скачать книгу бесплатно
– Может, она сама не знает? – робко ответил я вопросом на вопрос.
– Вот-вот, – буркнул Олег, – а нас понукает вечно.
– Ну что вы, ребята, Зоя Фёдоровна прекрасно знает историю, и ей вы можете полностью доверять, – ответила Виктория Альбертовна. – Но если вы захотите узнать больше, чем она, или даже попытаться самим отыскать скрытые знания о древних народах, приходите как-нибудь к нам домой, и я вас познакомлю с одним замечательным учёным. Он археолог и много раз бывал в экспедициях в Египте, Мексике и других странах, и сам видел эти пирамиды. Хотите?
Мы неуверенно закивали, не очень-то понимая, как реагировать на такое щедрое предложение директора школы.
– Только нужно заранее договориться, – уточнила она. – Если надумаете, передайте мне через Арсения.
– Угу, – ответили мы, и с радостью уставились в телевизор, где как раз началась вторая часть мультфильма «Остров сокровищ». Это Арсений, который, как и всякий подросток, несколько стеснялся присутствия матери в компании друзей, включил новый цветной «Рубин» с кнопками на передней панели для включения восьми различных телепрограмм. По тем временам, да в нашем городе, это была Вещь!
Вообще, надо сказать, Виктория Альбертовна с Арсением не бедствовали, несмотря на то, что отец его уже давно то ли пропал, то ли погиб. Сам Арсений говорил, что его папка служил в Афгане. Но почему-то я никогда не видел у него дома мужского портрета в военной форме. Фотографии в альбомах мы друг у друга не смотрели и даже не заикались об этом – девчачьи глупости, считали мы. А вот полное отсутствие портретов воина на стенах квартиры, столь характерное для русского внеполитического быта, настораживало меня даже в таком юном возрасте.
Виктория Альбертовна прекрасно поняла сына и сразу же покинула нас. Когда она выходила из комнаты, я посмотрел ей вслед. Симпатичная молодая женщина, перспективная работа, сынишка умница, а вот в личной жизни что-то не сложилось, не заладилось. Должно быть, не бывает всё сразу – Друг, Любовь и Работа, а? Стоп. Откуда это во мне? Я проглотил вихрь мыслей, непонятно как родившихся в моей голове. Я, конечно, и в двенадцать лет много чего понимал, потому что не так часто проводил время со сверстниками, а больше держался взрослых – родителей, бабушек с дедушками, их знакомых. Но эта отчеканенная, точно выстроенная фраза, как у братьев Стругацких, была совсем не моей. Я со страху даже запомнил её и, наверное, навсегда.
И всё-таки уже в том светлом возрасте, когда все проблемы сводились, как правило, только к невыученному по литературе стихотворению, а мир людей казался простым, понятным, и больше добрым, чем злым, и мы думали, что он таким будет вечно, уже тогда я и мои друзья одноклассники понимали, что наша Виктория одерживала победы не только над учениками. Всего лишь год назад она была обыкновенной училкой русского языка и литературы, командовала своим не самым образцовым классом, а все школьники боялись не её, а завуча Лидию Сергеевну. Эта железная леди преклонного возраста умела навести страх на кого угодно, даже на директора, Олега Павловича, нашего учителя физики.
Но прошёл год, Лидия Сергеевна осталась завучем, физик, как был скромным и незаметным, так же незаметно и исчез. Некоторые учителя говорили, что он уехал в Штаты. Чушь! Мы-то знали, что никуда он не уехал, потому как несколько раз Олег с Ильёй видели его идущим под руку с какой-то молодой девушкой. Вроде бы она была выпускницей нашей школы в прошлом году. А из директоров его выжила «миссис Тэтчер», мечтавшая стать директором сама. Но… не получилось. Директором стала наша Виктория, а Лидия с тех пор заметно присмирела и как-то даже сдала, скрючилась, постарела.
Но дело даже не в этом. С появлением новой директрисы жизнь в школе стала интересней. Кажется, она нашла неких таинственных спонсоров, на деньги которых был полностью обновлён спортзал, стены в коридорах заново покрашены и расписаны изящными цветными картинками с сюжетами из жизни добродушно улыбающихся пчёл, Вини-пуха или какого-нибудь Чебурашки. А годами двумя или тремя позднее появилась охрана, и часть вестибюля была отдана под торговые палатки. Впрочем, затею с торговлей на территории школы быстро определили как мешающую детскому воспитанию, и через полгода палатки убрали, а вместе с ними исчезла возможность полакомиться ирисками «Золотой ключик» на переменке для тех, кому родители давали карманные деньги.
Впрочем, палатки и сами бы не выжили: карманных денег в советской стране, да ещё в провинции, было тогда мало. Обладателей таковых у нас принято было называть буржуями или их сынками. Порой их даже хотелось вздуть как следует, чтоб не маячили перед глазами, не травили голодную пролетарскую душу. Одним словом, идея пришлась не ко времени – рановато оказалось внедрять в заскорузлые умы школьных учителей рыночные законы. Это потом, уже после знаменитого 93-го года, торговля повсюду, где надо и где не надо, расцвела, как плесень на куске залежалого «российского» сыра. Но к тому времени наша Виктория Альбертовна уже взобралась на новую ступеньку карьерной лестницы – в ГОРОНО, – а наша школа вновь обрела железного завуча в лице той же несгибаемой Лидии Сергеевны, перед которой дрожали все, включая и новую директрису, назначенную откуда-то из другой школы. Впрочем, я к тому времени имел уже совершенно иной взгляд на вещи.
А 9-го мая 89-го года мы с отцом смотрели по телевизору парад в Москве, восхищаясь нашей боевой мощью, невзирая на полное экономическое бессилие гигантской советской империи. И вдруг в одиннадцать утра зазвонил телефон. Номер нам дали недавно, и потому, наверное, телефонный аппарат болгарской сборки занимал у нас почётное место. Он стоял в прихожей у входа в большую комнату нашей двушки-распашонки на специальной лакированной телефонной полочке с чёрными металлическими завитушками в качестве опорных уголков, прибитой на уровне груди. Я подскочил к аппарату и, с достоинством сняв трубку, сказал «Да!»
– Алло, – звонко сказал женский голос на том конце провода.
Это звонила сама Виктория Альбертовна! Я оторопел, судорожно перебирая в голове события последних дней. Что я мог такого натворить, чтобы звонила сама директриса?! Ну, пару дней назад мы с мальчишками, как обычно, прыгали по крышам частных гаражей, ряд которых громоздился вдоль разбитой дороги как раз под окнами моего дома. А оттуда, само собой, по деревьям перелезали на крышу соседнего моторного парка. Крыша была длинная и ровная, по ней было здорово бегать. Неужели кто-то из этих чумазых грубых, но добрых, мужиков «настучал» на нас? Но при чём тут школа? У меня сначала возникла глупая мысль бросить трубку, но я сдержался. Любопытство взяло верх, и я выдавил еле слышно:
– Здравствуйте.
Имени называть вслух не хотелось – как раз подошла мама с кухни и внимательно наблюдала за мной.
– Здравствуй, Ваня, – сказала директриса вполне дружелюбным голосом. – Ты помнишь наш разговор о пирамидах на дне рождения Арсеньки?
Я кивнул, потом спохватился и сказал:
– Помню.
– Отлично! – весело сказала она, и продолжила. – Вань, если хочешь, приходи сегодня к нам. Приехал тот самый учёный, археолог. Я говорила вам тогда. Он привёз кучу интересных снимков, и даже кое-какие вещи, артефакты.
Слово «артефакт» привлекает одним своим звучанием, а уж подростка, влюблённого в фантастику и не избалованного сегодняшним изобилием фильмов про «чужих», «иных» и прочих марсиан, оно притягивает, как магнит. И я загорелся.
– Да, – сказал я, – хочу, только мне нужно отпроситься.
Я посмотрел на маму, не отрываясь от телефонной трубки.
– А ты дай трубочку маме, Ваня, – попросила Виктория Альбертовна. Я удивился: откуда она узнала? Догадалась? Умная тётка. Или она пользуется этими, как их… артефактами? Чудесными древними вещицами, оставленными нам специально или обронёнными по неосторожности какими-нибудь таинственными пришельцами, Странниками?
Я протянул трубку маме.
Они поговорили всего минуту, может, меньше, и мама отпустила меня с лёгкостью. Только попросила вернуться к трём часам дня домой. Потому что 9-го мая мы, по традиции, ходили в гости к своим ветеранам – бабушке с дедушкой по линии мамы. Они, как и мой одноклассник Арсений, жили недалеко от нас, поэтому я имел все шансы успеть посмотреть на артефакты днём и вкусно поужинать вечером в гостях у деда. Одним словом, день складывался как нельзя лучше.
Я натянул курточку и ботинки и заглянул в комнату, где отец наблюдал за маршем подтянутых солдат на экране телевизора. В это время как раз показали знамя карельского фронта.
– Убегаешь? – спросил он.
Я кивнул.
– Куда?
– К Сеньке в гости, – сказал я часть правды.
– Мама отпустила? – спросил он.
Я опять кивнул.
– Хорошо. Только недолго, Вань.
И я помчался через три квартала навстречу неизвестности.
Глава 2. Свитки
Забегая в подъезд, на дверях которого не было никакого кодового замка, и уж тем более не было внутри никакой консьержки, о которых даже сейчас в моём городке мало кто слышал, я вдруг почувствовал лёгкий, но очень необычный укол. И не укол даже – прикосновение, толчок под сердце. Словно аорта моя на миллисекунду задумалась, пропускать ли кровь. Никогда со мной такого не было, и я остановился на площадке первого этажа, оглядываясь по сторонам. На лестничной клетке никого не было. На площадке между этажами, как обычно, валялась пара окурков да кусочек отвалившейся штукатурки, окрашенный с одной стороны в зелёный цвет – цвет всех стен всех советских общественных заведений. Ни бутылок из-под пива, ни пустых шприцов из-под наркоты, ни использованных презервативов, ни даже банальной мятой пачки из-под сигарет, столь, увы, привычных теперь, в эпоху нефтегазовой демократии, в те времена в подъезде просто быть не могло. Потому что их ещё не было в головах, в массовом, так сказать, сознании. Как там говаривал досточтимый Филипп Филиппович? «Разруха не в клозетах, а в головах!» Эх, профессор Преображенский! Видели бы Вы свою Родину в 90-х годах двадцатого столетия! Впрочем, что я говорю. Никому такого не пожелаешь, даже американцам.
Я ещё раз прислушался. Может, кто-то стоит чуть выше, затаился и ждёт? Нет, тишина. Я медленно пошёл вверх по лестнице. Сенька жил на четвёртом этаже пятиэтажки. Обычной брежневской пятиэтажки, вроде тех, что сейчас сносят по всей Москве. Я прошёл до последнего этажа, не поленился, но нигде никого не обнаружил. Никаких закутков на лестничных клетках таких домов, где невозможно было развернуть вносимый в квартиру диван, просто не предполагалось изначально. Значит, если и был кто-то, он скрылся в квартире. Странно.
Я позвонил в дверь. И ещё не успел отнять от кнопки звонка палец, как дверь открылась, и на пороге очутилась Виктория Альбертовна.
– Привет, Ваня, – таинственно тихо сказала она, – проходи-проходи, тебя уже ждут.
– Здравствуйте, – сказал я в тон ей тихо, и нерешительно застрял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.
– Ну, проходи же, – уже громко повторила она, удаляясь в сторону кухни, – тапки там найди какие-нибудь, и проходи в комнату.
Я прикрыл дверь, щёлкнул замок. И вдруг я почувствовал себя защищённым. Словно это была не деревянная дверь простого советского человека, которому нечего бояться, потому что у него нечего взять, а двойная стальная бронебойная дверища с замком, как на банковском сейфе. Я улыбнулся, нашёл какие-то не совсем обычные по тем временам турецкие тапки-лодочки с носком, торчащим вверх, и вошёл в комнату.
На диване не сидел, а восседал человек. Одетый в чёрный гладкий костюм, который сидел на нём так, словно они родились вместе, высокий черноволосый с пробивающейся сединой, очень аккуратно выбритый джентльмен (а иного слова я просто не смог бы подобрать после прочтения Конан-Дойля) листал какой-то пёстрый журнал и курил трубку. В комнате стоял непривычный для меня сладковатый и чуть едкий запах дорогого табака.
– А где… Арсений, – запинаясь, спросил я, забыв поздороваться.
– О, привет, ты – Иван? – просто спросил незнакомец и отложил журнал в сторону.
Я кивнул. Он легко поднялся с дивана и протянул мне руку.
– А меня зови Юрием Даниловичем.
Я протянул в ответ руку, и он пожал её. Прикосновение его сухой ладони показалось мне очень знакомым. Я задумался на секунду и вспомнил. Точно так всегда пожимает мне руку дед. Тот самый, к которому я сегодня иду в гости. Странно, опять странно, подумал я. Но если там, в подъезде, мне было страшновато, то сейчас я, наоборот, почувствовал, как рука Юрия Даниловича прямо-таки излучает силу, которая может меня защитить. Неистощимую великую силу.
Он ещё раз мне улыбнулся и сказал, усаживаясь на место:
– А Арсения дома нет, он сейчас у бабушки. Но ты ведь и не к нему пришёл, так?
Я кивнул. Меня смущал едва уловимый акцент в его голосе. С одной стороны он вроде бы иногда «окал», а с другой – старался протягивать гласную «а» и проглатывать окончания слов, как делают москвичи. Тогда я, конечно, этого не знал, как знаю теперь, и потому не мог догадаться, что он специально переучивал себя говорить на московский манер. В его возрасте, должно быть, это давалось нелегко, и потому он время от времени сбивался на свой родной поволжский акцент.
– Присаживайся рядом, Иван, – Юрий Данилович указал на диван и вытащил из-под журнального столика коричневый бумажный пакет с белыми матерчатыми ручками, точь-в-точь такой, в каких обычно продавали картошку, ведь в те времена полиэтиленовые пакеты были роскошью (хотя вряд ли такое положение вещей можно назвать плохим).
Я сел. Тут в комнату вошла Виктория Альбертовна с чашками чая на подносе и поставила их на столик.
– А вот и моя ученица, – кивнул Юрий Данилович в сторону директрисы, между тем вытаскивая из пакета какие-то таинственные свёртки, источавшие слабый сладковатый запах. – Как ты думаешь, Ваня, что это?
Я посмотрел сначала на Викторию Альбертовну, так неожиданно представшую в образе ученицы, потом на её учителя, затем сказал с вопросительной интонацией в голосе:
– Артефакты?
Тут уже Юрий Данилович удивлённо поднял брови и мельком взглянул на Викторию Альбертовну. Она едва слышно хихикнула.
– Это я ему сказала. Но он способный мальчик, правда?
– Правда, – помолчав, сказал Юрий Данилович и посмотрел на меня внимательно. Под его взглядом я поёжился.
Он развернул первый свёрток, в котором оказалась маленькая каменная чёрная статуэтка обнажённой женщины. Он повертел её в руках и поставил на стол рядом с чашками. Я смотрел на статуэтку и не мог оторвать взгляда. Выточенная из чёрного мрамора с редкими светлыми прожилками, высотой всего с ладонь, она была как живая – настолько точно неведомый художник прочертил в камне все детали женского тела. Только точёная красивая грудь не вздымалась от дыхания, да воздух не шевелил волосы. Мне очень захотелось погладить её по голове, и я погладил. Протянул руку, провёл по каменным холодным волосам, окаймлявшим её голову пышной копной. И на мгновение мне почудилось, что глаза маленькой каменной женщины сверкнули двумя тёплыми жёлтыми искорками, будто солнце отразилось в них. Впрочем, может быть, так оно и было? Не знаю.
– Правда, – ещё раз сказал Юрий Данилович, наблюдая за моими действиями. – Молодец, Вика.
Она сидела напротив нас и улыбалась. Он вдруг спросил меня:
– Ваня, а ты знаешь, кто это? – он кивнул в сторону статуэтки.
Я помотал головой. Откуда мне было знать? Я только по причёске этой женщины мог понять, что она египтянка, ну, наверное, царица какая-нибудь. Кто там у них из цариц был? Нефертити? Клеопатра? И я наугад скорее спросил, чем ответил:
– Нефертити?
Юрий Данилович улыбнулся и похлопал меня по плечу.
– Молодец, – сказал он, – соображаешь! Это действительно Нефертити. А теперь взгляни-ка вот сюда.
Он торжественно развернул второй свёрток, аккуратно расправил ткань на столе, и перед нами оказался древний свиток, весь исписанный замысловатыми картинками. В то время я совсем не разбирался в иероглифике, но замысловатые картинки сковывали взгляд даже непосвящённого.
– Ты знаешь, что такое розеттский камень? – спросил Юрий Данилович.
На этот раз я был вынужден грустно покачать головой.
– Не помню.
– Розеттский камень был найден французским капитаном Бушаром в 1799 году близ города Розетты в дельте Нила. Камень уникален тем, что на нём нанесён текст на трёх языках – двух древнеегипетских и древнегреческом. По сути, с него началась расшифровка иероглифических текстов. Сейчас эта базальтовая плита хранится в Британском музее.
Он усмехнулся и продолжил:
– А вот на этом свитке, который ты видишь перед собой, копия текста того самого камня из Розетты.
Я удивлённо посмотрел на него и протянул руку к свитку.
– Тихо-тихо, – резко остановил он меня, – руками его трогать нельзя, может исчезнуть.
– То есть как это? – спросил я, совершенно озадаченный.
– Вот так, он очень старый и может растаять, как прогоревший лист бумаги, стоит только прикоснуться к нему.
С этими словами он вытащил ещё один свёрток и извлёк оттуда целую кучу древних свитков, часть из них была обгоревшей по краям, в некоторых просто зияли дыры, то ли прогрызенные когда-то жучками, то ли истлевшие от времени.
Юрий Данилович жестом подозвал Викторию Альбертовну и попросил прикоснуться к свитку.
– Смотри внимательно, – сказал он мне.
Она аккуратно дотронулась до одного из свитков указательным пальцем. И вдруг по папирусу пробежала мелкая дрожь, как по поверхности гладкой воды, кругами расходясь от места прикосновения. Ткань в месте прикосновения поблекла, сделалась прозрачной, и исчезла, образовав на его боку очередную дырку диаметром в пару сантиметров.
– Ух ты, вот это да! – у меня аж глаза загорелись от любопытства, – А можно мне?
Юрий Данилович кивнул, а Виктория Альбертовна улыбнулась, подбадривая меня.
Я протянул руку к таинственному свитку и прикоснулся к нему… Но ничего не произошло. Я отдёрнул руку и смущённо посмотрел на археолога, потом на директрису. Казалось, они были удивлены не меньше моего.
– Возьми его, – попросил Юрий Данилович.
Я осторожно подцепил свиток двумя пальцами. От волнения пальцы мои дрожали, и я выронил ценный артефакт. Тот покатился по столу и упал на пол, разваливаясь на части. Я поспешил собрать их с полу, но не успел даже дотронуться, как кусочки папируса сами собой истлели, не оставив и следа. Я в ужасе наблюдал за происходящим, боясь поднять голову и посмотреть на своих визави.
– Это нормально, – проронил археолог, – не пугайся, Ваня, возьми лучше другой свиток.
Чувствуя, как на лбу выступает холодный пот, я решительно протянул руку и сжал в ладони второй артефакт. Папирус смялся, но и только.
Юрий Данилович и Виктория Альбертовна переглянулись.
– Покажи, – попросил он.
Я раскрыл ладонь. Помятый и изломанный в трёх местах свиток с раскрошившимися краями лежал у меня на ладони, как ни в чём не бывало.
– Вот это да, – сказал учёный и почесал макушку, – интересно.
– Но он даже не посвящённый, – воскликнула директриса, картинно всплеснув руками. На лице её отразилось неподдельное возмущение.
– Кто он? – тупо спросил я.
Вместо ответа Юрий Данилович попросил:
– Ваня, брось-ка мелкий кусочек на стол, вот этот, который с краю.
Я послушно отделил мелкий отвалившийся кусок пергамента на своей ладони и уронил его на стол. Как только древняя материя коснулась современного стола, она вздрогнула, чуть-чуть изогнулась и истлела, словно сгорела в невидимом пламени. Эффект мне так понравился, что я без спросу проделал то же самое ещё с одним кусочком артефакта.
