал возчика, чье имя прописывалось в накладной (lettre de voiture), которой сопровождался каждый тюк: возчик же отвечал за учет таможенной квитанции. Если возчик доставлял тюк в палату синдиков для дальнейшего досмотра с нетронутыми печатями, ему выдавали свидетельство о разгрузке, которое крепилось к квитанции, и после его возвращения из поездки он сам или нанявший его агент по доставке передавал эти документы таможенному чиновнику во Фрамбуре. Как только учтенная квитанция регистрировалась фрамбурским служащим, официальная процедура считалась завершенной. Но, как и подразумевали эти бюрократические формальности и бумажная волокита, что-то могло пойти не так. И если в оговоренное время – обычно в течение нескольких месяцев – квитанция не возвращалась в исходную точку, агенту по доставке приходилось выплачивать весьма солидный штраф, иногда доходивший до 2000 ливров.
Так что переправить через границу тюк с книгами было непростой задачей, вне зависимости от того, делалось это официально или нелегально. С формальной точки зрения этот процесс проистекал в пространстве между bureau d’ entrеe и ville d’ entrеe – в случае транспортировки из Фрамбура в Лион расстояние составляло примерно 130 миль, – поскольку тюк не мог стать частью французского товарооборота, пока не прошел досмотр в конкретной chambre syndicale[30 - Из множества французских chambres syndicales погашать acquits ? caution до 1777 года имели право только в нижеследующих городах: в Париже, Лионе, Руане, Страсбуре, Нанте, Марселе, Бордо, Меце, Реймсе, Амьене, Лилле и Кале.]. По пути следования он проходил через разные руки, так что STN приходилось привлекать к делу самого разного рода посредников, как в приграничных районах, так и во внутренних областях королевства. Одним из таких посредников был Жан-Батист Капель. Фаварже составил о нем мнение еще во время поездки в Дижон в 1776 году. В отчете для STN он описал Капеля как «солидного» книготорговца, который к тому же еще и служил в своей гильдии инспектором и был только рад не заметить при досмотре тюков очередную партию запрещенной к ввозу литературы.
В 1778 году, сделав остановку в Понтарлье, первую на пути, Фаварже отправил в головную контору письмо, где охарактеризовал Дижон как более, чем когда-либо, привлекательную лазейку к северным рынкам. Он порекомендовал STN немедленно написать туда и попросить Капеля о тех же услугах, которые он оказывал конкурирующим издательствам из Лозанны и Берна. Из конторы тут же ответили – судя по всему, сделал это Остервальд, – проинструктировав Фаварже, как с наибольшей выгодой использовать «ваше открытие». Пока STN будет обхаживать Капеля из своей нёвшательской штаб-квартиры, Фаварже надлежит заниматься тем же самым в Лионе. О Капеле в разговорах с Жаком Револем, новым лионским агентом, упоминать не стоит, поскольку «чем больше жил будет в нашем смычке, тем смычок будет лучше».
Все эти интриги в результате принесли только разочарование. Покрывать по просьбе STN возможные поставки ее продукции через Дижон Капель отказался. Он был не прочь время от времени оказывать услуги швейцарским издателям, но не хотел идти на серьезный риск и открывать брешь во французской обороне от пиратской и запрещенной литературы. В конце концов властям Франции удалось перехватить такое большое количество напечатанных в одну восьмую листа «Энциклопедий», что лозаннским и бернским издателям пришлось пойти на мировую и покинуть французский рынок. Но STN так никогда и не удалось открыть вожделенный северо-западный проход, на поиски которого ушло так много сил.
Если воспринимать этот маленький эпизод на франко-швейцарской границе в июле 1778 года как самостоятельную главу в истории контрабанды, то с точки зрения увлекательности и авантюрности сюжета она явно окажется не самой интересной. Однако у нее есть другие достоинства: она открывает нам весьма значимые аспекты контрабанды как вполне обычного, повседневного вида деятельности. Об этой стороне контрабанды историкам, как правило, узнать удается не слишком много, поскольку они вынуждены опираться на официальные документы, где речь по преимуществу идет о карательных мерах; сами же контрабандисты имели обыкновение хорошо заметать следы – так что и следы в архивах найти трудно. Но в бумагах STN эти passeurs появляются в своих обиходных заботах, как деловые люди, а не как искатели приключений. Итак, остановка Фаварже в Понтарлье дает нам возможность попристальнее приглядеться – в полевых условиях – к разным способам переброски книг через границу. Для того чтобы научиться воспринимать их именно в контексте специфической предпринимательской деятельности, прежде всего нам придется рассмотреть те условия, в которых эта деятельность осуществлялась, а из них главными были географические характеристики приграничных зон и особенности тех людей, которых здесь можно было нанять.
Юрский хребет представляет собой 224?мильную дугу, достигающую 38 миль в ширину и протянувшуюся от немецких земель в долине Рейна до французских, в долине Роны. Он не настолько живописен, как Альпы, которые лежат далее к востоку, но тем не менее образует мощную горную преграду между Францией и Швейцарией. Двойная вершина Шассераль и Шассерон возносится над озером Нёвшатель на высоту в 5272 фута, а Кре-де-ла-Неж, самая высокая точка Юры, смотрит на Женеву с высоты в 5643 фута. В солнечный летний день восхождение на них может доставить немалое удовольствие, но для того, чтобы перевалить через них зимой с тяжелым грузом книг за спиной, носильщикам XVIII столетия, полуголодным и вынужденным работать за гроши, приходилось напрягать все свои силы. Сам хребет состоит из глубоких, похожих на меха аккордеона известняково-мергелевых складок, поднятых в вышину напором Альп, возникших 66 миллионов лет назад. Эти складки идут с северо-востока к юго-западу и разделены долинами. Для того чтобы пересечь их, направляясь с востока на запад, нужно воспользоваться поперечными расселинами, клюзами, которые открывают проход из одной долины в другую. Однако связь между этими клюзами затруднена, а самые удобные из таких проходов активнее всего патрулировали отряды Генерального откупа.
Как и другие издатели во франкоязычной части Швейцарии, STN постоянно искало новые пути во Францию, перенаправляя поставки и перераспределяя их между разными агентами в зависимости от обстоятельств. Большое количество книг уходило на северные рынки через Базель, где надежный человек, Люк Присверк, переправлял их далее, вниз по Рейну. Но на Рейне приходилось едва ли на не каждом шагу платить очередную пошлину; и ни Базель, ни Страсбург не были удобными воротами во Францию, поскольку Эльзас был отгорожен от внутренних французских рынков прочными таможенными барьерами. Налоги вредили и торговле между Франш-Конте, на восточной границе королевства, и так называемой старой Францией, которая начиналась в Бургундии и включала в себя Париж. Однако пошлины во Франш-Конте были ниже эльзасских, а еще их можно было обойти, если книжные тюки, уже переправленные через границу, замаскировать под грузы, подлежащие внутренней перевозке, и выдать их за что-нибудь невинное, вроде галантерейных товаров (mercerie)[31 - Франш-Конте, как и большая часть Южной Франции, относилось к «провинциям как бы заграничным» (provinces rеputеes еtrang?res), и, следовательно, для того, чтобы доставить через него товары на центральные и северные рынки, приходилось платить транзитные пошлины. Но Эльзас и Лотарингия как «провинции, в действительности заграничные» (provinces traitеes ? l’ instar de l’ еtranger effectif), облагались пошлинами еще более высокими. В силу особой привилегии Лион не уплачивал сборов с товара, идущего на север, в район, известный как Cinq Grosses Fermes. См.: F. Bosher. The Single Duty Project: A Study of the Movement for a French Customs Union in the Eighteenth Century. London: Athlone, 1964; а также P. M. Jones. Reform and Revolution in France: The Politics of Transition, 1774–1791. Cambridge: Cambridge University Press, 1995.]. И если STN хотело пробиться на основные французские рынки, ему для начала нужно было перебросить книги через Юрские горы.
Скотт Уокер. Картографический отдел Гарвардской библиотеки
Излюбленный маршрут шел вдоль Валь-де-Травер, через таможенный пункт во Фрамбуре, где очередной клюз рассекает горное плато Французской Юры, открывая дорогу на Понтарлье. Невзирая на высоты и на дурное качество дорог, именно этим путем STN переправляло тысячи книг. Будь то безобидные пиратские издания или опасные livres philosophiques, их в равной мере необходимо было со всей осторожностью доставить на перевалочные пункты в старой Франции (vieille France), прежде всего в Лион, самый важный перекресток для дальнейших перевозок контрабанды к югу и западу от Швейцарии.
Если фрамбурские чиновники Генерального откупа отказывались идти навстречу или снег и грязь делали Валь-де-Травер окончательно непроходимой, STN чаще всего доставляло книги на возах, следующих в Лозанну или Женеву. В нескольких точках маршрута возчик имел возможность свернуть с основной дороги и передать груз агентам по доставке, а те, в свою очередь, держали его у себя, пока им не подворачивался возчик, чей путь по извилистой горной дороге лежал на запад, к одному из перевалов через Юру, где уже получил взятку таможенник или «страховщик» нашел очередной способ обойти таможенный пункт. Ключевые бюро прибытия в южной части хребта были в Жуне, по ту сторону границы от Ивердона; Морезе, напротив Лозанны; и Коллонже, напротив Женевы. Лозаннские и женевские издатели предпочитали Коллонж, через который проходила основная дорога на Лион, хотя и они, в свою очередь, прилежно искали северо-западный проход к Парижу. Они нанимали агентов в портах на Женевском озере, от Уши до Роля, Ниона и Версуа; агенты налаживали связи с крестьянами-носильщиками, которые жили в предгорьях и в самих горах, а те время от времени открывали новые тропы на диких склонах Мон-Тандр, Мон-Ронд и Мон-Колоби-де-Жес[32 - См. мою статью о «страховой» операции в Клерво-ле-Лак: Books and Border Crossings in the Age of Enlightenment, которая вскоре должна выйти в юбилейном сборнике в честь Ролана Мортье и Раймона Труссона и которую уже можно посмотреть на моем сайте robertdarnton.org.].
Выгоду от всего этого получали агенты по доставке, держатели складов и постоялых дворов, возчики, носильщики и «страховщики», которые вдали от сторонних глаз населяли Юрские высокогорья. STN работало со множеством людей и заставляло их играть друг против друга, стремясь найти новые пути доставки и добиться более выгодных цен. Успех в издательской сфере зависел от успехов в сфере логистики; а для того, чтобы преуспеть в сфере логистики, вне зависимости от того, шла ли речь об официальных каналах или контрабандных, издательству приходилось налаживать сеть более или менее надежных партнеров – наряду с системой более или менее удобных маршрутов доставки. И человеческий фактор на поверку оказывался определяющим.
Так, возчики должны были уметь не только нахлестывать лошадей на горных подъемах, но и включать – в нужный момент – мозги. Им часто приходилось оставлять нелегальный товар на постоялых дворах, где-нибудь на окраине очередного французского города, прежде чем везти свой основной груз на пункт таможенного досмотра и в городской центр. Этот маневр требовал хороших отношений с хозяевами гостиниц, а кроме того, умения рассчитать время прибытия так, чтобы агенты, отвечавшие за следующий этап доставки, могли забрать товар. На таких мастеров своего дела, как Жан Эби или братья Мартен из Сен-Сюльписа, которые считались самыми надежными расторопными возчиками в Валь-де-Травер, можно было полностью положиться: они выполнят все данные им указания и в нужное время прибудут в нужную точку. В качестве промежуточной остановки часто использовался Круа-Русс под Лионом, где возчики сгружали книги под внимательным присмотром некоего Тевене, хозяина постоялого двора «У трех склянок». Но сколь бы рьяно STN ни побуждало своих агентов подбирать именно таких исполнителей, его грузы зачастую приходили не вовремя и в поврежденном виде из?за людей, подобных Гюзе, возчику, известному своей «непростительной безответственностью»[33 - От Мёрона в STN, 26 июня 1783 года.].
Даже Жан-Франсуа Пион, переправлявший в районе Понтарлье самое большое количество грузов, был известен тем, что у него регулярно случались какие-то накладки. Однажды он отослал бочку квашеной капусты по ошибочному адресу в Лионе, и капусту съели прежде, чем ошибку удалось отследить и исправить. В другой раз он отправил короб книг в Нант вместо Ренна, промахнувшись на шестьдесят две мили. И тем не менее у него была самая лучшая конюшня во всей Верхней Юре. Он мог предоставить своих собственных возчиков и упряжки в три или в пять лошадей, которые в зимний период запрягались в сани. Его конкурентам, братьям Мёрон и Жонасу Филлипену из Сен-Сюльписа, приходилось нанимать в качестве возчиков местных крестьян с их лошадьми и подводами – горцев с ветхозаветными именами вроде Жонас Луи Матей, Исаак Бове или Абрам Жанреветель, – но весной этот источник иссякал, потому что лошади были нужны под пахоту. То же самое происходило и в так называемый «сырный сезон» (сентябрь–октябрь), когда книги отходили на второй план, уступая место куда более востребованному местному продукту[34 - От Мёрона в STN, 28 сентября 1778 года.]. В разгар зимы снежный покров на горных перевалах мог достигать трех футов в глубину, и крестьяне старались держаться поближе к домашнему очагу. Застряв в снегах где-нибудь посреди Валь-де-Травер, возчик вполне мог бросить телегу на произвол судьбы, отпрячь лошадей и отправиться с ними домой. Условия были настолько трудными и непредсказуемыми, что братья Мёрон были попросту не в состоянии гарантировать доставку груза строго к указанной дате. Временные ограничения, закрепленные в контракте, где оговаривались штрафы за их несоблюдение, для некоторых типов контрабандной доставки были крайне значимы, поскольку агент по доставке должен был знать, когда именно ему надлежит встретиться с возчиком на пригородном постоялом дворе. Пион отправлял воз в Нёвшатель раз в неделю и брался доставить книги из Нёвшателя в Лион за пятнадцать дней, по 4 ливра и 10 су за сто фунтов; позже он поднял цену до 5 ливров, снизив при этом время доставки до двенадцати дней. Может, соображал он и не слишком быстро, но у него были лошади. Мёроны, люди намного умнее него, зачастую проигрывали ему в конкурентной борьбе за контракты с STN, поскольку им приходилось организовывать доставку от своей штаб-квартиры в Сен-Сюльписе. Пока фургоны Пиона совершали регулярные рейсы до Лиона и обратно, Мёронам оставалось только стенать из?за отсутствия собственных конюшен и несговорчивости людей, которых им приходилось нанимать: «Возчики диктуют нам свои условия»[35 - От Мёрона в STN, 22 апреля 1780 года.].
Подобного рода конкуренция, осложненная личной неприязнью и даже враждой, существовала повсюду. Так, например, на южных отрогах Юры в переправке книг через границу доминировала фирма, которой владели Николь и Гайяр, со штаб-квартирой в Ниоме, на Женевском озере. Николь и Гайяр работали с женевскими издателями вроде Жана-Франсуа Бассомпьера, и когда у STN возникли сложности со страховщиками, выразили готовность прийти на помощь. Но сами они контрабандой не занимались, да и условия у них были не лучшие: шесть ливров с сотни фунтов за доставку книг из Нёвшателя в Лион и без каких бы то ни было обязательств по срокам. Однако у них работал один предприимчивый служащий, Жан-Жак Монтандон, который в 1771 году уволился, с тем чтобы основать собственное агентство по доставке. В письме, которое он разослал всем клиентам своих бывших работодателей, говорилось, что за девять лет тяжелой и плохо оплачиваемой – 366 ливров в год – работы он всесторонне овладел этим ремеслом и готов оказывать услуги самого высшего качества. Конечно, бывшие наниматели обвинили его в предательстве. Однако они сами отказались дать ему долю в предприятии, так что он был свободен поступать так, как ему заблагорассудится, поскольку уже приобрел права горожанина (bourgeois). «Только монарх обладает властью сказать: „Я желаю воспрепятствовать делу, которое начал такой-то, и пренебречь правами человека, издавая указ о том, что никто не может открыть предприятие, наносящее мне ущерб“». Он писал, что не мог обеспечивать семью, получая 366 ливров в год. Он попросту разорился бы, если бы жена не помогла ему деньгами. Что же касается его бывших нанимателей, то он «вел тамошние дела как хозяин, а не как служащий… Судите сами, господа, был ли я так уж неправ, уволившись в 40 лет, чтобы начать собственное дело»[36 - От Монтандона в STN, 16 июля 1779 года.].
В этих словах выражает себя предпринимательский дух. Но одной только предприимчивости было недостаточно для того, чтобы одолеть существовавшую на французской границе барочную систему налоговых откупов и политически мотивированных таможенных запретов. В ответ на предложение Монтандона STN поинтересовалось, сможет ли он провозить через bureaux d’ entrеe книги таким же образом, как это раньше делал с набивными ситцами. Монтандон прощупал почву, переговорив с морезским таможенником по фамилии Жане, «достойным человеком и моим близким другом. Но все же он контролер, и я не могу давить на него слишком сильно»[37 - От Монтандона в STN, 28 августа 1771 года.]. Жане отказался пропускать грузы от STN через свою станцию без некоторого – пусть минимального – досмотра. Так что Монтандон обратился к другому своему другу в Морезе, по фамилии Шарбонне, который прекрасно разбирался в таможенных делах и к тому же был на дружеской ноге еще с одним человеком в Оксонне, а тот, в свою очередь, имел возможность переправлять ящики с поддельными таможенными печатями во внутренние районы Франции. Кроме того, в Морез должен вскоре прибыть новый таможенный служащий, и Монтандон немедленно свяжется с ним, «чтобы понять, под какую музыку он пляшет»[38 - От Монтандона в STN, 3 сентября 1771 года.]. К сожалению, эпидемия конфискаций, постигшая вскоре после этого торговлю тканями, привела французских таможенных чиновников в состояние повышенной бдительности и сорвала дружеские договоренности по переправке книг. Монтандон объехал все пропускные пункты, но так и не сумел обзавестись союзниками среди тамошних buralistes и в конце концов оставил идею о дополнительных контрабандных доходах, хотя и продолжал в дальнейшем успешно конкурировать со своими бывшими хозяевами, Николем и Гайяром, в области законной торговли.
Похожую историю можно рассказать и об Оливе, агенте по доставке грузов из Уши, который, благодаря одному из своих местных друзей, на время открыл канал переброски грузов через Пон-де-Бовуазен, а затем сам же этот канал и перекрыл из?за возросшей настороженности таможенных чиновников. Он перебежал дорогу Секретану и Де ла Севру, самым крупным агентам по доставке в Уши, и те нанесли ответный удар, напомнив STN, что их фирма только что взяла в дело нового партнера, чья жена была родом из Нёвшателя. Такого рода аргументы имели достаточно серьезный вес (хотя и не настолько серьезный, чтобы начинать говорить о скидках), поскольку торговля держалась на доверии, а на последнее прежде всего имело смысл рассчитывать со стороны друзей и родственников. Отсюда постоянные ссылки на личные отношения в сугубо деловой переписке. У Мёронов есть друг в Дижоне, свечник по фамилии Нюбла, который знает, как можно провезти груз, минуя палату синдиков. Бертран получает сведения о том, что у Конте, книготорговца из Бурк-ан-Бреса, в Бельфоре живет брат, у которого есть друзья в Безансоне, а те, в свою очередь, могут обеспечить нелегальный ввоз книг в этот город. Еще один маршрут на Безансон открывается благодаря зеленщику по фамилии Мийаво, поскольку тот помогает своему другу, книгопродавцу Шарлю-Антуану Шарме, подделывать таможенные квитанции, тогда как сам Шарме состоит в дружеских отношениях с одним инспектором, который питает слабость к «философским книгам».
Иначе говоря, дружеские связи значили не меньше, чем иные преимущества в конкуренции между главными соперниками, и каждый старался склонить чашу весов в свою сторону, налаживая необходимые контакты. Если от связей зависела даже легальная торговля, то нелегальная требовала связей особо прочных – в каждой из ключевых точек в системе распространения товара. Братья Мёрон, пытаясь продать свои услуги STN, сформулировали это следующим образом: «С надежными друзьями для вас нет ничего невозможного»[39 - От братьев Мёрон в STN, 25 июня 1770 года.]. Со своей стороны, уже STN, запрашивая своих корреспондентов о тех или иных услугах, ничуть не скрывало того, что «рука руку моет».
Впрочем, для того чтобы поддерживать идущий во Францию непрерывный поток запрещенных книг, издателям приходилось полагаться на что-то более надежное, чем добрая воля и ситуативно возникшие договоренности. «Нам нужен устойчивый вариант», – пояснило STN братьям Мёрон в ходе переговоров о доставке книг[40 - От STN братьям Мёрон, 9 апреля 1776 года.]. Как и было сказано выше, таким вариантом стала «страховка», которая превратилась в один из самых значимых элементов деловой стратегии STN после 12 июня 1783 года, когда граф де Вержен, французский министр иностранных дел, издал указ, согласно которому все ввезенные из?за границы книги подлежали проверке в парижской палате синдиков, прежде чем продолжить свой путь к месту назначения. Эта мера ввергла провинциальную книжную торговлю в полный хаос. И дело было не только в том, что расходы на доставку выросли до величин совершенно непредставимых, если только речь не шла о книгах, которые и так везлись в Париж. Отныне гильдия парижских книготорговцев получала возможность тщательно выискивать пиратские издания в каждой партии товара, поступавшего от ее исконных врагов – заграничных пиратских издательств.
