Н.Н.Н.Г.

Рина Рина

Н.Н.Н.Г.

Глава 1

Часовая башня появилась раньше, чем город оброс стенами и асфальтированным дорогами. Когда-то это была клепсидра на каменном столбе, пару столетий продержались солнечные часы, в девятнадцатом веке башня приняла тот вид, в котором известна сейчас: классическая каменная башня с большим циферблатом под конической крышей. Внутренности башни состояли из шестерёнок, пружин и прочих заводных механизмов. Кто-то мог бы сказать, что устройство очень похоже на машину Голдберга, но часы и должны быть сложными, а то, что запускались они с помощью линии домино, последняя костяшка которых падала на дощечку, которая роняла дротик, который лопал воздушный шарик и вода из него… В любом случае был запасной пульт с одной и простой кнопкой, хоть Часовщица не любила простые пути и решения.

Она шла спиной вперёд, отгоняя людей со своего пути ударами зонтика (он действовал как таран). От порта до Башни легко доехать на автобусах номер 15, 27А, 84* – но кому нужен лёгкий путь, если можно было на велосипеде доехать до улицы Павловского, там пройти по мосту, пугая уток, а потом три часа побродить по городу, играя с домами в “догони меня кирпич”, точнее “повезет ли сегодня и не упадет ли на меня кусок балкона” (многие дома были красивые, с балясинами, но старые).

Она забралась на крышу и села, уперевшись каблуками со шпорами в черепицу. В ушах у нее были амбушюры стетоскопа, другой конец прижала к крыше. Вот так Часовщица и слушала свои часы, все ли шестерёнки крутятся в такт, все ли пружинки прыгают во время, все ли рычажки сдвигаются в положенные пазы.

Часовщица сидела уже несколько часов, ей хотелось совсем с Башней слиться, стать одним из ее механизмов, ведь человеческое тело так не совершенно, то ли дело механизмы. А точнее всех – атомные часы (может и ей когда-нибудь удастся превратиться в них, хотя электроника… бе, а как же романтика и эстетика механических частей?).

Часовщица легла на крышу и помахала мимо пролетающему полицейскому дрону. Они так забавно дергались, когда куранты били, и первые пару лет было весело собирать их как голубей и осторожно относить на другие крыши, но прошло уже пять лет, быть деликатной наскучило. Часовщица провожала их безразличным взглядом.

Кое-что тоже удостаивалось недовольного взгляда, даже презрительного. Часовщица сунула руку под котелок и достала из кармашка в подкладе свой паспорт, развернула и разочаровано хмыкнула.

Вот бывает, когда подходишь к холодильнику в миллионый раз в тщетной надежде, что там появится что-то вкусное, так и Часовщица открывала порой этот документ в надежде на изменения. Но нет, ее всё так же, официально, звали Энебиш (хотя никто по имени не осмелился бы назвать по-настоящему, все равно бесило, что оно есть).

Энебеш смотрела на свою фотографию в паспорте, на зеркало, которое достало из корсажа, снова на фото и на отражение, и снова на фото. Ни то, ни другое не совпадало с самоощущением. Почему у нее зелёные глаза и кудрявые волосы, по-настоящему не должно быть ни волос, ни глаз, должна быть гладкая голова, как шар-восьмерка на ручке коробки передач. Часовщица ведь и глаза не использовала по назначению, управлять Башней лучше получалось на ощупь. Она вытянула руки – их не было видно ни на паспортной фотке, ни в зеркале – вот так, не сравнивая с тем, что должно быть, они казались просто инструментами – настоящими и подходящими. Энебиш прикусила ноготь и довольно промычала, на вкус был как масло для шестерёнок.

Ей не нравились ноги, так что она прятала их под платьем с тяжёлой юбкой. Перчатки только мешали в работе с тонкими инструментами, как ни странно, так что к виду рук она привыкла, да особо и не отделяла их от инструментов. Зеркала служили инструментом тоже, они ловили свет и отпугивали людей, но смотреть в них Часовщица не любила. Этот оставшийся, человеческий страх перед чем-то, что выглядит как человек, но не является человеком, все ещё сидел в ней. Энебиш порой лежала под крышей Часовой Башни, все механизмы работали в правильном режиме, она клала ладони на грудь и прислушивалась, к тому как и ее сердце стучит в ритме часов. Она была часовой стрелкой, она была минутной… секундная оставалась для людей, этих ничтожных, глупых муравьишек с их короткими жизнями и слабыми глазенками, не способными без дополнительных приборов рассмотреть Главные часы на вершине Башни. Какая жалость, что она тоже была всего лишь человеком.

Город служил времени, все в этом мире подчинялось ему – единственное измерение, в котором нельзя двигаться в обратную сторону – и потому город служил ему, чтобы не разрушаться так быстро, как должен был бы. Иногда Часовщица лежала на крыше, смотрела на облака, впитывала всем телом вибрации этой большой, мощной машины, и представляла себя одной одиношенькой. Никаких дронов, никаких дирижаблей с Южной фабрики, ничего – только она, часы и время от времени кружка хорошего горячего чая. Ведь в конце концов, пять часов – самое подходящее время, чтобы пить чай, а в сутках такое случается как минимум дважды.

Никого… ни людей, ни животных, ни короедов. Ничего… ни зданий, ни машин, ни билбордов, ни деревьев. Наверное, таким пустым и был миг перед Большим взрывом, но там было же так скучно – ни времени, ни возможности опоздать, ни шанса успеть.

Часовщица перевернулась на живот и съехала на край крыши, села за зубчатым бортиком и свесила ноги прямо над цифрой двеннадцать. Энебиш взмахнула зонтиком, башня вздрогнула, часовая и минутная стрелка легли друг на друга в объятьях интимнее, чем у любовников, куранты ударили первый раз – и земля немного подпрыгнула.

Второй удар – из окошек под цифрами пять и семь выкатились маленькие фигурки и поехали по рельсам в идеальной, отточенной гармонии. “Вот почему люди и другие машины не могут быть столь точны?” – печально вздохнула Часовщица и подпрыгнула, вставая на ноги. Часы ударили в третий раз и ее снесло порывом ветра, и словно самая известная няня, она полетела на зонтике вниз. Конечно, это был не восточный ветер, никто не обещал перемен.

Часы ударили в четвертый раз – и золотой поток разлился по циферблату – Часовщица поставила ладонь козырьком, с довольной улыбкой смотря на заблестевшие, очистившиеся цифры. Вот и закончился ритуал часа… хотя, по-хорошему, куранты должны были каждые полчаса играть, но… все устаревало и требовало починки, даже совершенные в какой-то момент механизмы. Часовщица хмыкнула в такт этой мысли – она ведь тоже шестеренка Часовой Башни, одна из красивейших и умных, но все еще деталька – а значит, и ее придется чинить, а потом заменить.

Она поморщилась. Люди отшатнулись, один нервный водитель не выдержал и дрогнул, машина пошла юзом (врезалась в магазин электроники и там и остановилась).

Энебиш подняла голову, дошла, сама не заметив, до администрации. Здание в виде бумеранга изгибалось внутрь и забавно собирало солнечные лучи. Она покрутила зонтиком, уперев острый конец в асфальт: есть ли у нее сегодня настроение пугать людей до дрожи и попыток слиться со стенами? Она покачала головой и, закинув зонтик на плечо, как дровосек топор, и пошла к своему личному входу.

***

“Чтобы заварить лапшу в красной упаковке тебе понадобится кастрюля, плитка, палочки (или вилка), вода, собственно лапша и дополнения по вкусу: яйца, ветчина, бекон, жаренные или консервированные грибы, консервированный халапеньо, помидоры (консервированные или свежие, не важно), можно добавить кунжут. В общем, ставишь кастрюлю на печку, добавляешь пол литра воды, доводишь до кипения, это когда пузыри и бурление появляется, фигачишь лапшу из пачки, приправы какие там есть, только осторожнее с красным пакетиком, суповая основа довольно острая, варишь всё это четыре минуты, иногда доставая лапшу на воздух “подышать”, но это не важно. Потом добавляешь дополнения, хах, тавтология, и да, яйцо можно прям сырое, если веришь, что сальмонелез не подхватишь, оно там сварится немного… и кто вообще детям дает быстрорастворимую лапшу, взрослым-то все равно, так что разбивай прям над кастрюлей…

Я майонез добавляю, потому что во всё его добавляю (о, забыла про сыр), можно и сыра немного – и прям с кастрюли ешь, да. Аутэнтичный способ.”

Ю Ра вспомила как давала советы Солу по завариванию лапши и хмыкнула, пока закрывала вкладки и окна. День клонился к вечеру, появлялись мысли об ужине и этот ритуал – методичное щелканье по крестику вливал спокойствие в душу. Ю Ра посмотрела на подрагивающие пальцы на розовой, под цвет волос, мышке и сжала их в кулак (пальцы, а не волосы).

Кабинет опустел и вроде бы тяжесть ответственности, принятых решений, вычеркнутых из тудушки дел должна была раствориться. Не растворилась. Ю Ра потянулась, разминая плечи, пару раз наклонилась из стороны в сторону – все еще оставлаось это мерзенькое чувство под лопатками. Она вздохнула и потеребила конец косы, цвет волос показался в этот момент слишком ярким.

Она подошла к окну, провела пальцем вниз по экрану телефона, снижая затемнение, и поморщилась, когда рыжий закат, с красными пятнами, яркими и влажными, как пятна на месте стертой кожи, когда упадешь с велосипеда и проскользишь по асфальту, ударил по глазам. Ю Ра проморгалась, поставила ладонь козырьком и перевела взгляд вниз: вдоль Часовой Башни, которую с каждого угла было видно, по стеклянным панелям соседнего торгового центра, по мигающим, скрипящим, парящим рекламным щитам к реке машин на шоссе. Центральная дорога проходила мимо мэрии, машины напоминали целеустремленных муравьишек, еще и цвет в основном был кожанно-коричневым с блеском… Ю Ра усмехнулась – а она была королевой.

Вот только как и в любом муравейнике, порой появлялись осы, приходили нежданные, ненужные, опасные гости – и вот завертелись шестеренки на стене напротив рабочего стола, разошлись в пол и потолок, и с легким шелестом появилась Часовщица. Ю Ра ее недолюбливала, делить власть совершенно не хотелось, хватало и того, что приходилось делиться с братьями и сестрой (к счастью они получили по своему участку и особо не надоедали), но Энебиш… и это ее платье в насмешливо-викторианском стиле, с шестеренками и пружинками вместо кружев и цветов. Часовщица вызывало желание вернуться во времена старшей школы, собрать девчонок и позвать ее на стрелку. Но сейчас не помахаешь битой с колючей проволокой, все сражения на словах.

– Тебе бы стоит построже быть со своими уборщиками, на окнах разводы, – весело сказала Часовщица, положив локоть Ю Ра на плечо и безжалостно вторгаясь в личное пространство. От нее пахло машинным маслом, нагретым на солнце железом и пылью.

Они стояли у окна, вместе смотрели на город, Часовщица любовно проводила ладонью в перчатке по стеклу, очерчивая абрис Башни. Ее ничего больше и не волновало – только точность времени, Ю Ра была уверена в этом. Про Энебиш только слухи и легенды ходили, вот только как Ю Ра стала мэром, ей пришлось о многом поподробнее узнать. И оказалось, что Часовщица, хоть и смотрит на всех свысока (Башня, построенная в девятнадцатом веке стабильно казалась выше самых длинных многоэтажек), но обожает вмешиваться и говорить что и как должно быть.

– Женские галстуки уже давно не в моде, милочка, – проскрипела Часовщица, перекинув руку через плечо Ю Ра и легким движением развязав узел на шелковом черном галстуке. Ю Ра только поморщилась, читать лекции существу, способному ударом курантов призвать землятресения, она, честно говоря, устала.

И разве были такие проблемы у братьев? Нет, им достались города без назойливых хранителей старины.

Часовщица хмыкнула, что прозвучало как звон колокольчика для вызова консьержа, махнула шелковой лентой, обернула вокруг шеи Ю Ра и потянула на себя, как за поводок.

– Смотри на меня!

Ю Ра перехватила ее за запястье и дернула головой, освобождаясь. Какие-никакие границы, но удавалось удерживать:

– Я пригласила тебя обсудить бюджет на следующий год. С обновлением общественного транспорта, в казне не найдется средств для золотого опыления часовой стрелки. Предлагаю рассмотреть спонсорство.

– Хочешь проспонсировать меня? – зубасто улыбнулась Часовщица.

– Со своей стороны могу предложить промо-компанию в медиа… – уклончиво ответила Ю Ра, все так же смотря в окно.

Часовая Башня торчала как средний палец, намекая и разбивая мечты.

В миг тишины, в миг, когда молниями схлестнулись взгляды золотисто-карих глаз и голубых, в миг загоревшегося на малом кольце зеленого светофора, заиграла песенка.

“Пусть всегда будет солнце,

Пусть всегда будет небо…”

– Реально? – Часовщица толкнула ее к стеклу спиной, вновь накрутила на запястья ленту и прижала к шее Ю Ра, вдавливая, вжимая.

Ю Ра просто оттолкнула ее и Энебиш откатилась назад из-за колесиков в подошве.

Светофор сменился на красный, Ю Ра поморщилась, а Часовщица расплылась в улыбке и закружилась, вертя в руках зонтик, усыпанный гайками. Куранты забили. Первый удар – открылась дверца на циферблате ровнехонько над цифрой “12”. Второй удар – и потекла золотистая смола, оставляя за собой посвежевшие, очистившиеся цифры. Третий удар – мелко завибрировали стекла. Четвертый – мигнули, сбивая с расписания фонари. Пятый, шестой и седьмой прошли без ощутимых явлений. А на восьмой мир немного подпрыгнул.

Ю Ра закатила глаза. Часовщица зубасто улыбалась, прижавшись носом к окну, парочка рекламных щитов перестала светиться, парочка мусорных баков перевернулась. Восемь вечера приносило мало проблем.

– Без золотого напыления на стрелках появятся трещины на шоссе. Кто знает корреляция это или совпадение, – она намеренно издала смешок.

– Это угроза? – тихим напряженным голосо спросила Ю Ра.

– Что ты, милочка, – Часовщица провела острым ногтем по ее виску и заправила за ухо выбившуюся из косы розовую прядку, – просто говорю слова. О, смотри сколько времени, пора-пора.

Шестеренки на стене вновь пришли в движение, заскрипели, зажужали, между круглыми шестернями проползали полоски металла или лишь блики света придавали им вид движущихся металлических змей, Часовщица взмахнула зонтиком в пародии на поклон и покатилась к стене. Ю Ра поежилась, когда шестеренки встали на место и кабинет вернулся к обычному виду.

Вот и ни минуты покоя, даже расслабиться толком нельзя после рабочего дня – постоянно что-то случается. Ю Ра затемнила окна полностью и запустила пальцы в волосы, расплетая тугую косу, надев резинку на запястье, она вышла из кабинета.

В мэрии только охрана осталась, она опять уходила последней. На парковке уже ждала Бон Ча в черной тойоте, Ю Ра поджала губы, чувствуя тяжелый взгляд ассистентки сквозь стекло и разделяющщие их метры. Бон Ча опустила окно и выглянула, высунув локоть наружу:

– Госпожа М!

Ю Ра закинула сумку на заднее сиденье и села рядом с Бон Ча. Бон Ча, Бон Ча, сколько лет они уже вместе? Ю Ра и не представляла уже, как быть без нее, они учились в одном классе, занимались одной и той же внеклассной работой, даже в университет поступли вместе – только Ю Ра уехала за границу на пять лет, а Бон Ча осталась в городе, она вообще не любила его покидать (говорила, что тиканье становилось особенно раздражающим, когда пересекала границу). И спустя тот короткий пятилетний разрыв, они снова столкнулись и словно ничего не поменялось – Ю Ра шла вперед, а Бон Ча была на ее стороне.

Но какой же все-таки у нее тяжелый взгляд. Черные глаза так и буравили душу. Из-за густой, геометрически-ровной челки казалось, что она смотрит как сквозь прицел.

В машине было прохладно, пахло ароматизатором с табаком и ванилью, радио тихо бурчало о погоде. Ю Ра пристегнулась и откинула спинку назад, потягиваясь.

– Домой или в лапшичную?

– За лапшой! – Ю Ра весело вскинула руки и покосилась на подругу – даже уголок губ в усмешке не дернулся, Бон Ча осталась суровой и скрытной.

“Она могла устать, только и всего,” – напомнила себе Ю Ра и бросила на нее сочувствующий взгляд. Работы в последнее время становилось только больше.

Оставалось надеяться, что хотя бы Часовщица не докучает Бон Ча, а сразу проходит в кабинет… хотя что лучше – разбираться с сотней вечно нервных, вечно жаждущих посетителей или с паранормальной одной?

Глава 2

Ю Ра запустила пальцы в его волосы, потянула назад, обнажая горло. Восседая на Соле, как на троне, она чувствовала себя властительницей мира. Как же сладко держать чью-то жизнь в своих руках, и намного сладше управлять удовольствием. Ю Ра двинула бедрами, ухмылясь, когда услышала шипение.

– Продержись ещё для меня, детка, – мурлыкнула она, играя с его черными волосами. От влажности его челка скручивалась в забавные кудряшки.

Ю Ра выгнулась назад, проводя короткими алыми ногтями по своей груди. Что за чудное зрелище перед ней! Сол… трепетал. Дрожь пробежала по его мышцам, на белой коже блестели капли пота (через огромные окна пентхауса лился закатный свет и лучи мягко ложились на его тело, придавая оттенок слоновой кости, ее самая красивая игрушка). Он впивался пальцами в простыни, едва не скулил, желая толкнуться вверх. Ю Ра объезжала его, дразнила, держала на самом краю, не давая спуститься.

– Вот так, ты так хорош для меня, – мурлыкнула она Солу на ухо. Ее розовые волосы соскользнули с плеча, закрывая их обоих в маленьком шатре.

Ю Ра выдыхала, Сол ловил ее губы своими.

Шум города едва ли долетал до них, закрытых в своем мирке. Ю Ра представила их с Солом запертыми в стеклянном шаре со снегом и маленьким рождественским домиком, в этом мгновении праздника, и отвлеклась, поглаживая его по груди и плечам. Красивый, чертовски красивый и весь её, чтобы кусать, целовать и трогать. Великая Полночь, как же она его…

Как рыжий закат, в персиково-рыжем цвете сияли фары машин на главном шоссе, Ю Ра видела их из окна, они сливались в реку пламени. И огонь трепетал в ней, жёг под кожей, туманил голову. Ю Ра легла на Сола, прижалась, приласкалась, поймала трепетание его пульса, коснувшись губами шеи.

– Хочу тебя, – прошептала она, запутавшись пальцами в его волосах.

– Сейчас? – простонал Сол, на миг прикрывая глаза, нежась в этом теплом, нежном и все же чуть остром чувстве единения.

– Да-а-а…

Он перевернул Ю Ра, сразу набирая тот самый темп, что привел бы их к так долго томящемуся освобождению.